1982 И др.)- с более дробной дифференциацией периодов развития

кочевничества выступил А. М. Хазанов. Правда, отдельные элементы схемы С.

А. Плетневой, особенно стадия таборного кочевания, подвергались

критическому анализу в современной литературе (Хазанов, 1975. С. 10—11;

Марков, 1976. С. 282; Кадырбаев, 1980. С. 37 и др.).

Весьма близко к этой диахронной схеме прилегает концепция С. Е.

Толыбекова, согласно которой кочевники-казахи в своем историко-культурном

развитии проходят три стадии пастбищного скотоводства. Во-первых, стадию

чистого кочевничества, якобы имевшую место в Казахстане в XV—XVIII вв. и

характеризующуюся круглогодичным кочеванием и отсутствием сезонных

пастбищ. Во-вторых, стадию полукочевого скотоводства, отличительной

особенностью которой являлось пребывание на одном месте не менее б месяцев

в году. Возникновение и существование такого типа хозяйства относится им к

концу XVIII— началу XX вв. Третья стадия — «пастбищно-экстенсивного,

почти оседлого скотоводства»— имела место в горных, лесных и лесостепных

районах и характеризовалась постоянными зимовками, постройками для скота

и жильем, сенокошением и хлебопашеством (Толыбеков, 1971. С. 466—490).

На наш взгляд, трудно согласиться с этим суждением. И вот почему. Еще в XIX

в, было замечено, что монголы в зимний период года кочуют в отличие от

казахов, которые «...проводят зиму на одних и тех же местах, перекочевывая в

это время года только в редких, исключительных случаях... Монголы же

перекочевывают по временам с места на место и зимою, хотя и реже, чем

летом...» (Певцов, 1951. С. ПО). Это было обусловлено тем, что в Монголии,

находящейся на высокогорье (в среднем 1500 м над уровнем моря), сильные

ветры в зимний период года сдували снег и, следовательно, не возникало

препятствий к кочеванию (Мурзаев, 1952. С. 105, 192—219 и др.). Совсем

другое дело в Казахстане. Здесь снежный покров, стабильно залегающий на

большой территории в среднем на 6 месяцев в году, препятствовал кочеванию в

этот период года. Поэтому казахи, за исключением лишь тех, кто находился в

бесснежных районах, весь зимний период проводили оседло на стационарно

устроенном стойбище (см. параграф 4.2). Иначе говоря, традиция оседло-

стационарного зимования у кочевников-казахов, как и у монголов —зимнего

кочевания, была обусловлена природно-климатическими условиями и никак не

была связана с историко-эволюционным развитием номадизма.

Вместе с тем археологические данные также не подтверждают теорию

«таборного кочевания». У кочевников-казахов XV—XVIII вв. широко были

распространены зимние жилища (Жолдасбаев, 1975 и др.). Другим важным

аргументом, опровергающим указанную точку зрения, являются

климатологические данные, свидетельствующие о том, что в 1500—1800 гг.

имела место так называемая «малая ледниковая эпоха», сопровождающаяся

всеобщим похолоданием и увлажнением климата (Шнитников, 1957. С. 113—

Стр. 41:

116, 138—168, 170—182, 198—199, 271—272, 280—281, 301; Ле Руа Ладюри,

1971; Хабдулина, Зданович, 1984. С. 139, 151; Герасимов, 1985. С. 62 и др.).

Следовательно, в условиях более холодных и снежных зим ни о каком

кочевании не могло быть и речи. В этой связи явно надуманными

представляются стадии таборного и круглогодичного кочевания без зимних

стойбищ и стадии «чистого кочевничества», постулируемые авторами

указанных схем. При этом, следует заметить, кочевничество возникает на стыке

засушливой и увлажненной эпох и в основном развивается в субатлантическое

время по схеме Блитта-Сернандера, т. е. в период похолодания и увлажнения

(Шнитников, 1957 и др.).

Следует также отметить, что кочевание по неурегулированным пастбищам в

силу самих природно-климатических условий было в принципе невозможно,

поскольку ландшафтность и посезонно-зональное расположение растительного

покрова, сезонное распределение атмосферных осадков и т. п. с самого момента

возникновения номадизма императивно предполагали посезонно-зональную

дифференциацию пастбищных угодий, а следовательно, их строгую

географическую заурегулированность. Вследствие этого имела место

естественно возникающая и природно закономерная посезонная

дифференциация всех пастбищных территорий (см. параграф 4.1. и др.). Таким

образом, ни одна из указанных схем эволюционного развития кочевого

скотоводческого хозяйства не представляется достаточно обоснованной.

Необходимо также остановиться на том, что во всех схемах отдавалась дань

процессу седентаризации, как конечной стадии эволюционного развития

номадизма. Надуманность данного постулата очевидна, поскольку в рамках

аграрного общества при существовавшем в доиндустриальную эпоху уровне

развития производительных сил занятие земледелием возможно только в тех

районах, где количество атмосферных осадков не менее 400 мм либо имеется

стабильный поверхностный сток (речная сеть). В этом смысле Казахстан,

представляющий на более чем 95% засушливую зону с числом атмосферных

осадков менее 400 мм и со слаборазвитым гидрографическим режимом, так же

как и Монголия, Джунгария, Аравийский полуостров, Сахара и т. д., не

представляет никаких условий для оседания. Проведенное в 1931/32 гг. на-

сильственное оседание привело к массовому голоду и гибели почти 50% всего

казахского населения и массовой откочевке за пределы Казахстана

(Абылхожин, Козыбаев, Татимов, 1989 и др.). Волюнтаристская кампания по

освоению целинных и залежных земель привела к эрозии 10 млн. га

плодородных земель (Казахстан, 1969 и др.), а современные методы ведения

животноводства способст-зовали уничтожению еще 55 млн. га (Правда. 1979. 5

июня), что составляет треть всех сельскохозяйственных угодий республики. В

настоящее время ситуация еще больше усугубилась. На половине всей

территории Казахстана земля либо эродирована, либо находится на последней

стадии сбоя. Иначе говоря, оседание и оседлый образ жизни, соответствующие

ему способы ведения хозяйст-

Стр. 42:

ва неэффективны в ареальных экосистемах даже в условиях индустриального

общества и приводят к тому, что из сферы хозяйственного освоения выпадают

миллионы гектаров земли. Альтернатива кочевничеству как стратегии

природопользования не найдена даже в таких развитых и богатых странах, как

Саудовская Аравия, ОАЭ, Кувейт и др. Что же касается Северной Африки, то

здесь рядом стран было принято соглашение, запрещающее занятие зем-

леделием в тех районах Сахеля, где осадков выпадает меньше 500 мм в год. Эта

изогиета является границей региона, внутри которого возделывание земли при

помощи современных методов приводит к опустыниванию территории

(Григорьев, 1985. С. 202). В этой связи, видимо, закономерны такие

экологические катастрофы, как гибель Арала, Балхаша и т. п. Вследствие этого

необходимо признание того, что процессы седентаризации в ареальных эко-

системах принципиально невозможны в аграрном обществе и никогда в

исторически обозримое время не имели места. Поэтому следует отказаться от

мысли, что эволюционное развитие номадизма завершается оседанием.

Процессы седентаризации могли иметь место только за пределами ареальных

экосистем — в маргинальных зонах либо в оседло-земледельческих ареалах. В

ареалах номадизма оседание никогда не имело природной и материальной базы

и даже в условиях индустриального общества нет альтернативы кочевничеству

как наиболее рациональной стратегии природопользования. В своем

историческом развитии номадизм постепенно умирает как способ

производства, поскольку не может быть полностью адаптирован к условиям

индустриального и урбанизированного общества.

Попытаемся реконструировать процесс эволюции номадизма. На наш взгляд,

кочевничество с момента своего возникновения эволюционировало по

направлению от меньшей подвижности (отгонов-перегонов) ко все большей

(«чистое кочевничество»). В пользу данной интерпретации, главным образом,

свидетельствуют не только совершенствование конского снаряжения (псалии,

удила, стремя, седло и т. п.) и системы завьючивания транспортных животных

(Вайнштейн, Крюков, 1984 и др.), но и постепенная рецессия кибиточного

способа кочевания, для которого любые естественные рубежи (горы, холмы,

пересеченный рельеф, неровности почвы, камни, реки, озера и т. п.) служили

практически непреодолимым препятствием. Переход на завьючивание

предметов материальной культуры (юрты, утвари, предметов быта, мебели,

одежды и т. п.) на лошадь и верблюда и постепенный отказ от кибиточного

спосооба кочевания, остаточные переживания о котором, например, у казахов

фиксируются в XV—XVI вв. (Рузбихан, 1976 и др.), способствовал резкой

интенсификации системы передвижений, увеличению скорости и частоты

кочевания, расширению ареала миграций и т. д. (Гумилев, 1971; Вайнштейн,