 Графические символы

Политический дискурс любых эпох немыслим без использования графических символов, к которым относятся национальные эмблемы, флаги, гербы, эмблемы политических партий и движений.

В качестве иллюстрации приведем выдержки из «Энциклопедии символов» Г. Бидермана:

Простые по структуре образные знаки с высоким сигнализирующим значением в Новое время часто становились символами политических движений, причем их впечатляющее воздействие на глубинные слои личности представляют пока недостаточно исследованную область психологии, тем не менее, оно, бесспорно, существует. Знаки с горизонтально-вертикальной структурой производят впечатление статичности, оборонительности, консервативности, в то время как знаки с акцентом на диагоналях связаны с динамическо-агрессивными движениями. Это впечатление формировалось, конечно, неосознанно, а возникало чуть ли не автоматически в сфере устремлений отдельных массовых движений. В качестве примера может служить свастика как символ нацистской партии, которая диагональной установкой наводит на мысль о мобильности, вращении, круговороте и наступательном духе; крест рыцарей тевтонского ордена, который безуспешно пыталось противопоставить свастике австрийское корпоративное государство с 1933 до 1938 г., напротив, производил впечатление статичности и «тупости». Политические движения агрессивного или наступательного характера почти всегда проявляют себя в зубцах и остриях (например, зубцы звезд, удвоенный рунический знак «зиг» – символ СС; крест с остриями стрел на концах – символ венгерской партии «Скрещенные стрелы» перед второй мировой войной, три стрелы – эмблема австрийской социал-демократии) (Бидерман 1996: 211, 262).

Фасции (ликторские связки прутьев или розг) в Древнем Риме были символом власти административных служащих; как символ исполнительной власти в связку розг вставляли топор палача. Фасции символизировали у итальянских фашистов концентрированную власть корпоративного общественного строя, а топор – абсолютный авторитет (Там же: 282).

Иногда в качестве политических символов используются изображения зверей и цветов. Орел, царь птиц, и лев, царь зверей, как символы верховной власти, используется во многих гербах и государственных эмблемах. Сокол в древнем Египте был символом царской власти, поскольку «его взор парализует птиц так же, как лик фараона – врагов его». В новейшее время сокол (как и ястреб) обозначает сторонника жесткого политического курса в противоположность голубю, символизирующему миротворческое движение. Использование фигур зверей как политических символов может носить шутливый характер (например, осел как символ демократов и слон как символ республиканцев в США) (Там же: 188, 211,254).

В Новое время во Франции красная гвоздика была цветочным символом роялистов. позднее – символом социал-демократии в немецкоязычных регионах (прежде всего в «день труда», Первого мая). Приверженцы христианско-социального движения носили белую гвоздику» (Там же: 52).

Анализ толкований графических символов показывает, что в них обнаруживаются два семантических слоя:

1) относительно дискретная иконическая семантика, которая читается по принципу «от части к целому» или «перенос по аналогии» (серп – орудие крестьянина – символизирует власть крестьянства; топор палача, исполнителя наказаний – воплощает право власти на наказание; власти царя зверей льва уподобляется сила и авторитет власти в человеческом обществе);

2. менее дискретный семантический слой графо- и цветосемантики – впечатление от цвета и графической формы изображений; некие абстрактные смыслы, рождаемые ощущениями от цвета и формы (например, стрела связана с такими символическими значениями, как импульс, быстрота, угроза и целенаправленность).

В семиотическом пространстве политического дискурса целый ряд политических реалий получает множественное означивание. Это явление соотносится с одним из элементов семиозиса, который Ч. Пирс назвал интерпретантой (семиозис по Ч. Пирсу включает элементарную триаду отношений: объект – знак – интерпретанта). Будучи «знаком, наложенным на знак», понятие интерпретанты включает в себя интраязыковые синонимы, парафразы и развернутые описания, интерязыковую трансляцию и межсемиотические преобразования (трансмутации), в частности преобразования вербальных знаков в невербальные. «Каждая следующая интерпретанта имеет тенденцию усиливать понимание и достигать семантической инновации» (Себеок 1995: 41).

Проиллюстрируем сказанное на примере. Некая политическая реальность, предположим, партия КПРФ, семиотически воплощается в фигуре своего лидера: человек по фамилии Зюганов выступает как знак, поскольку несет информацию не только о себе самом, но и о возглавляемом им групповом политическом агенте. Его портретное изображение (в кабинетах руководителей и на плакатах во время демонстраций) является, с одной стороны, иконическим знаком Г. Зюганова как личности и, с другой стороны, опосредованно выступает как знак партии (который используется в функции выражения политической лояльности, приверженности к партии). Наконец, имя политика служит условным знаком его как личности и, опосредованно, через метонимическую связь, становится обозначением партии и ее политической линии.

Аналогично, языковые номинации типа Белый дом, Кремль, Охотный ряд, Старая площадь, Лубянка являются опосредованными обозначениями органов и ветвей власти: само здание по принципу смежности (в нем размещается власть) превращается в символ, например, исполнительной власти, и его условное вербальное обозначение точно также развивает символическое значение (противоречия между Кремлем и Белым домом).

Таким образом, в плане межсемиотических трансмутаций мы имеем дело с тройной знаковой репрезентацией:

1. человек/артефакт/локус как символ власти  (2) его невербальный, графический коррелят (изображение)  (3) вербальный коррелят (наименование).

На более конкретном уровне эта цепочка выглядит следующим образом: политик  его портрет  его имя; здание  его изображение  его название.