Глава XXIII оправданная утверждаемого

Вспомним, что в начале гл. XXI были выделены четыре теории истины, из которых я защищаю четвертую, а именно теорию корреспонденции. Третья, теория когеренции, была рассмотрена и отвергнута в гл. X. Вторая, заменяющая понятие «истины» понятием «вероятности», может быть представлена в двух формах, одну из которых я считаю приемлемой, а вторую должен отвергнуть как ошибочную. В той форме, в которой она ограничивается утверждением о том, что мы никогда не можем быть уверены в истинности некоторого данного суждения, выраженного словами, я ее принимаю. Однако в той форме, в которой заявляется, что понятие «истины» не является необходимым, я ее отвергаю. Мне представляется, что высказывание «"р" вероятно» в точности эквивалентно высказыванию «"р — истинно" вероятно» и что когда мы говорим «"р" вероятно», нужна некоторая вероятность того, что это высказывание истинно. Я не вижу причин, по которым защитники вероятности должны отвергать понятие «истины» в утвержде-

361

Оправданная утверждаемость

ниях, подобных вышеприведенным. Таким образом, я не оспариваю воззрений проф. Рейхенбаха, ибо убежден в том, что при небольшой модификации они вполне совместимы с моими собственными убеждениями.

Напротив, первая из упомянутых четырех теорий радикально отличается от защищаемой мной теории, поэтому она нуждается в особом анализе. Это теория д-ра Дьюи, согласно которой место понятия «истины» должно занять понятие «оправданной утверждае-мости». Я уже рассматривал эту теорию в книге «Философия Джона Дьюи», которая представляет собой том I «Библиотеки живущих философов». О деталях моего анализа и, что еще более важно, об ответах д-ра Дьюи на мои возражения читатель может узнать из этого тома. В настоящей главе я хочу ограничиться главным принципом данной теории и рассмотреть его настолько непредвзято, насколько это позволяют аргументы, вынуждающие меня отвергнуть его.

Из ответа д-ра Дьюи, помещенного в указанном томе, можно заключить, что я непроизвольно исказил и даже окарикатурил его воззрения. Мне бы совсем этого не хотелось, тем более, что я убежден в наличии серьезных расхождений в наших воззрениях, которые можно выявить лишь в том случае, если мы сможем понять друг друга. Расхождения между нами настолько глубоки, что трудно найти слова для выражения их сути, которые были бы приемлемы для обеих сторон. Однако именно это я попытаюсь сделать.

Насколько я могу понять д-ра Дьюи, его теория в общих чертах сводится к следующему. Среди разнообразных видов человеческой активности имеется один, называемый «исследованием», самой общей целью которого, как и многих других видов активности, является увеличение взаимной адаптации человека и окружающей среды. Средствами исследования являются «утверждения», и утверждения «оправданны» в той мере, в которой приводят к желаемым результатам. Как и в любой другой практической деятельности, в исследовании время от времени изобретаются новые, лучшие, средства, а старые средства отбрасываются. Как одни машины позволяют нам создавать еще лучшие машины, точно так же

362

Оправданная утверждаемое^

одни результаты исследования могут быть хорошим средством получения новых, более совершенных результатов. Этот процесс не имеет конца, поэтому ни одно утверждение не может быть оправдано на все времена, а оправдывается лишь на данной стадии исследования. Таким образом, «истина» как статическое понятие должна быть отброшена.

Его позицию может прояснить следующий отрывок из ответа д-ра Дьюи на мою критику¹ :«Исключительная привязанность м-ра Рассела к анализу рассуждений проявляется в его предположении о том, что именно суждения являются предметом исследования. Эта позиция принимается им неосознанно, причем он считает несомненным, что и я вместе с Пирсом ее разделяю. Однако согласно нашей точке зрения и позиции любого последовательного эмпирика, материалом и объектом исследования являются вещи и события, а суждения представляют собой лишь средства исследования, так что, будучи заключениями некоторого данного исследования, они становятся средствами дальнейших исследований. Как и другие средства, они подвергаются изменениям и улучшениям в процессе использования. Когда предполагают, что (1) суждения с самого начала являются объектом исследования и (II) все суждения в качестве внутренне присущего им свойства обладают истинностью или ложностью, а затем (III) приписывают эти предположения таким теориям, как теория Пирса или моя, отрицающим оба эти предположения, как раз тогда и получают ту путаницу, которую якобы обнаруживает Рассел в наших словах».

Прежде всего, следует сказать несколько слов для разъяснения моей личной позиции. Надеюсь, что любой читатель данной книги понимает, что я отнюдь не считаю суждения фундаментальным предметом исследования, ибо моей главной проблемой было отношение между событиями и теми суждениями, к высказыванию которых они принуждают человека. Верно, что я не считаю вещи объектом исследования, ибо рассматриваю их как метафизическую иллюзию. Однако в отношении событий я не расхожусь с д-ром Дьюи. Опять-таки, что касается научных гипотез, таких как кван-

¹ Russell В. The Philosophy of John Dewey, p. 573.

363

Оправданная утверждаемого»

товая теория или закон тяготения, я склонен (с некоторыми уточнениями) принять его позицию, однако все подобные гипотезы я рассматриваю как рискованные построения, опирающиеся на фундамент более простых и менее сомнительных убеждений, и в трудах д-ра Дьюи я не нахожу адекватного рассмотрения этого фундамента.

Что касается истинности и ложности, то я бы интерпретировал по-разному факты, касающиеся исследований и изменяющихся гипотез. Я бы сказал, что исследование начинается, как правило, с некоторого неясного и сложного утверждения, но постепенно заменяет его несколькими утверждениями, каждое из которых менее неясно и сложно, чем первоначальное утверждение. Сложное утверждение можно разложить на несколько утверждений, некоторые из которых истинны, а какие-то — ложны. Неясное утверждение может быть истинным или ложным, но часто ни тем, ни другим. Утверждение «Слон меньше мыши» является неясным, но тем не менее безусловно ложным. Однако утверждение «Кролик меньше крысы» нельзя с определенностью отнести к истинным или ложным, ибо некоторые молодые кролики меньше старых крыс. Когда теория гравитации Ньютона была заменена теорией Эйнштейна, была устранена некоторая неясность ньютоновского понятия ускорения, однако почти все утверждения, вытекающие из теории Ньютона, остались истинными. Следует сказать, что так происходит всегда, когда старая теория открывает путь к созданию лучшей теории: прежние утверждения утрачивают способность быть истинными или ложными как вследствие выявления их неясности, так и вследствие того, что они маскировали несколько суждений — как истинных, так и ложных. Однако я не знаю, как констатировать это улучшение, если не говорить об идеалах точности и истины.

Одна из трудностей- в теории Дьюи возникает, на мой взгляд, благодаря вопросу: какова цель исследования? Для него такой целью является не достижение истины, а, по-видимому, некоторая гармония между исследователем и окружающей средой. Я ставил этот вопрос раньше (в упомянутом выше томе), но не увидел никакого ответа на него. Другие виды деятельности, например строительство домов, издание газет или производство бомб, имеют оче-

364

Оправданная утверждаемое^

видные цели. Когда мы рассматриваем их, различие между хорошими и плохими средствами очевидно: хорошее средство уменьшает количество работы, необходимой для достижения цели. Однако «исследование» нейтрально в отношении различных целей: когда мы хотим что-то сделать, предварительно необходимо некоторое исследование. Если я хочу позвонить приятелю, мне нужно найти номер его телефона в справочнике, постаравшись найти самое последнее издание, ибо сведения в нем могут изменяться. Если я хочу управлять государством, я должен сначала изучить ранее незнакомую мне область, чтобы стать политическим деятелем. Если я хочу строить корабли, то либо я сам, либо кто-то из моих помощников должен познакомиться с гидростатикой. Если я хочу разрушить демократию, я должен исследовать психологию толпы. И так далее. Теперь вопрос: каков результат моего исследования? Д-р Дьюи отвергает традиционный ответ, согласно которому я приобретаю некоторое знание, и благодаря этому знанию мои действия оказываются более успешными. Он устраняет промежуточную ступень «знания» и говорит о том, что единственным существенным результатом успешного исследования является успешное действие. Если рассматривать человека с точки зрения науки, а не с позиций картезианского скептицизма, то здесь следует обсудить два вопроса. Первый: какого рода психологическое явление следует описывать как «убежденность»? Второй: существует ли какое-либо отношение между «убежденностью» и окружающей средой, которое позволяет нам называть эту убежденность «истинной»? На каждый из этих вопросов я пытался дать ответ в предыдущих главах. Если существованию таких явлений, как «убежденности», нельзя противиться, встает вопрос: можно ли их разделить на два класса — истинные и ложные? Если же нет, то нельзя ли разложить их на такие составные элементы, которые могут быть разделены на эти два класса? Если на каждый из этих вопросов отвечают утвердительно, то опирается ли различие между «истинным» и «ложным» на успех или неудачу результатов убеждености или же оно коренится в некотором другом отношении убежденности к подходящим явлениям?

365

Оправданная утверждаемое^

Я готов согласиться с тем, что некоторую убежденность в целом нельзя оценивать как «истинную» или «ложную», поскольку она составлена из разных как истинных, так и ложных суждений. Я готов также признать, что некоторые убежденности благодаря своей расплывчатости не являются ни истинными, ни ложными, хотя другие, несмотря на их расплывчатость, будут истинными либо ложными. Но я не могу пойти дальше этого и во всем согласиться с д-ром Дьюи.

С точки зрения д-ра Дьюи, некоторая убежденность «оправданна», если она полезна в качестве средства для некоторой деятельности, т. е. приводит к удовлетворению желания. Именно таким, по крайней мере, представляется мне его мнение. Однако он указывает¹, что следствия считаются проверкой правильности лишь «при условии, что эти следствия введены операционально и предназначены для решения специфической проблемы, связанной с операциями» (подчеркнуто Дьюи). Вторая половина этого условия совершенно ясна. Если я иду куда-то, руководствуясь ошибочной убежденностью в том, что здесь живет мой давно пропавший дядюшка, но в пути встречаю давно пропавшую тетушку, которая затем оставляет мне свое состояние, это не доказывает «оправданной утверждаемости» того, что «мой давно пропавший дядюшка живет здесь». Однако первая половина данного условия, говорящая о том, что следствия должны быть «введены операционально», остается для меня несколько туманной. Отрывок из «Логики» д-ра Дьюи², в котором встречается эта фраза, не проясняет ее. Однако в его ответе на мои замечания³ имеется отрывок, который я приведу здесь целиком, поскольку он предназначен для исправления моей якобы ошибочной интерпретации:

«УСЛОВИЕ относительно вида следствий, выступающих пробным камнем правильности, было вставлено во избежание той интерпретации, которую м-р Рассел придал моему использованию след-

¹ ibid., р. 571.

² Предисловие, с. IV. •³ Ibid., р. 571.

Збб

Оправданная утверждаемое^

ствий. Оно прямо говорит о том, что необходимо, чтобы они были такими, какими они должны быть для решения специфической проблемы проводимого исследования. Интерпретация следствий м-ром Расселом связывает их с личным желанием. Мне приписывается стремление видеть в самом результате определение истины. М-р Рассел начинает с того, что превращает сомнительную ситуацию в личное сомнение, хотя я неоднократно указывал на различие между этими вещами. Я также много раз повторял, что личное сомнение является патологией, если оно не отображает проблематичной ситуации. Затем, превращая сомнение в личный дискомфорт, он отождествляет истину с устранением этого дискомфорта. Единственным желанием, о котором здесь, по моему мнению, можно говорить, является желание честно и беспристрастно разрешить проблему, содержащуюся в ситуации. «Удовлетворенность» есть выполнение условий, предписываемых проблемой. Личная удовлетворенность появляется тогда, когда любая работа делается хорошо, в соответствии с требованиями самой работы, однако она никоим образом не входит в детерминацию правильности, поскольку, напротив, сама детерминируется этой правильностью».

Я НАХОЖУ этот отрывок весьма путаным. Создается впечатление, будто м-р Дьюи считает, что сомнительная ситуация может существовать без сомневающейся личности. Я не могу думать, что он имеет в виду именно это. Он же не хочет сказать, например, что существовали сомнительные ситуации в отдаленные астрономические и геологические эпохи, когда еще не было жизни. То, что он говорит, я могу интерпретировать лишь одним способом: допустить, что «сомнительной ситуацией» для него является та, которая вызывает сомнения не только в отдельном индивиде, но в любом нормальном человеке или в любом человеке, стремящемся к получению определенного результата, или в любом научно подготовленном наблюдателе, включенном в исследование этой ситуации. В идею сомнительной ситуации входит некоторая цель, т. е. какое-то желание. Когда мой автомобиль не хочет двигаться, это

367

г

Оправданная утверждаемое™

создает сомнительную ситуацию в том случае, если мне нужно ехать, но не в том случае, когда я хочу оставить его там, где он стоит. Единственный способ устранить все ссылки на реальное желание состоит в том, чтобы сделать это желание чисто гипотетическим: ситуация «сомнительна» в отношении некоторого данного желания, если в этой ситуации неизвестно, что именно нужно сделать для выполнения данного желания. Когда я говорю: «Неизвестно», то во избежание той субъективности, которую осуждает д-р Дьюи, я должен иметь в виду: неизвестно тому, кто имеет соответствующую подготовку. Допустим, например, что я нахожусь в ситуации 5 и стремлюсь к ситуации S'. При этом я считаю (неважно, правильно или ошибочно), что есть что-то такое, что я мог бы сделать для преобразования S в 5'. Однако эксперты не могут сказать мне, что именно нужно для этого сделать. Вот тогда, в отношении моего желания S будет «сомнительной» ситуацией.

Устранив все ссылки на сомнения и желания отдельной личности, мы можем теперь сказать: S «сомнительна» по отношению к S', если людям неизвестно какое-либо человеческое действие, которое преобразовало бы S в S', но столь же неизвестно, возможно ли вообще такое действие. Процесс исследования будет состоять в осуществлении серии действий Д А',А",... в надежде на то, что одно из них все-таки преобразует S в S'. Отсюда следует, конечно, что S и 5' характеризуются с помощью универсалий, ибо в противном случае каждая из них могла бы встретиться лишь однажды. А, А', А",... также должны быть охарактеризованы с помощью универсалий, ибо мы стремимся получить приблизительно такое утверждение: «Всегда, когда вы находитесь в ситуации S и хотите получить ситуацию S', вы можете осуществить ваше желание, совершив действие А». Здесь А должно быть видом действия, в противном случае его можно было бы осуществить лишь один раз.

Таким образом, если устранение субъективного желания д-ром Дьюи принять всерьез, то мы обнаружим, что он стремится к открытию каузальных законов старого типа «С причинно влечет £», причем С есть ситуация плюс действие, а Е представляет другую ситуацию. Если эти каузальные законы достигают своей цели, то

368

Оправданная утверждаемое^

они должны быть «истинными» в том самом смысле, которого д-р Дьюи хотел бы избежать.

Важное различие между нами, как мне представляется, обусловлено тем, что д-р Дьюи интересуется, главным образом, теориями и гипотезами, в то время как я в основном занимаюсь утверждениями о конкретных событиях действительности. Как указано в предыдущей главе, я полагаю, что любая эмпирическая теория познания должна связать фундаментальные утверждения с конкретными фактами, т. е. с неповторимыми, уникальными событиями. До тех пор, пока мы что-то не усвоили из отдельного события, ни одна гипотеза не может быть ни подтверждена, ни опровергнута, но то, что мы усвоили из отдельного события, само не может быть подтверждено или опровергнуто последующим опытом. Весь вопрос о том, каким образом мы усваиваем исторические факты благодаря опыту, как мне кажется, игнорируется д-ром Дьюи и возглавляемой им школой. Возьмите, например, высказывание «Цезарь был убит». Оно истинно благодаря историческому событию, случившемуся давным-давно. Ничто из того, что случилось после него до наших дней или случится в будущем, никак не может повлиять на его истинность или ложность.

Здесь становится важным различие между истиной и знанием, о котором шла речь в связи с законом исключенного третьего. Если я хочу «верифицировать» утверждение «Цезарь был убит», я могу сделать это лишь посредством будущих событий: чтением книг по истории, рукописей и т. п. Но они являются подтверждающим свидетельством для чего-то иного, нежели они сами. Высказывая данное утверждение, я не подразумеваю при этом, что «всякий, кто заглянет в энциклопедию, обнаружит определенные черные метки на белой бумаге». Мое восприятие этих черных меток является уникальным событием каждый раз, когда я смотрю на них; в каждом случае я могу знать, что вижу их; из этого знания я могу вывести (более или менее надежно), что Цезарь был убит. Однако мое восприятие пятен краски и мой вывод из этого восприятия — не то, что делает утверждение о Цезаре истинным. Оно было бы истинным даже в том случае, если бы я высказал его вообще без вся-

369

Оправданная утверждаемость

ких оснований. Оно истинно благодаря тому, что случилось давно, а не благодаря тому, что я делаю или мог бы сделать.

В общем, предмет наших расхождений можно сформулировать следующим образом. Независимо оттого, принимаем мы или отвергаем слова «истина» и «ложь», все мы согласны с тем, что утверждения можно разделить на два вида, так сказать, на овец и козлищ. Д-р Дьюи полагает, что овца может стать козлом, и наоборот, но признает данную дихотомию в любой конкретный момент: овцы обладают «оправданной утверждаемостью», а козлы — нет. Д-р Дьюи считает, что данное разделение определяется следствиями утверждений, в то время как я полагаю, по крайней мере в отношении эмпирических утверждений, что оно обусловлено их причинами. Эмпирическое утверждение, о котором может быть известно, что оно истинное, имеет объекты или какой-то объект восприятия в числе своих ближайших или отдаленных причин. Однако это справедливо лишь для знания. Что же касается определения истины, причинность важна только для приписывания значений словам.

Высказанные выше соображения относились, главным образом, к прояснению пунктов разногласий. Основания моих собственных воззрений по большей части были изложены в предыдущих главах.

370