Глава XIII значимость предложений

а) Общие замечания

ВОПРОС о том, что делает предложение значимым, ставит нас перед различными проблемами.

Прежде всего, существуют известные правила синтаксиса естественного языка. Предложение «Сократ — человек» построено в соответствии с этими правилами и является значимым; но «является человеком», рассматриваемое как полное предложение, нарушает правила и является бессмысленным. (Я использую «бессмысленный» как противоположный «значимому»). Правила синтаксиса в естественном языке, очевидно, предназначены для того, чтобы предотвращать бессмыслицу, но они не способны в полной мере достичь своих целей. Как мы уже отмечали, «Четырехсторон-ность пьет отсрочку» — явная бессмыслица, но не нарушает ни одного правила русского¹ синтаксиса. Ясно, что частью нашей настоящей проблемы должно быть создание лучших правил синтаксиса, которые бы автоматически предотвращали появление бессмыслицы. На ранних стадиях нашей дискуссии мы руководствовались только ощущением того, что должно быть значимо, но надеемся в конце концов прийти к чему-нибудь получше.

Существует один смысл слова «возможность», связанный с нашей настоящей проблемой. Мы можем сказать, что все утверждаемое значимым предложением обладает определенного вида возможностью. Мы определим ее как «синтаксическую» возмож-

¹В оригинале — английского. — Прим. перев.

187

Значимость предложений

ностъ. Допускаю, что она уже логической возможности, но определенно шире, чем физическая возможность. «Луна сделана из зеленого сыра» — синтаксически, но не физически возможное предложение. Трудно привести бесспорный пример логической возможности, которая не была бы синтаксически возможной; пожалуй, «Этот предмет как красный, так и голубой» является примером, и, пожалуй, «Этот звук тромбона — голубой» тоже является примером.

На данном этапе не будем спрашивать, что именно возможно в случае, когда предложение значимо и ложно. Это не может быть предложением, поскольку оно действительно, не может быть и выражением «что данное предложение истинно», поскольку это просто другое ложное предложение. Итак, возникает проблема, но сейчас не будем продолжать ее обсуждение.

Вопрос «значимости» предложений является трудным и в известной степени запутанным. Возможно, в общих чертах поможет прояснить обсуждение поднятой проблемы следующий вывод, к которому я пришел.

Утверждение имеет две стороны: субъективную и объективную. Субъективно оно «выражает» состояние говорящего, которое может быть названо «мнением», и оно может существовать и без слов, даже у животных и детей, еще не овладевших языком. Объективно утверждение, если оно истинное, «указывает на» факт; если же оно ложное, оно предназначено «указывать на» факт, но это ему не удается. Некоторые утверждения, а именно те, что утверждают теперешнее состояние говорящего, которое сам говорящий отмечает¹, «выражают» и «указывают на» одно и то же; но в общем эти две функции различны. «Значимость» предложения заключается в том, что оно «выражает». Поэтому истинные и ложные предложения в равной степени значимы, в то время как цепочка слов, которая не способна выразить какое-либо состояние говорящего, является бессмысленной.

В последующей дискуссии очерченная выше теория постепенно проступает, по моему мнению, как единственная теория, дающая ясное решение проблем, которые говорят сами за себя.

¹ Например, таково предложение «Я думаю, что я думаю». — Прим. перев. 188

Значимость предложений

Вопрос о значимости больше связан с услышанными предложениями, чем с высказанными. Слышание значимого высказывания обладает эффектом, зависящим от природы высказывания, но не от его истинности или ложности; слышание того, что осознается как бессмыслица, не обладает данным эффектом. Верно, что фактическая бессмыслица может иметь такие эффекты, которые полагалось бы иметь только значимому высказыванию, но в таком случае слушатель обычно воображает значимость, которой слова, входящие в предложение, никак не допускают. Вообще говоря, мы можем сказать, что слышимое высказывание, которое слушатель интерпретирует как значимое, способно на такой эффект, на который явно не способно бессмысленное высказывание. Сказанное — одно из положений, которое должно родиться в голове в процессе поиска определения «значимости».

Проблема значимости, как было показано, является более трудной, чем это кажется при рассмотрении парадоксов. Ясно, что все парадоксы возникают в результате атрибутирования значимости предложениям, на самом деле бессмысленным. Парадоксы должны быть приняты во внимание при формулировке синтаксических правил, исключающих бессмысленность.

Проблема закона исключенного третьего также связана с обсуждаемым вопросом. Обычно говорят, что каждое суждение является истинным или ложным, но мы не можем сказать, что каждое предложение истинно или ложно, поскольку бессмысленные предложения не относятся ни к тем, ни к другим. Если мы намерены применять закон исключенного третьего к предложениям, мы прежде должны убедиться в том, что предложения значимы, поскольку закон применим только к ним. Можно ли применять данный закон к произвольному предложению — это вопрос, который мы рассмотрим после того, как будет завершено обсуждение пропозициональных установок.

Прежде всего, рассмотрим прилагательное «значимый», а затем исследуем вопрос, существует ли то, что предложение «означает», когда он значимо. Слово «Цезарь» означает Цезаря; существует ли что-нибудь подобное в отношении предложений? Конкретнее, если

189

Значимость предложений

«р» — предложение, можем ли мы проводить различие между «р» и p так же, как делаем это в отношении «Цезаря» и Цезаря?

После этих предварительных замечаний давайте перейдем к детальному обсуждению вопроса.

Предложения бывают трех видов: истинные, ложные и бессмысленные. Следовательно, «ложно», когда приложимо к предложениям, не синонимично с «не истинно», поскольку бессмысленное предложение не истинно, но так же и не ложно. Поэтому мы должны различать «р — ложно» и «то, что "р — истинно'' — ложно», когда «р» — бессмысленное суждение. Второе предложение будет истинным, но не первое. Допуская, что «не-р» означает «р — ложно», будем иметь, еслир бессмысленно, «не-(р — истинно)», но не будем иметь «не-р». Будем говорить, что когда «р» лишено значения, таково же и «не-р».

Итак, если «р» представляет фразу, в отношении которой мы еще не решили, значима она или нет, ситуация выглядит следующим образом:

из «р — истинно» можно вывести «р», и наоборот;

из «р — ложно» можно вывести «р — не истинно», но не наоборот;

из «"р — ложно" — истинно» можно вывести «"р — истинно" — ложно», но не наоборот;

из «"р — ложно" — ложно» можно вывести «"р — истинно или бессмысленно", а из "р — не истинно" — не истинно» можно вывести «р — истинно».

Давайте проиллюстрируем сказанное примерами. Начнем с предложения «Это — красное», где «Это» — собственное имя. Давайте назовем это предложение «р». Теперь рассмотрим предложение «р — красное». Оно выглядит очевидной бессмыслицей, но если под «р» подразумевать написанную или напечатанную буквенную форму предложения, то о бессмыслице речь уже не идет, поскольку буквы могут быть красными. Сказанное легко понять, если принять различие между «р» и р, где «р» — предложение, а р — суждение, обозначаемое предложением; поэтому «р» может быть красным, но «р — красное» — бессмыслица. Давайте считать

190

Значимость предложений

p мыслью, а «р» — фразой, выражающей данную мысль. В таком случае предложение «р — красное» является бессмысленным. Если мы можем различать «р» и р, ситуация в целом становится ясной. Давайте теперь дадим собственное имя «Р» произнесению предложения «Это — красное». Тогда мы говорим, что Р означает р, что р — истинное и что Р означает истину. Давайте, далее, дадим имя «Q» произнесению предложения «р — красное». В таком случае ни одно высказывание формы «О означает с» не будет истинным¹, а 0 не обозначает ни истинности, ни ложности². Допустив еще раз, что существует различие между «р» и р, я предпочитаю говорить, что «р» означивает (signifies) р, а не «р» означает (means) р, поскольку «значение» больше подходит для единичных слов. В таком случае мы скажем, что «суждение» (если только существует такая вещь) есть нечто, «означиваемое» некоторой фразой, и что бессмысленные фразы не означивают ничего. Проблема, которая остается в таком случае, это — решить, какие фразы что-нибудь означивают, и что представляет из себя это «что-нибудь».

Все сказанное позволяет отвергнуть любые соображения, направленные против различения «р» ир, или по крайней мере придерживаться какого-либо подходящего различия между ними, на которое не могут влиять отвергнутые соображения. Вернемся к обсуждению этого вопроса прямо сейчас.

Различие между строчками слов, которые что-нибудь означивают, и такими, которые ничего не означивают, во многих случаях совершенно ясное. «Сократ — человек» означивает нечто, но «является человеком» — нет. «Сократ, выпив цикуту, попрощался со своими друзьями» нечто означивает, но «выпив цикуту, попрощался» не означивает ничего. В приведенных примерах слишком мало слов, чтобы возникла осмысленность, но слов может быть и излишне много. Например, «"Сократ является человеком" — является человеком» не означивает ничего. «Закон непротиворечия является

¹ Поскольку то, что Q обозначает, должно быть заключено в кавычки. — Прим. перев.

² Поскольку Q обозначает бессмысленное предложение «р — красное». — Прим. перев.

191

Значимость предложений

желтым» представляет сходный вид бессмыслицы. Иногда могут возникнуть сомнения, как, например, в таком случае, как «Этот звук тромбона — голубой». Парадоксы возникают с предложениями, которые, как кажется, что-то означивают, хотя на самом деле — ничего. Простейший пример такого рода: «Я лгу». Данное предложение допускает бесконечное число означиваний, но ни одно из них не будет в точности тем, что мы задумали выразить. Если мы подразумеваем: «Я произнес ложное суждение в объектном языке», то мы лжем, поскольку предложение принадлежит метаязыку; также не проходит аргумент, что если мы лжем, мы говорим правду, поскольку наше ложное высказывание принадлежит к метаязыку, а мы говорим, что произнесли ложное высказывание объектного языка. Аналогично, если мы подразумеваем, что «Я произношу ложное суждение уровня л». Если попытаться сказать: «Я произнес ложное суждение первого уровня, или же второго, третьего, четвертого... и так далее до бесконечности», мы будем утверждать одновременно (если это только возможно) бесконечное число суждений, из которых 1-е, 3-е, 5-е... будут ложными, а 2-е, 4-е, б-е... — истинными.

Вопрос о том, означивают ли что-нибудь словесные формы, оказывается, таким образом, не всегда легким, но вне всякого сомнения некоторые словесные формы нечто означивают, другие — нет, и среди тех, которые нечто означивают, одни означивают то, что истинно, а другие — то, что ложно. Мы должны, следовательно, найти способ определения различия между строчками слов, которые бессмысленны, и строчками слов, которые что-то означивают; и в случае предложения, которое нечто означивает, нам следует установить, должно ли упомянутое нечто быть отличным от предложения или же значимость может употребляться просто в качестве прилагательного.

Если словесная форма означивает суждение, назовем суждение «значимостью» словесной формы. Предположим на минуту, что существует суждение, которое означивает значимое предложение.

В этой связи возникают два вопроса: (1) что подразумевается под «значимостью» словесной формы? (2) какие синтаксические правила могут быть заданы в случае, когда словесная форма значима?

192

Значимость предложений

Что подразумевается под «значимостью» словесной формы? Я употребляю слово «значимость» здесь в ограниченном смысле; ведь обсуждаемая значимость должна обеспечиваться суждением. Например, «Король Англии» представляет фразу, которая имеет значение в одном смысле, но не имеет «значимости» в том смысле, который я исследую. Для наших текущих целей то, что фраза означивает, должно быть чем-то истинным или ложным. То, что называем «значимостью», может быть названо «пропозициональной значимостью», которую следует отличать от других видов, но для краткости будем опускать слово «пропозициональный».

Достаточный, хотя не необходимый критерий значимости состоит в том, что перпептуальный опыт может быть вообразим, или же реально происходит так, что мы используем соответствующую ему фразу (или же противоречащую ей) в качестве утверждения. При определенных обстоятельствах мы можем сказать, выражая то, что мы воспринимаем, что «снег белый»; поэтому фраза «Снег белый» является значимой. При определенных перцептивных обстоятельствах мы можем сказать, что «снег не черный», поэтому фраза «снег черный» является значимой. Возможно, сказанное даст нам намек, что, в общем, «означивается» фразой, которая значима.

Когда мы говорим, что «снег белый», одна вещь делает наше высказывание истинным, а совсем другую вещь мы выражаем. То, что делает наше высказывание истинным, принадлежит к фактам физики, связанным со снегом, но мы выражаем состояние ума, а именно определенное мнение — или, позволяя лгать, желание, чтобы другие имели бы определенное мнение. Мы можем опустить это усложнение и предположить, что, утверждая слова, мы выражаем мнение. Но мы не утверждаем, что имеем мнение; мы утверждаем объект мнения. Существует ли такой объект мнения, который является тем, что утверждается фразой «снег белый»? Определенный опыт причинно влечет наше мнение, что снег белый; если данное мнение имеет объект, мы можем сказать, что выражаем тот факт, что, утверждая объект, верим в нечто (а именно в то, что снег белый). Я не утверждаю, что имею мнение по поводу объекта, что было бы другим утверждением, и оно могло бы быть истинным, даже если снег

193

Значимость предложений

был бы черным¹. Наша проблема в другом: существует ли нечто, и если существует, что именно, по поводу чего я имею мнение, когда полагаю, что снег белый?

Еще раз: что вы спрашиваете, если говорите «является ли снег белым»? Давайте предположим, что вы выросли в Эфиопии, но в результате воздушного налета были захвачены, ослеплены и переправлены за Полярный круг, где познакомились со снегом, прикасаясь к нему, пробуя его на вкус и нюхая. Тем самым вы усвоили, что «снег» является именем субстанции, проявляющей себя соответствующим образом в отношении трех ваших органов чувств. Затем вы можете спросить «является ли снег белым?» Вы будете спрашивать не о слове «снег» и не о слове «белый», а об объекте восприятия. Вы можете иметь в виду: видят ли белизну те, кто не ослеплен, когда имеют те же ощущения прикосновения и запаха, которые у нас уже ассоциируются со словом «снег»? Но даже сказанное все еще слишком вербально. Если вы на мгновение прикоснетесь к снегу и понюхаете его, вы можете иметь в виду, «ассоциируется ли это обычно с белизной?» И если вы воображаете себе белизну, ваша мысль может быть такова: «ассоциируется ли это обычно с тем?», где это является осязательным и обонятельным объектом, а то — образом белизны. Но «то» не может быть проинтерпретировано как образ самого себя; «то» скорее должно означать объект восприятия, подобный указанному образу. Однако в этом пункте рассуждений очень трудно сохранить ясность, поскольку образ, как кажется, в той же мере «означает» объект восприятия, что и слово.

Если мнения имеют свой объект, то очевидно, что когда мы полагаем, что снег белый, мы полагаем то же самое, в чем сомневаемся, когда спрашиваем: «Является ли снег белым?» Чем бы данный объект ни был, он, согласно нашей гипотезе, представляет собой значимость предложения «Снег белый». Если значимость предложения является истиной, это зависит от событий, которые не пред- \ ставляют собой ни слов, ни образов; если же известно, что пред- i ложение истинно, то это должно зависеть или зависит от объекта

¹ Т. е. утверждение «Я полагаю, что снег черный» является истинным, если я на самом деле так полагаю. — Прим. перев.

194

Значимость предложений

восприятия. Сказанное справедливо, mutatis mutandis, если предложение ложно. Истинность и ложность зависят от отношения между значимостью предложения¹ и чем-то таким, что не является ни словом, ни образом (за исключением тех случаев, когда в самом предложении идет речь о словах или же об образах).

Если мы можем решить, что подразумевается под словом «значимость» для предложения, мы скажем, что такая значимость должна называться «суждением», и что суждение является либо истинным, либо ложным. Предложение может означивать истинность, ложность или не означивать ничего, но если предложение что-нибудь означивает, тогда то, что оно означивает, должно быть истинным или ложным.

В попытке установить, что подразумевается под «значимостью» предложения, давайте противопоставим значимое предложение незначимому. Рассмотрим предложения: «Сократ пьет цикуту» и «Четырехсторонность пьет отсрочку». Первое из них логически возможно и когда-то было суждением восприятия; когда же оно не суждение восприятия, оно способно вызывать сложный образ, имеющий ту же значимость, которая, возможно, является значимостью соответствующей фразы. Но мы не в состоянии создать образ пьющей четырехстороннее™. Когда мы пытаемся это сделать, мы просто воображаем какого-либо человека, которого, шутки ради, зовем «Четырехсторонность». Давайте спросим себя: как может такое слово, как «Четырехсторонность», указывать на что-либо опытное? Предположим, вы занимаетесь строевой подготовкой и постоянно слышите команду: «Построиться по четыре». Вы можете, если питаете любовь к абстрактным словам, поразмышлять, что «Четырехсторонность заметна при строевой подготовке». Это означает: «При строевой подготовке имеется много ситуаций, в словесном описании которых естественно использовать слово "четыре"». Мы можем определить «Четырехсторонность» как «то свойство пропозициональной функции, которое делает функцию истинной в точности для четырех значений ее переменной». В таком случае мы должны спросить: откуда мы знаем, что бессмысленно

¹ Т. е. суждением. — Прим. перев.

195

Значимость предложений

полагать, будто бы свойство пропозициональной функции может пить? Трудно, хотя и не очень трудно, сформулировать такие правила синтаксиса, которые обеспечат, при заданном значении отдельных слов, значимость каждой комбинации слов, построенной в соответствии с названными правилами, и наоборот, каждая значимая комбинация слов при этом будет подчиняться сформулированным правилам. Такая работа фактически уже проделана логиками, хотя, возможно, и не полностью, но со значительной степенью адекватности. Но проделанная работа вызывает беспокойство, по крайней мере частичное, у непредвзятого человека. Мы не можем оставаться удовлетворенными нашими правилами значимости, пока не увидим какие-либо основания для них, а это требует, чтобы мы установили, что же словесная форма означивает, когда она значима.

Можно поставить вопрос в следующей форме: «что мы полагаем, когда полагаем нечто?» Давайте рассмотрим иллюстрацию. На некоторой каменоломне ежедневно в двенадцать часов производятся большие взрывные работы. Сигнал освободить территорию дается горном; также привлекаются люди с красными флажками, располагающиеся в зоне работ на дорогах и тропинках. Если вы спросите их, почему они там находятся, они скажут «потому что здесь предполагается взрыв». Взрывники, которые слышат горн, окрестные жители, видящие красный флаг, и случайный прохожий, которому нужно сказать словами, все в конце концов полагают одно и то же суждение, именно то, которое выражено словами «здесь предполагается взрыв». Но, возможно, только случайный прохожий и его информатор воплощают данное мнение в словах; для других горн и красный флаг служат целям языка и вызывают соответствующие поступки, не требующие никаких языковых посредников.

Горн и флаг можно считать языком, поскольку их цель — сообщать информацию. Но подходящий предмет может сообщать очень похожую информацию, не будучи языком, поскольку инструктаж не является ее целью. Гильза от взрывного патрона, горн и флаг могут подобным образом причинно обусловливать мнение, не тре-

196

Значимость предложений

буя слов. Когда большое число людей все вместе полагают, что предстоит взрыв, что у них общее? Определенное состояние напряженности, которое проходит после взрыва, но если их мнение было ложным, состояние будет продолжаться некоторое время, а затем сменится удивлением. Состояние напряженности может быть названо «ожиданием»; но трудность возникает в связи (а) со взрывом или его отсутствием, (Ь) с чем-то, что, не претендуя на точность, назовем «идеей» взрыва. Очевидно, что одно дело ожидать взрыва, другое дело ожидать прибытия поезда. В этих ситуациях общим является чувство ожидания, но они отличаются как события, которые изменят чувство ожиданиях на равнодушие или удивление. Поэтому чувство ожидания не может быть единственным фактором, который конституирует состояние личности, чего-то ожидающей. Если бы дело обстояло так, то любое событие удовлетворило бы его ожидание, в то время как фактически только событие определенного рода сделает это. Возможно, однако, ситуация в целом может быть объяснена психологически? Каждый, кто ожидает, что сверкнет молния, руководствуется ощущением своих глаз, а ожидание раскатов грома включает в себя нечто подобное в связи с ушами. Можно сказать поэтому, что ожидание доступного чувствам феномена состоит в состоянии восприимчивости соответствующих органов чувств. Но существуют ощущения, связанные с указанным состоянием восприимчивости, и эти чувства можно считать такими, которые образуют ментальную часть ожидания. Могло бы показаться в этой связи, что то, в чем проявляется общность большого числа людей, каждый из которых убежден в том, что выражается словами: «Сейчас здесь послышится звук взрыва» — это состояние напряженности, связанное с соответствующими органами чувств, психологическое состояние этих органов и ощущения, сопутствующие такому состоянию. То же самое можно сказать о фразах: «Неподалеку сейчас засверкает молния» или «здесь сейчас запахнет комнатой, полной хорьков». Но все это весьма выразительные события, и все они ожидаются в самом непосредственном будущем. Когда я полагаю что-нибудь менее захватывающее: что в завтрашней «Тайме» будет помещено предсказание пого-

197

Значимость предложений

ды или что Цезарь перешел Рубикон — я не могу наблюдать какие-либо события внутри себя. Если бы вы сказали мне, что «через минуту вы будете убиты», возможно мои волосы встали бы дыбом; но когда вы говорите мне, что Цезарь был убит на мартовские иды, мои волосы не станут более растрепанными, чем прежде, и это несмотря на тот факт, что я совершенно уверен в том, что вы сказали.

Однако различия, возможно, только в степени, пока обсуждаемое мнение остается только вербальным. Когда я говорю о мнении, что оно «только вербальное», я подразумеваю не только то, что оно выражено в словах, но также то, что того, что слова означивают, нет в голове носителя мнения, который только полагает, что слова корректны. Мы знаем, что фраза «Вильгельм Завоеватель 1066» корректна, но мы не часто задумываемся, что же она значит. В таком случае мы не полагаем «р», но полагаем, что «"р" означивает истину». Мнения образованного человека в значительной степени именно таковы. Но мнения, которые изначально затрагивают нас, не относятся к чисто вербальным. Ведь пока мы имеем дело с ними, мы не можем объяснить, что имеется в виду под «означиванием истины».

Когда вы ожидаете взрыв, ваше тело пребывает в определенном состоянии, и ваш разум тоже пребывает в определенном состоянии. Это состояние может создать слово «взрыв» в вашем разуме, и это слово, во всяком случае с маленьким вербальным дополнением, может стать причиной состояния ожидания. Если вам сказали «здесь только что прогремел взрыв», и вы твердо убеждены в том, что вам сказали, состояние вашего тела и ума становится в значительной мере подобным тому, как если бы вы слышали взрыв, хотя и не столь выраженным. Воображение, если оно достаточно яркое, может производить физические эффекты, аналогичные восприятию; особенно сказанное справедливо в случаях, когда в воображении возникает событие, по поводу реальности которого имеется твердая убежденность. Слова без образов также могут, путем ассоциаций, вызывать эти эффекты. И где бы ни существовали подобные физические эффекты, там имеются сопутствующие ментальные эффекты.

198

Значимость предложений

Возможно, мы можем теперь объяснить «значимость» предложения следующим образом. Во-первых: некоторые предложения означивают наблюдаемые факты; как это происходит, мы уже говорили. Во-вторых: некоторые наблюдаемые факты являются мнениями. Мнение не нуждается в привлечении каких-либо слов для носителя мнения, но всегда возможно (если дан подходящий словарь) найти предложение, означивающее воспринятый факт, по поводу которого у нас сложилось такое-то мнение. Если предложение начинается с оборота «я полагаю, что», то, что следует за словом «что», является предложением, означивающим суждение, а высказанное суждение — тем, по поводу чего мы имеем мнение. В точности такие же замечания уместны в отношении сомнения, желания и т. д.

В соответствии с нашими взглядами, если p — суждение, «я полагаю, что р», «я сомневаюсь, что р», «я желаю, чтобы р» и т. д. могут означивать наблюдаемые факты; может также случиться, что «р» означивает наблюдаемый факт. В этом последнем случае «р» может стоять одно и быть значимым для объекта восприятия, иначе оно не означивает ничего такого, что воспринимается. Возможно, «р» само по себе нечто означивает; возможно, как мы предположили раньше, оно означивает подчиненный комплекс, который является составной частью пропозициональной установки. В последнем случае, однако, мы должны объяснить, почему подобные комплексы никогда не встречаются, кроме как в виде консти-туент пропозициональных установок.

Изложенная теория имеет трудности. Одна из трудностей в том, чтобы объяснить, каково отношение р к факту, когда р — истинно. Предположим, например, что мы видим буквы «А В» именно в таком порядке, и мы полагаем, что «Л находится слева от Б». В этом случае мы убеждены в суждении р, которое имеет определенное отношение к факту. Мы предполагаем, что р - не вербальное, но существует нечто не вербальное, что означивается словами «А находится слева от В», но не является тем фактом, благодаря которому эти слова выражают истину. Можно сказать, что мы вынуждены приписывать словам два различных употребления: одно — когда

199

Значимость предложений

мы утверждаем р, и второе — когда мы утверждаем, что мы пода-1 гаем, что р. Ведь когда мы утверждаем p (допуская, что p является \ суждением восприятия), слова из «р», можно сказать, обозначакйе объекты, в то время как если мы утверждаем, что мы полагаем, чтор, jf;" слова должны иметь какое-то ментальное значение. В соответствии f с этим взглядом, когда я говорю, что «Сократ — грек», имеется в виду -^:j Сократ, но когда я говорю: «Я полагаю, что Сократ — грек», имеет- v ся в виду только моя идея Сократа. Кажется, в это трудно поверить.

Я думаю, что подобные возражения лишены оснований. Предположим, я вижу красный круг и говорю «это — красное». В ис- ^; пользовании слов я ухожу далеко от объекта восприятия; если вместо слов я использую образы, то они, подобно словам, означют объект восприятия, но они несколько отличны от слов. Когда я говорю «это — красное» или когда в глазах возникает образ красного, я имею мнение. Если после этого я говорю «я полагаю, что то было красным», слова и образы, привлеченные мной, могут быть как раз теми, которые использовались, когда я сделал суждение восприятия. Видение не является полаганием, а суждение восприятия — самим восприятием.

Наше теперешнее предположение состоит в том, что предложение «р» значимо, если предложения: «Я полагаю, что р» или «Я сомневаюсь, что р» и т. д. могут характеризовать воспринимаемый факт, для которого нет нужды в словах. Тут существуют определенные трудности: «могут характеризовать» — не ясно, «нет нужды в словах» — само нуждается в разъяснениях. Тем не менее кое-что, возможно, удастся сделать, используя наше предположение.

Прежде всего, нам следует пояснить высказывание, что нет нужды в словах. Иногда слова приходят на ум, иногда нет; в сложных суждениях они практически обязательны, хотя с большим умственным напряжением мь1 способны обойтись без них. Следующий вопрос, что подразумевается под «может характеризовать воспринимаемый факт», более трудный. Мы явно не желаем исключить все предложения, которые фактически не входят в пропозициональные установки. Мы хотим найти характеристики предложений, которые заставляют нас почувствовать, что в них можно верить I

200

Значимость предложений

или сомневаться, и пока такие характеристики не найдены, наша проблема не решена.

Мы могли бы попытаться определить значимость, в большей степени привлекая лингвистические понятия. Разделим прежде всего слова на категории, связанные с частями речи. Тогда мы говорим: если дано любое суждение восприятия (которое может иметь форму «я полагаю, чтор»), любое слово может быть заменено другим словом этой же категории без потери значимости предложения. И мы позволяем образовывать молекулярные и обобщенные суждения уже рассмотренным методом. Тогда мы скажем, что семейство таким путем полученных предложений является классом значимых предложений. Но почему так? Я не сомневаюсь, что некоторое лингвистическое определение класса значимых предложений — только что приведенное или же другое — является возможным; но мы не можем игнорировать содержание предложений до тех пор, пока не найдены основания для наших лингвистических правил.

Когда же основания для наших лингвистических правил будут найдены, они должны состоять из свойств сложных объектов, которые некоторым образом связаны с правилами. В таких суждениях, как «А находится слева от £», когда они являются суждениями восприятия, мы анализируем сложный объект восприятия. Как кажется, в любой фразе, выражающей такой анализ, должно содержаться по крайней мере одно слово-отношение. Я не думаю, что в этом проявляется только свойство языка, я полагаю, что сложный объект обладает соответствующей конституентой, которая представляет собой отношение. Я думаю, что когда мы говорим, что фраза значима, мы имеем в виду, что сложный объект, охарактеризованный фразой, является «возможным»; а когда мы говорим, что сложный объект, охарактеризованный фразой, является «возможным», мы подразумеваем, что существует сложный объект, охарактеризованный фразой, которая получена из данной фразы подстановкой на место одного или более слов других слов тех же категорий. Итак, если «А» и «В» — имена людей, «А убил В» — возможно, потому что Брут убил Цезаря; и если «Я» — имя отношения той же

201

Значимость предложений

категории, что имя убийства, то по тем же основаниям возможно «А имеет отношение R к Б».

В этом пункте мы затрагиваем отношения между лингвистикой и метафизикой. Займемся данной проблемой в одной из последующих глав.

Возвращаясь к тому, что подразумевается под «значимостью» предложения, мы скажем, что в случае предложения атомарной формы значимость является состоянием носителя мнения или точнее, множеством таких состояний, обладающих определенным сходством. Возможной формой подобного состояния является комплексный образ или, скорее, множество сходных комплексных образов. Образы формируют язык, но язык отличается от слов тем фактом, что не содержит никакой бессмыслицы. Распространить определение «значимости» за пределы атомарных предложений, очевидно, задача, которую может решить только логика.

Пока что я продолжаю допускать, что когда предложение значимо, существует нечто такое, что предложение означивает. Поскольку значимое предложение может быть ложным, ясно, что значимостью предложения не может быть тот факт, который делает предложение истинным (или ложным). Значимостью поэтому должно быть что-то в личности, полагающей предложение, но не в объекте, на который данное предложение указывает.. Естественно возникает мысль об образах. Образы «означают» во многом так же, как слова, но они имеют то преимущество, что не существует сложных образов, соответствующих бессмысленным предложениям. Картинки действительности обладают тем же достоинством. Я могу создать картину, как Брут убивает Цезаря, или же, по выбору, как Цезарь убивает Брута, но я не могу создать реальную или воображаемую картину четырехстороннее™, пьющей отсрочку. Синтаксические правила для получения других значимых предложений из суждений восприятия реально являются, в соответствии с нашей теорией, психологическими законами того, что можно вообразить.

Теория, рассмотренная выше, как я думаю, является одной из возможных. Но, однако, она в некоторых отношениях вызывает не-

202

Значимость предложений

приязнь. Использования образов следует избегать где только возможно; и бритва Оккама побуждает нас желать, если только это возможно, избегать суждений как чего-то отличного от предложений. Давайте поэтому попытаемся создать теорию, в которой значимость будет всего лишь прилагательным предложений.

Наиболее обнадеживающим является предложение различать значимые и бессмысленные предложения по их причинным свойствам. Мы в состоянии отличить истинное предложение от ложного (когда это касается суждений восприятия), сравнивая причины, вызвавшие их произнесение; но поскольку мы сейчас имеем дело с проблемой, в которой истинные и ложные предложения на равных, мы должны будем рассматривать скорее эффекты слушателя, чем причины говорящего.

Многие из услышанных предложений не оказывают наблюдаемого эффекта на действия слушателя, но они всегда способны вызвать какой-либо эффект в подходящих обстоятельствах. Предложение «Цезарь мертв» оказывает крайне незначительный эффект на нас в настоящий момент, хотя в свое время это сообщение произвело огромный эффект. Бессмысленные предложения, осознанные таковыми, не могут способствовать каким-либо действиям, связанным с тем, что значат составляющие предложения слова; самое большее, что они могут произвести, так это требование к говорящему попридержать язык. Поэтому такие предложения, как может показаться, причинно отличимы от значимых предложений.

Однако не все так просто. Лэмб¹, в перебранке с торговкой рыбой из Биллингсгейта, обозвал ее параллелограмшей, и это произвело большее впечатление, чем он мог бы достичь любым более значимым оскорблением; это произошло потому, что торговка не подозревала о бессмысленности его предложения. Многие верующие люди оказываются под сильным впечатлением таких предложений, как «Бог — един», которые синтаксически ущербны и должны рассматриваться логиками как строго бессмысленные. (Правильной фразой была бы «Существует только один Бог».) Вот почему слушатель, в отношении которого должна быть определена

¹ Ч. Лэмб — английский эссеист, критик и юморист начала XIX в.

203

Значимость предложении

значимость, обязан быть логически тренированным слушателем. Сказанное выводит нас из области психологического наблюдения, поскольку задает стандарт, посредством которого один слушатель оказывается логически предпочтительнее другого. То, что делает его предпочтительным, должно лежать в области логики, а не определяться в терминах поведения.

В журнале «Mind» за октябрь 1939 года помещена интересная статья Каплана и Копиловиша «Должны ли существовать суждения?» Их ответ отрицательный. Я предлагаю воспроизвести, а затем заново исследовать их аргументацию.

Авторы вводят термин «неявное поведение» в крайне широком смысле, как все, что случается с организмом или «в» нем, когда он использует знаки. Они оставляют открытым вопрос, должно ли неявное поведение описываться бихевиористически или же в образах. Имплицитное поведение вызывается знаком-средством выражения мыслей и называется «интерпретацией». Существует правило интерпретации, ассоциируемое с каждым знаком-средством, которое задает вид неявного поведения. Знак является классом знаков- средств, каждый из которых подчиняется одному и тому же правилу интерпретации; это правило называется интерпретатором знака. Интерпретация знака-средства является корректной, если правило, задающее такую интерпретацию, было предварительно установлено в качестве стандарта данных знаков-средств. Мы говорим, что 0 понимает знак, когда 0 корректно интерпретирует, при определенных условиях, один из членов его класса. О полагает знак-средство, когда 0 обладает корректной его интерпретацией совместно с «установкой утверждения» (предварительно неопределенной). Полагаемый знак является диспозицией¹. Нам говорят:«0рганизм, можно сказать, имеет мнение даже тогда, когда знаки не задействованы. Имеется в виду случай, когда организм обладает неявным поведением такого рода, что, будучи вызвано знаком-средством, оно бы конституировало мнение об этом знаке-средстве».

¹ Т. е. знак предрасположен к тому, чтобы задавать определенное поведение. — Ярим, перев.

204

Значимость предложений

Переходим теперь к определению понятия «соответствующий»: неявное поведение организма 0 соответствует ситуации S, если оно причинно обусловлено и 0 распознает S. (Слово «распознает», которое используется здесь, не определяется в статье и предварительно не обсуждалось). Поскольку интерпретация является видом неявного поведения, мы говорим, что интерпретация знака соответствует ситуации 5, если бы она соответствовала S в том случае, когда S имела бы место и была распознана. Отсюда следует определение «истинности»:

«Знак предложения является истинным, если и только если существует ситуация такого вида, что корректная интерпретация любого знака-средства, принадлежащего к данному знаку, соответствует данной ситуации».

Прежде чем мы сможем успешно исследовать адекватность данной теории, следует принять во внимание некоторые предварительные замечания.

Первое: слово «знак» или, скорее, «знак-средство» не определено. Чтобы определить его, я бы сказал, нам следует начать почти с конца приведенного множества определений. Одно событие становится знаком-средством выражения другого только благодаря сходству их результатов. Я бы сказал так: «класс событий 5 является для организма 0 знаком другого класса событий £, когда в результате приобретенной привычки действия члена S или 0 как раз те (в определенном смысле и с определенными ограничениями), которые осуществлял член класса £ еще до того, как названная привычка была приобретена». Это определение является неполным, пока не специфицированы вышеупомянутые аспекты ограничения; но принципиальных возражений ему нет. Далее: я не уверен, что было бы правильным ограничивать знаки приобретенными привычками; возможно, следовало бы принимать во внимание и безусловные рефлексы. Однако, поскольку наш главный виновник концепции ограничивался только языком, будет уместным исключить рефлексы из рассмотрения.

Трудность рассматриваемого предмета в значительной степени возникает из смешения научных и нормативных терминов. Так, в

205

Значимость предложений

серии определений Каплана и Копиловиша мы находим слова «корректный» и «соответствующий». Каждое из этих слов определено ненормативным образом, по крайней мере намерения были таковы. Давайте поближе рассмотрим данные определения,

«Интерпретация знака-ере детва является корректной, если правило, задающее такую интерпретацию, было предварительно установлено в качестве стандарта данного вида знаков-средств (т. е. данного звука или письменной формы)». Слово «стандарт» — неясное. Уточним его: давайте говорить, что «корректная» интерпретация задается Оксфордским словарем, снабженным (под влиянием семиотики) хорошим описанием реакций физиолога на те слова, которые имеют только остенсивное определение. Отобранное и пополненное работой физиолога, наше определение «корректного» теперь свободно от этического порока. Однако результат получен странный. Представим себе человека, который думает, что «кошка» означает тот вид животного, который другие люди называют «собакой». Если он видит датского дога и говорит «это — кошка», он убежден в истинности суждения, хотя произносит некорректное. Поэтому представляется, что понятие «корректный» не может использоваться для определения «истинного», поскольку «корректный» — социальное понятие, а «истинный» — нет.

Возможно, что данная трудность преодолима. Когда наш человек говорит: «Это — кошка», то, что обычно называют его «мыслью», является истинным, но та «мысль», которая воздействует на его слушателя, не истинна. Его неявное поведение будет соответствующим в том смысле, что он (например) будет ожидать от животного лая, а не мяуканья, но неявное поведение слушателя в том же самом смысле не будет соответствующим. Говорящий и слушатель используют различные языки (по крайней мере это касается слов «кошка» и «собака»). Я думаю, что в фундаментальных дискуссиях о языке следует игнорировать его социальный аспект, следует предполагать, что человек разговаривает с самим собой или, что то же самое, с человеком, язык которого совпадает с его собственным. Так элиминируется понятие «корректности». Что

206

Значимость предложений

остается, если человек способен интерпретировать пометки, записанные им в предыдущих случаях, это константность в его собственном употреблении слов: мы должны считать, что он использует сегодня тот же язык, что и вчера. По сути, сухой остаток от того, чего намеревались достичь с помощью понятия «корректности», состоит в следующем: говорящий и слушатель (или же писатель и читатель) должны использовать один и тот же язык, т. е. обладать одними и теми же интерпретативными привычками.

Перейдем теперь к термину «соответствующий». Здесь я нахожу меньше поводов для критики, разве что, по моему мнению, определение «соответствующего» может быть поглощено определением «знака-средства». Если 5 является для 0 знаком-средством класса событий Е, это означает, что реакции 0 в отношении s «соответствует» Е, то есть (с определенными ограничениями) тождественны тем реакциям, которые производит 0 с членом класса £ в случаях, когда такой член имеется в наличии. Давайте теперь попробуем пересмотреть приведенное выше определение «истинного» так, чтобы не использовать понятие «корректного». Мы можем сказать: «знак предложения, представленный организму 0, является истинным, когда в качестве знака он способствует тому поведению, которому способствовала бы существующая ситуация, если бы она уже была представлена организму».

Я говорю «в качестве знака», поскольку обязан исключить поведение, которое знак вызывает как некоторый предмет; например, он может быть таким громким, что заставит слушателя заткнуть уши. Такое поведение не относится к делу. Я говорю «если данная ситуация уже была представлена организму», имея в виду не то, что ситуация не представлена, а только допуская возможность того, что она не представлена. Если же она представлена, мы не в состоянии отличить поведение, вызванное языком, от поведения, вызванного тем, что знак означает.

Существует более или менее формальное исправление, которое требуется внести в приведенное выше определение «истинного». Оно связано с фразой «Поведение, которому могла бы способствовать ситуация, если бы данная ситуация уже была пред-

207

Значимость предложений

ставлена организму». Это определение не будет служить намерениям его автора в случае, если ситуация фактически никогда не была представлена организму. Формально, поскольку ложное суждение влечет произвольное суждение, в данном случае условие выполняется произвольным знаком предложения. Поэтому нам следует улучшить наше определение, сказав, что в разнообразных случаях ситуации являются достаточно сходными с данной ситуацией, фактически способной спровоцировать поведение, которое достаточно похоже на поведение, вызванное в настоящий момент знаком. Требуемая степень сходства не может быть определена в общих терминах, она существенно подвержена какой-то степени неопределенности. Более того, понятия «ситуации» и «поведения» должны быть общими, не частными, поскольку используются в исправленном определении так, что встречаются в нем более одного раза.

Имеется одно веское возражение приведенному определению. Оно состоит в том, что определение рассматривает предложения исключительно с позиций слушателя, не принимая во внимание позицию говорящего. Наиболее характерным случаем истины является восклицание, вызванное определенными особенностями окружающей среды, например: «Пожар!» или «Убийство!» Именно с помощью подобных восклицаний со стороны взрослых вырабатываются языковые привычки у детей.

Следующее возражение заключается в том, что всякий раз, когда ситуация, верифицирующая предложение, не знакома слушателю, истинность предложения должна быть известна только из последующего умозаключения. Посылки подобного вывода должны быть известными благодаря одновременному присутствию предложения и того, что оно означивает; следовательно, данное знание должно демонстрировать пример наиболее примитивного вида истинности, из которого выводятся другие ее виды.

Но как быть с главным вопросом, именно: «Должны ли существовать суждения?» Мы бы сказали, что «неявное поведение»/ предлагаемое Капланом и Копиловишем, является в точности тем, что я подразумеваю под «суждением». Если вы говорите англича-

208

Значимость предложений

нину: «This is a cat», французу: «Voilà un chat», немцу: «Das ist eine katze» и итальянцу: «Ессо un gatto»¹, их неявное поведение будет одинаковым; именно это я подразумеваю, когда говорю, что все они полагают одно и то же суждение, хотя и полагают его в совершенно разных предложениях. Более того, они могут полагать это суждение без использования слов; я бы сказал, что собака тоже полагает это суждение, когда она приходит в возбуждение от запаха кошки. В этом проявляется способность предложений содействовать такого рода «неявному поведению», именно она делает их важными. Предложение значимо для слушателя, когда оно способствует данному виду неявного поведения, и для говорящего, когда оно поощряется им. Точные синтаксические правила, согласно которым предложения признаются значимыми, не являются психологически истинными; они подобны правилам профессиональной этики. Когда Лэмб обозвал продавщицу рыбы параллелограм-шей, предложение было для нее значимо и подразумевало «Вы отвратительное существо женского рода». Вот что может быть сказано, не принимая во внимание профессиональную этику, в пользу синтаксических правил, которые обычно поддерживают логики: язык, подчиняющийся подобным правилам, имеет для тех, кто понимает его, то достоинство, что каждое предложение выражает суждение и каждое суждение выражается предложением (при условии, что словарь языка адекватный). Он также устанавливает более точное и прозрачное отношение между предложениями и тем, что они означивают, в сравнении с обычным разговорным языком. Я делаю вывод из столь долгого обсуждения, что необходимо отличать суждения от предложений, но суждения не следует оставлять неопределимыми. Они должны быть определены как психологические явления определенных сортов: сложные образы, ожидания и прочее. Такие явления «выражаются» предложениями, но предложения «утверждают» кое-что еще. Когда два предложения имеют одно и то же значение (meaning), так это потому, что они выражают одно и то же суждение. Слова не существенны для

¹ Приводится выражение «Это —- кошка» на разных языках. — Прим. перев.

209

Значимость предложений

суждений. Точное психологическое определение суждений не имеет отношения к логике и теории познания; единственное обстоятельство существенно в нашем исследовании: а именно, что предложения означивают нечто другое, чем сами себя, и их означивание может совпадать, когда предложения отличаются. То обстоятельство, что означиваемое должно иметь психологическую (илм же физиологическую) природу, делает очевидной возможность для суждений быть ложными.