Примечания:

1. Johari, J.C. International Relations and Politics (Theoretical Perspective). P.101.

2. Dougherty, J. and R.L.Pfaltzgraff. Contending Theories of International Relations: A Comprehensive Survey. 3rd ed. N.Y.: Harper Collins, 1990. P.227.

3. Hobson, John A. The Economic Taproot of Imperalism // Viotti, Paul R. and Mark V.Kauppi. Op.cit. P.484.

4. Ibid. P.477.

5. Ibid. P.478.

6. Ibid. P.482.

7. Ibid. P.483.

8. Ibid. P.484.

9. Ibid. P.486.

10. Ibid. P.487.

11. См.: Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма. Любое издание.

12. Предисловие к французскому и немецкому изданиям работы.

13. Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма. М.: Политиздат, 1988. С.54-55.

14. Там же. С.59, 29, 58, 55.

15. Там же. С.9, 54, 56, 66, 72-73.

16. Гаджиев К.С. Введение в геополитику. М.: Логос, 2000. С.9.

17. Там же. С.10.

18. Там же.

19. Основы политической науки. Уч. пособие. Под ред. В.П.Пугачева. М.: Знание, 1993. С.63.

20. См.: Нартов Н.А. Геополитика. М.: ЮНИТИ, 1999. С.10.

21. Dougherty, J. and R.L.Pfaltzgraff. Op. cit. P.65.

22. Гаджиев К.С. Указ. соч. С.12.

23. Dougherty, J. and R.L.Pfaltzgraff. Op. cit. P.65.

24. Цит. по: Гаджиев К.С. Указ. соч. С.13.

25. Dougherty, J. and R.L.Pfaltzgraff. Op. cit. P.60.

26. Гаджиев К.С. Указ. соч. С.12.

27. Dougherty, J. and R.L.Pfaltzgraff. Op. cit. P.62.

28. Цит. по: Dougherty, J. and R.L.Pfaltzgraff. Op. cit. P.62.

29. Подробнее о классических концепциях геополитики и развитии дисциплины в ХХ в. см.: Дугин А. Основы геополитики. М.: Арктогея, 1997; Гаджиев К.С. Введение в геополитику. М.: Логос, 1998. Нартов Н.А. Геополитика. М.: ЮНИТИ, 1999; Тихонравов Ю.В. Геополитика. Уч. пособие. М.: Бизнес-школа "Интел-Синтез", 1998.

30. Косолапов Н.А. Теоретические исследования международных отношений (Историко-интеллекту-альный фон и этапы становления науки). С.89.

31. См. подробнее: Kegley, Charles W. and Eugene R.Wittkopf. World Politics: Trend and Transformation. 4th ed. N.Y.: St.Martin's Press, 1993. P. 19-20.

32. См.: Kegley, Charles W. and Eugene R.Wittkopf. Op. cit. P. 20-21.

33. Ibid. P.21-22.

34. Международные отношения и внешняя политика СССР. Сборник документов 1871-1957. М., 1957. С.53-54. Идеализм Вудро Вильсона не следует принимать за утопичность внешнеполитического курса. Лишь внешне этот "миссионерский" подход, нацеленный на утверждение либеральных ценностей во всемирном масштабе, отводит на второй план реализацию национальных интересов США. По словам Г.Киссинджера, сложившиеся в США два подхода к построению внешней политики – изоляционистский и миссионерский – "отражают общую, лежащую в их основе веру в то, что Соединенные Штаты обладают лучшей в мире системой управления, и все прочее человечество может достигнуть мира и процветания путем отказа от традиционной дипломатии и принятия свойственного Америке уважительного отношения к международному праву и демократии" (См.: Киссинджер Г. Дипломатия. М.: Ладомир, 1997. С.10). Утверждение "идеалистических" основ отнюдь не противодействует реализации рационально определенных национальных интересов США. Одной из целей, которые преследует любое государство на международной арене, является создание благоприятного для себя международного "климата", иначе, распространение идеалов и ценностей, в наибольшей степени близких своим собственным. Определение и реализация иных национально-государственных интересов всегда зиждется на них. Таким образом, либерализм В.Вильсона можно расценивать как наиболее полно отражающий потребности Соединенных Штатов в начале ХХ в. – растущей и начинающей претендовать на центральное место в системе международных отношений державы.

35. Моргентау Г. Политические отношения между нациями. Борьба за власть и мир // Социально-поли-тический журнал. 1997. No.2. С.190.

36. Моргентау Г. Политические отношения между нациями. Борьба за власть и мир // Социально-поли-тический журнал. 1997. No.2. С.189-201.

37. Цит. по: Цыганков П.А. Международное сотрудничество: позиции политического реализма // Социально-гуманитарные знания. 1999. No.1. С.234.

38. Это сравнение приводит В.М.Кулагин. См.: Кулагин В.М. Закат Вестфалии // Космополис. 1999. С.43.

39. Цит. по: Моргентау Г. Политические отношения между нациями. Борьба за власть и мир // Социально-политический журнал. 1997. No.2. С.191.

40. Там же. С.197.

41. Там же. С.196.

42. Там же.

43. Morgenthau, Hans J. Politics among Nations. The Struggle for Power and Peace. 6th ed. Revised by Kenneth W.Thompson. N.Y.: McGraw-Hill, 1985. P.171.

44. Ibid. P.174-183.

45. Ibid. P.187.

46. Кулагин В.М. Указ. соч. С.43.

47. Там же.

48. Smith, Steve. The Self-Images of a Discipline: A Genealogy of International Relations Theory // International Relations Theory Today. Ed. by Ken Booth and Steve Smith. University Park, Penn.: The Pennsylvania State University Press, 1995. P.16.

49. Цыганков П.А. Международные отношения. С.25.

50. Там же.

51. Contending Approaches to International Politics. Ed. by Klaus Knorr and James N.Rosenau. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1969.

52. Булл Х. Теория международных отношений: пример классического подхода // Социально-политиче-ский журнал. 1997. No.3 С.187.

53. Там же. С.185-186.

54. Там же. С.187.

55. Там же.

56. Цыганков П.А. Может ли наука о международных отношениях стать "прикладной"? // Социально-по-литический журнал. 1997. No.4. С.213.

57. Цыганков П.А. Может ли наука о международных отношениях стать "прикладной"? С.212.

58. Косолапов Н.А. Теоретические исследования международных отношений (Историко-интеллекту-альный фон и этапы становления науки). С.90.

59. Waever O. The Rise and Fall of the Inter-Paradigm Debate // International Theory: Positivism and beyond. Ed. by Smith, Steve, Ken Booth, Marysia Zalewski. Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press,1996. P.155.

60. Waever O. Op. cit. P.155.

61. Waltz, Kenneth Neal. Theory of International Politics. N.Y.: Random House, 1979.

62. Цит. по: Kegley, Charles W. and Eugene R.Wittkopf. World Politics: Trend and Transformation. P.28.

63. Waltz, Kenneth N. Reductionist and Systemic Theories // Neorealism and its Critics. Ed. by Robert O.Keohane. N.Y.: Columbia University Press, 1986. P.57.

64. На этом основании неореализм часто называют "структурным реализмом".

65. Waltz, Kenneth N. Political Structures // Neorealism and its Critics. Ed. by Robert O.Keohane. N.Y.: Columbia University Press,1986. P.94.

66. Ibid. P.96.

67. Ibid. P.93.

68. Waltz, Kenneth N. Reductionist and Systemic Theories. P.61.

69. Цит. по: Kegley, Charles W. and Eugene R.Wittkopf. Op. cit. P.29.

70. Подробнее см.: Цыганков П.А. Международные отношения. С.31.

71. Waltz, Kenneth N. Reductionist and Systemic Theories. P.61.

72. Современные международные отношения. М.: МГИМО(У), 1998. С.23.

73. Weaver O. Op. cit. P.150.

74. Цыганков П.А. Международные отношения. С.27.

75. Haas, Ernst B. The Study of Regional Integration: Reflections on the Joy and Anguish of Pretheorizing // Regional Organization: Theory and Research. Ed. by Leon N.Lindberg and Stuart A.Scheingold. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1971. P.4.

76. Dougherty, J. and R.L.Pfaltzgraff. Op. cit. P.433

77. Haas, Ernst B. Beyond the Nation-State: Functionalism and International Organization. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1968 c1964. P.48.

78. Цит. по: Dougherty, J. and R.L.Pfaltzgraff. Op. cit. P.439

79. См.: Keohane, Robert O. and Joseph S.Nye Power and Interdependence. 2nd ed. Glenview, Ill.: Scott, Foresman, 1989.

80. Keohane, Robert O. and Joseph S.Nye. Realism and Complex Interdependence // Viotti, Paul R. and Mark V.Kauppi. Op. cit. P. 403-405.

81. Ibid. P.407-421.

82. Weaver O. Op. cit. P.150.

83. Ibid. P.151.

84. Ibid. P.158.

85. Smith, Steve. The Self-Images of a Discipline: A Genealogy of International Relations Theory. P.18.

86. Ibid. P.155.

87. Ibid. P.156.

88. Ibid. P.151.

89. Ibid. P.152.

90. Viotti, Paul R. and Mark V.Kauppi. Op. cit. P.456.

91. Ibid.

92. Ibid. P.457.

93. Ibid.

94. Ibid. P.459.

95. Wallerstein, Immanuel M. The Modern World-System. 2 Vol. N.Y.: Academic Press, 1974-1980.

96. Wallerstein, Immanuel. Patterns and Perspectives of the Capitalist World-Economy // Viotti, Paul R. and Mark V.Kauppi. Op. cit. P.501.

97. Ibid. P.501-502.

98. Viotti, Paul R. and Mark V.Kauppi. Op. cit. P.459.

99. Wallerstein, Immanuel. Patterns and Perspectives of the Capitalist World-Economy. P.503.

100. Косолапов Н.А. Теоретические исследования международных отношений (Современное состояние науки) // Мировая экономика и международные отношения. 1998. No.2. С.70.

101. Linklater, Andrew. Marxism // Burchill, Scott, Andrew Linklater and others. Theories of International Relations. London: Macmillan Press, 1996. P.119.

102. Косолапов Н.А. Теоретически исследования международных отношений (Современное состояние науки). С.71.

103. Waever Ole. Op. cit. P.161.

104. Keohane, Robert O. Neoliberal Institutionalism: a Perspective on World Politics // Keohane, Robert O. International Institutions and State Power: Essays in International Relations Theory. Boulder: Westview Press, 1989. P.1.

105. Ibid.

106. Ibid. P.3.

107. Ibid. P.3-4.

108. Ibid. P.4.

109. Ibid. P.5.

110. International Regimes. Ed. by Stephen D. Krasner. Ithaca: Cornell University Press, 1983.

111. Krasner, Stephen D. Structural Causes and Regime Consequences Regimes as Intervening Variables // International Regimes. P.2.

112. Ibid.

113. Waever O. Op. cit. P.163.

114. Tickner, J. Ann. Re-visioning Security // International Relations Theory Today. P.185-186.

115. Keohane R. Op. cit. P.7.

116. Baldwin, David A. Neoliberalism, Neorealism, and World Politics // Neorealism and Neoliberalism: The Contemporary Debate. Ed. by David A.Baldwin. N.Y.: Columbia University Press, 1993. P.4.

117. Ibid. P.5.

118. Ibid. P.5-6.

119. Ibid. P.7.

120. Ibid. P.7-8.

121. Ibid. P.8.

122. Smith S. Op. cit. P.24.

123. Филоcофский энциклопедический словарь. С.505-506.

124. Бус К. Вызов незнанию: теория МО перед лицом будущего // Международные отношения: социологические подходы. С.318.

125. Макарычев А.С., Сергунин А.А. Постмодернизм и западная политология // Вестник ННГУ. Нижний Новгород, 1996. С.95.

126. Smith S. Op. cit. P.25.

127. Ibid.

128. Vasquez, John A. The Post-Positivist Debate: Reconstructing Scientific Enquiry and International Relations Theory after Enlightenment’s Fall // International Relations Theory Today. P.221.

129. Макарычев А.С., Сергунин А.А. Указ. соч. С.102.

130. Там же. С.103.

131. Там же.

132. См., например, Zalewski, Marysia and Cynthia Enloe. Questions about Identity in International Relations // International Relations Theory Today. P.279-305.

133. Ibid. P.287.

134. Ibid.

135. Косолапов Н.А. Теоретические исследования международных отношений (Современное состояние науки). С.67.

136. Цит. по: Киссинджер Г. Дипломатия. С.733.

137. Там же.

138. Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М.: Аспект пресс, 1995. С.290.

139. Там же. С.290, 291.

140. Биго Д. Проблемы безопасности: теоретические дискуссии и институциональный контекст // Международные отношения: социологические подходы. С.281.

141. Там же. С.282.

142. См.: Tickner, J. Ann. Re-visioning Security. P.183-185.

143. Бжезинский З. Великая шахматная доска. М.: Международные отношения, 1998.

144. Г.Киссинджер. Указ. соч. С.736.

145. Там же. С.15.

146. Современные международные отношения. С.20.

147. Биго Д. Указ. соч. С.289.

148. Там же.

149. Там же.

150. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. 1994. No.1. С.33.

151. Там же.

152. Там же. С.35-47.

153. Биго Д. Указ. соч. С.268.

154. Там же. С.270.

155. См., например: Лебедева М.М., Мельвиль А.Ю. "Переходный возраст" современного мира // Меж дународная жизнь. 1999. No.10. С.76-82.

156. Rosenau, James N. Turbulence in World Politics: A Theory of Change and Continuity. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1990.

157. Степин В.С., Елсуков А.Н. Методы научного познания. Минск: Изд-во "Вышэйшая школа", 1974. С.83; см. также: Степин В.С., Елсуков А.Н. Указ. соч. С.78; Рузавин Г.И. Методология научного исследования. М.: ЮНИТИ, 1999. С.10

158. Рузавин Г.И. Методология научного исследования. С.142

159. См.: Рузавин Г.И. Методология научного исследования. С.146; Косолапов Н.А. Теория международных отношений: предмет анализа и предмет теории (Введение в теорию) // Мировая экономика и международные отношения. 1998. No.11. С.49.

160. Косолапов Н.А. Теория международных отношений: предмет анализа и предмет теории (Введение в теорияю). С.49.

161. Viotti, Paul R. and Mark V.Kauppi. Op. cit. P.1

162. Косолапов Н.А. Теория международных отношений: предмет анализа и предмет теории (Введение в теорию). С.48.

Глава пятая

Эволюция понимания мира ведущими отечественными и зарубежными маслителями и теоретическое обоснование ключевых миротворческих проблем в общем контексте международных отношений и внешней политике великих держав

Проблемы войны и мира вполне могут быть отнесены к числу наиболее важных для человечества, поскольку непосредственно соотносятся с любым аспектом жизнедеятельности людей[1]. По существу, они определяют суть стратегии жизни любого общества, апеллируя в своем решении к гуманности, рационализму и универсальному эволюционизму, т.е. процессу самоорганизации в качестве основного механизма, определяющего усложнение «картины» мира[2].

Трудность самого миропонимания, как своеобразной философской системы, имеющей свои стандарты мысли, манеру их выражения, язык, состоит в чрезвычайной разрозненности знания, прямо и косвенно относящегося к войне и миру[3]. При этом, обилие фактического материала не увеличивает наши возможности, если нет стройной теории, не только связывающей в единый порядок результаты познавательной деятельности людей, но и предсказывающей место в системе новым явлениям[4]. Более того, отсутствие единства Знания крайне затрудняет распознавание специфики причинно-следственных связей войны и мира, настоятельно требующих серьезных мировоззренческих обобщений, и нахождения концептуального стержня, пронизывающего все дисциплины, объясняющие конфликтность бытия с тем, чтобы общее могло воссоздать естественную взаимосвязь организма и среды, весьма важную для нахождения ответа на вопрос не только «как», но и «почему» все происходит в мире[5].

«Истинное (великое учение), - подчеркивал Конфуций, - научает людей высшему добру — обновлению людей и пребыванию в этом состо­янии. Чтобы обладать высшим благом, нужно: [1] чтобы было благоустройство во всем народе. Для того, чтобы было благоустройство во всем народе, нужно [2] чтобы было благоустройство в семье. Для того, чтобы было благоустройство в семье, нужно [3] чтобы было благоустройство в самом себе. Для того, чтобы было благоустройство в самом себе, нужно [4] чтобы сердце было чисто, исправлено. (Ибо где будет сокровище ваше, там будет и сердце ваше.) Для того, чтобы сердце было чисто, исправлено, нужна [5] правдивость, сознательность мысли. Для того, чтобы была сознательность мысли, нужна [6] высшая степень знания. Для того, чтобы была высшая сте­пень знания, нужно [7] изучение самого себя.

Все вещи имеют корень и его последствия; все дела имеют конец и начало. Знать, что самое важное, что должно быть первым и что последним, есть то, чему учит истинное учение. Усовершенствование человека есть начало всего. Если корень в пренебрежении, то не может быть хорошо то, что должно вырасти из него. Когда ясно определена цель, к которой должно стре­миться, можно, откинув другие ничтожные цели, достигнуть спокойствия и постоянства. Достигнув спокойствия и постоянства, можно ясно обдумать предмет. Ясно обдумав предмет, можно достигнуть цели»[6].

Воспринимая мир, как идеальное состояние покоя и равновесия, великие философы Востока считали его вполне естественным, необходимым и всепоглощающим компонентом жизни. Они не уделяли ему сколь-нибудь значительного внимания в толковании, так как всем совершенно ясно было то, что гармония всеобщего согласия абсолютно полезна социуму. В этом отношении русская культурная традиция оказалась солидарной с философским подходом к проблеме войны и мира, распространенном на Востоке. Она определяет мир одновременно и как вселенную, систему мироздания, единое целое и как согласные отношения, спокойствие, отсутствие войны, ссоры[7]. Столь универсальный концепт свидетельствует о правильном теоретическом определении значения мира для человеческой природы. В нем мир противопоставлен воине. Он первичен в своей знаковой сущности для человечества, в то время как война олицетворяет зло, отклонение от норм поведения людей и нарушение правил человеческого общения. Именно поэтому, в сравнении с миром, как философской категорией естественного покоя, войне, как философской категории, объясняющей опасную, асоциальную девиацию, мыслители всех эпох уделяли гораздо больше внимания[8].

Блистательный буддистский мыслитель XI в. Мин-Цзяо в связи с этим писал:

«Война – отвратительное деяние, и благородные прибегают к ней только тогда, когда избежать ее невозможно. Вот почему совершенномудрые древности ценили нравственную силу, а не военную. Оружие предназначено для использования против преступников; использование оружия исходит от гуманности и основано на справедливости. Оно исходит от гуманности в том случае, что проявляется сострадание к тем, чьи жизни уничтожаются; оно основано на справедливости в том, что кладет конец жестокости…

Облачиться в доспехи – это не путь добиться благосостояния в государстве; это способ покончить с жестокостью…

Погибшее государство ведет войну оружием; государство тирана ведет войну коварством; государство подлинного воина ведет войну гуманностью и справедливостью; империя ведет войну добродетелью; идеальное государство ведет войну недеянием»[9].

Данные констатации вполне могли бы иметь общечеловеческое назначение, если бы мир в целом развивался по линейному принципу, а антропосфера, делящаяся на сообщества, которые принято называть этносами (термины народ, нация носят неоднозначный характер), не была бы мозаичной по своей структуре.

Стратегия жизни людей на планете такова, что в ней особую роль играет закон единства и борьбы противоположностей. Со временем, в полном соответствии с ним философская категория мир заняла вторичное положение по отношению к философской категории война. Не удивительно, поэтому, единогласие философов, представляющих самые различные школы (по преимуществу идеалистические) в оценке последней, как исключительно положительного явления в жизни человечества.

Утверждение Гуго Гроция о том, что «война есть факт естественный, вытекающий из человеческого стремления самосохранения» многое перевернуло в самой философии войны и мира с ног на голову. Оно дало сильный импульс для апологии войны в целом, игнорируя важное ценностное обстоятельство, что самосохранение проявляется только вследствие угрозы нападения – агрессии. Таким образом, восточная мировоззренческая традиция, с ее оценкой мира, не говоря уже об аналогичных подходах к философии войны мира, присущих Православию, о чем несколько более подробно будет сказано ниже, оказалась проигнорированной рационалистическим Западом[10]. Последний к началу ХХ века сделал все для обоснования вульгарного милитаризма, лучшие представители немецкой идеалистической философии славили как могли («Вечный мир возможен только на кладбище» (Лейбниц), «Война – естественное состояние» (Кант); «В сношениях между государствами нет другого права, кроме права сильного» (Фихте), «Война вечна и нравственна», «Война – торжество того, кто лучше» (Гегель), «Я советую вам не труд, а войну» (Ницше) и т.д.)[11]. Им вторили известные европейские геополитики: Маккиндер, Реймер, Науман («государственный границы – не преграды, а линии столкновения сильнейшего со слабейшим»), центральное положение Германии в Европе означает сдавленность ее со всех сторон агрессивной периферией»), юристы Цорн, Шехер, Брун, Шмидт, Брук («война – главная форма сношений между народами»; «нет разницы между справедливой и несправедливой войной»); американский политолог С.Бэкер («Захватывать – значит создавать себе право»); английские социологи Силли, Фруд и Крамб («Кто осмелиться утверждать, что война. Углубляющая жизнь победителя и побежденного, противоречит учению христианства?»), французский педагог А.Пик («Война – торжественный акт в жизни народов. Солдат торгует своей кровью, но это благотворный, возвышенный торг».), русский исследователь, автор книги «Эстетика войны» Кладо («Война – естественная и вечная форма жизни человечества»), идеолог итальянских фашистов Муссолини («Война – это огонь очистительный. Она исцеляет дух нации.») и др[12].

Будучи сложным социальным явлением, война эволюционизирует вместе с развитием общества, приобретая новые качественные характеристики и масштабы. При этом ее политический аспект становится все более значимым. Именно на это обстоятельство обратил внимание военный теоретик XIX в. К.Клаузевиц, подчеркнув, что война представляет собой расширенное противоборство с целью сокрушения противника[13]. Ведущий американский социолог войны и конфликтолог К.Райт также считает необходимым выделить политическую доминанту в особое концептуальное положение философии войны и мира. В своем фундаментальном труде «Исследование войны» он для доказательства правильности своих доводов приводит следующие формулы: «война – естественное состояние человека, мир – искусственное»; «если мы хотим искоренить войну, мы должны понимать, что именно собираемся искоренять»; «каждая новая война вбирает в себя весь предшествующий опыт человечества»; «современный мир целостен и неделим, война во всякой его части немедленно отзывается в остальных»; «факторы, вызывающие войны, поддаются идентификации, количественной оценке и объективному исследованию»; «война играет важную роль в процессе изменений, выступая и их причиной, и их следствием»; «война всегда была инструментом достижения крупных политических изменений, создания национальных государств, распространения культуры данной цивилизации на весь мир и изменения доминирующих интересов этой цивилизации»; «война является средством разрушения того, что она построила»; «устранение войны из жизни человечества в принципе, возможно, но зависит от действующего международного права и организации – гаранта соблюдения этого права, а также обеспечения коллективной безопасности и развития всего человечества»[14].

В корреляции с философским концептом мир, данные теоретические положения выглядят гораздо более развернутыми. Это, впрочем, не означает неразработанности и необоснованности самой парадигмы миропонимания в широком геополитическом контексте. Напротив, философия мира на современном этапе выглядит весьма убедительной и достаточно универсальной, поскольку в современных условиях взаимозависимости практически всем людям на Западе стало ясно, что мир вовсе не тождественен отсутствию войны[15]. Что касается сохранения угрозы или даже сколь угодно малой вероятности войны, то она делает состояние мира не более чем промежутком между войнами – перемирием, пусть и достаточно длительным. Под миром же понимается в идеале такое устойчивое долговременное состояние общества и/или международных отношений, при котором возникновение войны исключено в принципе[16]. Подобное состояние – не неизменность общества, оно включает изменения как проявления развития и конфликты как механизм таких перемен, но удерживается в формах и пределах, не допускающих даже возможность их срыва в военные отношения и войну. Мир в этом контексте выступает не как альтернатива конфликту, но как требование и условие демилитаризации последнего[17].

В любом случае, однако, философия войны и мира содействует мобилизации людей на эффективное решение проблем, связанных с повсеместным распространением насилия и утверждением желанной атмосферы ненасилия в обществе.

«Насилие – справедливо отмечает российский исследователь А.Ткаченко, - один из видов насилия. Насилие – это этически не обоснованное и неограниченное применение силы с целью реализации эгоистического интереса…

Роковым понятием по отношению является принуждение, которое нельзя рассматривать как абсолютное зло, так как это препятствует объективному анализу социальной действительностью. Нравственная оценка принуждения зависит от условий его применения, а также от целей и методов применения. С другой стороны, категорически признанная естественность принуждения может служить оправданию и применению в любых ситуациях. Природа же принуждения двойственна. Ему могут быть присущи как конструктивные, так и деструктивные тенденции. Деструктивная тенденция находит свое выражение в насилии, конструктивная – в нравственно допустимом принуждении и ненасилии, тоже являющихся видами принуждения, но противоположных насилию»[18].

На наш взгляд, для философии войны и мира нравственная оценка насилия, под которым следует понимать любое проявление силы и ненасилия, как отказа от применения силы, с учетом возможностей вполне оправданного, допустимого моральными нормами принуждения является весьма важной. На данное обстоятельство обращают особое внимание такие русские философы, как Вл. Соловьев и И.Ильин, пытавшиеся глубоко осмыслить причины агрессивности людей, непосредственно приводившие к усугублению перманентного состояния враждебности в обществе и определять истинную суть противостояния Добра и Зла в контексте исторического развития человечества[19].

По большому счету, именно человеческий фактор в системе общественно-политических взглядов на войну и мир остается неразрешенным до сих пор, что сильно затрудняет реализацию на практике тех подходов мироутверждения, от которых зависит судьба всех людей на планете Земля.

Ярко выраженный антропоцентризм философии войны и мира взывает, прежде всего, к ответам на вопросы: в чем состоит смысл общения между существующими государствами? какой характер носит человеческое общение? каковы по своей природе существующие государства: миролюбивые или нет? какая политика более предпочтительна: политика силы или политика мира? что такое справедливость и как она может быть воплощена в международных отношениях; возможен ли вечный мир?

Практически все они требуют междисциплинарного, комплексного рассмотрения. Но, к сожалению, в процессе исследования основных проблем философии войны и мира, последнее было и остается редкостью. Что касается практического внедрения многих миротворческих идей, то оно по - преимуществу остается неэффективным. Более того, среди мыслителей, рассматривающих философские основы миропонимания, не мало поборников христианской или кантианской морали, которые, под видом общественной пользы, проводят в жизнь исключительно свои узкокорыстные интересы.

Именно поэтому уместно согласиться с точкой зрения Р. Арона: «Если бы государственные деятели не слушали утопистов и старались предотвратить войны или ограничить военные действия, если бы они предпочитали компромисс ссоре, если бы они вступали в переговоры со всеми государствами и не интересовались бы режимами своих союзников или врагов, то человечество было бы избавлено от извечного соперничества между различными сообществами за могущество»[20].

Следует, к тому же, подчеркнуть, что политика двух первых десятилетий ХХ в. была пронизана практицизмом и проведением в жизнь интересов ведущих государств планеты. Особенно это относилось к великим державам, обладающим реальной мощью, прежде всего военной, и способных диктовать свою волю. В данный период времени, когда война считалась легитимным инструментом политики и каждый солдат представлял собой силу, правители не прислушивались к философским размышлениям и следовали только гоббсовской или маккиавелианской традициям. Следовательно, военная политика того времени характеризовалась однообразием и подчинялась единому международному праву цивилизованных народов[21]. Целью государств оставалось расширение территории и обеспечение ее безопасности. Внешнеполитическая деятельность государств была и продолжает оставаться отражением их внутренней политики, определяемой политической философией.

Нельзя не отметить, что философская мысль начала XX в. относительно установления мира и урегулирования конфликтов представляла собой своеобразный конгломерат идей, базирующихся на мировых религиозных доктринах. Об этом свидетельствует весьма примечательная рефлексия В.Малиновского[22] и те философские попытки XX века в целом, которые служат оправданием преобразований, совершенных в результате разумной человеческой деятельности[23]. Все они фиксируют внимание на вопросе: что делать дальше в тех условиях, когда будущее на грани катастрофы и думать уже приходится не о процветании, а о выживании?

Необходимо также подчеркнуть, что само понятие «человек» и вложенный в него смысл также претерпел сильные изменения, и человек начала XX века резко отличается от человека конца XX века. Примерами весьма четкого объяснения данного явления с учетом концептуальных основ философии могут послужить труды двух русских философов: В.И. Несмелова («Наука о человеке» 1905, 1906) и А. Зиновьева («Глобальный человейник» 2000).

В.Несмелов определяет человека как творение, действующее в сложном мире, исповедующее мир и в осознании действительности всех своих действий эффективно утверждающее правильное миропонимание.

Он справедливо утверждал, что всю свою жизнь субъект (человек) занят сознательным приспособлением к условиям жизни. Процесс человеческой жизни для В.Несмелова олицетворяет процесс непрерывного построения новых познаний и творчества в сфере новых идей, непрерывного определения новых желаний и развития новых стремлений, то есть — это процесс развития человеческого духа с переводом продуктов этого развития на практику жизни[24]. Иными словами, человек является или пассивным носителем жизни или ее творцом, или одновременно и тем, и другим: все определяется силой идей или чувств. Для него характерно подчинение закону причинности, а, следовательно, воля его не может быть безусловной. При этом причины определяются не зависящими от человека обстоятельствами (пример: осужденный преступник по решению суда отправляется в тюрьму; он идет в тюрьму сам, но не потому, что ему хочется посидеть в тюрьме, а потому, что он не может не исполнить решения суда. Отправление его в тюрьму — это решение осуждающего суда. Таким образом, «человек идет в тюрьму» — это действие чисто механическое, хотя оно и совершается живым человеком)[25].

Человек есть продукт внешнего мира и всецело принадлежит ему, следовательно, утверждение его существования в действительности сводится к поддержанию этого существования на средства внешнего мира, и, таким образом, деятельность человеческой личности естественно и необходимо сводится к созданию себе физической жизни в условиях существования внешнего мира[26].

Тем самым, В.Несмелов определил цель человеческой жизни: поскольку основная цель человеческой жизни определяется страхом смерти и выражается необходимостью для человека поддерживать свою физическую жизнь в условиях реального мира, то для осуществления этой цели необходимо устранение тех реальных условий, в которых она постоянно подвергается опасности неминуемого разрушения, и необходимо создание таких идеальных условий, при которых она могла бы протекать (у автора — совершаться), не подвергаясь опасности (иллюзия счастья). Условно говоря, это признание того, что человеку нельзя мешать жить, и сам человек никому мешать не должен. Следование этому правилу свидетельствует о цивилизованности человека. Пока в условиях существующей культуры мира (начало XX века) человек остается лишь простой вещью мира, которая возникает и разрушается в силу необходимых законов физической природы, а, следовательно, попытка отождествления понятий «человек» — «личность» сделана поспешно27. В.Несмелов с опасением рассматривал вопросы религии; нужна ли она, если человек перерос и пока продолжает перерастать свое невежество, в то же время даже самый образованный ждет вознаграждения за свои добродеяния28.

Проблему человеческого мироздания В.Несмелов видел в противоборстве двух разных законов жизни — идеального закона духовной природы и физического закона телесного существования, поскольку человек — это нечто большее, нежели одушевленный кусок земли. Философия выходит из факта противоречия между идеальной природой человеческой личности и физическим содержанием человеческой жизни. Религия выходит из попытки объяснения этого факта.

Дух времени, по В. Несмелову, выражается в компромиссе науки и религии[29]. Мир, в котором мы живем, выражается научными идеями, выросшими из постепенного развития внешних познаний человека о мире и освещенных взглядом на мир, который принципиально враждебен любой религии. Но сущность живущего в этом мире человека создана под влиянием религий.

Как же жить или выживать человеку в сложившихся к началу XX века условиях? Ответы В. Несмелова следующие:

1. Человек (каждый) должен осознавать, что он есть нечто большее, чем простая вещь природы, поскольку он есть «прах сознающий и мыслящий»[30].

2. Нельзя уклоняться от законов жизни; то есть следует возвыситься над проявлениями добра и зла[31].

Оправдывая существование человека, В. Несмелов, следовательно, утверждает смысл именно мирового существования32.

Саму суть проблемы человека В.Несмелов усмотрел в суеверном отношении к материальным вещам как к источнику силы и знания[33]. Спасение человека, по его мнению, возможно при достижении истинной и совершенной жизни34. Что касается страха наказания, то его необходимо заменить наказанием несовершенства35. Философия В.Несмелова характеризуется персонализмом и, в большей степени, человечностью или гуманностью36. Её влияние на умы XX в. могло бы быть значительным, если бы она составила основу образа действий лиц, принимающих решения (ЛПР) в России в кризисные стадии развития общества. Тоже самое можно сказать и о философии А. Зиновьева.

Его «Глобальный человейник», по существу, открыл футурологическую картину жизни человека в XXI столетии[37]. Автор высказал ряд идей об эволюционном переломе человечества. Корень зла, по мнению А. Зиновьева, условно представляют западные ценности, торжествующие в глобальном масштабе. Современная жизнь — это путь к обезличиванию человека, к превращению его существования в пустое и бездумное времяпрепровождение. Основная проблема связана с тем, что рано или поздно, самостоятельно или нет, но все страны мира придут к «западнизму», идеалом которого является «очень средний» человек.

В таком обществе должны исключаться конфликты и любые их проявления, проявления индивидуальности — личные устремления, желания, порывы и т.д., творчество и любые его формы.

Техника призвана служить имитацией интеллектуальных операций. Сверхчеловеком считается тот, кто обладает универсальным суперустройством, вбирающим всю информацию.

А.Зиновьев выдвигает идею перманентной войны: официально считается, что мы сто лет живем без войн и что наш Западный союз (ЗС) стоит на страже вечного мира[38]. Те наши операции в стратегически важных и богатых сырьем регионах планеты, которые уносят сотни тысяч и даже миллионы людей, войнами не считаются. Это полицейские операции по наведению порядка или по наказанию преступников, а также гуманные операции по борьбе с эпидемиями и голодом. Не считаются войнами операции, направленные на подавление бунтов.

Все эти воинственные проявления не относятся к числу «стихийных»: все они тщательно спланированы и провоцируются специально с целью оказания давления. Расходы на армию или полицейские силы в целях поддержания мира постоянно увеличиваются[39].

Если западные варианты развития возобладают, то миросостояние XXI в. будет характеризоваться искусственностью: люди превращаются в деловые машины, максимально упрощенные в качестве человеческих объединений; в них действует жестокая деловая дисциплина, максимально используются силы сотрудников, доведена до предела интенсивность труда, огромную роль приобрели средства манипулирования[40].

Стремление западных держав к овладению окружающим миром не ново41. Все началось со времен формирования «национальных государств», как социальных образований более высокого, сравнительно с прочим человечеством, уровня организации, как «надстройка» над прочим человечеством.

Они развили в себе силы и способности доминировать над другими народами и покорять их. Отношения к миру не исчезло, оно просто перешло на новый уровень. Объединение стран Запада в целом, во второй половине XX века, по мнению А.Зиновьева, не было спровоцировано проявлением мечты, корысти, тщеславия, эгоизма, гуманизма, властолюбия. Это стало жизненной необходимостью, с целью любой ценой сохранить достигнутое положение[42].

Проблемы будущего осложняются приемлемой заменой человека роботами-дублерами. Уничтожить их будет невозможно, поскольку люди переложили на них всю интеллектуальную работу и едва ли когда-нибудь вновь ей займутся. То есть мозг человечества стал избыточным, а его продукт невостребованным.

Установленный к началу XXI века мир А.Зиновьев называет беспросветным. Человечество живет с середины XX века в поствоенной эпохе, но это не означает окончание войны и наслаждение миром. Это всего лишь констатация того, что с войнами покончено навсегда[43].

В течение всей второй половины прошлого века человечество существует без большой мировой войны с применением всех современных средств уничтожения людей и разрушения всего созданного ими. В будущем такая война, по мнению А.Зиновьева, не предвидится. Он считает, что столь специфическое состояние и есть самое ужасное изобретение человечества, которое оно не смогло предугадать. Установившийся вечный мир (а с нашей точки зрения, довольно шаткое перемирие – О.Х.) уже принес ущерб человечеству, превосходящий тот, который могли бы принести пять разрушительных войн. Этот ущерб выражается прежде всего в избыточном населении и переполнении планеты вредными и ненужными продуктами их деятельности. Нельзя не принять в расчет и весьма опасную потребительскую психологию новых людей[44]. «Вечный мир оборвал живой нерв исторических импульсов. Он заземлил тревоги и заботы людей, измельчил их, сместил их из сферы исторической трагедии в сферу житейской скуки и серости... Люди стали жить с одним всеобъемлющим желанием: все, что угодно, только не война»[45].

Такой «вечный мир» вовсе не означает, что человечество разоружилось: если бы это произошло, человечество в течение жизни нескольких поколений распалось бы на миллионы враждующих групп и деградировало бы. Вооружение же, явилось, по мнению А.Зиновьева, своеобразным выражением инстинкта самосохранения.

При этом, с точки зрения А.Зиновьева, разумно распорядиться оружием способна только одна часть населения — западная[46]. Вооруженные силы западного союза – пишет он, - сейчас обладают мощью, которая позволяет им в течение нескольких часов разгромить вооруженные силы остального мира. Их задача — охранять Вечный мир на Земле. Конкретно эта задача реализуется в трех направлениях. Первое: сократить вооружение других регионов и стран планеты до такого уровня, когда они станут не опасны для Запада. Второе: держать мир в страхе и выполнять роль мирового жандарма, то есть наказывать непослушные народы и страны. Третье: сохранять порядок в рамках самого западного союза, поддерживать его единство и препятствовать дезинтеграционным тенденциям»[47].

По подсчетам современных социологов и историков именно выполнение последней, третьей задачи считается главным для вооруженных сил: на самом деле, небольшой процент исторического (общечеловеческого) времени был занят настоящими войнами; тот факт, что в изображении историков прошлое человечества выглядит как цепь непрерывных войн различного характера и масштаба, является в большей степени результатом определенной ориентации внимания.

Например, проблема «малых войн» — вооруженных конфликтов регионального характера: опыт их проведения и подготовка к ним — свидетельствует об отработке таких сценариев до автоматизма. То есть в необходимый момент находится сигнал, побуждающий привести механизмы действия ведения войны в готовность. Затем проводится собственно «тщательно спланированная» операция и за ее выполнением следует отчет, характеризующийся деталями и подробностями, как правило, уточняющими число военных и невоенных жертв.

Остановить действие механизма «малых войн» невозможно. Степень компьютеризации его может быть максимальной, но найти лиц, ответственных за те или иные миротворческие операции крайне трудно [48].

Психологизм «малых войн» таков, что все знают, что разгромить фиктивную армию можно в считанные часы, не потеряв при этом ни одного солдата, но предстоящую войну переживают как будто это будет проявление величайшей жертвенности и героизма. Появляются массы добровольцев, жертвующих своей жизнью во имя мировой справедливости.

В «малых войнах» особенно четко прослеживается самообман, ненависть, лицемерие, цинизм, но прежде всего — ледяное безразличие, принимающее обличие некой человечности хотя бы в такой негативной форме[49].

Такой «мир» и отношение к войне сформированы в результате одинаковой подачи информации и сложившихся убеждений. Человечеству в конце XX века была предоставлена практически неограниченная информация обо всем на свете. Накопленная сумма информации приблизительно одинакова для всех, и соответственно вырабатывается примерно одинаковая способность добывания информации. Природные различия человека нивелируются из-за одинаковой интеллектуально-информационной техники и одинаковой информированности. Одинаковость в данном случае приводит к профессиональному отсутствию убеждений: требуется прежде всего добросовестно выполнить поставленную задачу (интеллектуальную, военную, техническую, народно-хозяйственную и пр.).

Независимые убеждения связаны напрямую с ни от кого не зависящими средствами существования; но и в этом случае они не должны быть конфликтно-провокационными. Выводы А. Зиновьева на этот счет выглядят неутешительными. Будущее в том виде, в котором оно важно для людей, по его мнению, почти полностью игнорируется на массовом уровне.

В целом же, будущее и представление о нем, с точки зрения А.Зиновьева, внедряются в сознание человека по трем направлениям: 1) фантастика, претендующая на занимательность; 2) прогнозирование, претендующее на научность; 3) проектирование, пре­тендующее на практичность. Все три принципа есть принципы, берущие начало в XX веке. Суть их состоит в следующем: 1) полное игнорирование законов логики и социальных законов; 2) совершение открытий и изобретений вне общего контекста жизни; 3) перенос в будущее фальсифицированности явлений прошлого.

Обсуждения будущего и прогнозы стали просто формальными, механическими операциями [50].

А.Зиновьев совершенно прав в том, что человечные качества оказались резко сниженными51. Достижение цели, которое долгое время было возможно только при помощи проявления человечности, стало теперь возможно при помощи более сильных и надежных средств: денег, власти, славы, правовых норм и договоров, научных открытий. А.Зиновьев называет эти средства надприродными и внеморальными, а также сверхчеловеческими [52]. Таким образом, здесь еще раз подчеркивается тезис О.Шпенглера, аргументированный в «Закате Европы»: деградация человека — это плата за прогресс[53]. Никакие человеческие страсти, выдуманные и преувеличенные писателями, теперь уже не могут сравниться с их заменителями.

Следует подчеркнуть, что качества «западного» человека действительно предполагают низкую эмоциональность: расчет и холодность присущи ему по природе. Скрыть их помогает информированность о явлениях, в которых проявляется эмоциональность и даже имитация эмоций54.

Для богатой внутренней жизни людей сегодня необходимы условия: материальная обеспеченность, любопытство, образованность, интерес к человеку.

В современных условиях глобализации Запад в целом характеризуется избыточной информацией, развитой индустрией развлечений, изобилием объектов культуры. При предоставленных значительных возможностях человека наблюдается, однако, полное отсутствие жизненных гарантий. Таким образом, вся жизнь подчиняется работе (делу), как правило, бессмысленной, а само бытие индивида обезличивается и обесценивается.

Люди всегда были искусственными существами в той мере, в какой они перенимали от предшествовавших поколений накопленные ими навыки и обычаи. Но XX век, с его СМИ и характерными для них действиями, привел к качественному перелому в общем процессе стандартизации человека. Человек стал ничтожным: отпала надобность в запоминании и умственных операциях, знание и процесс познания стали излишне рационализированы, если не примитизированы, что постепенно привело к стиранию различий между обычной, посредственной и выдающейся личностью; мышление стало шаблонным благодаря той же технике.

Что касается важного мировоззренческого понятие истины, то оно трансформировалось в сильный скептицизм («Истины достичь невозможно; правд же много и она у всех своя»). Само познание реальности перестало быть необходимостью, и, следовательно, исчезли условия, необходимые для серьезных логических размышлений. Что касается отношение знаний к реальности, то оно вообще перестало оцениваться.

Если Т.Гоббс определил смысл человеческих отношений по известному изречению Плавта («Ослы»), ставшему пословицей Homo Homini Lupus Est (человек человеку волк), то в конце ХХ в. А.Зиновьев предложил свой принцип, характеризующий западную цивилизацию: «человек человеку робот»[55].

Данным заявлением автор стремился обозначить опасность наступления в обозримом будущем некой постчеловеческой эпохи, где будут господствовать существа, превосходящие людей по основным социально значимым качествам, т.е. сверхлюди, выведенные при помощи генной технологии и бионики, или социальные роботы, которые, в свою очередь, не могут эволюционировать.

Итог, для всего человечества, по мнению А. Зиновьева, неутешителен. В XX веке Западом в целом создана величайшая цивилизация в истории мироздания. Но это же и есть источник всех существующих бед для всего живого. Человек стал самым страшным врагом всего живого и разумного. Тем самым отрезаны все пути борьбы за достойное человеческое существование.

Для человека (и его жизни на планете) остался единственный выход, состоящий в разрушении цивилизации и создании новой уцелевшими людьми. Вопрос состоит в том, будет ли эта новая цивилизация лучше существующей?. Он особо остро представлен в направлении философии ХХв., связанном с учением о ноосфере.

Основоположники учения о ноосфере (Э.Леруа, П.Тейяр де Шарден, В.Вернадский), склонялись к тому, что человеческий разум, превращаясь в планетарную геологическую силу, приведет к упорядочению природной и социальной действительности или к более совершенной форме бытия. Ноосфера — это качественно новое состояние биосферы. Процесс преобразования биосферы в ноосферу рассматривался как несомненное благо, способствующее разрешению многих трудных проблем человечества. В. Вернадский и в некоторой степени П.Тейяр де Шарден (в соответствии с требующей того логикой) связывали его с организацией жизни людей, расширяя задачи преодоления стихийности природы до преодоления стихийности развития общества.

В связи с этим, К.Циолковский рассматривал ноосферу, как полное устранение зла, и всеобщее благо, которое особенно ярко проявляется в космических вариантах организации жизнедеятельности людей[56].

На наш взгляд, учение о ноосфере — это попытка ученых XX века отойти от проблем политических, идеализировав науку. Некоторые направления мысли, соприкасающиеся с учением о ноосфере, к примеру, «русский космизм», весьма близки к утопичности и довольно далеки от реальности. Но критика этих идей невозможна, поскольку человечество уже столкнулось с глобальными проблемами, которые требуют и мысли, и действия, несмотря на сложившиеся стереотипы мышления.

Следует подчеркнуть, что любая мировоззренческая теория обладает элементами утопии. Утопия — это система идей, связанных, кроме знания, с элементами веры и надежды.

Утопии могут выполнять две функции одновременно: могут вдохновлять и направлять людей, могут дезориентировать и привести к разочарованию и упадку. То есть разумнее всего не доводить воплощение идеи до окончательного осуществления. Особенно опасными считаются в данном случае социальные утопии, поскольку прежде всего они требуют того, чтобы совершенному устройству общества соответствовал бы совершенный человек.

Учение о ноосфере, как уже указывалось, также содержит элементы утопии, но ценностные характеристики ноогенеза до сих пор остаются однозначно положительными. Это несколько противоречит самой диалектике жизни, поскольку ноосфера и учение о ней выступают как положительное решение многих проблем человечества. В соответствии с рассуждениями В. Вернадского, ноосфера — это гармония природы и общества, торжество разума и гуманизма, слитые воедино наука, государственная политика и развитие общества на благо человека, мир без оружия, войн и экологических проблем, великая миссия человечества, вооруженного наукой[57].

Ноосфера, как реальность, является искусственной средой для человека. Формирование ее открыло новые возможности для обеспечения материальными благами людей и привело к постепенному истощению природных ресурсов. В связи с этим П. Флоренский отмечал: «Разум есть потенциальная техника, техника — есть актуальный разум»[58]. Он чувствовал узость сведения духа к разуму, культуры к науке и технике и вместо ноосферы предлагал говорить о пневматосфере («духосфере»).

С начала XX века мышление и духовность отождествлялись, и понятие пневматосферы не прижилось. Сциентизация и технизация всех духовных и культурных проявлений человеческой деятельности постепенно привели к тому, что реальным проявлением ноосферы явилась искусственная реальность, образующим фактором которой стала технология. В свою очередь, технология — это совокупность сведений о том, как определенным образом подобранными действиями получить близкие к ожидаемым результаты. Техника как совокупность приемов является составной частью технологии и в значительной степени определяется ею. Механизм — это внутренний процесс формирования и проявления свойств в состоянии со способствующими этому условиям.

Владение технологией — в практическом плане — представляется более надежным подходом, чем владение одной техникой, поскольку предполагает гибкость и пластичность воздействия. Знание технологии позволяет понимать поведение, ситуацию и т.д. и заранее определять сферу применения конкретного приема и последствия этого. Знание одной техники этого не позволяет: можно заранее подготовить тысячи готовых приемов и ни разу к ним не обратиться; они вряд ли будут нужны ввиду разнообразия и переменчивости жизни. Главной задачей остается решение проблем, а не нагромождение новых.

Тенденция к онтологизации, к появлению имманентных закономерностей и интересов присуща всей искусственной реальности — технике производству и культуре в целом. Признаки этого процесса легко обнаруживаются в различных сферах бытия человека.

Стихийная логика производства, если ее сознательно не подчинить целям человека, ведет к тому, что оно способно полностью развиваться само для себя. В этом состоит логика «индустриального эгоизма». Главными пропагандистами проектов, навязываемых обществу, обычно выступают отраслевые структуры, министерства или компании. К примеру, за многими трудностями современной международной жизни всегда стоит частный интерес и собственная логика, формирующая мысли и цели людей. Наиболее ярко данные процессы прослеживаются на примере гонки вооружений, когда сокращение вооружений делается только для того, чтобы в их производстве выйти на новый технологический уровень. Часто неотвратимость прогресса диктуется самим прогрессом. На политическом уровне, к примеру, признано, что в случае милитаризации космоса человечество не сможет контролировать вопросы войны и мира: война может произойти не по людской воле, а произвольно. Тем не менее значительная часть спутников продолжает выполнять прежде всего военные задачи. Не случайно в ряде стран последнее время активизировались попытки выработки сценариев особого рода космических войн, а, кроме того, целый ряд миротворческих технологий оказался распространен на космическую сферу.

Для человечества главный вопрос продолжает оставаться в том, что ближе будет людям — гуманизированная или цинично технократическая ноосфера?

Хотя судьба человечества в целом едина, его развитие совершает немало поворотов. Прогнозы Ф. Фукуямы на конец XX века, как было отмечено выше, не оправдались. Конец истории так и не наступил. Напротив, обозначились новые контуры геополитического раздела мира. Это, в свою очередь, предполагает такое решение проблемы выживания человека и восстановления жизненно важных ресурсов, которое ведет к ограничению деятельности и потребления. В любом случае, потребуется развитый и целостный человек, имеющий склонность к научным обобщениям59.

Но требования науки, как таковой, в XX веке, особенно в его начале, все же не были четко сформулированы. Конкретно, их неизбежность и польза для человечества не осознаны. Они не получили адекватного выражения в социальной и государственной структуре и до сих пор не существует государственных учреждений, позволяющих быстро решать вопросы, возникающие на международном уровне и неизбежно касающиеся вопросов создания ноосферы[60].

XX век охарактеризовал государственное значение науки, прежде всего, как творческой силы, как основного элемента, ничем не заменимого в создании народного богатства, как реальной возможности его создания. Это предопределило путь развития человечества, поскольку наука реальна для создания ноосферы.

Следовательно, данный процесс, таким образом, постепенно стал целью государственной политики. В то же время, политика многих государств мира становится своеобразным тормозом развития науки, как первой составляющей среды обитания современного человека. Л.Ларуш не случайно подчеркивает, что «революционно-аксиоматические открытия» являются продуктом творческого ума человека и непрерывно влекут человечество по пути прогресса, служа источниками роста физической производительности труда.

Именно благодаря творческой силе человеческого ума создаются неэнтропийные формы развития. Поэтому Л.Ларуш предлагает «прозреть и отказаться от гибельных догм «энтропийных» учений, преодолеть власть мировых олигархов, тормозящих технологический прогресс и отупляющих современных людей; заняться производственным трудом и дать простор силе ума» [61]. В этом, по его мнению, и состоит основная суть главной задачи, стоящей перед человечеством. Выполнив ее, каждый сможет понять свое совер­шенство. Если учитывать данное обстоятельство применительно к миротворчеству, то научная объективность отнюдь не кажется продуктом индивидуальной беспристрастности ученого. Она непременно будет результатом общественного характера научного метода[62].

Оценивая конструктивный опыт ХХ в., как таковой, А.Эйнштейн, установил особую значимость тех его предпосылок, которые относятся к пространству и времени, то есть к понятиям, которые должны быть важными положениями всех наук и принадлежать к особому «категориальному аппарату» науки. В целом А.Эйнштейн, конечно, не ставил задачу исследовать предубеждения. Его интересовала прежде всего конкретная физическая проблема: переработать теорию, разрушенную множеством экспериментов, которые в свете этой теории оказались противоречащими друг другу. Именно в результате применения эмпирического метода в своей теории А. Эйнштейном было обнаружено, что мы узнаем о наличии у нас предубеждений после того, как избавляемся от них.

Следовательно, научные результаты относительны, поскольку они являются результатами определенных стадий научного прогресса. Поэтому они легко сменяемы, заменимы и могут подлежать смещению или вытеснению в ходе научно-технического прогресса. В данном контексте представляется важным оговорить «значение истины», которая является постоянной величиной, поскольку истина — это тот факт, который наличествует в конкретный момент, но может быть вполне экстраполирован в историческом континиуме. Следует подчеркнуть, что для социальных наук обычные методы трудно применимы. Поэтому, как справедливо отмечал К. Поппер, все общественные науки являются подлинно «тотальными идеологиями»[63].

Выход из создавшейся в науке ситуации прост. Он состоит не в диалектическом синтезе и не в самоанализе, а находится в том, чтобы при помощи теоретических методов достичь комплексного решения практических проблем современности. Для этого необходима такая социальная технология, которая может быть перепроверена поэтапно. Практика не является врагом теоретического знания. Она - наиболее значимый стимул к нему.

Что касается отсутствия практики, то оно подразумевает иррационализм. Действительно, теория, не подкрепленная фактами, всегда иррациональна.

С нашей точки зрения, чаще всего под иррационализмом подразумевают гуманизм. Данное утверждение ничем не обосновано, поскольку последний, прежде всего, взывает к разуму человека, к объединению людей при сохранении веры в достоинство и надежность разума.

В связи с этим важными представляются вопросы морали и справедливости в науке.

В. Вернадский отрицал то утверждение, что в науке не может существовать вопросов, касающихся добра и зла, а соответственно и вопросов, касающихся морали. Распространенный аргумент в пользу отрицания моральности науки состоит в том, что ее плоды часто используются в дурных целях, к примеру для войны. Но в мире многое может быть использовано превратным способом. Пацифизм и миротворчество, к примеру, могут быть одним из средств агрессии и войны [64]. Во всех проявлениях межнациональной ненависти и агрессивности повинен иррационализм. Большинство войн (агрессивных) было совершено в религиозных целях и под прикрытием религиозности (крестовые походы, джихад и пр.). Следует признать, что ученые за все время существования науки не инспирировали ни одной войны и не вели ни одной войны в целях «научных завоеваний» (за исключением научных споров).

Философия XX века по-новому рассмотрела конфликт, мир и войну. К примеру, как это ни странно, именно в XX веке, стало неправильным понимать под соперничеством (на различных уровнях) конфликт между классами эксплуататоров и эксплуатируемых: в данном случае марксова теория выглядит безнадежно устаревшей.

Отношение к таким категориям как «война» и «мир» по существу ведет свое начало от теорий Г.Гегеля. Именно с позиций диалектики пытались объяснить причины и сущность вышеобозначенных явлений, присущих современной человеческой цивилизации.

Гегелевские представления о войне современны. Он предвосхищает моральные последствия механизации войны или, скорее, он видит в механическом ведении войны следствие нравственного духа тоталитаризма и коллективизма[65]: «Принцип современного мира… придал храбрости высшую форму, в которой ее проявление представляется более механичным… и сама храбрость представляется вообще направленной не против отдельного лица, а против враждебного целого». По Гегелю государство исключалось из области морали; его поступки по отношению к другим государствам также находились вне морали[66]. Следуя этой логике, война не есть мировое зло[67].

Развивая эту мысль, Э.Кауфман в 1911 г. подчеркивал, что «… победоносная война является общественным идеалом… Именно в войне государство проявляет свою истинную природу»[68]. Э.Банзе, военный теоретик, в 1933 г. также писал, что война есть проявление духовной мощи и силы народа, «война обеспечивает основу, на которой человеческая душа может проявлять себя в своей высоте», «воля расы наиболее целостно проявляется в войне»[69]. Генерал Э.Людендорф продолжал в 1935 г.: «За годы так называемого мира политика… имела смысл только постольку, поскольку она приготовляла к тотальной войне». Еще раньше, в 1915 г., философ -эссенциалист М.Шелер отметил: «Война означает государство в его наивысшем действительном росте и подъеме. Она определяет политику». Гегелевская доктрина фактически была переформулирована Г.Фрайером в 1935 г.: «Государство с самого начала своего существования занимает особую позицию в вопросах войны… Война — это стихия, в которой живет государство. В понятии «война» входит война откладываемая, предотвращаемая, замаскированная, избегаемая». Развивая эту мысль, Ф.Ленц в работе «Раса как принцип ценности» пишет, что война как явление, как реальность, отрицает и осуждает гуманность[70].

О. Колнаи в работе «Война против Запада» (1938 г.) констатировал: «Все мы, сторонники рациональных цивилизованных методов управления и социальной организации, согласны, что война сама по себе есть зло»[71]. При этом он, однако добавил: «Националистическая установка отличается от этой, хотя и она не обязательно предполагает стремление к бесконечной или часто происходящей войне. Она видит в войне, скорее, благо, чем зло, даже если это опасное благо»[72]. Принцип расы, по мнению данного ученого, предназначен воплотить последнее отрицание человеческой свободы, обеспечить отрицание равных прав и противопоставить свободе принудительные принципы крови.

Согласно данной логике, война есть один из двигателей развития человечества, и, благодаря ей, человек становится творческим и пригодным существом. Для государства последствия такой теории могут быть неутешительными. Апология войны неминуемо ведет к тому чтобы представить государство бесполезной юридическо-политической надстройкой. Таким образом, главная задача политической деятельности оказывается лишь в наблюдении за тем, чтобы изменениям в социальной реальности соответствовали изменения в юридическо-политической сфере. Что касается истории современной политики, то она предстает историей международных правонарушений. Можно, конечно, интерпретировать ее как борьбу за власть разума, справедливость, свободу, равенство и за предотвращение всевозможных международных преступлений, но это не будет соответствовать истине, и противоречить тому здравому смыслу, который привносят в сложную социальную повседневность люди, отстаивая свое право на протест против произвола и войны, сознательно добиваясь поддержания мира.

Еще один вопрос из сфер рационального и иррационального в диалектическом понимании войны и мира связан непосредственно с мироустановлением. При этом следует учитывать две разновидности мира: гражданский и международный.

Г.Моргентау считал, в частности, что рациональные методы установления международного мира — это всего лишь утопическая мечта [73]. В своих исследованиях он решительно отказался от исторических методов, поняв, что исторические предсказания невозможны, поскольку исторические события, зависящие от человека, непредсказуемы. Следовательно, разум и рациональность не применимы к сфере истории, в частности, в области международных отношений. Не только история, но и любая другая общественная наука не могут предсказать как в действительности сложатся обстоятельства и какое направление воплотится в жизнь.

Г.Моргентау нарочито высмеивает попытки подчинить власть разуму и предотвратить войну[74]. Во многих обществах устанавливался гражданский мир, хотя в соответствии со взглядами Г. Моргентау, жажда власти должна этому процессу воспрепятствовать.

На наш взгляд, очень важен параллелизм между институциональными проблемами гражданского и международного мира. Каждая международная организация, имеющая законодательные, административные и судебные институты, а также вооруженную, готовую действовать исполнительную власть, должна поддерживать международный мир столь же успешно, как и аналогичные институты внутри государства. От подобных институтов не следует требовать многого. Количество преступлений внутри государства сведено к незначительному числу, но полностью их устранить невозможно. Поэтому внутри государства всегда необходимы войска (милиция, полиция) в целях борьбы с имеющимися преступлениями. Точно так же и международные преступления и правонарушения могут оказаться неискоренимыми. Исключить возможность войны можно только имеющимися в наличии силами (вооруженными), готовыми к отражению удара.

Факт, что Лига Наций не была способна или не могла принять меры против агрессоров на Дальнем Востоке, может быть объяснен тем, что она была учреждена для того, чтобы положить конец всем войнам, а не вести их. Главная проблема этой международной структуры состояла в ее учреждении для борьбы с войной, отказа от ведения военных действий и осуждения войны в целом.

Фактически же, она явилась инструментом принуждения к миру не покорных стран и народов; Поэтому, война Лигой Наций и не осуждалась как преступление. Развязывание конфликта не влекло какой-либо ответственности, а внедренная мандатная система, предполагала «принудить» непокорное государство к миру. Речь об установлении и восстановлении мира даже не шла. Пропаганда Лиги Наций, в пользу окончания всех войн к тому же, явилась действенным средством самообезоруживания.

Основная слабость данного учреждения состояла в аналогии между гражданским и международным миром. Целью поддерживаемого государством гражданского мира является защита государством отдельного гражданина. Единицами или субъектами международного порядка являются государства в первую очередь. Границы последнего, как правило, вполне естественны, но они могут меняться и определяться только посредством применения принципа Status Quo. Поскольку этот принцип всегда указывает на некоторую произвольно выбранную дату, то определение границ государства — это, зачастую, всего лишь договорная процедура.

Попытки поиска естественных границ государства и взгляд на государство, как на «естественный элемент» международной системы, приводят к принципу национального государства. В свою очередь, принцип национального государства приводит к мысли о естественности наций, лингвистических или расовых групп. Процессы смешения, перехода, объединения не могут происходить по воле или по желанию.

Еще одно замечание, которое не может свидетельствовать в пользу аналогии между гражданским и международным миром.

Поскольку государство защищает гражданина, то международная организация должна будет в конечном счете защищать отдельных представителей человечества, а не государства. Но это невозможно, поскольку выдвижение данного тезиса противоречит международному праву, в соответствии с которым индивид не является субъектом международного права и его защита, а точнее наличие у него гражданства, внутреннее дело суверенного государства.

Конечно, международное сообщество облегчит себе жизнь, если устранятся национальные государства, а вместе с ними и национальная, региональная и локальная политика, что повлечет за собой автоматическую международную защиту всего человечества.

Это всего лишь результат теоретических размышлений. Реальных практических и прежде всего правовых мер и механизмов пока не существует, хотя работа в данном направлении продолжается. Наиболее четко это просматривается на примерах защиты прав человека, предотвращении агрессии и конфликтов.

Идеальное общество и тем более идеальное международное сообщество пока невозможны. Как правило, в основе таких проектов остаются рациональность и интуиция. При отсутствии рациональных методов любые разногласия между сторонниками утопической инженерии приведут к подавлению разума силой. Если и будет достигнут какой-то прогресс, то не благодаря принятым методам, а вопреки им.

Возможен ли инженерный, технологический или рациональный подход к миру? Будет ли он считаться научным по отношению к этой категории? Считается, что по отношению к проблемам войны и мира должен быть выработан качественно иной подход. Как правило, он состоит в первоначальном изучении войны, ее причин. Только после этого можно детально изучить причины, ведущие к миру. Также следует обращать внимание на силы, ведущие к войне, и силы, ведущие к миру. Долгое время был распространен тезис, заключающийся в том, что «длительный» мир может наступить только в том случае, если будут полностью рассмотрены «внутренние динамические силы» общества, способные привести к войне или к миру. Понять, в какой-то мере, эти силы можно, только изучив историю. Следовательно, к проблеме мира может быть применен исключительно исторический, а не технологический метод — в этом и должен заключаться научный подход.

Опираясь на исторические данные, вполне можно доказать, что причины войны кроются в столкновении экономических интересов, в классовом, идеологическом или цивилизационном конфликте, например, в конфликте между свободой и тиранией, демократией и тоталитаризмом, в расовых или национальных противоречиях, в столкновении имперских интересов или военных систем, в ненависти или страхе, или во всех этих и иных факторах.

Поскольку причины войны и всех ее проявлений кроются в человеческой природе, то единственным способом сохранить мир — может бать активная подготовка к последующим вспышкам агрессии (видимо, мир и его сохранение предполагается только внутри себя, все что происходит вне отдельно взятого индивида — не важно). Такое решение проблем войны и мира, однако вполне может быть, абсолютно бесперспективным. Едва ли для установления мира требуется выяснить причины или причину войны.

Иногда поиск причин зла и их устранение действительно ведет к успеху. Но причины конфликтов одного региона разнятся с причинами конфликтов другого. Выявление одной причины является недостаточным обоснованием для обобщений и выводов. Очень часто причину вообще установить невозможно.

Метод устранения причины нежелательного события применим только в случае известности условий, сопутствующих явлению, а также с оговоркой, что все эти условия поддаются контролю. В то же время не может быть составлен «перечень необходимых условий для войны» или «перечень причин, вызывающих войну».

Если превентивные или предупреждающие и/или сдерживающие механизмы не устраняют и не смягчают причину в должной степени, а также не в состоянии взять под контроль преступное деяние, в этом случае уместно обращение к изучению экономических, психологических, политических и иных причин. Прежде всего, в целях достижения результативности необходимо правильно и разумно применить имеющиеся в распоряжении средства, например, международные военные и/или полицейские подразделения, способные уменьшить важную причину войны — получение добычи.

Такое направление философии миротворчества ХХ века связывают с именами Л.Коузера, А.Рапопорта, Р.Арона, К.Боулдинга.

В основе исследований названных ученых лежит широкое и плодотворное понимание теории социальных конфликтов, нашедшей воплощение в трудах К.Маркса, М.Вебера, Р.Дарендорфа и Н.Макиавелли. Такая тради­ция связана с утверждением того, что в основе любого конфликта лежит интерес, имеющий отношение к природе человека, либо к его характеру и тре­бованиям, выдвигаемым сложившимися общественными отношениями. Сторонники данной концепции стремились к детальному изучению причин, вызывающих человеческий интерес. К примеру, П.Сорокин, обращаясь к выявлению базовых инстинктов, как основе потребностей и интересов, объясняет суть социальных конфликтов с учетом необходимости подав­ления базовых инстинктов большинства населения и невозможности их удовлетворения. Таким образом, речь идет, прежде всего, о подавлении собственнического инстинкта и инстинкта самосохранения, в том числе политического самосохранения.

Подобный философский подход к пониманию мира приводит к неразрешенному вопросу: что лежит в основе жизни общества—сотрудничество или конфликт? Тем самым вновь приходится обращаться к сущности природы человека.

В решении столь сложного вопроса весьма преуспели западные ученые, прежде всего американцы, чьи теории характеризуются практицизмом. Т.Парсонс и его сторонники, в частности, полагают, что общество—это относительно устойчивое и прочно связанное объединение, каждый элемент которого вносит свой посильный и требуемый вклад в его сохранение и функционирование. Консенсус его членов и их приверженность одним и тем же ценностям обеспечивают успешное решение поставленных задач и саму возможность существования жизни.

Р.Дарендорф, напротив, считает, что каждое общество изменчиво и конфликтно.

Отечественные ученые, сопоставляя обе концепции, совершенно справедливо отмечают, что конфликт и сотрудничество, постоянно присутствуют в жизни общества в различных вариантах сочетания[75].

При этом большинство экспертов справедливо подчеркивали, что конфликт — это неустранимый вид или типы взаимодействия, то есть это столкновения, борьба членов общества, тех или иных социальных групп, общностей, государств в целях реализации их интересов или/и в целях получения выгоды («интерес» — барыш).

Конечно, но могут сталкиваться и совпадающие, и противоположные по своему конфликтному содержанию интересы. Это весьма значимо при рассмотрении соотношений «конфликт и власть», «купля-продажа».

Многие исторические данные, впрочем, сивдельствует, что нельзя отменить или устранить борьбу, как нельзя отменить принципы субординации людей. Именно в связи с этим М.Вебер отметил важность состояния, поскольку она есть сущность природы человеческого духа. Можно изменить средства, объект, направление и носителей борьбы, но это будет лишь устранение внешней борьбы субъектов за внешнее благо.

Борьбу, происходящую в душе человека, устранить невозможно (за исключением приведения человека в состояние тупого безразличия или самообмана). Мир, по М.Веберу, означает перемещение форм борьбы или борющихся сторон, или объектов борьбы, и/или изменение шансов «отбора» на господство.

На наш взгляд, любая политика независимо от ее качества, содержания, времени и сферы осуществления неразрывно связана с конфликтом и сотрудничеством на основе сталкивающихся, дополняющих друг друга или каким-либо другим образом взаимодействующих интересов. Наиболее полно данное качество стратегии национально-государственных и других интересов [76].

Следует подчеркнуть, что реализация стратегических установок и приоритетов интересов государств, наций, индивидов, социальных групп, напрямую зависит от фактора силы.

Своеобразная трактовка последнего представлена Й.Галтунгом: «Власть (сила) системы, — подчеркивает он, — состоит в ее возможном потенциальном влиянии, то есть это потенциальная возможность навязывать свою волю другим системам»[77]. Такое определение обладает механистической характеристикой, поскольку выведено из закона термодинамики: если есть заряд, значит, когда-нибудь и как-либо он будет реализован.

Конечно, в политическом конфликте, как и в любом другом, сила одной из участников неотделима от слабости другого. Сила и слабость в конфликте относительны и определены по отношению друг к другу. Участники во время конфликта могут становиться то сильнее, то слабее, но объективно оценить их силу или слабость можно только при полном разгроме одной стороны. После поражения всегда прослеживается характерная деталь: победивший не задается вопросом относительно одержанной ими победы, неудачник или проигравший всегда занят поиском причин и объяснения своих неудач. Поэтому причины неудач всегда можно отыскать и найти им объяснение. Определить составляющие силы трудно. Как правило, они многочисленны и неоднозначны. Проявление силы — это насилие и агрессия.

Долгое время (до 1989 г.) биологами и этологами утверждалось, что человек по природе является агрессивным существом. Основывается данный тезис исследованием поведения животных, генетической обусловленностью, свидетельствующих о сходстве поведения человека и животного. Психологические объяснения агрессивности человека исходят из установки «свой и чужой», проявляющейся в младенчестве: когда появляется свой, то возникает радость, чужой — проявляются отрицательные эмоции.

Биологическая и социопсихологические компоненты философских подходов к пониманию мира не являются единственными составляющими конфликта и насилия. Человек, прежде всего, социален по своей природе, следовательно, для объявления силовых проявлений необходимы другие гипотезы, касающиеся политической деятельности обществ и государств.

В международных отношениях главным средством насилия до сих пор считаются вооруженные силы или военная сила. XX век дал несколько гипертрофированную версию этого тезиса. Ее обоснование можно найти во многих работах т.н. ученых-«пессимистов». Причиной развития данного направления философии войны и мира явилась гонка вооружений в условиях НТР и меняющемся мире. К нему следует отнести таких теоретиков, как У.Ростоу, Дж.Гэлбрейт, Д.Белл, Р.Арон, З.Бжезинский, О.Тоффлер, С.Хангингтон. Главным основанием для их пессимизма является тезис: «Мы построили будущее, которое вышло из-под контроля. Что нам делать с таким будущим?» Научное обоснование и дальнейшее развитие такого будущего прогнозировалось на глобальных моделях общества. Основные проблемы связаны с конфликтом между развитыми и развивающимися странами. Что касается «третьего мира», то он до сих пор представляется клубком сложных противоречий. Е.Мюрез, Р.Хейленц и другие адепты «локальной» термоядерной войны, считают приемлемой стратегией выживания человечества «умеренный» обмен ядерными ударами. В результате этого «умеренного» ядерного конфликта население планеты резко уменьшится, будут разрушены антагонистические общественно-политические системы и одновременно разрешатся все проблемы с перенаселением, урбанизацией, исчерпанием природных ресурсов и т.д. Авторами и сторонниками вышеуказанных философских концепций обозначалось то, что проблема войны и мира к 2000 г. останется неразрешенной, угроза ядерной войны значительно возрастет в связи с тем, что резко увеличится число стран, обладающих ядерными оружием, и число конфликтов международного характера, могущих спровоцировать полномасштабную ядерную войну. То есть, если раньше стратегия обороны основывалась на концепции взаимного гарантированного уничтожения, то теперь разрабатываются виды оружия и системы защиты, которые якобы позволят выжить в затянувшейся ядерной войне. Особую озабоченность у авторов-«пессимистов» вызывает рост международного терроризма. По их мнению, к 2000 г. усилилась опасность использования ядерного оружия мощными террористическими группировками; причем данный прогноз воспринимался с оптимизмом большим, чем прогноз относительно развязывания военного конфликта между государствами.

События последних лет и все большее распространение ядерного оружия, а также появление его в арсеналах все новых стран отличаются растущей связью могущества с военной (ядерной) силой, причем просто обладание оружием ничего не означает: требуется воля к осуществлению насилия.

Как может использоваться сила в политике? До 1945 г. война считалась законным средством политики, обладание силой и мощью, в том числе военной, не противоречило закону. Применение силы, выраженной в агрессии, насилии, осуждается правом.

Следует рассмотреть идею неприменения силы и насилия при решении политических проблем в философском контексте понимания мира. Данная идея, несмотря на гуманность, оказалась одной из самых далеких идей для реализации. Реализация ее невозможна в обществе, где господствуют отношения субординации.

Идея непротивления злу насилием имеет смешанную философско-религиозную основу. Отказ от использования силы в роли средства насилия пытались обосновать Л.Толстой и М.Ганди. На практике данные идеи были воплощены известным американским борцом за права человека М.Кингом. Однако принципы непротивления злу насилием так и не стали нормой права. Идеи М.Ганди, однако, легли в основу концепции ненаступательной обороны («Non-offensive Defence»), получившей сильное развитие в Норвегии, Дании, Швеции и философского обоснования с точки зрения правильного понимания мира.

В большинстве своем использование силы и насилия считается вполне оправданным (самооборона и проч.) Неправедный поступок требует ответа. Содействие несправедливым, неверным мерам, непротивление им на деле оказывается не меньшим злом. Применение силовых мер в правовых и законных рамках оправдано и справедливо, но чаще всего оказывается просто необходимым. Главное, чтобы силовые меры не стали орудием произвола, связанным с нарушением прав человека и прав граждан.

Меры, связанные с ответными действиями и применением силы, должны быть легитимными. Считается, что легитимность применения силы определяется властью. Особенно четко эта тенденция прослеживается в международных отношениях: легитимизация применения силы отражает доминирующие интересы, а не нормы права и морали. В современном международно-политическом конфликте право, чаще всего, освящает интересы тех, кто господствует на мировой арене, а не всех субъектов международного права.

Следовательно, такие понятия как сила, насилие, слабость и их проявление в международных конфликтах зависят не только от идеологических, мировоззренческих и прочих теоретических представлений. Их проявления напрямую зависят от общественных отношений, потребностей групп, их целей и задач.

Силы участников конфликта разнятся по многим параметрам.

Следует отметить и то, что в XX веке особую роль в применении силы играли, кроме великих держав, влиятельные международные организации: Лига Наций, ООН, ОАГ, НАТО, ОБСЕ и пр.

При этом, внешнеполитические цели великих держав и средства их достижения коррелировались с общемировыми задачами, благодаря международному праву. Применение и использование теми или иными оппонентами военной мощи позволили выявить скрытое содержание целей.

Следует особо подчеркнуть, что сила всегда подразумевает военную мощь. Таким образом, несмотря на широкое распространение официальных оценок, относительно того, что войны изжили себя в философском объяснении мира и миропонимании в целом, без практики рассмотрения самого существа войны человечество обойтись не может. Война — это всегда продолжение политики другими средствами. Она напрямую связана с открытым использованием вооруженных сил и насилием в значительном масштабе.

НТР и условия нового мира, конечно же, привели к изменению форм войны. Если раньше войны делились на справедливые и несправедливые, то растущие ядерные вооружения внесли коррективы в эти определения. В частности, доказано, что ведение ядерной войны вряд ли будет справедливой и разумной формой политики, поскольку такая война ведет к самоуничтожению человечества. Опасными и непредсказуемыми остаются сами последствия ядерной войны независимо от способов ее ведения.

«Следуя формуле К.Клаузевица: «чем грандиознее политика — тем грандиознее война», вполне можно констатировать, что при неуклонной модификации политики, война приобретает самые неожиданные качественные характеристики78. В современных условиях различные конфликты приобретают функции торговых, нефтяных, религиозных, этнических, мировых, биологических, психологических и других.

Что касается абсолютной войны, по мнению Д.Фельдмана, это означает уничтожение цивилизации, уничтожение жизни[79]. Конфликт — это всегда специфическое социальное явление. Идеально было бы его избежать, но этого не происходит, так как человек еще не столь разумен, чтобы отказаться от силовой борьбы за свое существование.

Для того чтобы понять саму природу человеческих распрей многие исследователи обращаются к проблеме дефиниций. Под конфликтом они часто понимают разногласия, ссору, спор[80]. Разъяснения таких понятий правильнее всего следует искать в правовых дисциплинах.

Считается, что термин «мир» необъясним. Также считается, что мир — это антитезис войны и не может быть определен без определения войны. Некоторое время объяснение пытались найти в и латинских источниках, в соответствии с западной традицией. Что характерно, особое внимание уделяется мифологии[81].

В середине прошлого века большой размах приобрело изучение конфликтов. Изучались причины конфликтов, их типология, пути их разрешения, расовые отношения, проблемы общественного развития и т.д. Данное направление считалось одним из направлений исследований проблем мира (Peaсe Studies)[82].

Как уже указывалось выше, оно сформировалось именно благодаря конфликтам. Но сам мир, как явление или особое состояние человеческой жизни, не изучался никогда.

В связи с этим, в 1964г. Й.Галтунг выдвинул определение, различающее два аспекта мира: « ...негативный мир, который представляет собой просто отсутствие насилия или войны; и позитивный мир, который представляет собой интеграцию человеческого общества»[83]. При выяснении своего определения он стремился руководствоваться принципами М.Ганди. К примеру, Й.Галтунг признал, что распространенное мнение о том, что мир, просто как отсутствие насилия страдает недостатками и не может стимулировать движение сторонников мира. В 1968 г. он подчеркивал, что «мир является проблемой социальной организации, и теория мира и войны в один день станет отраслью генеральной теории социальной организации»[84]. Он выразил надежду, что в скором времени исследования проблем мира (Peaсe Studies) станут самостоятельной научной дисциплиной, способной сплотить мировую науку. Однако этого не произошло. Более того, исследования проблем мира (Peaсe Studies) стали быстро приходить в упадок. Причина, связана с тем, что «мир» для многих миротворческих деятелей означает «богатство» и «процветание». Отсюда и прикладной характер проблематики миросохранения всей «науки о мире».

Единственным режимом, где данное направление получило широкое распространение, — это страны Скандинавии, являющиеся сегодня образцом благополучия и порядка, но переносить весь опыт развития Скандинавии на территорию всего региона пока невозможно.

Самое удивительное состоит в том, что необходимость покоя и нейтралитета отвергается в концепции Й.Галтунга, провозгласившего необходимость «эмпиризма, критицизма и конструктивизма» для открытия и развития научных программ исследований проблем мира (Peaсe Studies)85.

«Критицизм» предполагался по отношению к конфликту, что означало отказ от узко специального изучения проблем мира (Peaсe Studies). Позднее Й.Галтунг попытался приспособить к последним такие дисциплины, как экологию, футурологию, лингвистику. Данные действия, как свидетельствует практика, оказались безрезультатными.

В связи с этим, Л.Коузер, американский конфликтолог, делает вывод, что конфликт может быть деструктивным для социальной системы, лишенной достаточной толерантности к нему. Напряженность конфликта и сам конфликт связаны с жесткостью структуры, которая одновременно стимулирует возникновение противоречий[86].

Иными словами, разрешение конфликта всегда связано с вопросом о власти, что наиболее отчетливо прослеживается в международных отношениях.

Попытки прогнозирования миротворческих процессов в обществе, с учетом философских достижений ХХ века, были реализованы Г.Канном и П.Кеннеди[87]. Работы этих авторов, в отличие от работ З.Бжезинского, Р.Арона, С.Хантингтона носят «сверхоптимистический характер».

Авторы данного философского направления искренне верят в разум человека и представляют, что идеальные образы будут воплощены, поскольку существуют объективные предпосылки их реализации. По их мнению, общество XXI века будет космополитичным, пацифистским, релятивистским и гедонистским, а существующие противоречия будут разрешены и исчезнут.

«Гражданские и внешние войны с их тяжелыми потерями были, подобно голоду и болезням, мальтузианским противоядием демократическому взрыву… Подобные потрясения имели не только локальное значение. В наше время нестабильность может иметь место в регионах, где амбициозные и непрочные режимы, обладая самым современным оружием, создают потенциально смертоносную комбинацию… Эти явления могут взаимодействовать с еще более обострившимися прежними угрозами международной стабильности — региональными войнами, захватами заложников, закрытием морских коммуникаций. Хотя новые транснациональные силы, вызывающие глобальные перемены и отличающиеся от традиционного круга забот национальных государств… являются дополнительной причиной социальных конфликтов… Темы и многообразие глобальных движущих сил, вызывающих перемены, огромны и устрашающи; однако умные люди в состоянии провести свои общества через сложную задачу подготовки к грядущему столетию»[88].

Суммируя вышеизложенное, следует подчеркнуть, что основными вопросами для философии войны и мира XX века является учение о человеке и человечности, о сохранении качеств человека в условиях войны и, возможно, мира в целом. Особое внимание при этом уделяется вопросам развития науки, техники и их влияния на дальнейшую судьбу, связанную опять-таки с вопросами войны и мира.

Р.Арон считает возможным выход из состояния существующего пессимизма.89Подобно Р.Арону, большинство теоретиков посвятили свои исследования общим вопросам войны и мира, но ни один не дал ответа на вопросы: Что ждет человечество? Война или мир? Выдвигалось множество гипотез, не объясняющих проблемы. С другой стороны, множество работ, посвященных проблемам войны и мира, свидетельствуют о вечной актуальности этих вопросов. Во-первых, эти явления служат реальным свидетельством двойственности натуры человека, которая находит выражения в непредсказуемых поступках. Во-вторых, человек на протяжении всей истории жил только в двух условиях: войны и мира. Следовательно, оба явления также оказали влияние на складывающуюся натуру человека. К.Клаузевиц правильно отмечал: «Нельзя понять войны, не поняв эпохи»[90]. То же можно сказать и по отношению к миру, являющемуся обратной стороной медали.

В-третьих, проблема сама коренится в выдвигаемых концепциях. Любую теорию необходимо осознать, осмыслить и оценить. Только таким образом можно воспринять ее значимость. В нынешних условиях глобализации это практически невозможно. Человечество желало открытости и взаимосвязи. Когда мечта исполняется, как правило, результат обескураживает. Старая поговорка Г.Маккиндера: «Кто владеет «хартлендом», тот владеет миром», уже безнадежно устарела. Сегодня владеет миром, а точнее, умами, тот, кто владеет СМИ, в частности телевидением. В Великобритании распространено суждение: «Если этого нет по ТV, значит, этого нет вообще».

Разумные идеи требуют распространения. Возможности и предпосылки для этого существуют.

К примеру, работа С.Хантингтона «Столкновение цивилизаций» надолго овладела умами людей [91]. Возможность будущего столкновения цивилизаций оживила мировую общественность. Оспаривать истинность данной работы — технологически неверно. Ряд прогнозов С.Хантингтона вполне оправдались. Особенно очевидна сегодня война мусульманского мира против Запада в целом, и предполагающийся вариант конфликта «Запад (США) против всех».

Развязать конфликт в любом масштабе нетрудно. Труднее жить мирно, при отсутствии сдерживающих, прежде всего правовых и силовых, ограничителей.

Еще одна важная проблема философии XX века в контексте понимания мира — это проблема суверенитета, причем суверенитета в глобальном масштабе. «Реальный суверенитет уже утрачен, а стремление к иллюзорной независимости в условиях глобализма ставит ненужные преграды на пути создания международного механизма, который бы реально защитил человечество и его существование, — пишет П.Мише, — но от кого нужно защищать человечество, так это только от самого себя»[92].

Создание «обезличенных» систем, по Л.Ларушу, способствует улучшенному (упрощенному) управлению людьми: возможен контроль над демографией, будет решен вопрос с властью, не будет конфликтов и напряженности. Человечеству следует определиться в данном случае: спасти мир и себя, либо безропотно принести себя в жертву чужой (может быть, и очень разумной) воле. В этом случае энтропии можно будет избежать, и, возможно тогда удастся достигнуть стабильности и мира[93].

Таким образом, задача человечества состоит в том чтобы творить мир, то есть творить саму жизнь во всем ее многообразии и противоречивости.

Именно поэтому, война и мир, как категории коллективного сознания, до сих пор имеют особую значимость. Поскольку от них зависит качество вполне конкретной деятельности людей, направленной на обеспечение всевозможных механизмов мироподдержания и преодоление того эгоизма в международной политике, который, собственно, и является первопричиной многих конфликтов[94].

В современных условиях глобальной взаимозависимости человек (в его миротворческом измерении) приобретает особую роль. Он непременно должен следовать парадигме миропонимания. Его тип вполне можно отнести к Homo Activus, т.е. человеку действенному. Он даже становится Homo Globalis – т.е. человеком глобальным. При этом, однако, мера ответственности последнего за миросохранение резко усиливается. Отчетливо проявляясь в достаточно специфическом созидании и таком творчестве, которое апеллирует к высокой степени сознания и обладанию способностью поддерживать мир на всей планете. Речь идет о конструктивных усилиях масс и коллективных действиях людей, направленных на преодоления того эгоизма политических элит, который тормозит прогресс человеческого общества.

Мировоззрение людей в целом предполагает наличие веры, знания, убеждения: (1) о мире, обществе, человеке (его потребностях, интересах, идеалах, ценностях, (2) о способах осознания (духовного освоения) мира (3), а также определенные принципы, методы, категории познания[95]. Его значение применительно к философии войны и мира определяется, прежде всего, высоким качеством целеполагания и способностью так повлиять на умонастроение индивидов, чтобы те подчинили свои узкокорыстные интересы идее служения миру. Таким образом, именно способность креативного сознания масс обеспечивает эффективность миротворческого действия, являющегося закономерным результатом собственно развития философии войны и мира. Следует подчеркнуть, что сознание по своей природе морально[96]. В этой связи, уместно вспомнить принцип «трех К», предложенный М.Мамардашвили. Во-первых (первое К – Картезий (Декарт), « мир таков, что в любой данный момент в нем может что-либо случиться только с моим участием. Я участвую как бы в непрерывном творении мира как воплощенная воля, почти что в христианском смысле слова»[97]. Во-вторых, (второе К – Кант), человек не только может, но и должен участвовать в строении мира именно потому, что он это может: «уже скрыто предполагается как бы выполнимость условий, определяющих вообще смысл нашей претензии на то, что бы совершать акты познания, моральной оценки и т.д.»[98]. В-третьих, (третье К – Кафка) вне усилия, имеющего единую нравственно-интеллектуальную природу, при непосредственном осуществлении акта сознания нет человека, как личности. Если человек лишен труда жизни, то «все неизбежно заполняется нигилизмом», возникает «черная дыра» и наступает «антропологическая катастрофа», гибель цивилизации (прежде всего культурной ее среды), расчеловечивание[99].

Таким образом, сама ситуация человека и, главное, его мировоззрение в процессе миротворческого действия, неразрывно связаны со способностью реально изменить мир и предотвратить зло.

«Можно сказать, - подчеркивает в этой связи российский философ Г.Киселев, - что зло мира порождается человеком именно как сознательным существом. Или, другими словами, что человек расплачивается за свое сознание отчуждением своей же социальной природы. Поэтому задача человека в мире сводится к предотвращению зла, способного быть порожденным им же самим. Ложное сознание может быть предотвращено только одухотворенным мышлением; иными словами, человек обязан осуществлять интеллектуальное усилие согласно мировому закону. Сам смысл земного пребывания человека, таким образом, оказывается заданным тем, что он может и обязан стремиться к выходу за пределы мира, туда, где этот мир не властен»[100].

Объективную необходимость возникновения нетрадиционного религиозного сознания, адекватного Постмодерну – эпохе более просвещенного в кантовском смысле человека, нельзя не принять во внимание, тем более, что М.Мамардашвили, вся философия которого и есть в известной мере развитие наследия И. Канта, определил содержание понятия «Просвещение» следующим образом: «Просвещение есть принцип «Только я сам». Мыслить самому – вот принцип просвещения. Это только установка, а не система знаний. Просвещаться значит мыслить самому и ставить на место всего другого, на место всех других возможностей, всех других возможных опытов свой опыт. Замещать. Если я нашел себе место в том, о чем говорится, чем живется и т.д., то я просветился»[101]. При всей важности высокого (нового) сознания индивида и очевидного стремления последнего к соответствующему самообразованию и просвещению в сложном процессе умозрительного постижения сущности философии войны и мира и, тем более, в контексте мировоззренческого объяснения миротворчества, как особой разновидности коллективного действия по предотвращению войны, необходимо максимально учитывать фактор воздействия на всю деятельность людей в области миропонимания, миротворчества, миросохранения закона об определяющей роли общественного бытия по отношению к общественному сознанию, который выражает и фиксирует объективную логику движения противоречий между ними[102].

В.Ленин не случайно подчеркивал, что «мысль о превращении идеального в реальное глубока: очень важна для истории»103. Резюмируя мысли Г.Гегеля о переходе идеи, понятия в практическое действие, он определяет их смысл так: («Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его»)[104] и дает затем этой идеалистической формуле свою, материалистическую интерпретацию: («Мир не удовлетворяет человека, и человек своим действием решает изменить его») [105].

Следует подчеркнуть, что в реальной жизни бытие и сознание не разграничены неотделимой границей; жизнь и развитие отдельного человека, социальной группы и, даже, общества в целом, есть непрерывное взаимодействие и взаимопревращение объективного и субъективного, материального и идеального106. Сознание не только отражает прошлое и настоящее в жизни общества, но и «творит» будущее[107].. Оно реализуется через деятельность людей, доказывая верность положения о том, что «диалектика вещей» создает диалектику идей, а не наоборот»[108]. Если люди не считаются с реальными условиями жизни, с назревшими потребностями развития, действуют вопреки им, то в конечном счете результат деятельности будет не тот, который ожидается[109]. Идеализм в понимании истории, по словам Ф.Энгельса, убедительно «опровергается всей предшествующей историей, в которой до сих пор результаты оказывались иными, чем те, каких жители, а в дальнейшем ходе в большинстве случаев даже противоположными тому, что желали»[110].

То же самое можно сказать и в отношении понимания актуальных проблем войны и мира, требующих разрешения в конкретных условиях политической повседневности, и максимальной опоры на те социальные силы, которые действуют сейчас, а не возникнут в будущем. Если философию войны и мира оценивать с точки зрения позитивной действенности масс по предотвращению опасных вооруженных конфликтов различного уровня и интенсивности, то категория мир должна восприниматься не только как ответ на вызов войны, а как универсальное философское положение, определяющее закономерность процесса утверждения стратегической стабильности и покоя, необходимого для человечества.

Именно поэтому, философия в целом, а философия войны и мира, в особенности, призваны стать концептуальной основой для новых доктрин военной безопасности всех великих держав и России, в частности.

«В современных условиях, - справедливо отмечают российские военные исследователи А.Кокошин и В.Ларионов, - без трансформации содержания военной доктрины, стратегических и оперативных концепций, структуры, состава и способов использования вооруженных сил сторон, применительно к новому политическому мышлению, задача укрепления на взаимной основе международной безопасности, снижения бремени военных расходов представляется неразрешимой. Важнейшая предпосылка ее успешного решения – понимание долгосрочных тенденций в развитии военного дела, в том числе военной техники, образовавшей сложнейшую военную техносферу.

Одной из стержневых в современных условиях является проблема стратегической стабильности, реалистическая оценка возможных направлений дестабилизации военно-политической обстановки, ведущих к возникновению войны. Актуальным становится вопрос о возникновении войны в результате не преднамеренных действий обеих сторон, а по ошибке, в силу того, что стороны окажутся логикой событий втянутыми в конфликт, который может привести к самым трагических последствиям. Предвидение таких ситуаций, выявление их факторов и разработка на взаимной основе мер по их предотвращению играют в современных условиях исключительно важную роль»[111].

Сугубо культурные факторы и гуманитарные закономерности философии войны и мира, а также мировоззренческих основ миротворчества, нельзя не принимать во внимание.

Поскольку культура в условиях глобализации имеет особое значение (С.Хангтингтон и Л.Харрисон), то философско-концептуальное измерение мировоззренческих аспектов миротворчества оказывается все более связано с новыми определениями войны и вооруженного насилия, как весьма специфического феномена современной цивилизации[112]. Сюда же относятся и сугубо мировоззренческие проблемы войны: «Мысли о войне возникают в умах людей, поэтому в сознании людей следует ускорять идею защиты мира»[113].

Генеральный директор ЮНЕСКО Ф.Майор в своем послании к участникам научно-практической конференции «От стереотипов войны к идеалам мира через культуру и образование» (Москва, 8 – 9 декабря 1997) в этой связи подчеркнул: «На повестку дня мы должны ставить не только отказ от войны в пользу мира, но и более глубокий переход от культуры войны к культуре мира. Это означает, что нужно обратить взгляд на отношения не только между государствами, но и между людьми в государствах, задуматься о характере глубинных корней войны и насилия, учитывая, что эти корни проникают в социальную ткань отношения «культуры насилия»[114].

В целом, и философия войны и мира, и человек в миротворческом измерении, и мировоззренческие аспекты миротворчества, требуют универсального, синтетического толкования.

С нашей точки зрения, базой для последнего вполне может служить синтез моделей времени, пространства, исторического объекта, в котором соединены линейные и круговые моменты процесса[115].

Спиральная модель воплотилась уже давно в образе спирального развития и впервые достаточно ясно была обозначена в диалектической философии Г.Гегеля[116]. Она также нашла разработку в трудах основоположников марксизма. Ф. Энгельс в статье «Ретроградные знамения Европы» дал обоснование тому факту, что история развивается не по строго концентрической спирали, как склонен был считать Г.Гегель[117]. «Медленно начинает история свой бег от невидимой точки, вяло совершая вокруг нее свои полеты, - писал он, - но круги ее все растут, все быстрее и живее становится полет, наконец она мчится, подобно пылающей планете, от звезды к звезде, часто касаясь старых нитей, часто пересекая их и с каждым оборотом все более приближается к бесконечности[118]. В.Ленин также подчеркнул в работе «Карл Маркс»: «Развитие, как бы повторяющее пройденные уже ступени, но повторяющее их иначе, на более высокой базе («отрицание отрицания»), развитие, так сказать, по спирали, а не по прямой линии…»[119]. Следует подчеркнуть, что Ф.Энгельс фактически усовершенствовал гегелевское учение о спиральном развитии. В своей работе «Диалектика природы он в частности отметил: «Диалектика как наука о всеобщей связи. Главные законы: превращение количества и качества, - взаимное проникновение полярных противоположностей и превращение их друг в друга, когда они доведены до крайности – развитие путем противоречия, или отрицания отрицания – спиральная форма развития»[120].

Осознание именно такой диалектики общественного прогресса, однако, отнюдь полного перехода к построению соответствующей модели истории[121]. Теоретически, и Г.Гегель, и основоположники марксизма признавали спиральный характер исторического процесса, но реальная картина мира в их представлении оставалась, в качественном счете, линейной[122]. Таков образец развития человечества в «Философии истории» Г.Гегеля, а также в концепции общественно-экономических формаций К.Маркса, Ф.Энгельса, В.Ленина и других марксистов[123], хотя они и предпринимали попытки «уступить» диалектике истории в целях «смягчения» общего, линейного ее образа[124]. С точки зрения универсального синтеза, мировоззренческая диалектика, включающая философию войны и мира, не говоря уже о миропонимании и миротворчестве в целом, получила развернутое толкование в трудах таких русских мыслителей как В.Соловьев, Н.Бердяев, Н.Федоров, К.Циолковский,Е. Трубецкой, С.Франк[125], а также Л.Карсавин, В.Вернадский, Н. и Е.Рерихи, которые особо подчеркивали важность широкого охвата материала сфер развития Космоса и Земли, в свете новейших открытий естествознания, кибернетики, теории информации для создания универсальной (целостной), синтетической картины мира, развивающегося по спирали[126].

В связи с этим, в рериховской «Агни Йоге» четко определено: «Эволюция мира складывается из революций или взрывов материи. Каждая революция имеет поступательное движение. Каждый взрыв в своей природе подвержен закону спирали»[127].

На современном этапе развития философской мысли, включающей миротворческие аспекты понимания мира, идеи универсального синтеза получили достаточно полное объяснение в работах Э.Вайнштейна[128].

«Жизнь, - подчеркивает он в своем фундаментальном исследовании «Стержень спирали», - это никогда не единая линия, никогда не единая тенденция, никогда не единый «стержень» - это всего лишь Мировая Энергия на разных стадиях становления. Малые и большие круги образуют свои «Эго – стержни», свой мозг, свою логику. Но все это вместе, в каком – то (единственном из мириад равноправных) срезе образует гигантский Круг, в вертикали времени разметывающийся в свою Спираль, имеющую свой «Стержень», свою «тенденцию»[129].

С нашей точки зрения данный вывод является особенно важным для философии войны и мира, мировоззренческой основой которой выступает универсальный концепт мира, прагматически понятого Аpriori, как естественное, а не искусственное состояние человеческого общества, развивающегося строго по законам диалектической логики. Что касается войны, то при всех ее вариативных проявлениях, она Аposteriori олицетворяет наиболее опасные противоречия развития и, по существу, представляет собой девиацию, способную привести любой социум и, человечество в целом, к катастрофе.

Философия войны и мира, как специфическая область знания, обусловленная необходимостью коллективного действия, направленного на предотвращение войны, органически связана с лучшими зарубежными достижениями и со всей русской общественной мыслью. Последняя, собственно и смогла адекватно представить ту модель научного осмысления актуальных проблем миропонимания, миротворчества, миросохранения, которая предполагает целостное восприятие всего опыта диалектической интерпретации развития общества. Речь идёт о тех принципах «цельного знания», утверждённых русской философией применительно к теории миротворчества, которые нашли отражение в синтезе позитивистской интерпретации социума, как целостной системы. От усилий всех сознательных индивидов последних и зависит до сих пор эффективность мироподдержания.

В глобально масштабе последнее, к сожалению, труднодостижимо. Что касается обобщения миротворческого опыта XX века, то оно все же может способствовать лицам, принимающим решения (ЛПР) и массам обрести некое универсальное теоретическое равновесие, важное для восприятия сложной международно-политической действительности и той смены идентичности, которая неминуемо постигнет человечество. Именно поэтому философская концепция войны, мира и миротворчества, апеллирующая к синтетическому, универсальному толкованию важнейших мировоззренческих концептов стратегии жизни и развития любого государства (мир и война) должна быть своеобразным базисом сложной системы контроля над умонастроениями людей, направляя действия масс на миросохранение, крайне необходимое для обороноспособности Российского государства. К сожалению, универсальность цели в самом процессе миротворчества не способствует концептуально-теоритическому и практическому единству его основных теоретиков. Данное обстоятельство привело к тому, что миротворчеством стали манипулировать лидеры великих держав, используя его исключительно в своих интересах на любых уровнях и, разумеется, на уровне теоретико-методологическом. Традиции миротворчества фиксируют самые различные мировоззренческие толкования конфликтов, конфронтаций, споров с применением вооруженных сил. Марксизм, как и реализм, считал противоречие и конфликт источниками развития, тогда как Л. Толстой, Ганди и их последователи принципиально отвергали силовые методы в политике и выступали за урегулирование вооруженных конфликтов мирным, политическим путем. Тем не менее, они обусловили достаточно эффективно борьбу народов планеты за разоружение, активизировали процессы контроля над вооружениями и за вооружениями, способствовали принятию ведущими военными державами ненаступательных военных доктрин, увеличению программ помощи развивающимся странам и международному сотрудничеству в области разрешения глобальных проблем. В известной степени, миротворчество стимулировало обмен идеями многих представителей академической элиты Запада и Востока, но его теоретические постулаты все же не получили глубокой мировоззренческой разработки, а сугубо миротворческий категорийно-понятийный аппарат оказался по преимуществу проявлением эклектики. Именно поэтому существует крайняя необходимость форсирования поиска оптимального соотношения традиций и новаций, применительно к установившейся системе знания, способной радикально изменить ценностное восприятие ЛПР происходящих процессов сложных проблем мировой политики и международных отношений, включая миротворчество во всех его проявлениях, в полном соответствии с национальными интересами и приоритетами безопасности Российского государства в его гносеологическом и аксиологическом аспекте.

Новая формула сложнейшей специфики международного миротворчества должна непременно включать лучшие достижения той философии войны и мира, которая связана с цивилизациоными категориями, ориентированными на синтез и синергетику мироподдерживающих восприятий. Речь идет о радикальном изменении квалификационной матрицы миротворческого антропотока и образовательного потенциала всего населения России в целях мобилизации последнего на решение главных задач обороноспособности и военной безопасности страны. Поэтому российские ЛПР, при составлении любых официальных документов, должны соответствующим образом относиться к категориям, дефинициям, понятиям, привнесенным с Запада. Это касается и базовых миротворческих концептов и всевозможных смысловых конструктов, традиционно употребляемых представителями академической элиты и правящих кругов ведущих держав для обоснования логики своих международно-политических действий, нередко изначально агрессивных и антигуманных.

В принципе, миротворчество представляет собой долгосрочный совместный мегапроект великих держав, влиятельных международных организаций, отдельных социальных групп и личностей, осуществляемый в широком геополитическом континууме. Олицетворяя собой коллективную инициативу масс, политических элит, народов и государств, направленную на предотвращение войны и достижение мира во всём мире, оно фактически является вариантом кризисного управления, представленного на различных уровнях: локальном, региональном, глобальном и направленного на контроль за трансполитическим хаосом [130], который, сознательно провоцируется Западом в целом, и США, в особенности [131].

В своём безудержном стремлении к мировому господству, Соединённые Штаты и их союзники модернизируют страх, «накапливая наиболее ужасные вооружения, от удушающих газов и бактериологического оружия до оружия термоядерного, предвкушая опустошения, вызываемые информационной бомбой или, более того, бомбой генетической, способной уничтожить не только национальное государство, но и народ как таковой, всё население, путем изменения генома рода человеческого» [132].

Для преодоления столь очевидной угрозы всему человечеству необходимо осознать новую опасность войны и определить новые возможности миротворчества как коллективной (всеобщей) деятельности людей во имя мира.

В сложнейшей современной военно-политической обстановке “управляемого хаоса” на планете чрезвычайно важно по-настоящему теоретическое видение прошлого, настоящего и будущего миротворчества, тем более, что проблемы обеспечения военной безопасности современной России остаются чрезвычайно актуальными, настоятельно требуя разрешения со стороны «верхов» и адекватной поддержки «низов» российского общества. На наш взгляд, именно стратегическая триада «миропонимание – миротворчество – миросохранение» способна концептуально определить суть и закономерности современных миротворческих процессов. Более того, она может качественно изменить (в лучшую сторону, разумеется) саму методику формулирования важнейших положений российской военной доктрины, доктрины национальной безопасности и внешнеполитической стратегии, обеспечивая ту возможность универсального синтеза, который непременно должен присутствовать в официальной оценке правящими кругами России основных тенденций мировой политики и перспектив международных отношений.

Если философия войны и мира создаёт теоретическую основу для широкомасштабных действий государств и народов планеты стремящихся к стратегической стабильности, то миропонимание консолидирует ценности, как базовый концепт соответствующих умонастроений людей, предполагающих осмысление духовной значимости мира и предотвращения насилия и войны уже на стадии замысла. Коль скоро война рождается в умах людей, то вполне закономерным становится миротворчество, то есть действие, которое противостоит войне и направлено на достижение мира. При этом, творческая энергия масс отвергает войну как зло и способствует повороту человеческого сознания к миру к особой цивилизационной ценности, которую непременно нужно сберечь. Таким образом, миросохранение, как специфическая форма созидательной деятельности по предотвращению всех угроз человеческой цивилизации является синтезом правильного миропонимания и миросохранения.

Что касается стратегической триады «миропонимание-миротворчество-миросохранение», то она способна значительно усилить концептуальный смысл философии войны и мира и повысить миротворческий уровень принимаемых государственных решений.

В процессе решения важной для современной России проблемы именно чёткое определение категорий война, мир, миропонимание, миротворчество, миросохранение создаёт наиболее значительные предпосылки для системного ценностного ориентирования российского государства и общества. Оно логически ведёт к тому modus operandi (образу действий) ЛПР, который обеспечит достойное место России в сообществе цивилизованных народов планеты.

Миропонимание, как олицетворение достаточно прагматичной философии войны и мира, непременно должно быть связано с широкомасштабным действием по предотвращению войны. Оно требует особо взвешенных оценок, так как является тонким мировоззренческим инструментом, способным мобилизовать массы на ту деятельность, которая будет максимально способствовать обеспечению военной безопасности государства путём распространения среди тех, кто решает, соответствующих, идей (в их историческом развитии). При этом, духовные ценности приобретают особый смысл, стимулируя патриотизм и гордость за Отечество. Без понимания мира, основанного на собственных традициях (истории, политики, права и т.д.) невозможно подготовить военные кадры, считающие первейшим долгом служение государству и тем более создать надёжный (по духу) мобилизационный человеческий ресурс.

Миротворчество (в увязке с миропониманием) предполагает тот коллективизм, который реально обеспечивает действенность антивоенных движений и движений, выступающих за мир вообще. Оно всегда направляется соответствующей политикой лидеров великих держав, решающих через влиятельные международные организации вполне конкретные задачи, в том числе и те, которые напрямую связаны с обеспечением военной безопасности. В глобальном масштабе оно остаётся западноцентричным. В современных российских условиях, его следует сделать более универсальным, по возможности олицетворяющим интересы всего человечества, но, при этом, отвечающим и сугубо российским стратегическим интересам. На наш взгляд, способность контролировать антивоенные движения в региональном и глобальном масштабах является одним из наиболее значительных признаков великих держав, к которым, безусловно должна быть отнесена Россия.

Миросохранение предполагает созидательные усилия масс, соответствующую деятельность великих держав, всего международного цивилизованного сообщества. Концептуально оно представляет собой логическое решение человечеством тех глобальных проблем, которые связаны со всеобъемлющей безопасностью. Для российской безопасности оно более чем необходимо, поскольку участие России (на равных) в коллективных проектах, направленных на сохранение мира, повышает уровень подготовки вооруженных сил к отражению любой попытки агрессии. В своей естественной логической взаимосвязи «миропонимание – миротворчество - миросохранение» приобретает функции целостного «смыслового ядра», дающего возможность определить чётко параметры военной безопасности государства с максимальным учетом богатого опыта прошлого, при прагматической оценке настоящего и планировании будущего, разумеется. Таким образом, стратегическая триада «миропонимание – миротворчество - миросохранение» концептуально влияет на воспроизводство самобытной (идентичной) традиции применительно к интеграции и структурированию общества в важнейших аспектах обеспечения стратегической стабильности, а также к адаптации новшеств в самой преобладающей системе ценностей. В принципе, она вполне может создать предпосылки к повышению качества принятия стратегических решений в тех областях (подсистемах) общества, которые напрямую связаны с важным делом защиты Отечества.

Миротворчеству, безусловно, присущ коллективизм, но путем целенаправленного внедрения продуктивных идей в политическую практику, лица, принимающие решения (ЛПР) на высшем уровне в великих державах, активно добиваются реализации прежде всего своих интересов. Именно поэтому, англосаксонский протестантизм продолжает быть идеологической доминантой миротворческих процессов. На наш взгляд, это очень опасная тенденция, ведущая к тому, что иудеохристианские ценности действительно составят «духовный стержень» ключевых структур глобального управления (Global Governance). США и их союзники максимально учитывают данное обстоятельство в своей внешней политике. Не случайно же, сравнительно недавно, на территории России и сопредельных стран осуществлялась культуртрегерская (миссионерская) программа протестантов-харизматов под названием «глобальное завоевание» (Global Conquest). Итог – неутешительный для граждан Российской Федерации, поскольку многие из них оказались под мощнейшим идеологическим воздействием организации, деятельность которой является запрещенной на Западе в целом.

Стратегическая триада «миропонимание – миротворчество - миросохранение» является отнюдь не линейной схемой. Разновекторность всё же имеет место в каждом из её смысловых блоков. Тем не менее, в логической увязке с новой философией войны и мира, предполагающей более точное восприятие категорий войны и мира, она вполне способна концептуально зафиксировать в сознании ЛПР при военно-стратегическом и международно-политическом планировании последовательность, постепенность, взаимосвязанность тех предпринимаемых усилий, которые направлены на значительные ценностные и по-настоящему кардинальные изменения самой миссии России, как государства, в условиях глобализации.

Собственно понимание мира и определение теоретических основ миротворчества претерпели сложную эволюцию, давая своеобразный ответ на всевозможные, возникающие на всём протяжении ХХ века вопросы относительно социального идеала и концептуальных целей развития социума. Во всём комплексе идей оказались возможными самые различные мировоззренческие версии, включая, в особенности религиозную интерпретацию миротворчества, а также политические подходы, фиксировавшие внимание не только на философии истории, философии войны и мира, миропонимания, но и на актуальных проблемах повседневности.

Основные миротворческие религиозные доктрины ХХ века и связанные с ними политическая практика оказались представленными иудаизмом, христианством, исламом, буддизмом и конфуцианством

Выше уже отмечалось, что древние задумывались над смыслом мира и войны. Мир для них предусматривал отсутствие войны ( греч. ειρηυη; ιρηυη — айрим — воздух, радуга и покой (мир); ραx (лат.) мир; «покой; pokoi (польск.) — мир и т.д.), но также предусматривал союз, скрепленный договором (мир — договор; раx (лат.)— мир рандо — связывать, творить порядок). Что касается войны, то оно соотносилась со способом добывания и потребления пищи, позже с захватом, оружием и гневом (duos (лат.) — распадduellum bellum)[133]. На основе именно такой этимологии представители исследований проблем мира (Peace Studies) пытались развить целые отрасли миропонимание, гератика, паксология и т.д. Неудивительно поэтому широкое использование идеологами светских миротворческих объединений терминологии мировых религий.

Официально принято считать, что представители мировых религий и служители культа активно содействуют миротворчеству. Последними примерами такого подхода служат две всеобщие молитвы XX века (80–82 гг.) и одна всеобщая молитва XXI века (20 января 2002 г.), организованные религиозными лидерами различных толков. В целом, документы по миротворчеству свидетельствуют, что ведущая роль в теоретическом обосновании большинства миротворческих акций ХХ века принадлежит христианству, включая, прежде всего, протестантизм, католичество и православие. Они дают основание для вывода о том, что, что выработка самой методологии международных отношений ХХ века была бы невозможна без того нравственного воздействия, которое оказало христианство на умы и сердца людей. Требования справедливости в войне на деле, разумеется, далеко не всегда удовлетворялись, но сама постановка вопроса о справедливости порой удерживала людей, пребывающих в конфронтации от чрезмерной жестокости

В западной христианской традиции, восходящей к блаженному Августину, при определении справедливой войны обычно приводят ряд факторов, которые обусловливают допустимость начала войны на своей или чужой территории. К их числу можно отнести следующие: войну следует объявить ради восстановления справедливости; войну имеет право объявить только законная власть; право на использование силы должно принадлежать не отдельным лицам или группам лиц, а представителям гражданских властей, установленных свыше; война может быть объявлена только после того, как будут исчерпаны все мирные средства для ведения переговоров с противной стороной и восстановления исходной ситуация; войну следует объявить только в том случае, если имеются вполне обоснованные надежды на достижения поставленных целей; планируемые военные потери и разрушения должны соответствовать ситуации и целям войны (принцип пропорциональности средств); во время войны необходимо обеспечить защиту гражданского населения от прямых военных акций; войну можно оправдать только стремлением восстанавливать мир и порядок.

Что касается Русской Православной церкви (РПЦ), то в отличие от многих других конфессий она осуществляла и стремилась продолжать осуществлять миротворческое служение как в национальном, так и в международном масштабе, стараясь разрешить различные противоречия и привести к согласию народы, этнические группы, правительства, политические силы. Для этого РПЦ обращает свое слово к власть имущим и другим влиятельным слоям общества, а также прилагает усилия для организации переговоров враждующих сторон и для оказания помощи страждущим, противостоя пропаганде войны и насилия, равно как и различным проявлениям ненависти, способной спровоцировать силовые столкновения.

Применительно к миропониманию, миротворчеству, миросохранению практическая деятельность РПЦ заслуживает особого рассмотрения. Начало XX века в истории России оказалось отмеченным двумя войнами: русско-японской (1904–1905 гг.) и Первой мировой, в ходе которых РПЦ проявила особо действенное милосердие, помогая обездоленным войной беженцам и эвакуированным, голодающим, больным и раненым, создавала в православных монастырях лазареты и госпитали.

Позиция и роль РПЦ во время Второй мировой войны иллюстрирует следующее Послание Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Пимена и Священного синода по случаю 30-летия победы в Великой Отечественной войне: «С первого дня войны Предстоятели нашей Церкви Святейший Патриарх Сергий и Святейший Патриарх Алексий вместе с другими архипастырями в многочисленных посланиях горячо призывали верующих к священному делу защиты Родины… Послания и призывы, проповедь и молитвы, поддержка воинов, сражавшихся на фронтах, и благословение самоотверженного труда тех, кто в тылу отдавал все свои силы для победы, сбор денежных средств и помощь партизанскому движению — вот какими средствами она участвовала во всенародном подвиге»134. В феврале 1945 г. участники Поместного собора РПЦ в своем Обращении ко всем христианам выражали надежду, что в будущем человечество навсегда откажется от разрешения своих споров посредством меча.

На Поместном соборе РПЦ, состоявшемся в 1971 году, при рассмотрении ее миротворческой деятельности участники Собора высоко оценили труды архипастырей, пастырей благочестивых и верующих на «ниве миротворчества». Поместный собор Московского патриархата заявил: «Считать и впредь священной задачей Русской Православной Церкви активное продолжение ею миротворческой деятельности и всемирное ее расширение, имея в виду, что международный мир неразрывно связан с гармоничным развитием всех народов Земли, с дружескими отношениями между нациями на основе их равноправия и самоопределения, с международным сотрудничеством в культурной, экономической, научной, политической областях, с утверждением принципа мирного сосуществования государств независимо от их общественной системы» 135.

В своих миротворческих усилиях РПЦ была не одинокой. В 1948 г., в Москве, состоялись церковные торжества, посвященные 500–летию автокефалии РПЦ. По предложению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия, Предстоятель и представители автокефальных православных церквей, участвовавшие в торжествах, обратились к христианам всего мира с призывами стать «броней против всех покушений и действий, направленных к нарушению мира», сделав «бессильными намерения и всякий план нового военного пожара» 136. Это Обращение явилось первым послевоенным документом, отражающим позицию православных церквей в их служении миру между народами.

В мае 1952 г., по инициативе Святейшего Патриарха Алексия в Троице–Сергиевой Лавре, в Загорске, состоялась Конференция всех церквей и религиозных объединений в СССР, посвященная проблеме защиты мира на земле. Это был первый межрелигиозный опыт в области миротворчества. Оценивая его Предстоятель РПЦ Святейший Патриарх Алексий, подчеркнул: «Мы не сомневаемся в плодотворности самой идеи слияния всех существующих в мире нравственных сил в одно стремление — осудить политику подготовки и разжигания войны. Мы убеждены, что решению столь возвышенной и благородной задачи не могут мешать различия в религиях, которые мы исповедуем, потому что все мы веруем в Единого Бога и все признаем любовь и мир высшими началами человеческого общежития» 137.

Вторая конференция церквей и религиозных объединений в СССР в защиту мира состоялась в 1969г. На ней особое внимание было уделено проблеме ядерного разоружения. Именно тогда религиозные лидеры сочли необходимым обратиться к «нерелигиозным представителям доброй воли, обращая внимание на их реальный и возможный вклад в дело мира» 138.

В 1973 г. РПЦ смогла организовать встречу последователей различных религий мира, участвовавших в работе проходившего в те дни в Москве Всемирного конгресса миролюбивых сил. Успех и плодотворность этих межрелигиозных встреч вдохновили глав и представителей церквей и религиозных объединений в СССР на их совещании в Загорске в 1975 г. одобрить инициативу РПЦ о созыве в 1977 году в Москве Всемирной межрелигиозной конференции «Религиозные деятели за прочный мир, разоружение и справедливые отношения между народами»139.

Многообразие и постоянство служения миру нашли в активном участии РПЦ в осуществлении различных миротворческих программ Всемирного совета церквей (ВСЦ)140. Кроме того, с момента возникновения в 1961 г. Всемирного межхристианского миротворческого движения — Христианской мирной конференции (ВММД—ХМК) — РПЦ стала ее активным членом.

Следует отметить, что миротворческие мероприятия РПЦ не ограничены узким кругом ее руководящих деятелей. В своей миротворческой устремленности она опирается на мощную духовную поддержку архипастырей, пастырей и мирян, которые повседневно возносят молитвы о мире всего мира. Известна, к примеру, молитва «Об умиротворении враждующих». Необходимо также обратить внимание на ежегодные многомиллионные взносы РПЦ в фонд мира и благотворительную деятельность. Ее представители активно трудятся во многих общественных организациях, участвуя в работе Всемирного совета мира (ВСМ), Брюссельского форума европейской общественности за безопасность и сотрудничество, в других светских миротворческих организациях. Таким образом, условно, фактор влияния РПЦ на миротворчество можно считать весьма существенным. В то же время он не сравним по практицизму с пределами влияния на миротворческие процессы ХХ в. со стороны римской католической церкви (РКЦ).

Католицизм в ХХ в. системно выступал против войны и насилия. К примеру, в Алжире в 50-е годы попытки некоторых военных оправдать французскую оккупацию идеей защиты христианства были открыто отвергнуты христианским сознанием и печатью. Развитие во всех церквах евангельского требования очевидно: в 1965 году кардинал Спеллман (США) выступал против соборного текста, осуждающего войну, в то время как некоторые священники освящали бомбардировки Б-52. 19 ноября 1981 года Американская католическая епископская конференция выступала против оказания военной помощи Сальвадору, основывалась на том, что главной причиной конфликтов в этой стране является не внешняя подрывная деятельность, а бедность и попрание основных прав человека. Виды христианских выступлений за мир многообразны и различны в зависимости от исповеданий. Прежде всего, необходимо указать на расхождения между группами правых и левых. К примеру, правые ратуют за необходимость демонстрации своей силы, чтобы избежать случая воспользоваться ею, считают нужным поддерживать мир устрашением и равновесием страха. Однако известно, что там, где слабый подавлен сильным, существует не торжество мира, а притеснение, равное войне. Именно для того, чтобы выйти из создавшегося тупика, Второй Ватиканский собор потребовал учреждения международной силы мира в интересах всех народов. Такая международная сила должна быть призвана для удерживания стран от насилия и разрешала их конфликты так же, как разрешаются конфликты между отдельными лицами. Предложение Второго Ватиканского собора было поддержано некатолическими наблюдателями, среди которых находились два православных русских наблюдателя. В нем говорилось о том, что должна быть учреждена общественная власть, наделенная высокими полномочиями для обеспечения безопасности, справедливости и прав человека.

Несмотря на противодействие правого крыла, возглавляемого кардиналом Спеллманом, Собор осудил войну, придерживаясь линии предыдущих глав Ватикана, и в частности Папы Иоанна XXIII, получившего Бальзаковскую премию мира.

В энциклике от 11 апреля 1963 года Папа Иоанн XXIII, продолжая традицию своего предшественника Пия XII, отмечает: «Мир на Земле может быть просто установлен только в соответствии с Божественным порядком»141. Прогресс науки и техники, способствовавший подчинению природы человеку, свидетельствует о неимоверной силе, но тот же прогресс свидетельствует о величии Всевышнего, создавшего Вселенную и того же человека из ничего.

Но насколько разнится порядок, установленный отдельными людьми, контролируемый только посредством силы, с идеальным порядком Вселенной. Он не имеет ничего общего с «порядком, установленным сердцем и сознанием»142.

По мнению Иоанна XXIII, «ошибочно думать, что отношения между людьми и государствами управляются такими же силами и иррациональными элементами, присущими Вселенной и человеку, как ее отдельной части»143. Противоречие налицо: «с такими инструментами и помыслами невозможно достичь универсального блага, общего для всех»144.

Каждое человеческое общество, хорошо организованное и продуктивное, основано на утверждении того, что каждому человеку от природы присуща свободная воля. Каждый человек как член общества обладает правами и обязанностями. Права эти естественны и включают в себя: право на жизнь и высокий уровень жизни, право на обладание моральными и культурными ценностями, право на почитание Бога в соответствии с его сознанием, право на свободу выбора места для жизни, экономические права, право на собрания и ассоциации, право на смену места жительства, политические права145. Практически данный перечень включает права человека, узаконенные и охраняемые международными правами. Некоторые права разъясняются Иоанном XXIII с позиции концепции естественного права, в частности, при разъяснении «свобод человека»146.

На международной арене данные процессы установления общего блага оказались тесно связанными с отношениями между государствами. РКЦ максимально учла, что нации являются, по мнению её идеологов, субъектами–носителями прав и обязанностей. Отношения на международной арене должны быть гармонизированы правдой, справедливостью, солидарностью, свободой. Отсюда и вывод о том, что естественное право служит регулятором отношений на международном уровне.

В течение всего ХХ века католики особую роль отводили просвещению в области мира.

В целом же, католическая церковь прилагая немалые усилия и к концептуальному определению и пониманию мира. По словам Папы Иоанна Павла II: «Мир — это не просто отсутствие войны… Подобно собору, мир должен создаваться терпеливо и с непоколебимой верой»147. Мир трактовался, прежде всего, как продукт порядка, базирующегося на вере и уникальности каждого в отдельности, свободе, справедливости, правде и любви. В ядерный век его способен поддержать моральный и политический императив. Не случайно же 3 мая 1983 г. было выпущено специальное Пасторальное письмо по войне и миру, озаглавленное «Вызов миру, Обещание Бога и наш ответ», в котором были чётко определены принципы католического учения о войне и политике, позитивные версии мира и призывы к такому же видению дипломатов, политиков и индивидов.

Следует подчеркнуть, что католическое учение о войне и мире связано с двумя целями: помочь католикам в формировании их сознания и внести вклад в политику в отношении моральности войны 148. С точки зрения РКЦ мир — это дар Бога, который должны хранить люди. Более того, для католиков мир — это спасение человечества. Они максимально учитывают тот факт, что построение мира происходит внутри и среди наций, посредством деятельности отдельных людей и институтов. Результат данных усилий находит воплощение в идеях и решениях, принятых на политическом, культурном, экономическом, социальном, военном и правовом уровнях жизни. При этом, церковь, как сообщество веры и социальный институт, играет необходимую и существенную роль в процессе достижения мира149. Поскольку мир является одним из видимых знаков Бога на земле, она должна предпринимать всяческие усилия в его достижении и установлении.

Католики признают, что мир является одновременно и божественным даром и делом рук человеческих, церковь призвана молитвами и посильными делами участвовать в работе по установлению мира. Для них, прежде всего, существует необходимость в теологии мира 150. Именно поэтому вся история католической теологии о войне и мире сконцентрирована на ограничении использования оружия и силы во всех делах человека; данная задача осталась необходимой и сейчас, что нашло отражение в многочисленных официальных документах РКЦ ХХ в.

По католической версии миропонимания развитие современной теологии мира требует отдачи во всех областях церковной жизни: изучение Библии, системной и моральной теологии, экклезиологии и деятельности отдельных членов церкви в миротворчестве и поддержании мира 151. Что касается теологии мира, то она должна основываться на главной задаче миротворчества, выполняемой в соответствии со Священным Писанием. В связи с этим Центральным звеном консолидированного миротворчества и должна выступать именно Католическая церковь, которой для понимания существующих препятствий миру, следует привлекать опыт политических и общественных наук и использовать заинтересованные группы и слои общества152.

Особое внимание, по мнению католиков, должно быть уделено общему пониманию мира. Термин «мир» по-разному воспринимался и толковался в соответствии с требованиями и нуждами соответствующего времени, несмотря на статичность Священного Писания, призванного объяснять практически все стороны жизни и давать ответы на возникающие вопросы. Первое толкование связано с благосостоянием или безопасностью, в соответствии с индивидуальностью личности, также оно могло быть связано с прекращением военных действий, созданием той атмосферы, в которой нации свободно могут общаться друг с другом и урегулировать конфликты без применения оружия. Для людей веры мир подразумевает верное установление отношений с Богом, которые неизбежно способствуют всепрощению, умиротворению и единству. Последнее, эсхатологическое понимание мира, представлено финальной, полной реализацией спасения Господом жизни, когда все созданное станет единым 153.

Необходимо отметить, что концепция справедливой или ограниченной войны является изобретением католичества 154. XX век заставил РКЦ сосредоточиться именно на её теоретическом обосновании. Ватикан заявил, что война возникает вследствие беспорядочных амбициозных претензий личности и признал право за подвергшимися агрессии противостоять ей, но только в том случае, если все мирные средства будут исчерпаны155. Католики подчеркнули в своих миротворческих документах, что прежде чем применять ответные меры против агрессора, следует задуматься о духовных и материальных последствиях содеянного. Правовое обеспечение военных действий, по их мнению, должно быть связано только с правом вооруженных конфликтов или военным правом. Критерии справедливой войны, по мнению РКЦ, составляют: 1) справедливую причину (угроза невиновным; угроза существованию, — но эти причины уже были опровергнуты, в соответствии с требованиями времени Папой Пием XII и Папой Иоанном XXIII); 2) компетенцию власти (с объявления войны, обеспечением национальной или государственной безопасности, — здесь уже может возникнуть вопрос о сознательности намерений); 3) относительную справедливость (применение принципа соразмерности, который неизбежно ставит вопрос: «Справедливы ли ответные действия?»); 4) правильность намерения (оно должно сообразовываться с достижением мира и умиротворения, включая неприменение деструктивных мер); 5) последнюю возможность (в случае, если все мирные альтернативы были применены и исчерпали себя; особенную роль здесь католичество возлагает на меры ООН — от миротворчества до силовых методов; неспособность организации осуществить необходимые меры Папа Иоанн Павел II объяснял манипуляциями членов ООН, использующих ее в своих интересах. В то же время Папа Павел VI называл ООН последней надеждой на мир; 6) возможности успеха; 7) пропорциональность (страдания должны быть уравнены, но в ядерный век этого невозможно достичь — результаты будут ничтожны)[156].

Что касается применения норм права войны или вооруженных конфликтов, то, по мнению, Католической церкви, они нуждаются в переосмыслении и переоценке: XX век перерос в век «справедливых конфликтов» с возможным применением оружия массового уничтожения; даже нормы первой половины XX века уже нереальны в сложившейся обстановке. Таким образом, католичество оказалось склонным к осуждению любого насилия, взывая к установлению ценности ненасилия 157.

При всех миролюбивых призывах католичество, однако, напоминает об арсеналах оружия и вероятности войны атомной или ядерной, с которыми не справиться ни посредством справедливой войны или ненасилием 158. Разрядка, по мнению РКЦ, не может быть отнесена к категории мира, поскольку, располагая даже ограниченными арсеналами, нельзя призывать к миру — это выглядит бессмысленным. Сдерживание также следует подвергнуть критике: мир невозможно установить посредством длительного состояния напряженности (психологического, политического, экономического и т.д.). Выход католичество предлагает следующий: установление мирового порядка посредством католического вероучения, путём искоренения марксизма и ему подобных доктрин, сотрудничество159.

Миротворческие идеи католицизма достаточно хорошо аргументированы. Именно поэтому сила их воздействия на массы оказалась в ХХ веке весьма значительной. Кроме того, в расчёт следует принять и наличие у РКЦ мощных организационных ресурсов, способствующих целенаправленному и весьма последовательному миротворческому действию в региональном и глобальном масштабах на всём протяжении прошлого столетия.

В общей эволюции миропонимания и организации миротворчества большую роль сыграл и протестантизм. Особо представленный квакеризмом и одной из его ветвей — евангелизмом 160.

Начало XX века способствовало плодотворной деятельности квакеров: революция в России, мировая война, войны и многочисленные выражения протеста в странах Азии, Африки и Латинской Америки. Сообщества квакеров в этот период сумели объединиться, а также заручиться поддержкой Международного комитета Красного Креста 161. Было развернуто несколько миссий: в Бузулуке, Минске, Самаре. Основными направлениями были: протест против службы в армии, организация лагерей для помощи пострадавшим, способствование образованию и ликвидации безграмотности, материальная помощь, обеспечение рабочих мест в трудовых лагерях, помощь беженцам, оказание медицинской помощи. Основной целью квакеризма явилось убеждение людей в бессмысленности службы в армии и участия в военных действиях.

Считается, что миссия в России (1917–1922 гг.) является неудачной, поскольку «современная страна представляет собой слепок старой царской империи, пораженной революционной разрухой», что противодействует практическим действиям. «Их религия (русских) иногда просто является отсутствием религии и при существующей безграмотности не представляется возможным продвигать и внедрять в сознание практической идеологии Друзей», — пишет в своем отчете Р. Тэткон 162. «Проблема в том, что их церковь (Российская — О.Х.) не дает им концепции гуманности Христа как брата или друга. Православие не содержит концепции духовной жизни, что не дает им, в конечном счете, умереть с покоем и миром». Концепция православия сходна с мусульманством и включает фанатизм. Отсутствие знаний о цивилизации Запада и общая безграмотность тормозят и делают работу «Друзей» невозможной163.

В 1917 г. государственным департаментом США для России квакерам было выделено 25 000 долларов (Франции — 7 000 долларов); в 1918 г. общая сумма для всех составила 210 000 долларов. Всего на нужды квакеров Государственный департамент только в 1918 г. выделил 6 000 000 долларов 164.

Президент США Г.Гувер проявил личный интерес к квакерской деятельности в России в 1918–1919 гг.

С 1919 г. квакеры развертывают программу помощи евреям в Польше. Для этого, в дополнение к основным средствам, было выслано 25 000 марок, а в 1920 г. Правительство США при поддержке квакеров выделило на оказание помощи евреям уже 3 млн. долларов 165.

С 1920 г. начинают действовать миссии квакеров в Сербии (Митровице) и Греции. На помощь этим странам квакеры при поддержке Государственного департамента США выделили 9 тыс. 375 долларов. Кроме того, миссии «Друзей» были направлены на Ближний Восток и в Индию.

Известно, что в России официально квакерскую деятельность поддерживал Г. Чичерин. На международном уровне в XX веке квакеры заручились также поддержкой всех генеральных секретарей ООН.

После Второй мировой войны квакеры продолжили свою миротворческую деятельность на Ближнем Востоке при поддержке ООН и ее подразделений. Официальный статус «Американские Друзья» приобрели уже с 1948 г. Со времени образования ООН они действовуют наравне с МКК, ЮНИСЕФ и т. д. География деятельности «Друзей–квакеров» очень обширна: Каир, сектор Газа, районы Синая, Пакистана. С 1949 г. квакеры были поддержаны Д.Ф.Даллесом и В.Рокфеллером.

Особого внимания с 1948 г. требует проблема урегулирования конфликтов на Ближнем Востоке и решение проблемы беженцев в этом регионе. Квакеры должны были обеспечивать продвижение процесса мирных переговоров между сторонами на Ближнем Востоке, убеждать враждующих в необходимости мирного пути решения проблем. Они также осуществляли реализацию программ помощи участникам конфликта при прямой поддержке американского правительства.

Следует подчеркнуть, что на протяжении всего XX века квакеры зарекомендовали себя как религиозная организация несектантского толка, официально участвовавшая в урегулировании многих международно-политических кризисов при поддержке государственного департамента США, ООН и Международного комитета Красного Креста.

Более того, квакеризм в течение нескольких веков открыто претендовал на звание государственной религии США и потому заручился правом официально выражать религиозные умонастроения всего населения США на мировой арене. Сегодня, спектр деятельности квакеров сегодня очень широким — от движения за права человека до продвижения норм и принципов международного права. Особый «географический интерес» для «Друзей» в современных условиях глобализации представляют страны Ближнего Востока, Азии, Центральной и Латинской Америки. Основная задача движения по-прежнему состоит в изменении мышления человека (в целях отказа от любого насилия и любого его проявления), с учётом либеральных американских ценностей, разумеется.

Квакеры до сих пор уделяют наибольшее внимание практической деятельности, полагая, что только оказывая реальную помощь обездоленным и нуждающимся, можно изменить сознание человека к лучшему. Их действия полностью соответствуют протестантской этике: «меняясь — меняю весь мир».

Квакеризм в целом способствовал развитию многих движений в поддержку мира, так или иначе связанных с религиозной основой. К ним следует отнести деятельность Pax Christi и Нидерландах; Dai Donj во Франции, США, Бельгии и т.д. Основной задачей этих полурелигиозных организаций является проведение в жизнь ненасильственных принципов: недопущение гонки вооружений, запрещение ядерных испытаний, прекращение расовой дискриминации, прекращение военных действий, прекращение распространения экологической катастрофы. Деятельность таких пацифистских объединений поддерживается правительствами и международными организациями.

Именно данные движения, представителями которых являлись священнослужители, впервые выдвинули идею установления Мирового правительства 166. Считалось, что только единое правительство может дать отпор грядущей войне или любой катастрофе. Предлагался состав: мировой парламент, мировое правительство в лице национальных представителей государств, мировая судебная система. Религии предлагалось объединить при содействии экуменистского течения167.

Следует отметить, что религиозное миротворчество к концу XX века стало характеризоваться меньшей активностью, но идеи выдвигались в достаточном количестве. К примеру, с 1970 г. все чаще стал возникать вопрос: «Что мы должны делать?». Основную проблему, как правило, находили в том, что до сих пор нет правильного определения мира, а те, что имеются в распоряжении, неудовлетворительны. Постоянно подчеркивался абстрактный образ мира, который невозможно воплотить. Все больше склонялись к идее о том, что мир, прежде всего, подразумевает интеграцию всего человечества, разделенного глубокими национальными, расовыми, идеологическими, колониальными, культурными и экономическими конфликтами и противоречиями. Это взывает, по мнению экуменистов, к установлению всеобщих социальных и политических структур, основанных на чувстве мирового согласия (Pаx Ordinate Concordia). Условия мира могут подразумевать динамизм и состояние постоянных изменений. Существенно то, что новый мир может характеризоваться новыми конфликтами.

По мнению христианских пацифистов, оптимальное продвижение мира требует: продвижения идей о разоружении и новом безопасном порядке, в котором право на применение силы находится не во власти национального государства или восставших армий, но у всего международного сообщества; создания нового мирового экономического порядка, в котором экономические процессы будут находиться под коллективным контролем, способствующим прекращению экономического дисбаланса (такой порядок необходим, поскольку мир возможен только в достатке); развития социальной стабильности и хорошо организованной интеграции; распространения самоопределения и прав человека (в частности, в равенстве рас, наций, идеологий и религий); общего развития международных организаций с постепенным усложнением наднациональной структуры для глобального управления.

В целом, религиозные пацифисты полагают, что международный мир требует солидарности и взаимного уважения среди людей. Мир реально возможен, если международные структуры реально будут приняты большинством населения. Он остро нуждается в культурном, социальном и политическом единстве. Чаще всего различия возникают именно на почве культурных, религиозных и политических разногласий, оказываются причинами конфликтов.

Религиозно-экуменистская концепция построения мира (Peace-Making) может быть объяснена следующим образом: 1. Развитие существующих попыток установить мир при поддержке ООН. Прежде всего, практический смысл должен выражаться в «экономической коррекции» дисбаланса между богатыми и бедными сторонами. Следует принять во внимание, что подобные попытки будут встречены конфликтом. 2. Установление на международном и государственном уровнях транскоммуникативных отношений, позволяющих наблюдать за формированием общественного мнения. Международные организации в целях выполнения этой задачи, должны обладать хорошо организованными информационными службами. К этому же направлению следует отнести распространение информации, имеющей отношение к миру. 3. Наибольшее сопротивление установлению мира следует искать на государственном уровне. Оно может быть выражено в активной и пассивной формах в политической среде. На данном уровне требуются наибольшие усилия церквей, профсоюзов, образовательных учреждений для внедрения стратегии построения мира. В целях максимального успеха в процессе построения мира следует создать и возглавить новые социальные структуры при содействии ВСЦ для приобщения к новым обстоятельствам.

Особого внимания в данном контексте, по мнению экуменистов, заслу­живают оппозиционные движения, молодежные движения и организации, мирные движения и прочее. Процесс построения мира должен сопрягаться с пониманием справедливости и международного сотрудничества.

Забегая вперед, отметим, что концепция построения мира была в 1992 году объявлена элементом «Общей концепции мира» ООН на официальном международном уровне Генеральным секретарем ООН Б.-Б. Гали 168.

В результате внедрения своих идей мира экуменисты неоднократно указывали на две основные проблемы. Первая касается невозможности достижения официального соглашения, поскольку существование различных мнений и точек зрения вызывает необходимость их защиты, тем самым уже признается сама возможность прибегнуть к применению силы. Большинство политических проблем также трудно поддается единогласному решению, что может привести к конфликту и насилию. Вторая проблема заключается в простом отсутствии интереса к проблеме, которая значительно затруднит движение самого процесса.

Решение обеих проблем заставит искать точки соприкосновения в целях установления и проведения диалога. Необходимо применить всю силу убеждения в том, что мир необходим, а также указать на еще более ужасные последствия, которые может повлечь за собой война или конфликт.

Очень часто представители религиозного миротворчества задаются вопросом: «Возможен ли мир?» Этот вопрос неминуемо отражает наличие сомнения даже у людей веры, у которых оно, в принципе, должно отсутствовать, иначе сама вера, не говоря уже о религии, ставится под сомнение.

Вообще религиозным пацифистам редко присущ оптимизм и энтузиазм. Чаще всего свою деятельность они осуществляют механически, ограничиваясь призывами и памфлетами. Другая крайность чаще всего выражается в чисто материальной помощи пострадавшим, что указывает на прекращение миссии «лечения израненных и измученных душ». При таком подходе религиозному миротворчеству лучше совсем не задаваться вопросами о мире, оставив этот вопрос на усмотрение и решение политикам и юристам.

Реальный наилучший выход сегодня для всех сторонников мира: квакеров, меннонитов, ВСЦ, Pаx Christi, мировых федералистов, кампаний за ядерное разоружение и т.д. — состоит в объединении их усилий. Идеально, если все «мирники» объединятся в общемировую федерацию, что само по себе будет способствовать интенсификации борьбы за мир во всем мире.

Впрочем, достичь этого можно с трудом. Даже при наличии общей цели у религиозных пацифистов всегда будут существовать разногласия. Поэтому первоначально сотрудничество может быть осуществлено на выборочной основе.

Действия могут осуществляться на международном уровне (например, консультации и изучение заключительных мирных соглашений и договоров при деятельности ВСЦ, квакеров, Pаx Christi и т.д.); на государственном уровне (через институт — СИПРИ и прочие, учебные заведения, СМИ, политические структуры, реформирование структур, гражданские акции, акции внедрения международной морали, экологические движения, действия, предваряющие международные события, информационная деятельность, индивидуальная работа).

Общая эволюция миропонимания и миротворчества в ХХ веке свидетельствует, что кроме христианского влияния, на её ход оказывают сильное воздействие и другие конфессии. Первоначально было принято признавать источником универсальной миротворческой доктрины индуизм корни миротворчества которого скрыты в таких понятиях, как сатья (правда), ахимса (ненасилие), апариграха (нестяжательство) и тапасия (самопожертвование и сила духа).

Буддизм, несмотря на многочисленные школы и учения, также повсеместно оказался признаным религией мира. Он склонен считать мир непременным условием счастья, процветания и духовного развития людей. Данная религия была распространена благодаря активной деятельности миссионеров. Следует подчеркнуть, что во имя буддизма никогда не велись войны, а преследования за еретические взгляды случались крайне редко.

В исламе понятие мира тесно связано со всеохватывающим и осознанным взглядом на Вселенную, жизнь и человека. Человек, по исламу, отличается от других созданий развитым умом и возвышенным ощущением радостей и милостей жизни 169.

Мусульмане придерживаются концепции справедливой войны, но осуждают агрессию и любое ее проявление. Сражение во имя Аллаха возможно всегда. Особенно должны караться враги ислама. Если жители исламского государства атакованы немусульманами, ответ должен быть незамедлительным — это уже религиозная обязанность, которую необходимо выполнить каждому правоверному.

Следует признать, что мусульмане чтут право и строго соблюдают его принципы и нормы. Их теологи сумели даже концептуально обосновать специфику поведения своих единоверцев в области войны (дар-уль-харб) – т.е. на территориях, где мусульмане живут под властью представителей других религий. [170] С точки зрения некоторых влиятельных религиозных лидеров ислама осбого внимания заслуживает необходимость соответствия современного действующего международного права мусульманскому праву, но этому сильно противятся сторонники англо-саксонской и романо-германской правовых ветвей. Что касается международного цивилизованного сообщества в целом, то оно считает, что международное право уже в силу своего названия вбирает нормы, присущие англо-саксонской, романо-германской и мусульманской правовым традициям, даже если последние касаются сложнейшей проблемы светской и духовной власти.

Несмотря на сходство религиозных мировоззрений, установление мира, как единой цели, пока не представляется возможным. Причина кроется в том, что в основе всех международных конфликтов лежит или религиозный фундаментализм, или стремление к этнической самобытности, или же этнофундаментализм. Между политикой обеспечения безопасности и фундаментализмом существует взаимосвязь. К примеру, с исламом, как религией, можно вести политический диалог. В свою очередь, сам исламский фундаментализм является предметом политики безопасности. Проще говоря, религия становится орудием и для достижения нерелигиозных интересов.

В целом же, фундаментализм, как фактор политизации религии, представляет собой сегодня глобальное явление, которое присуще практически всем конфессиям мира. Фундаменталист, в большей степени, всегда политик, нежели религиозный деятель. Сколь бы ни были опасны фундаменталисты, традиционная борьба с ними, если таковая вообще необходима, при помощи военных мер невозможна, поскольку они в подавляющем большинстве случаев действуют, не прибегая к использованию обычных военных средств.

Фундаментализм во всех религиях являет собой мировоззрение, основывающееся на необходимости признания божественного порядка. Большинство фундаменталистов борется за достижение своей цели, используя политические средства. Небольшая часть их решается прибегнуть к насилию и терроризму, чтобы реализовать свои представления на практике. Поэтому полное отождествление фундаментализма с терроризмом невозможно и неверно. Насилие — это всего лишь один из аспектов фундаментализма.

Часто, касаясь вопроса о чрезмерной политизации ислама, предпочитают употреблять понятие «исламизм», как альтернативу термина «исламский фундаментализм». Этим лишний раз невольно распространяются стереотипные представления об исламе. Понятие «исламизм» сводится к понятию о политизации религии только в случае с исламом, хотя такие процессы и явления носят сегодня глобальный характер. Но выделение ислама при этом не является случайностью, поскольку только эта религия в целом, а не отдельное фундаменталистское движение в неё не различает светского и духовного.

Считается, что фундаментализм, настоятельно требует создания новых границ безопасности. Под этим подразумевается требование отказаться от традиционного понимания международной политики безопасности с доминирующей военной компонентой.

Данное утверждение базируется на констатации, что после окончания конфликта между Востоком и Западом, и после полного прекращения военных столкновений между армиями государств, то есть после окончания войн, необходимо заново осмыслить существующие взаимосвязи. Именно поэтому многие эксперты требуют учитывать произошедшие изменения и подчеркнуть необходимость новаций в миротворчестве. Войны, в понимании К. Клаузевица, уже прекратили свое существование. На передний план все больше выступают невоенные обстоятельства, претендующие на то, чтобы стать главным фактором международно-политической жизни в обозримом будущем.

Примеры Алжира, Египта, Израиля, Афганистана, Косове, Нью-Йорка и Вашингтона свидетельствуют о беспомощности организованных армий перед террористическими актами со стороны использующих насилие фундаменталистов или этнических националистов. Пример Косове показывает, что НАТО с ее военными арсеналами смогла победить сербскую армию, но оказалась неспособной проконтролировать и предотвратить акции возмездия нерегулярных мусульманских сил — Армии освобождения Косове — в отношении христиан. Точно так же США с ее военными доктринами и концепциями оказались мишенью для террористической группы радикально настроенных мусульман и не смогли внедрить на практике теории противостояния террористическим актам и прочим формам агрессии.

Любая концепция политики безопасности, направленная на борьбу с фундаментализмом, должна остерегаться отождествления политических активистов с повседневным культом, бытовыми верованиями не вовлечённых в исламскую рядовых мусульман – ориентированных догм ислама и их наиболее активных политизированных апологетов. Установление этих различий особенно важно в отношении исламского сообщества в Европе, и особенно в России.

Если не удастся провести различия между исламом, как народной религией и ее злоупотреблениями, со стороны политически активных последователей, фундаменталистов, это сослужит хорошую службу исламистам в их усилиях превратить мусульманскую диаспору в поприще собственной политической деятельности.

Сотрудничая со странами ислама, европейские государства постепенно научатся обращаться с феноменом фундаментализма. Но уже сейчас для них становится важным правильное толкование концептуальных конструктов миротворчества апеллирующих к иным чем иудео-христианским ценностям.

В своей основе фундаментализм обладает в своей основе кризисом сознания и структурного кризиса, существенной составной частью которого стало, прежде всего, материальное обнищание населения. В таких условиях он действует как спасительная идеология, которая намечает перспективу лучшей жизни, развивая общение и возможности нового бытия. Террористы, однако, представляют собой меньшинство среди фундаменталистов, причем речь идет преимущественно о молодых людях, лишенных какой-либо перспективы, которые попадают в террористические организации и при этом полагают, что они действуют от имени и в интересах ислама. Будучи дилетантами, мало знакомыми с исламскими учениями, они не осознают, что, действуя таким образом, нарушают все исламские нормы и ценности. То же самое можно сказать и о приверженности к христианству: многочисленные секты, сеющие распри в обществе, действуют с определенными целями во многих регионах стран Европы, США, России. Основной задачей подобных сект является подрыв ценностей и норм, сложившихся и устоявшихся в традиционных обществах.

Кстати, квакеры, адвентисты, меннониты, свидетели Иеговы под видом распространения мира действуют в России с 1917 года по сей день. Самым благоприятным временем, по их же наблюдениям и установкам, для активной деятельности является время перемен и беспорядков. К примеру, квакеры смогли продержаться в России только до 1935 года, истратив государственные средства до 8 млрд. долларов США), отметив «косность православия, не способного не только воспринимать инородные религиозные течения и версии, но и веру собственных приверженцев» и так и не выполнив «благой миссии» распространения западной веры демократического толка171. Сходные операции были развернуты ими с начала века в Югославии, на Ближнем Востоке, Азии, Польше, но с более очевидными политическими подходами. Следует отметить также спокойно-индифферентное отношение квакеров и прочих представителей западного христианства, во всяком случае, без клише и резких заявлений, с представителями ислама и буддизма. По их мнению, последние нуждаются в «демократическом просвещении и помощи».

В целом, религиозный фактор миротворчества остается весьмя значительным. Он находит все большее выражение в фундаментализме, характеризующим сейчас все мировые религии и тоталитарные секты, настоятельно требуя адекватной оценки ЛПР при выработке геостратегии, способной предотвратить «столкновение цивилизаций» по С.Хангтингтону.

Следует подчеркнуть, что международные отношения XX века отличались особой сложностью, о чем свидетельствуют две мировые войны и неисчислимое множество вооруженных конфликтов различной степени интенсивности. Они регулировались многими международно-правовыми актами, конвенциями, договорами, соглашениями. На Гаагских конференциях 1899 и 1907 гг. великие державы согласовали свои позиции о мирном решении всех международных споров и об ограничении в применении силы при взыскании по договорным обязательствам, в которых была впервые официально сделана попытка ограничить, хотя бы в некоторой степени, право государств на войну и на другие принудительные средства разрешения конфликтов.

После окончания Первой мировой войны 1914–1918 гг. борьба великих держав за передел мира обострилась. Об этом свидетельствуют различные документы, включая Версальский договор 1919 г., трактат между Соединенными Штатами Америки, Британской империей, Францией, Италией и Японией об ограничении морских вооружений ”Договор пяти держав”) 1922 г., Вестминстерский статут 1931 г. Следует отметить, что противоборство ведущих стран мира постепенно привело к появлению новых форм и методов ведения международных дел. Сложившаяся версальско-вашингтонская система международных отношений включила в себя многие государства, обеспечив расширение параметров межгосударственного сотрудничества.

Вторая мировая война света на нет многие достижения глобальной и региональной дипломатии, а версальско-вашингтонский мир оказался весьма противоречивым и в конце концов распался.

Усилия великих держав привели к образованию в 1945 г. ООН и в 1949 г. — НАТО, что не могло не способствовать активизации процесса наднациональной институционализации мировой дипломатии. Данное обстоятельство радикально повлияло на весь ход “холодной войны”, определив суть международных отношений на всю вторую половину XX века.

Политика миротворчества XX века сообразовывалась с тремя основными направлениями политической мысли: реализмом, либерализмом и социализмом 172. В конце XX века стало оформляться еще одно направление, связанное с таким мировым явлением как глобализм. К традиционному разрешению вопросов на национальном уровне с середины XX века примкнули международные структуры, являющиеся новыми субъектами международных отношений и международного права173.

Баланс сил европейских государств прекратил свое существование уже в начале XX века, утратив свое влияние. Попытка проведения блоковой политики привела к утрате контроля великими державами над подвластными им территориями.

Преобладание политики реализма и распространения идей о всемогуществе суверенного государства привели к необходимости демонстрации силы в целях поддержания собственного авторитета на международной арене. Тем самым достигнутое равновесие сил было превращено в гонку вооружений, новые технологии и всеобщая воинская повинность привели к возникновению общей угрозы, едва поддерживаемому миру.

Первый сигнал о необходимости предотвращения создавшейся угрозы прозвучал в 1899 г.

Впервые идея Межпарламентской конференции возникла во Франции: “Идея ее возникла во Франции. Уже с давних пор некоторые ее публицисты мечтали об установлении между выдающимися парламентскими деятелями разных стран соглашения для совместных действий на пользу мира, не придавая, однако, их совещаниям гласного характера” 174.

Впервые мысль об открытом взаимодействии членов различных парламентов была высказана на Парижском Конгрессе Мира 1878 г. французским публицистом Э. Тьодьером. Обстоятельства еще не благоприятствовали осуществлению этой мысли и идеи были отклонены.

Однако, идея мира, в западном выражении, охватила широкие круги цивилизованного сообщества: была, в частности, выдвинута идея о необходимости непосредственного и компетентного воздействия на конституционные правительства для направления их по пути всеобщего Мира. Конгрессы Мира, уже существующие и составленные из частных лиц, уже показались недостаточными. Возникла необходимость в учреждении, в котором бы принимали участие лица, имеющие реальное политическое значение 175.

Выразителем таких стремлений явился известный поборник мира Франции Ф. Пасси. 31 октября 1888 г. ему удалось устроить в Париже небольшое совещание нескольких членов французского и английского парламентов. Это явилось началом Межпарламентских Конференций, задачей которых стало обсуждение возможностей обеспечения мира.

Идея Конференций оказалась верной и время ее осуществления правильно выбранным. На Конференцию в Париже в 1889 г. записалось 430 членов 16-ти Парламентов. Конференции явились ответом на назревшую потребность.

Вопросами, обсуждавшимися в рамках Конференций, явились поддержание всеобщего мира среди народов, путем нравственного воздействия на них, и осуществления идеи международного третейского суда arbitrage international)176.

Резолюции Конференции не нашли обязательного характера ни для Парламентов, ни для правительств. Что касается состава этих Конференций, то по смыслу устава, принятого на I-ой Конференции, а затем видоизмененного на Конференции в Гааге 5 сентября 1894 г., они были строго парламентским учреждением.

Требуя от членов Конференции обязательной их принадлежности к одному из Парламентов, устроители Конференций видели в этом лучшую гарантию их компетентности, — имея в виду лишь Западную Европу. Однако такое ограничение состава этого учреждения стояло в явном противоречии всеобщей идеи международного мира, положенной в его основу, и в корне ослабил его значение.

Предполагалось, что в основе сближения лежала не одна материальная выгода и внешнее могущество, прежде всего России. Внутреннее содержание русской цивилизации стало пониматься и признаваться Западом, стали очевидными идеи, впервые понятые западными интеллектуалами, лежащие в основе русского народного идеала и руководившие политикой великих Самодержавцев России — идеи правды, любви и мира. Следует подчеркнуть, что в то время Россия занимала то положение, какое еще не занимала в мире ни одна держава, что было также признано Европой. По их мнению, Россия не может находиться вне общемирового стремления к миру.

Граф Аппони, представитель Венгерского парламента так очертил значение России для Конференции: “Наша цель — распространять идею мира и международного суда. Эту цель, по самому ее величию, можно достигнуть только в том случае, если все факторы всемирного мира будут привлечены в сферу наших действий. А может ли быть об этом речь, если стоит в стороне такой фактор Европейской политики, как Российская Империя и такая великая духовная, нравственная и умственная сила, которую представляет русский народ?” 177.

Миротворческие устремления были поддержаны Ватиканом: “Армия, конечно хорошая опора, но самая прочная опора это человеческое сознание. Этой опорой владеет Русский император и если между Ним, как главою светской власти, и Папою Львом XII, как носителем принципа власти духовной, устанавливается соглашение, то таковое не может не быть в высшей степени драгоценно для мира мира и для мира душевного на всем пространстве земли” 178.

Русское правительство с сочувствием встретило европейские предложения о миротворчестве и выразило желание, чтобы на будущих Конгрессах было определено “состояние естественного мира” l’etat de paix naturel) между европейскими народами179.

Причина выдвижения миротворческих инициатив была связана не столько с создавшимся вооруженным миром в Европе и не в связи с возможностью новой войны. Главной проблемой считалось “проникновение в общественное сознание новейшего милитаризма, дающего мощное орудие в руки растлевающей пропаганды социализма, охватившей весь Запад”.

Таким образом, для всех цивилизованных государств, дело идет не о торжестве над другими одного из них, хотя бы сильнейшего, но об ослаблении всех, как в экономическом, так даже и в политическом отношении” 180.

Полного разоружения не требовалось: требовалось только заключение договора между Англией, Германией и Россией о количественном, а не качественном, сокращении вооружений 181. Пропорция армий должна была оставаться неизменной.

По возможности, предполагалось предотвратить опасность столкновения армий. С этой точки зрения особенно удобным являлось установлением соглашения между государствами: предоставлять решение взаимных недоразумений не силе оружия, а постановлениями Третейского Суда. К такому способу государства обязались бы прибегать лишь в тех случаях, где не затронуты их жизненные интересы, причем выяснение этого вопроса, то есть, о степени важности того или иного международного спора, принадлежало бы решению самих заинтересованных сторон 182.

Реально миротворческие инициативы не были поддержаны. В новых мировых политических переворотах участвовать было рискованно. Миротворчество было отождествлено с эгоизмом. Выдвинуты инициативы охарактеризованы, как несвоевременные, участие в которых требует заведомой гарантии успеха.

Было выражено согласие с тем, что жертвы, требуемые войной губительных для государства. Гарантией мира была вновь признана военно-морская сила 183.Формально европейские стремления Россия поддержала в циркуляре “О всеобщем мире” 12 августа 1898 г., врученном иностранными представителями в С-Петербурге184.

В 1898 г. идеи о всеобщем мире поддержали США, в милу их “соответствия коммерческим и промышленным наклонностями американского народа” 185.

Видный политический деятель США Г. Киссинджер в своей работе “Дипломатия”, полагал, что именно Германия и Россия в силу своей природы подорвали чувство сдержанности 186. Германия, по его мнению, все имела вновь стать полигоном для военных действий и всячески старалась завоевать международный авторитет.

Но основной угрозой миру, оставалась Россия 187. Причинами тому служили политика Российской империи на Ближнем Востоке и в Азии — зоне интересов западных стран и, прежде всего, Великобритании. Ближневосточная политика, при усиленном развитии событий, сулила новое укрепление и без того сильного геополитического положения России. Огромные просторы России воспринимались Европейским государством как нечто сверхестественное188. К примеру, принято считать, что к 1913 году болезнь сильного соседства, несмотря на этическое сходство, способствовала решению германского руководства устроить силовое противодействие.

Между 1848 и 1914 годами Россия была вовлечена в множество вооруженных конфликтов, которые сопровождались для нее огромными потерям. Европа имела все основания для опасений, поскольку в проведении политики России в Азии и на Ближнем Востоке ею усматривалась возможность перенесения географических устремлений на европейскую часть материка.

Ко всему прочему, следует добавить события, развернувшиеся на Африканском материке конца XIX – начала XX века. Война сосредоточила на себе внимание международной общественности и приобрела особое значение для правительств, начавших именно в это время развитие мирных инициатив.

Война с бурами, которая по обстоятельствам, вызвавшим серьезные разногласия между сент-джемским кабинетом и правительством Трансвааля, должна была оставаться в рамках частного, эпизодического явления колониальной политики Великобритании.

Со времен получения первых известий об успехах оружия трансваальцев все симпатии и сочувствия общества как в континентальной Европе, так и в Америке явно выражались в пользу буров, выступивших в защиту своих прав, свободы и независимости; а наряду с этим, несмотря на постигшее бедствие войск Великобритании, все сильнее развались протесты, направленные против действий англичан, затеявших “неправедное дело ради материальных целей”, вслед за успешным завершением трудов Гаагской мирной конференции, созванной по инициативе русского царя 189. Во всех несчастьях была обвинена Великобритания — официальная соперница России. Последняя участвовала в действиях опосредованно, заручившись и предоставив материальную поддержку бурам, пострадавшим во время военных действий. Прямых военных действий в тот период Россия старалась избегать, поскольку “… не раз поднимавшая меч в защиту угнетенных единоверных народов, никогда не руководствовалась теориями “оппортунизма” и не прибегала к оружию с целью достигнуть не вызываемой насущной потребностью материальной выгоды, пользуясь невзгодами своего соседа190.

Конфликты в данный период времени традиционно были связаны с ближневосточным, азиатским и африканским регионами, а также странами Латинской Америки. Особого внимания заслуживала ситуация на Балканах. В 1907 г. была проведена Мирная конференция в Гааге, на которой окончательно был выработан юридический принцип мирного урегулирования споров: государства обязались не прибегать к силе оружия до тех пор, пока не будут применены все мирные средства — арбитраж, переговоры, добрые услуги 191.

Лондонская конференция, созванная в 1913 г., также охарактеризовалась как миротворческая попытка международной системы. В то же время, великие державы ощутили невыгодность политики умиротворения. Реально, никто не желаем оказаться безоружным и в одиночестве перед возможной опасностью.

В целом, заключение компромиссного мира было возможно, но не желательно, в силу завышенных требований правительств. Выдвигаемые лозунги о защите и необходимости мира обладали лишь моральной поддержкой, сомнительного свойства. Развязанные военные действия с самого начала обнаружили свою бессмысленность — цель войны оказалось недостижимой ни для одной из сторон, о чем свидетельствуют содержания послевоенных договоров. Причины, приведшие ко второй мировой войне, явились причиной нерешенных вопросов первой мировой войны, отягченные столкновением новых противопоставленных друг другу доктрин коммунизма и фашизма.

Первая мировая война явилась, по справедливому утверждению Р. Арона, “потерянным временем” поскольку именно в данный момент государствам следовало больше внимания обращать на вопросы внутреннего развития, а соответственно, сопутствующего этому мира, порядка и развития 192.

Ситуация действительно была отягощена революционными изменениями России, которые кроме всего прочего способствовали созданию противовеса демократии США. Новая коммунистическая Россия была непонятна Европе.

Коммунизм явился попыткой замены религиозного мышления российского населения. Позже многие исследователи справедливо отмечали тождественность коммунистических и христианских принципов, отмечая лишь отсутствие всякого намека на моральность коммунизма.

Мировая война оказалась удобным моментом для коммунистов: при помощи антивоенной пропаганды был осуществлен захват власти. Следует отметить, что первым декретом Советского правительства явился декрет о мире, требующий прекращения военных действий. Тем самым, проблемы государства решены не были.

Более всего, население готовилось к гражданской войне, в то время как новое руководство призывало к немедленному прекращению войны и осуждению “политики империализма”. Ленинская теория состояла в следующем: войны двадцатого века приведут к неизбежному разделению планеты, следовательно, их необходимо искоренять. В то же время, провозглашалась идея мирового распространения коммунизма, что неизбежно привело бы к сопротивлению.

Вступление Америки в войну сделано возможной тотальную победу. Цели Америки отличались от европейских союзников. Ею были провозглашены принципы реальной политики (“Realpolitic”). Сугубо американскими критериями международного порядка являлись демократия, коллективная безопасность и самоопределение. Ни один из этих принципов не лежат в основе европейского урегулирования. В основе доктрины В. Вильсона лежала концепция о миролюбии демократических наций. Народ, обладающий возможностью самоопределения, не будет иметь причин для начала войны. Народам мира станет выгодным защищать “плоды мира”, чем войны.

8 января 1918 В. Вильсон сформулировал 14 пунктов об условиях мира. Свою программу он назвал “программой всеобщего мира”.[193] В ней предлагалось проведение открытых мирных переговоров и отмену тайной дипломатии. Следует подчеркнуть здесь сходство политики США с политикой будущего СССР.

Предлагалась абсолютная свобода судоходства в мирное и военное время; свобода торговли для всех наций; гарантия разоружения сторон; беспристрастное разрешение споров; обеспечение свободы, независимости и безопасности государств, в соответствии с принципами и нормами международного права. Положение о России было выработано в шестом пункте с особой тщательностью: “…Освобождение всех русских территорий и такое разрешение всех затрагивающих Россию вопросов, которое гарантирует ей самое полное и свободное содействие со стороны других наций в деле получения полной и беспрепятственной возможности принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики и обеспечение ей радушного приема в сообществе свободных наций при том образе правления, который она сама для себя изберет. И более, чем прием, также и всяческую поддержку во всем, в чем она нуждается и чего она сама себе желает. Отношение к России со стороны наций, ее сестер, в грядущие месяцы будет пробным камнем их добрых чувств, понимания ими ее нужд и умения отделить их от своих собственных интересов, а также показателем их мудрости и бескорыстия их симпатий” 194.

Призывы В. Вильсона в какой-то мере оказались действительными. По мнению Великобритании и Австрии, мелким государством, включая колониальные, следует подчинить собственные национальные, следует подчинить собственные национальные амбиции всеохватывающим интересам мира.

Вильсон отвергал такую точку зрения. По его мнению, не самоопределение влечет за собой войны, а его отсутствие и стремление к достижению “баланса сил”. Фундаментом мира по В. Вильсону должен был стать принцип коллективной безопасности. Следовательно, для обеспечения мира и безопасности требуется не защита национальных и государственных интересов, а признание сохранения мира в качестве правовой концепции. Определение факта его нарушения должно быть отведено Лиге Наций.

Идеи возможности создания международной структуры уже возникли ранее: со времен “доктрины Монро” и возможности заключения Панамериканского акта, охватывающего все Западное полушарие.

Государства изначально воспринимали идеалистическую идею универсальной организации крайне негативно. Положение было осложнено тем, что Россия и Германия не приняли участие в разработке первого универсального проекта. Идеализм В. Вильсона, предлагавшего “удержать мир” посредством морали и права не был воспринят с должным пониманием.

Требования В. Вильсона были слишком высоки. Разрешение проблемы, связанной с конфликтами им усматривались не в геополитике, а в необходимости изменения образа мышления, которое необходимо при каждой эпохальной смене эпох.

Следует обратить внимание на тот факт, что после первой мировой войны только один политик, осознал необходимость нового проведения политики, заявлений об этом на международной арене. Кроме этого В. Вильсон верно сформулировал задачу XX века — как подчинить силу делу мира.

Коллективная безопасность предполагала объединение стран мира против агрессии, несправедливости и эгоизма. Коллективное обеспечение безопасности не требует могущества каждой нации в отдельности.

Устав Лиги Наций впервые был обнародован в 1919 г. В соответствии с документом, стороны “в порядке содействия международного сотрудничества и достижения мира и безопасности, приняли на себя обязательства не прибегать к войне, способствовать установлению открытых, справедливых и честных отношений между государствами, путем установления понимания международного права, как основной направляющей силы среди Правительств, посредством подержания справедливости и скрупулезного уважения всех договорных обязательств в процессе организации народов, соглашаются с Уставом Лиги Наций” 195.

В соответствии со ст. 12) “…любое самоуправляемое государство, доминион или колония могут стать членом Лиги Наций, если заручится поддержкой 2/3 голосов Ассамблеи, предусматривающее эффективные гарантии честного намерения соблюдать свои международные обязательства, и принять предписанное Лигой правила в отношении армии, воздушных и морских сил и вооружений. Ассамблея Лиги была признала совещательным органом, Совет Лиги, состоящий из представителей союзников и ассоциированных членовСША, Великобритания, Франция, Италия и Япония), а также представителей Бельгии, Бразилии, Испании и Греции) мог предпринимать любые действия в компетенции Лиги или в случае нарушения международного мира196.

Представители стран-членов Лиги обладали дипломатическими привилегиями и иммунитетами 197. Статья 8 “Сокращение вооружений” определяет, что “…члены Лиги признают, что поддержание мира требует сокращения национальных вооружений”. Сокращение вооружений, по мнению создателей Лиги, должно проводиться в соответствии с географической ситуацией и обстоятельствами. В этих целях Совет Лиги должен формулировать “индивидуальные планы” разоружений для государств, которые должны будут подвергаться ревизии каждые 10 лет198.

Военное производство и сопутствующие ему отрасли подверглись критике Лиги, которая возложила на Совет политику по предотвращению негативных последствий такого военного производства 199.

Информация, которой предполагалось обмениваться членам Лиги, должна быть честной и полной в отношении своих военных арсеналов 200.

В ст. 10 члены Лиги призывали предпринять меры, направленные на защиту от внешней агрессии. Любая война или угроза войны, затрагивавшая интересы либо членов Лиги или любых других участников международных отношений, объявленное предметом заинтересованности всей Лиги. В этом случае Лига должна предпринимать разумные и эффективные меры защиты мира национальных государств 201.

Впервые, в рамках первой международной организации предполагалось мирное урегулирование споров, система санкции, направленных против государств-нарушителей договоров, и решение споров юридическим путем в рамках Международного Суда 202.

В статье 21 оговаривалась возможность существования региональных соглашений, таких как договоры об арбитраже и доктрина Монро, для обеспечения безопасности и поддержания мира.

Следует подчеркнуть, что за государствами закрепилось обязательство разрывать все отношения с государством, развязывающим войну, не прибегнув до нее к средствам мирного урегулирования споров. Государства обязаны участвовать в коллективных вооруженных силах в целях поддержания уважения к обязательствам Лиги 203.

Мандатная система Лиги сформулирована в ст. 22 Устава Лиги: Следующие принципы применяются к колониям и территориям, которые в итоге войны перестали быть по суверенитетом государств, управлявших ими перед тем, и которые населены народами, еще не способными самостоятельно руководить собой в особо трудных условиях современного мира. Благосостояние и развитие этих народов составляет священную миссию цивилизации, и подобает включить гарантии осуществления этой миссии в настоящий Статус.

Лучший метод практически провести этот принцип — это доверить опеку над этими народами передовым нациям, которые, в силу своих ресурсов, своего опыта или своего географического положения, лучше всего в состоянии взять на себя эту ответственность и которые согласны ее принять, они осуществляли бы эту опеку в качестве Мандатариев и от имени Лиги Наций.

Вильсон отвергал прежние идеи о причинах конфликтов между народами. По его мнению, проявилась острая необходимость в учреждении институтов, которые устранили бы иллюзию конфликта интересов, в соответствии с которым, исчезновение интереса выгоды) гарантировало бы отсутствие конфликта.

На возникшую организацию была возложена двойная задача: добиваться претворений условий мира в жизнь и исправлять возникшие при этом несправедливости. Фактически, первоначальное название организации — Лига принуждения к миру, — было оправдано. Совершенно очевидна, изначально, была разница между правовыми инструментами поддержания мира и моралью, которая нечасто сообразуется с правами. При этом юридическая процедура не всегда подразумевает справедливое решение, что заставляет усомниться в моральности провозглашаемого мира. Кроме всего, под Лигой Наций подразумевалось не мировое правительство, а всего лишь мировое общественное мнение, которое в конце концов привело к исчезновению структуры. В Уставе Лиги не содержалось ни одного конкретного инструмента поддержания и обеспечения мира и безопасности. Концепция коллективной безопасности оказалась чересчур общей, что делало невозможным ее применение к конкретной ситуации, реально нарушающей мир.

Определение агрессии было выработано только в 1933 г., что позволяло любому государству отказываться от своих агрессивных намерений и политики. Санкции, как инструмент, выработаны не были. Их применение в еще большей степени запутывало сложившуюся обстановку и приносило только вред.

Разработанный в 1923 г. договор взаимопомощи, фактически поощрял агрессию, требуя от более уязвимой стороны усугубить собственные затруднения. Тем самым, по миротворческим планам, сопротивление агрессии ставилось в зависимость от предварительного разоружения жертвы. Геополитические соображения, стратегическая важность региона — лишались законности.

В это время на международной арене зародились две новые доктрины обеспечения мира, выдвигаемые Германией и СССР.

Первоначально В.И. Лениным не было выдвинуто ни программы мира, ни создания нового мирового порядка. “Декрет о мире” всего лишь был призывом к правительствам и народам мира заключить “демократический мир”. Защищая идеологизированную политику, Л. Троцкий выдвинул принцип “ни мира, ни войны”. Во время подписания Брестского мира был признан только принцип сосуществования, причем первоначально это касалось только Германии. Впоследствии этот принцип перерастет в политику мирного сосуществования, который по сути позволит действовать СССР на протяжении всего его существования, поскольку под ним будет подразумеваться политика мира. Главным инструментом, способным реально поддержать мирное сосуществование В.И. Ленин признавал только договор.

Для восстановления контроля на территории собственной страны СССР предпочел realpolitik — политику реализма, несмотря на призывы к мировой революции и практику мирного сосуществования. Реально поддерживать сложившийся в мире порядок СССР не стал. Решение было принято только в пользу экономического сотрудничества. [204]

Еще одно направление, связанное с установлением мира, посредством навязывания порядка, приобрели гипертрофированно воинственные формы, заслуживает определенного внимания. Фашизм, проповедуемый Германией, развязавшей вторую мировую войну, следует рассмотреть как концепцию мирового порядка, часть реалистической политики, основанной в соответствии с положениями геополитики. Так, К. Хаусхоффером была выдвинута теория о совместном цивилизованном усилии двух континентальных держав — России и Германии, которые должны были установить “Новый Евразийский Порядок”, в противовес оформившейся после первой мировой войны системе международных отношений, основывающейся на влиянии “Морской силы” 205.

Расширение пространства Германии планировалось за счет освоения незаселенных и неосвоенных азиатских пространств и реорганизации земель Восточной Европы.

На практике все выглядело не так однозначно. Научная логика К. Хаусхоффера, логически приводившая к необходимости “континентального блока с Москвой”, сталкивалась с идеями национализма и расизма. В соответствии с последним, самым важным фактором считалась расовая близость, а не географическая или геополитическая специфика. Англосаксонские народы, таким разом, виделись в качестве более предпочтительных партнеров, чем славянские народы. Антигерманическими идеологиями были объявлены сионизм и коммунизм. Тем самым, мысль о евразийском порядке не суждено было сбыться.

Вторая мировая война, развязанная Гитлером, в 1941 г., из европейской вскоре приобрела общий характер. После 1943 г. Черчилль, Рузвельт и Сталин выдвинули новые планы о послевоенном устройстве мира.

В основе каждой концепции лежало понимание собственного национально-исторического опыта. Черчилль планировал восстановить традиционное равновесие сил в Европе. Это означало бы перестройку Великобритании, Франции и Германии таким образом, чтобы они противостояли СССР на Востоке. Рузвельт представлял себе поствоенный порядок таким образом, чтобы три победителя и Китай действовали от имени всего мира, силой обеспечивая мир и ограждая от посягательств любого потенциального злоумышленника, каким Рузвельт, прежде всего, считал Германию. Эта точка зрения стала известна как теория “четырех полицейских”. Сталинский подход отражал сплав коммунистической идеологии и традиционной российской политики. Основная его задача стояла в распространении русского влияния на Центральную Европу. Страны, завоеванные советскими войсками, предполагалось превратить в буферные зоны для защиты России от любой будущей германской агрессии.

Рузвельт придерживался концепции сохранения мира посредством системы коллективной безопасности, поддерживаемой союзниками военных лет, действующими в форме “концерна”, при взаимной доброй воли и постоянной бдительности.

Оружие предполагалось только у “четырех полицейских”, которые будут совместно трудиться ради сохранения мира. Таким образом предполагалось избежать ошибок Лиги Наций.

Следует подчеркнуть, что Рузвельт не предполагал, что кто-то из союзников откажется выполнить возложенную на него роль.

Сталин, в противовес Рузвельту, определял потребности обеспечения мира в соответствии с политикой Российской Империи. Обеспечение безопасности предполагалось по всей периферии Советского Союза. Сталина устраивала только идея Рузвельта о безоговорочной капитуляции Сталина. Демократические страны, по мнению Сталина, так же как и фашизм, могут представлять собой угрозу для СССР.

Черчилль попытался провести традиционную политику своей страны, которая тяготела к большой степени маневренности, в создавшихся условиях. Вовлечение СССР с европейскую политику ставило под угрозу положение Великобритании.

Совместное решение о послевоенных планах руководителей трех союзных держав было принято 4–12 февраля 1945 г., когда все стороны пришли к единому мнению по вопросам об установлении мира. Было подтверждено решение о создании международной организации, выработанное в Думбартон-Оксе и был выдвинут принцип единства в организации мира и в ведении войны: “Наше совещание в Крыму вновь подтвердило нашу общую решимость сохранить и усилить в предстоящий мирный период то единство целей и действий, которое сделало в современной войне победу возможной и несомненной для Объединенных Наций. Мы верим, что это является священным обязательством наших Правительств перед своими народами, а также перед народами мира.

Только при продолжающемся и растущем сотрудничестве и взаимопонимании между нашими тремя странами и между всеми миролюбивыми народами может быть реализовано высшее стремление человечества — прочный и длительный мир, который должен, как говорится в Атлантической Хартии, “обеспечить такое положение, при котором все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды”.

Победа в этой войне и образование предполагаемой международной организации предоставят самую большую возможность во всей истории человечества для создания в ближайшие годы важнейших условий такого мира” 206. Следует подчеркнуть, что на этой конференции ООН была обозначена как международная Организация Безопасности207. Предполагалось, что Франция разделит устремления союзников в создании международной системы коллективной безопасности.

Затруднительным виделось развитие отношений в духе партнерства со странами Азии. Рузвельт включил в число “четырех полицейских” Китай из вежливости и в целях установления противовеса в создании глобальной системы безопасности. Весьма сложно представить Китай, бывший в то время отсталой и слаборазвитой страной, решающим спорные вопросы стран Европы. По мнению И. Сталина: “Китай недостаточно силен для подобной глобальной роли и предложил вместо этого создавать региональные компоненты по поддержанию мира” 208. Рузвельт отказался от такого плана, подразумевающего, по его мнению, воссоздание сфер влияния; мир следовало защищать на глобальной основе или вовсе не защищать.

Следовательно, к концу войны несмотря на создание нового проекта, связанного с поддержанием международного мира и воплощением его в жизнь в форме инструмента международной политики и субъекта международного права — ООН, мир оказался расколотым на два лагеря. Это обстоятельство способствовало перенесению военных действий в новую плоскость — идеологическую. В многочисленной литературе данное состояние международных дел называлось “холодной войной” или идеологической конфронтацией. Однако, международная система продолжала взывать к миру.

Концепция поддержания международного мира была заложена в самом Уставе ООН. На Берлинской конференции руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании, состоявшейся 2 августа 1945 г., в связи с этим было сделано заявление об общей политике для установления возможно скорее условий длительного мира после окончания войны в Европе. [209]

Новая международная организация предполагалась “как международный аппарат для содействия экономическому и социальному прогрессу всех народов”, в целях содействия прогрессу и улучшению условий жизни при большей свободе.

В соответствии с Уставом, ООН должна была явиться инструментом политического решения проблемы при соответствующей защите норм международного права. Принципы политики и права оказались взаимосвязанными и призваны были служить общей цели: миру, прогрессу и справедливости.

В главе первой, статье 1 основополагающего документа цели были закреплены следующим образом: “1. Поддерживать международный мир и безопасность и с этой целью принимать эффективные коллективные меры для предотвращения и устранения угрозы миру и подавления актов агрессии или других нарушений мира и проводить мирными средствами, в согласии с принципами справедливости и международного права, улаживание или разрешение международных споров или ситуаций, которые могут привести к нарушению мира; 2. Развивать дружественные отношения между нациями на основе уважения принципа равноправия и самоопределения народов, а также принимать другие соответствующие меры для укрепления всеобщего мира; 3. Осуществлять международное сотрудничество в разрешении международных проблем экономического, социального, культурного и гуманитарного характера и в поощрении и развитии уважения к правам человека и основным свободам для всех, без различия расы, пола, языка и религии, и 4. Быть центром для согласования действий наций в достижении этих общих целей” 210.

Для достижения этих целей, ООН и ее члены должны придерживаться следующих принципов в своей деятельности: “1. Организация основана на принципе суверенного равенства всех ее Членов; 2. Все Члены Организации Объединенных Наций добросовестно выполнят принятые на себя по стоящему Уставу обязательства, чтобы обеспечить им всем в совокупности права и преимущества, вытекающие из принадлежности к составу Членов Организации; 3. Все Члены Организации Объединенных Наций разрешают свои международные споры мирными средствами таким образом, чтобы не подергать угрозе международный мир и безопасность и справедливость; 4. Все Члены Организации Объединенных Наций воздерживаются в их международных отношениях угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с Целями Объединенных Наций; 5. Все Члены Организации Объединенных Наций оказывают ей всемерную помощь во всех действиях, предпринимает действия превентивного или принудительного характера; 6. Организация обеспечивает, чтобы государства, которые не являются ее Членами, действовали в соответствии с этими Принципами, поскольку это может оказаться необходимым для поддержания международного мира и безопасности; 7. Настоящий Устав ни в коей мере не дает Организации Объединенных Наций права на вмешательство в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию любого государства, и не требует от Членов Организации Объединенных Наций представлять такие дела на разрешение в порядке настоящего Устава, однако, этот принцип не затрагивает применения принудительных мер на основании Главы VII”. [211]

Функции и полномочия, касающиеся обеспечения и выполнения миротворческих задач ООН налагали особую ответственность на Совет Безопасности.

При исполнении миротворческих обязанностей СБ должен действовать в полном соответствии с целями и принципами Объединенных Наций. Определенные полномочия, предоставленные ему изложены в главах VI “Мирное разрешение споров”, VII “Действия в отношении угрозы миру, нарушений мира и актов агрессии”, VIII “Региональные Соглашения” и XII “Международная система опеки” Устава Организации.

В главе VI “Мирное разрешение споров” Устава ООН содержится важное разделение политических и правовых задач миротворчества. В соответствии со ст. 36, п. 3 Совет Безопасности принимает во внимание, что споры юридического характера должны, как общее правило, передаваться сторонам в Международный Суд в соответствии с положениями Статуса Суда. Несмотря на отсутствие характеристик и проведения различий между “спором” и “ситуацией”, Совет Безопасности уполномочивается в любой стадии спора, угрожающего поддержанию международного мира и безопасности, или ситуации подобного же характера, рекомендовать надлежащую процедуру или методы урегулирования.

Мирные средства и разрешение споров, допускаемые СБ ООН, в соответствии с политическими требованиями и международным правом, перечислены в ст. 33 главы VI Устава ООН.

Акты агрессии определялись в Уставе ООН в соответствии с принятой в 1933 году Конвенции об определении агрессии, в частности, с положениями статей 2 и 3. [212] Данное обстоятельство предполагало, что государство будет признано нападающей стороной в международном конфликте — с учетом соглашений, действующих между вовлеченными в конфликт сторонами, Следующие агрессивные действия были приняты в расчет: 1) объявление войны другому государству; 2) вторжение вооруженных сил, хотя бы и без объявления войны, на территорию другого государства; 3) нападение сухопутных, морских или воздушных вооруженных сил, хотя бы и без объявления войны, на территорию, морские или воздушные силы другого государства; 4) морская блокада берегов или портов другого государства; 5) помощь вооруженным бандам, образованным на собственной территории и вторгающимся на территорию другого государства, или отказ, несмотря на требования подвергшегося нападению государства, принять на собственной территории все возможные меры для лишения названных банд всякой помощи или покровительства.

Никакие соображения политического, военного, экономического или другого порядка не могли служить извинением или оправданием нападения, предусмотренного соответствующими положениями статьи 2 Устава ООН.

Совет Безопасности фактически определяет существование любой угрозы миру, любого нарушения мира и акта агрессии и делает рекомендации или решает о том, какие мер следует предпринять в соответствии со статьями 41 и 42 для поддержания или восстановления международного мира и безопасности.

Чтобы предотвратить ухудшение ситуации он специально уполномочивается, прежде чем сделать рекомендации или поднять вопрос о принятии мер, предусмотренных статьей 39, потребовать от заинтересованных сторон выполнения тех временных мер, которые он найдет необходимыми или желательными. Такие временные меры не должны наносить ущерба правам, притязаниям или положению заинтересованных сторон. Совет Безопасности должным образом учитывает невыполнение этих временных мер.

Следует оговорить, что именно под определение “временных мер” зачастую подводится определение операций по поддержанию мира с применением вооруженных сил. Именно статья 40, по мнению отечественных юристов-международников является правовой основой для современных миротворческих сил.

Соглашения заключаются на добровольной основе. Их условия могут обсуждаться, варьироваться и подвергаться критике.

Для проведения срочных военных мероприятий, предусмотренных в статье 45 Устава ООН, Члены Организации должны держать в состоянии немедленной готовности контингенты национальных военно-воздушных сил для совместных международных принудительных действий. Численность и степень готовности этих контингентов и планы их совместных действий определяются СБ с помощью Военно-Штабного Комитета (ВШК). Единственное недоумение, которое может быть вызвано данной статьей связано с целью совместных международных принудительных действий. По смыслу статьи — это “срочные военные мероприятия”. Следовательно, Уставом разрешается участие Организаций и ее членов в военных действиях.

Планы применения вооруженных сил составляются Советом Безопасности с помощью ВШК. Последний является эффективной структурой системы ООН, способной реально решать важные задачи планирования миротворческих акций.

ВШК был специально создан для того, чтобы давать советы и оказывать помощь Совету Безопасности по всем вопросам, относящимся ко всем его военным потребностям в деле поддержания международного мира и безопасности, к использованию войск ООН и к командированию ими, а также к регулированию процесса распространения вооружений и к возможному разоружению.

Он состоит из начальников штабов постоянных членов Совета Безопасности или их представителей. Любой член Организации, не представленный постоянно в Комитете, приглашается последним сотрудничать с ним.

ВШК, находясь в подчинении Совета Безопасности, несет ответственность за стратегическое руководство любыми вооруженными силами. Он также может, с разрешения Совета Безопасности и после консультации с надлежащими региональными органами, учреждать свои региональные подкомитеты.

Статья 50 Устава предоставляет возможность применения превентивных и принудительных мер Советом Безопасности против какого-либо государства. Если перед любым государством встанут экономические проблемы, возникающие при проведении таких мер, то разрешение этой проблемы должно стать предметом обсуждения Советом Безопасности.

Устав признает неотъемлемым право на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на члена ООН. Самооборона будет применяться до тех пор пока СБ ООН не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности. Меры самообороны не должны затрагивать полномочий и ответственности СБ ООН: ему позволив принимать в любое время такие действия, какие он сочтет необходимым для поддержания или восстановления международного мира и безопасности.

Создатели Устава, учитывая разницу политик и идеологий, предусмотрели возможности осуществления политики отдельных регионов. Изначально, ими признавалась возможность создания региональных организаций.

В главе VIII “Региональные соглашения”, ст. 52 говорится, что Устав не препятствует существованию региональных соглашении или органов для разрешения вопросов, относящихся к поддержанию международного мира и безопасности, которые являются подходящими для региональных действий, при условии их деятельность и само существование совместимы с целями и принципами ООН.

Члены ООН, заключившие такие соглашения или составляющие такие органы, должны приложить все свои усилия для достижения мирного разрешения местных споров при помощи таких региональных соглашений или таких региональных органов до передачи этих споров в Совет Безопасности.

Совет Безопасности, в соответствии с Уставом ООН, должен поощрять применение мирного разрешения местных споров при помощи таких региональных соглашений или таких региональных органов либо по инициативе заинтересованных государств, либо по собственной инициативе.

Право расследования любого спора или ситуации, способных угрожать поддержанию международного мира и безопасности сохраняется только за СБ ООН. Право на установление наличия таких споров и ситуаций также принадлежит СБ ООН.

В соответствии со статьей 53, Совет Безопасности использует, где это уместно, такие региональные соглашения или органы для принудительных действий под его руководством. Принудительные действия не могут предприниматься региональными органами без полномочий Совета Безопасности. Исключения составили меры, направленные против любого вражеского государства или меры, предусмотренные в региональных соглашениях, направленных против возобновления агрессивной политики со стороны любого такого государства до того времени, когда на Организацию Объединенных Наций, по просьбе заинтересованных Правительств, может быть возложена ответственность за предупреждение дальнейшей агрессии со стороны такого государства.

Под термином “вражеское государство” понимается любое государство, которое в течение второй мировой войны являлось врагом любого из государств, подписавших Устав. Расшифровка термина очень проста — под “вражескими государствами” составителем Устава подразумевались Германия и Япония.

Совет Безопасности должен быть постоянно информированным о действиях, предпринятых или намечаемых в силу региональных соглашений или региональными органами, для поддержания международного мира и безопасности.

Данная глава Устава предоставила широкие возможности для развития региональной политики государств в рамках соглашений и организаций.

В принципе, как свидетельствует последующая практика, заинтересованным государствам в проведении блоковой политики следовало только внести необходимую формулу о поддержании мира и безопасности в уставной документ и заявить о деятельности, которая не будет противоречить целям и принципам ООН, чтобы начать проводить в жизнь свои политические идее и интересы. Но, зачастую, слепо инкорпорированный в Устав новой структуры, принцип нуждается в обеспечении и выполнении. Нагромождение сложных и зачастую противоречивых задач приводит либо к неспособности выполнения взятого на себя обязательства, либо к усугублению старых и возникновении новых проблем, решать которые необходимо сообразуясь с теми же принципами. Поэтому, чаще всего провозглашаемые идеи о поддержании мира какой-либо региональной организацией являются “осознанной необходимостью”, при помощи которой могут быть реально осуществлены настоящие устремления альянса. Хотя с правовой точки зрения никаких формальных признаков наличия противоречий между деятельностью и принципом найдено не было. Данное обстоятельство подтверждается, к примеру, “миротворческой” деятельностью ООН в бывшей Югославии, где изначально юридически верно обоснованная операция остается за пределами бездоказательной критики и нравственных нападок.

Особого отношения, по мнению создателей Устава, заслуживали несамоуправляющиеся территории и международная система опеки.

Основные задачи последней состоят в том, чтобы укреплять международный мир и безопасность, способствовать политическому экономическому и социальному прогрессу населения территории под опекой, его прогрессу в области образования и его прогрессивному развитию в направлении к самоуправлению или независимости, как это может оказаться подходящим для специфических условий каждой территории и ее народов, имея в виду свободно выраженное желание этих народов, и как это может быть предусмотрено условиями каждого соглашения об опеке; поощрять уважение прав человека и основных свобод для всех, без различия расы, пола, языка и религии, и поощрять признание взаимозависимости народов мира; обеспечивать равное отношение к Членам Организации и их гражданам в области социальной, экономической и торговой, а также равное отношение к ним в отправлении правосудия без ущерба для достижения вышеизложенных задач.

Процедурными вопросами опеки и ее системы, созданной ООН должен был заниматься Совет по опеке, который прекратил свое существование в 1960 г. в связи с официально объявленным прекращением существования международной колониальной системы. Но в тоже время, статьи Устава ООН пока сократились, оставаясь свидетельством политических устремлений государств.

Разрушенная система опеки ООН не привела к крушению самой организации, несмотря на то, что данная деятельность имела существенное значение в контексте всей политики ООН и политики, проводимой в ее рамках. Это обстоятельство лишь свидетельствует о целях, иных, чем социальная и экономическая политика, и функционировала системы опеки. Данное обстоятельство еще раз подтверждает наличие главной цели ООН — поддержание мира и международной безопасности.

Устав ООН подтверждает правомерность действий стран-участниц ООН против вражеских действий, и не препятствует таким действиям.

Статья 109 предусматривает возможности для пересмотра Устава, являющегося политико-правовой программой действий государств с 1945 года. Таковыми оказались принципы мировой политики в период после окончания второй мировой войны. Устав ООН обязывал ее членов принимать эффективные коллективные меры для предотвращения и устранения угрозы миру и подавления актов агрессии. Кроме всего прочего, споры и ситуации, угрожающие международному миру и безопасности должны были разрешиться только помощи мирных средств. Впервые в Уставе был внедрен общеобязательный для выполнения принцип равноправия и самоопределения народов. В Уставе ООН нашли выражение и закрепление нормы и принципы современного международного права.

Анализируя деятельность ООН, что особенно очевидно проявлено в первые десять лет, можно сделать вывод о том, что ООН, как и Лига Наций 30-х годов, стала лишь еще одним инструментом проведения национальной политики наиболее влиятельных членов международного сообщества. Ради этого и были созданы оба органа коллективной безопасности.

Однако ни одна организация не получила абсолютного преобразования в ООН, право вето, которым обладали члены СБ ООН, делало первоначально крайне затруднительным проведение односторонних решений в интересах какой-либо державы.

По сути, любой коллективный орган международных отношений обесценивает роль внешнеполитических решений суверенного государства. Призывы одного государства едва ли приобретут значение для международного сообщества.

Сомнению можно подвергнуть саму “коллективную безопасность”, созданную в целях поддержания международного мира и безопасности. Объединение государств традиционно связывалось с военными усилиями или военными средствами обеспечения безопасности. Поэтому, достаточно трудно представить проведение “коллективных мер”, направленных на поддержание международного мира и безопасности. Поддерживать международный мир предполагалось на всей территории. Следовательно, хотя и предусмотренный принцип невмешательства во внутренние дела государства всячески пропагандировался, может усмотреть двойственный характер деятельности государств-членов ООН. Фактически, Устав предусмотрел широкие возможности для проведения политики государств, под благовидным предлогом установления и поддержания международного мира.

Фактическое доминирование США и СССР в ООН привели к закономерной необходимости других стран-участниц ООН объединиться и создавать собственные организации в рамках Европы, продолжая традиционную политику европейских государств, вылившийся в последующие годы в процессе европейской интеграции.

Само сотрудничество двух супердержав впоследствии привело к соперничеству, именуемого в литературе “холодной войной”.

На совещании в Белом Доме 23 апреля 1945 г. государственный секретарь Д. Бирнс заявил:

“По моему мнению атомная бомба даст нам возможность диктовать условия мира по завершении войны”. Президент США Г. Трумэн подвел итог совещанию: “Я намереваюсь быть твердым в моей политике к России”.

Заместитель государственного секретаря Д. Грю писал в меморандуме правительству 18 мая 1945 г.:

“Будущая война с Россией очевидна, как может быть что-нибудь еще очевиднее на нашей земле. Она может разразиться в ближайшие несколько лет. Нам следует поэтому поддерживать в готовности наши вооруженные силы… Мы должны настаивать на контроле над стратегическим вооружением и морскими базами”.

В мае 1945 г. командующий ВВС США генерал Г. Арнольд заявил в беседе с британским главным маршалом авиации Ч. Порталом:

“Наш следующий враг Россия… Для успешного использования стратегической бомбардировочной авиации нам нужны базы, расположенные по всему миру так, чтобы мы могли с них достичь любого объекта в России, который нам прикажут поразить” 213.

Для успеха деятельности США заручились поддержкой традиционного союзника — Западной Европой.

Предлогом для начала “холодной” идеологической борьбы явилась угроза войны и тирании. Для этого У. Черчиллем специально предлагались действия, в соответствии с утверждением, что порядок должен поддерживаться соответствующими лицами, подобными “шерифам и констеблям”, то есть ООН должна была “немедленно оснащаться международными вооруженными силами”.

Им предлагалось, чтобы каждое из государств и держав было бы приглашено делегировать определенное число вооруженных эскадрилий для службы в мировой организации:

“Эти эскадрильи был бы обучены и подготовлены в своих странах и перемещались некоторые бы по очереди из одной страны в другую. Они носили бы форму своих стран, но с некоторыми отличиями. От них не требовались бы действия против своих наций, но в отношении других они управлялись бы мировой организацией. Это могло бы начаться в скромных масштабах и увеличиваться с ростом доверия. Я хотел, чтобы это было сделано после 1-ой мировой войны и искренне верю, что это может быть сделано сейчас” 214.

Данными по атомной бомбе должны были обладать США, Великобритания и Канада. Самым ужасным, по мнению У. Черчилля, являлась бы монополизация атомного оружия у какого-либо коммунистического или неофашистского государства. “Один лишь страх перед ней может быть использован для введения тоталитарной системы в демократическом мире с последствиями, ужасающими человеческое воображение.”

Тирания в государствах, в отличие от Британской Империи и США, устанавливает “контроль за простыми людьми со стороны разного рода полицейских правительств…”. В настоящее время, когда трудности столь многочисленны, в наши обязанности не входит усиленное вмешательство во внутренние дела стран, с которыми мы не ведем войну. Но мы не должны прекращать провозглашать великие принципы свобод и прав человека, которые являются общим наследием англоязычного мира…” — заявил У. Черчилль 215.

Союз англоязычных народов является законом мощи мировой организации и возможностью предотвращения войны, по У. Черчиллю, — это однозначно союз между Британским Содружеством, Империей и США.

Особую опасность представляет СССР, несмотря на наличие и желательность продления отношений, скрепленных договором о сотрудничестве и взаимопомощи. “Сохранение мира требует создания в Европе нового объединения, которое ни одна нация не сможет игнорировать. Из-за конфликтов между могущественными державами в Европе начинались мировые войны, свидетелями которых мы являлись, как и войны прежних времен. Дважды на притяжении нашей собственной жизни мы видели, как США вопреки желанию и традициям, вопреки веским аргументам вступали в мировые войны со всей мощью, которой нельзя было противостоять, чтобы обеспечить победу доброго дела, но только после начала ужасной бойни и произведенных опустошений. Дважды США были вынуждены посылать несколько миллионов молодых мужчин через Атлантику, на войну, но сейчас война может охватить любую страну независимо от ее расположения. Несомненно, мы должны действовать с целью упрочения мира в Европе через структуры Объединенных Наций и в соответствии с Уставом. Это, я полагаю, очевидная и очень важная задача нашей политики” 216.

В рамках ООН предполагалось выступление союзных сил демократии, способных противостоять или стать противовесом для “русских союзников, которые ничего не уважают больше, чем силу, и не презирают ничего больше, чем слабость” 217. С Россией предполагалось достижение взаимопонимания с 1946 г. под эгидой ООН.

Поводом для окончательного оформления англоязычного альянса послужила и “длинная телеграмма” поверенного в делах в СССР государственному секретарю Дж. Кеннана от 22 февраля 1946 г., в которой сообщалось: “Русские будут официально участвовать в работе международных организаций в том случае, когда они видят возможность расширения советского влияния или сдерживания или размывания влияния других. Москва рассматривает ООН не как механизм постоянного и устойчивого мирового сообщества, основанного на взаимных интересах и целях всех стран, а как арену, обеспечивающую возможность достижения вышеуказанных целей. Советы останутся в ООН до тех пор, пока будет считаться, что эта организация служит достижению данной цели. Однако если когда-нибудь они придут к выводу, что ООН наносит ущерб достижению целей расширения их влияния, и если они увидят лучшие перспективы достижения целей по другим направлениям, они без сомнения, покинут ООН. Это будет означать, однако, что они считают себя достаточно сильными, чтобы разрушить единство других стран посредством своего выхода, сделать ООН неэффективной в плане угрозы их целям или безопасности и заменить ее международным инструментом, являющимся более эффективным, с их точки зрения. Таким образом, советское отношение к ООН в значительной мере будет зависеть от лояльности других стран по отношению к этой организации и от степени энергичности, решительности и сплоченности, с которой эти страны защищают в ООН мирную и многообещанную концепцию международной жизни, которую эта организация представляет собой в соответствии с нашим образом мышления. Я вновь подчеркиваю, что у Москвы нет абстрактной приверженности идеалам ООН. Ее отношение к этой организации будет оставаться в целом прагматичным и основанным на тактических соображениях” 217.

Поскольку вся советская пропаганда за пределами советской сферы влияния являлась в основном негативной и деструктивной, то в противовес ей предполагалось противопоставление любой разумной и действительно конструктивной программы. Более того, в сравнении с Западным миром Советы признавались слабым миром, с которым легко можно будет справиться. [218]

13 марта 1946 г. И.В. Сталин охарактеризовал речь У. Черчилля как призывы к войне. По его мнению именно коммунизм прошел проверку временем, оттеснив и уничтожив фашизм: “Конечно, г-ну Черчиллю не нравится такое развитие событий, и он объявляет тревогу, апеллируя к силе. Но ему так не нравилось появление советского режима в России после первой мировой войны. Он так же бил тогда тревогу и организовал военный поход “14 государств” против России, поставив себе целью повернуть назад колесо истории. Но история оказалась сильнее черчиллевской интервенции, и донкихотские замашки г-на Черчилля привели к тому, что он потерпел тогда полное поражение. Я не знаю, удастся ли г-ну Черчиллю и его друзьям организовать после второй мировой войны новый военный поход против “Восточной Европы”. Но если им это удастся, — что маловероятно, ибо миллионы “простых людей” стоят на страже дела мира, — то можно с уверенностью сказать, что они будут биты так же, как они были биты в прошлом, 26 лет тому назад” 219.

Основными целями США в отношении России были названы: А) сократить силы и влияние Москвы до уровня, когда она уже не в состоянии представлять угрозу миру и стабильности; Б) внести кардинальные изменения в теорию и практику международных отношений, как это видится советским правительством.

При достижении этих целей отношения между США и Россией рассматривались как нормальные.

В задачи мирного времени входили: а) усилить и расширить применение невоенных средств для последовательного сокращения чрезмерного влияния России в странах, подпавших под ее контроль, способствовать становлению восточноевропейских стран в качестве независимых участников на международной арене: б) содействовать развитию в Советском Союзе институтов федерализма, что позволит возродить национальную жизнь прибалтийских народов; в) активно используя средства информации, а также другие каналы, находящиеся в нашем распоряжении, разоблачать миф, под влиянием которого находятся народы, не испытавшие прямого военного присутствия Советов и помочь миру увидеть истинное лицо Советского Союза, что позволит им занять реалистичную позицию в отношении России; г) создать ситуацию, которая заставит Советское правительство признать практическую несостоятельность политики, проводимой на основе их понимания концепции международных отношений, проводить, по крайней мере внешне, курс, отличный от того, который считают в Москве верным.

В особую группу выносились задачи, которые не будут поставлены в мирное время: а) сделать основной упор на подготовку к военному конфликту; б) осуществить правительственный переворот.

В военное время предполагалось: а) уничтожить советское военное влияние в странах, граничащих с Россией; б) разрушить систему взаимоотношений между лидерами Интернационала, посредство которой они осуществляют моральное и дисциплинарное воздействие на людей в некоммунистических странах; в) не допустить, чтобы после военных действий у коммунистов сохранился достаточный военно-промышленный потенциала какой-либо части современной территории России для ведения войны с любым соседним государством; г) добиться того, что любой режим, существующий на территории России после войны не имел сильной армии, экономически зависел от внешнего мира, не имел большой власти над национальными меньшинствами, не установил бы новый железный занавес.

Задачи, которые не ставились в военное время, заключались в том, чтобы: а) достичь каких-либо территориальных изменений без учета политической ситуации, которая сложится уже в ходе военных действий, за исключением прибалтийских государств, где не может быть сохранено коммунистического контроля; б) гарантировать независимость Украине или любым другим национальным меньшинствам то же относится и к балтийским государствам); в) взять на себя ответственность за решение вопроса о том, кто будет управлять Россией в период дезинтеграции Советского режима; г) самостоятельно вести широкомасштабные мероприятия по декоммунизации освобожденных районов”220.

15 августа 1948 г. Совет Национальной безопасности США утвердил директиву 20/1 “Цели США в отношении России”.

“Правительство вынуждено в интересах развернувшейся ныне политической войны наметить более определенные и воинственные цели в отношении России уже теперь, в мирное время, чем было необходимо в отношении Германии и Японии еще до начала военных действий с ними… При государственном планировании ныне, до возникновения войны, следует определить наши цели, достижимые как во время мира, так и во время войны, сократив до минимума разрыв между ними” 221.

Коммунизм был обозначен, как, концепция несовместимая с международным миром и стабильностью. Требовалась его замена концепциями терпимости толерантности) и международного сотрудничества222.

Угрозу для США СССР представлял, прежде всего, в Европе и на Ближнем Востоке. Кроме всего прочего, особое беспокойство у американцев вызвало наличие мощных советских военных арсеналов. Захват Советским Союзом Европы, Ближнего и Дальнего Востока не устраивал политиков США. Поэтому они, противодействуя СССР, и предлагали достичь: а) успеха плана реконструкции Европы; б) развития Западного Союза и поддержания его со стороны США; в) повышения эффективности вооруженных сил США, Великобритании и других дружественных государств; г) развития недовольства внутри СССР, а также разногласий между СССР и странами, подпавшими под его влияние.223.

Идеи, выдвинутые США и Западным блоком в целом не заставили себя долго ждать. В 1949 г., после длительных обсуждений и переговоров, появился новый альянс западных стран — НАТО, наделенный широкими военно-политическими полномочиями государств. Формально, и в целях соответствия, излагаемых в Уставе ООН, НАТО была призвана поддерживать мир и безопасность коллективными военными усилиями государств-членов 224. Стороны, к примеру, обязались разрешать все международные споры мирными средствами, воздерживаться от угрозы силой или ее применением каким-либо образомст. 1), стремиться к устранению конфликтов во всех сферах международной жизни225.

В целях поддержания безопасности Североатлантического региона, государствами НАТО предполагалось применение вооруженной силы ст. 5). Стороны гарантировали прекращение применения силы по требованию СБ ООН226. Считается, что договор не являлся посягательством на обязательства ООН и главную ответственность СБ ООН — поддержание международного мира и безопасности.

Обязательства стран Североатлантического Пакта уже несколько раз на протяжении 50-летней истории существования Организации были нарушены: само создание Организации противоречило принципам ООН в соответствии с главной VIII Устава ООН о региональных соглашениях; НАТО нарушила принцип регионального сотрудничества, заявив о своем расширении на Восток и начав принимать для этого соответствующие меры; действия НАТО на территории бывшей Югославии были расценены как агрессия, несмотря на наличие формальных условий, необходимых для принятия решений и совершения определенных военных действий странами НАТО.

СССР в преддверии осуществления подобных мероприятий были предприняты контрмеры, которые, к сожалению, не были осуществлены последовательно и носили противоречивый характер. [227]

В 50-е годы ХХ в. появилась реальная возможность для создания “альтернативы ООН”, выдвигаемая советскими политиками. И.В. Сталин усмотрел во вновь созданной структуре элементы “сильного влияния западных идей”. После действий США, Великобритании и Франции на Ближнем Востоке и в Азии, представители народов 80 стран объединились для проведения в Варшаве Конгресса сторонников мира, главную роль в котором играл СССР.

В “Манифесте к народам мира” от 22 ноября 1950 г. война не определялась как неизбежность: предлагалось не ожидание мира, а его завоевание посредством прекращения войны в Корее, прекращения пропаганды войны и разоружения.

В целях воплощения в жизнь этих идей основной частью предполагались коллективные мероприятия заинтересованных правительств.

В рамках ООН предлагалось наискорейшее мирное решение разногласий между США, Францией, Англией, СССР и КНР. От ООН требовалось: прекращение Корейской войны и войны во Вьетнаме, которые несли в себе угрозу мировой войны.

Сторонниками мира осуждались противоправные соглашения против Германии и Японии, запрещающие вооружение этих стран. Считалось, что эти меры представляют серьезную угрозу делу мира. Сторонники требовали заключения мирного договора с Германией и Японией и ввода в них оккупационных войск. Участники конгресса осудили насильственные меры, предпринимаемые для насильственного удержания народов и колониального гнета. Осуждалась пропаганда войны.

Важным также считалось решение вопроса о разоружении и переведении экономики на мирный лад.

В целом, Всемирный Совет Мира, учрежденный Движением сторонников мира призвал ООН к реальному выполнению принятых на себя обязательств по укреплению и защите прочного и длительного мира, отвечающего жизненным интересам всех народов. Всемирный Совет Мира был назван представительным органом всех народов мира, гарантирующим эффективность мироподдержания.

Конгрессом сторонников мира было разработано множество резолюций к правительствам различных стран об определении агрессии, о запрещении атомного оружия и о разоружении, резолюция о противодействии пропаганде войны, об укреплении экономических, культурных и финансовых отношениях. Деятельность, развернутая сторонниками мира после Парижского конгресса, нашла массовую поддержку, благодаря Стокгольмскому воззванию. Конгресс поддерживали многие политики и религиозные деятели, а также разнообразные заинтересованные лица. В своих решениях сторонники мира констатировали создание условия для сотрудничества с многочисленными ассоциациями, культурными и религиозными обществами, пацифистскими организациями и течениями, направленными на поддержание мира. По их мнению, все это должно способствовать скорейшему созданию Всемирного Совета Мира, который примет в свой состав представителей всех сил, которые посвящают себя практическим действиям на пользу мира.

Наряду с применением переговоров, договорного процесса, разоружением и разрядкой напряженности, сторонниками мира предлагалось создавать “позицию силы”, в рамках своего движения, с целью заранее диктовать результаты международных переговоров, — что предполагало политики ультиматумов, предполагающую хорошую информированность политиков о состоянии общественного миротворческого мнения внутри, представляемой ими, страны.

Мир и переговоры, по мнению сторонников мира, не могут быть компромиссными. В частности, такое состояние умонастроений было связано с интервью У. Липпмана в газете “Нью-Йорк Геральд Трибюн” от 27 мая 1955 года: “Хорошие переговоры — это поиски компромиссных решений, от которых стороны могут много выиграть. Именно эти сделки имеют больше всего шансов быть долговечными: то есть, сторонниками осуждался “Мир как договор или сделка, или требовались условия мира [228].

Для плодотворной деятельности ООН сторонники предлагали не отстранять Китай, который реально не расценивался как мировая держава,, от деятельности и участия в принятии реально политических решений, способных повлиять на развитие ситуации.

Представитель Китая Го Можо следующим образом оценил деятельность США и ее политику в ООН: “США стали на путь открытой интервенции в целях подавления национально-освободительного движения во Вьетнаме, На Филиппинах и в других странах Юго-Восточной Азии.

Чтобы создать себе предлог для агрессии и вмешательства во внутренние дела других стран, американские империалисты нагло обвиняют в агрессии других ... Свои агрессивные действия они изобретают как благодеяния, как проявление дружбы и справедливости, а свое господство над миром как великодушную помощь другим народам [229]. Им же было отмечено, что “американская агрессия” в Корее началась с момента капитуляции Японии в 1945 году, когда США заняли место Японии, оккупировав Корею к югу от 38 параллели.

Политика СССР признавалась Китаем реально миролюбивой и поддерживалась. Движение сторонников мира и его структуры не превратились в альтернативу ООН (причиной тому, считается смена внутреннего руководства СССР), но с момента его возникновения в мире образовалась реальная общественная миротворческая сила, поддерживаемая правительствами государств и международными организациями. Она объединила всех сторонников мира, участников пацифистских движений и прочих представителей “неоформального” или “альтернативного миротворчества. Эти движения какое-то время действительно представлялись как возможная замена официального миротворчества ООН.

Однако этого не произошло. Миротворческие усилия ООН, ставшие политикой организации и стран-участников, перетянули на свою сторону большую часть общества. “Неофициальные” миротворцы не нашли реальной поддержки и отклика со стороны общества и постепенно разрозненные группы представителей этого движения заполнили нишу своею деятельностью, связанной с борьбой за права человека, борьба с безопасностью, помощью стран Азии и Африки. Свою деятельность и программы они связывают на сегодняшнем этапе с формированием Нового Мирового правительства состоящего из традиционно-демографических трех ветвей: законодательной, исполнительной и судебной. Последнюю должен представлять уже существующий Международный Суд, две прочие ветви должны заполнить представительства всех правительств существующих суверенных государств. Расположить всю структуру, по их мнению, было необходимо в Гааге.[230] Так, собсьвенно, и случилось.

В 1955 году страны сформировавшегося восточного блока, включая СССР, 14 мая 1955 года подписали Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. По сути, это было проявлением оборонительной политики блока и реакцией на перевооружение Западной Германии, которого сильно опасались Польша и Чехословакия. Югославия не изъявила желания быть участницей ОВДа НАТО, чем вызывала многочисленные недоразумения [231].

Идеологическое и политическое противостояние, попытки мирного сосуществования, разрядка нашла отражение в деятельность созданных структур. Фактически, с самого существования ООН являясь органом для осуществления внешнеполитических устремлений политиков мировых держав. Остальные государства оказались в данном случае всего лишь “объектоами устремлений” политиков. Свидетельством этому служат действия на Ближнем Востоке, Азии, Африке, проводящиеся под предлогом поддержания и обеспечения международного мира и безопасности. На самом деле, чаще всего под предлогом миротворчества проводилась попытка отработки надежности внедряемых механизмов.

В 70-е годы ХХ века появился еще один межправительственный орган, деятельность которого заслуживает внимания. В 1975 году был подписан Законодательный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (с 1994 г. — ОБСЕ). В задачи Совещания входили осуществление контактов между правительствами государств, сбор информации в целях продвижения мира и безопасности. До 1994 г. ОБСЕ являлось совещательным органом, его резолюции носили законодательный характер. С 1994 г., во время Будапештского совещания, СБСЕ приобрело статус Организации. Цели и принципы нового органа соответствовали Уставу ООН.

С 1991 г. в рамках СБСЕ/ОБСЕ государства-участники занимаются разработкой вопросов, связанных с превентивными мерами, предотвращающих развитие и эскалацию конфликтов. Особое внимание уделялось превентивной дипломатии. Представители ОБСЕ приобрели статус наблюдателей (гражданских, как правило) в многочисленных конфликтах в Европе. В последнее время, особенно после ... ОБСЕ в странах Югославии и в Чечне, массы наблюдателей, носящих характер миротворческих, определяются как бесполезные, в силу неспособности последних к реальным действиям и отсутствии политологий, необходимых для поддержания мира и безопасности. С 90-х годов деятельность СБСЕ/ОБСЕ была смещена в плоскость прав человека, которая оказалась ближе к целям, связанным с первоначальным оформлением организации.

Тем не менее, деятельность Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе расценивается как миротворческая.

Создание многочисленных региональным организаций по мнению организаторов должно служить делу ООН, связанному с миротворчеством. На самом деле, данные органы реально не представляют собой миротворческой ценности, поскольку борьба за мир для них всего лишь необходимое ..., используемое в целях создания Организации и придания ей соответствующего правового статуса. Существование организаций государств и других объединений, всего лишь свидетельствует о ничтожности усилий и значения одного государства и проводимой им внешней политики. ХХ век потребовал коллективных усилий государств.

Последнее обстоятельство затрагивает также миротворческие усилия государств, которые в целом являются продолжением политики интересов, проводимых под прикрытием “коллективных устремлений”.

Понятие “миротворчество” в политическом контексте очень удобно. Такие явления как апартеид, колониализм, геноцид, нарушение прав человека видимы и всегда можно обозначить окончательный результат в политическом и судебном порядке. Установление мира, за исключением случаев заключения мирного договора, чаще всего носит формальный характер, поскольку реально свидетельствовать о наличии мира вряд ли кто-то сможет.

На наш взгляд, эволюция понимания мира и развитие основныхтенденций миротворчества в историческом континууме подтверждает необходимость критического осмысления всего опыта XX столетия применительно к международной политике. Вполне возможно, что в обозримом будущем произойдёт нивелировка миротворческих ценностей. Хотелось бы чтобы она способствовала поступательному развитию процессов мироподдержания, но, к сожалению, коллективный разум человечества до сих пор остаётся чрезвычайно противоречивым, а амбиции властвующей элиты по-прежнему берут верх над логикой здравых мыслей простых людей.

Следует подчеркнуть, что международные отношения XX века отличались особой сложностью, о чем свидетельствуют две мировые войны и неисчислимое множество вооруженных конфликтов различной степени интенсивности. Они регулировались многими международно-правовыми актами, конвенциями, договорами, соглашениями. По большому счёту все они послужили концептуальной нормативной основой для миротворчества, как противоречивого, но единого процесса. На Гаагских конференциях 1899 и 1907 гг. великие державы согласовали свои позиции о мирном решении всех международных споров и об ограничении применения силы при взыскании по договорным обязательствам, в которых была впервые официально сделана попытка ограничить, хотя бы в некоторой степени, право государств на войну и на другие принудительные средства разрешения конфликтов.

В общей эволюции миропонимания и миротворчества ХХ века нельзя не отметить особую роль религиозного фактора. Последний внушительно представлен, прежде всего, протестантизмом и католицизмом к концу ХХ в., однако весьма заметное влияние на умы людей стал оказывать ислам. Более того, его распространение именно в контексте миротворчества становится все более очевидным. Таким образом, незыблемость протестантско-католических идейных основ в миротворчестве вскоре может быть поставлена под сомнение. Фундаментализм православия при этом окажется позитивным, если иметь ввиду стойкость данной конфессии применительно к ценностной интеграции осуществляемой западом. В миротворчестве на глобальном уровне симбиоз православия и ислама способен создать надёжный барьер на пути экспансии Запада в целом в любой религиозной или культуртрегерской оболочке.

После окончания Первой мировой войны 1914–1918 гг. борьба великих держав за передел мира обострилась. Об этом свидетельствуют различные документы, включая Версальский договор 1919 г., трактат между Соединенными Штатами Америки, Британской империей, Францией, Италией и Японией об ограничении морских вооружений «Договор пяти держав») 1922 г., Вестминстерский статут 1931 г. Следует отметить, что противоборство ведущих стран мира постепенно привело к появлению новых форм и методов ведения международных дел. Сложившаяся версальско-вашингтонская система международных отношений включила в себя многие государства, обеспечив расширение параметров межгосударственного сотрудничества.

Вторая мировая война, впрочем, свела на нет многие достижения глобальной и региональной дипломатии, а версальско-вашингтонский мир оказался весьма противоречивым и в конце концов распался.

Усилия великих держав привели к образованию в 1945 г. ООН, а в 1949 г. — НАТО, что не могло не способствовать активизации процесса наднациональной институционализации мировой дипломатии. Данное обстоятельство радикально повлияло на весь ход «холодной войны», определив крайне противоречивую суть международных отношений на всю вторую половину XX века.

В ХХ веке политика миротворчества сообразовывалась с тремя основными направлениями политической мысли: реализмом, либерализмом и социализмом. В конце XX века стало оформляться еще одно направление, связанное с таким мировым явлением, как глобализм. К традиционному разрешению вопросов на национальном уровне с середины XX века примкнули многие международные структуры, являющиеся новыми субъектами международных отношений и международного права.

Глобализация сильнейшим образом затронула внешнюю политику и международные отношения больших и малых государств. Она уже создала предпосылки к возрастанию различных уровней взаимодействия народов, настоятельно потребовав от политических и государственных деятелей всех стран планеты нового качества ведения дел. Роль влиятельных международных политических организаций при этом сильно возросла.

Наднациональное и общепланетарное, впрочем, стало удивительно локальным и вполне конкретным явлением, когда речь шла и продолжает идти о новейшей геостратегии США, НАТО и Запада в целом, в ее непосредственном применении. С точки зрения новейшего миропонимания, народы планеты должны обратить особое внимание на те экономические, политические, идеологические «частности», против которых решительно выступает Запад в целом, строя «новый мир» исключительно для себя [232].

Преодоление глобальных препятствий на пути прогресса человечества зависит от совместных усилий масс и политической элиты великих держав. При этом надежды простых людей на то, что устроители нового мирового порядка создадут весомые предпосылки для образования справедливого глобального сообщества остаются иллюзорными. В то же время, целенаправленные действия прогрессивной мировой общественности, с учетом новой парадигмы миропонимания и разумного глобализма, были бы вполне приемлемы, применительно к любому аспекту международно-политической деятельности на планете. Прежде всего, это касается приостановления гонки вооружений и решения важных народнохозяйственных задач на региональном и глобальном уровнях, не говоря уже о миротворчестве во всех его проявлениях.

Сегодня существует особая потребность в совершенствовании деятельности всевозможных систем и механизмов политического обеспечения глобального развития и международно-политических процессов, выходящих за рамки отдельных государств. Государствам и негосударственным субъектам во все возрастающей степени становится невозможным отмежеваться от событий, происходящих где-либо на земном шаре, или проигнорировать их. Распространённые на весь мир экономические, политические, экологические и культурные взаимоотношения втягивают многие государства, правительственные структуры, организации и отдельных индивидуумов.

В этой связи сама идея глобального управления является весьма продуктивной. К сожалению, на пути ее практического осуществления оказываются многие непреодолимые барьеры.

Более того, сама архитектура «нового мирового порядка» оставляет желать лучшего. Она содержит в себе столь много старых компонентов, что фактически речь идет о формировании «глобальной империи», управляемой «глобальной» толпой из единого «глобального» центра.

Разоружение, коллективная безопасность и миротворчество в глобальном масштабе до сих пор осуществляются только в интересах США и их союзников. Разумеется, в лагере «сильных мира сего» достаточно противоречий. Главная опасность состоит в том, что международная политика великих держав в качественном отношении не подтянута до уровня естественной глобализации. Мера ответственности великих держав за контроль над общемировым процессом «сверху» снижается, а «низы», или «глобальная толпа», оказываются обреченными на деградацию. В итоге благими намерениями будет вымощена дорога в ад. Чтобы этого не случилось, прогрессивному человечеству необходимо сформировать надежные и эффективно работающие общественные учреждения, призванные стимулировать оперативное решение глобальных проблем не только в интересах «золотого миллиарда», а в интересах всего населения планеты. Таким образом, людьми доброй воли будет структурирован ответ на вызов Запада в целом относительно универсальных ценностей, морали, стандартов поведения, а также рационального использования всевозможных стратегических ресурсов, без которых жить на Земле невозможно.

Мир или война зарождаются в умах людей, прежде чем реализоваться на практике. Данное обстоятельство, в сочетании со всеобщим разоружением и глобальной безопасностью, поэтому, приобретает особый смысл, который, будет однозначно оценен ЛПР, экспертами и просто людьми, стремящимися к утверждению на планете долгожданного спокойствия, при веских гарантиях полного и всестороннего развития способностей каждого отдельного человека, во имя процветания, прогресса и сохранения человеческой цивилизации в целом. Но не сейчас, а в будущем. Пока же, к сожалению, актуальным для всего человечества остается изречение древних латинян: si vis pacem para bellum — «хочешь мира — готовь войну».

Новые нормативные и системно-функциональные тенденции миротворчества в органическом сочетании с различными обстоятельствами борьбы с международным терроризмом стремительно ведут к образованию т.н. «общества глобального риска» (Global Risk Society), настоятельно требующего предельной мобилизации усилий всех без исключения индивидов, групп, народов и государств, направленных на предотвращение войн, конфликтов, конфронтаций, кризисов и настоящей, более значительной, чем прежде, кооперации региональных структур безопасности и формирующихся институтов глобального управления.[233] Именно они взывают к своевременной, взвешенной, комплексной, оценке динамики миротворческих процессов ХХ в., поскольку лимит ошибок человечества в мироподдержании исчерпан. Что касается будущего всей цивилизации на Земле, то оно во многом зависит от выработки оригинальной стратегии общепланетарного объединения на действительно справедливой основе.