1980. С. 50—51, 54—57; Викторова, 1980. С. 107—111 и др.).

Таким образом, существенную роль в становлении и формировании кочевого

скотоводческого хозяйства сыграли разнообразные технологические

усовершенствования и технические новшества в эпоху бронзы и на стадии

перехода к раннему железному веку. Они, несомненно, явились одним из

факторов генезиса номадизма, поскольку способствовали оптимизации системы

материального производства, ее большей адаптивности и приспособленности к

изменяющимся природно-климатическим условиям.

В условиях кризиса традиционного для эпохи бронзы оседло-земледельческого

и в том числе развивающегося в его рамках скотоводческого хозяйства,

изменения климата, давления антропогенного фактора (Марков, 1973; Он же,

1976 И др.) и целого ряда других объективных и субъективных причин в

полный рост встал вопрос о необходимости освоения новой экологической

ниши — степных и пустынных пространств Евразии за пределами речных

долин и низкогорных районов. Несмотря на то, что в предшествующий период

скотоводами в процессе различного рода перегонов и отгонов был накоплен

какой-то опыт о функционировании естественно-природных явлений за

пределами традиционных местообитаний, в целом достигнутый уровень знаний

был явно недостаточен для экологического освоения пустынно-степных

пространств. Как показывает опыт классического номадизма, для

самодостаточной орга-

Стр. 34:

низации кочевого скотоводства в оптимальном режиме был необходим более

значительный экологический опыт.

Этот информационный минимум для адаптации в данных условиях среды

обитания и при данном типе аграрного производства был настолько большим и

включал такой объем и качество знаний, что его достижение могло быть

обеспечено только лишь за счет межпоколенной передачи информации и

аккумуляции ее на протяжении очень длительного исторического периода.

Многие тайны пастушеско-кочевой технологии передавались от отца к сыну, от

сына к внуку и так на протяжении многих поколений; они представляли собой

своего рода «золотой фонд» народного опыта и знаний (Аргынбаев, 1969;

Погорельский, 1949 и др.). Чаще всего нормальное функционирование кочевого

типа хозяйства обусловливалось в прямом смысле слова прежде всего

качественно-количественным объемом знаний общественного лидера и

каждого индивида. Как свидетельствуют источники, нередко даже не все члены

рода знали расположение колодцев (Логашова, 1976. С. 35 и др.). Как правило,

о всех нюансах и особенностях природных циклов, географии расположения

сезонных пастбищ, кратчайших и разнообразных маршрутов кочевания, мест

водопоя, гидрохимического состава водных источников, циклов

продуктивности растительного покрова, степени его поедания и усвоения

скотом, процесса нажировки и качества физического состояния животных,

атмосферных осадков и паводкового разлива рек, времени установления и

схода снежного покрова и о многом другом знали только лишь отдельные акса-

калы (седобородые). Признание важности экологического опыта в жизни

кочевников содержится во многих работах (Щербина, 1905. С. 26—28;

Федорович, 1950. С. 37; Толыбеков, 1971 и др.). Для того, чтобы самому узнать

о всех технологических аспектах функционирования системы материального

производства и естественно-природных процессов, человеку порою не хватало

целой жизни даже при условии выработанных веками и усвоенных

поколениями предков знаний и опыта, переданных ему, как говорится, с «моло-

ком и кровью матери». ,

Вследствие этого проблема номер один для любого кочевника-скотовода — это

приобретение лимита знаний о характере природно-климатических условий, об

особенностях функционирования среды обитания. Только лишь с помощью

этого информационного минимума могло быть обеспечено хозяйственное

освоение пустынно-степной зоны. В любом ином случае человека ждал бы

неминуемый летальный исход (см. в этой связи: Волович, 1983. С. 93—119 и

др.). Как свидетельствует оседлый образ жизни древних насельников региона,

земледельческо-скотоводческий тип хозяйства, локализация всех поселений

эпохи бронзы в речных долинах и отсутствие следов пребывания человека в

открытой степи и пустыне, такой объем знаний и экологический опыт о

специфике функционирования и жизнедеятельности фитоценозов, природных

циклов, атмосферных осадков, водных ресурсов и т. п. у них практически

отсутствовал либо был весьма незначителен. Поэтому, как нам

Стр. 35:

представляется, было бы наивным предполагать, что при наступлении

засушливого периода и упадке земледелия скотоводы забросили свои оседлые

поселения в поймах рек и ринулись сходу осваивать открытые пространства

степи и пустыни. В этой связи встает вопрос о способе освоения новой

экологической ниши.

Нам представляется, что процесс познания природных ресурсов среды

обитания носил спонтанный характер и сопровождался выработкой

соответствующих социокультурных механизмов адаптации, т. е. прежде всего

технологии выпаса, кочевания и организации общественного производства в

оптимальном режиме, а также разнообразных элементов материальной

культуры и самого образа жизни. Этот процесс основывался на постепенном

возрастании удельного веса скотоводства в структуре хозяйства (эпоха бронзы),

отказе от земледелия, постепенном переходе к сезонным передвижениям и

периодическим отгонам и перегонам скота и последующем симбиозе

скотоводства и охоты (рубеж бронзового и раннежелезного века). М. Ф.

Косаревым было справедливо замечено, что приспособление к меняющейся

географической среде происходило «...главным образом путем увеличения

удельного веса наиболее рациональной в конкретной ландшафтно-

климатической ситуации отрасли хозяйства» (Косарев, 1981. С. 22).

На наш взгляд, именно охота стала той ступенькой, которая обеспечила

переход от пастушеского скотоводства к номадизму и одновременно стала

способом освоения новой экологической ниши. На важную роль охоты в

генезисе кочевничества косвенно указывает то, что миграции диких

парнокопытных животных аридной зоны Евразии (сайгаков, джейранов,

куланов, диких лошадей и верблюдов) во многом аналогичны перекочевкам

номадов (см., например: Красная книга..., 1978. С. С. 69—74 и др.). Так, в

частности, сайгаки в условиях данной экосистемы движутся в меридиональном

направлении, а их миграции основываются на использовании факторов

зональности и посезонной продуктивности растительного покрова и зависят от

наличия водных источников (Афанасьев, I960. С. 96; Жирнов, 1982. С. 15—52,

56—91; Фадеев, Слудский, 1982. С. 27—56 и др.). По-видимому,

скотоводческие народы аридной зоны Евразии осваивали и познавали

природные ресурсы и климат данной экологической ниши в процессе

передвижения на первых порах вслед за дикими животными, совмещая в той

или иной форме скотоводство с занятием охотой в виде сезонно-мигри-

рующего перегонно-отгонного скотоводческого хозяйства. Тем самым

обеспечивался процесс органического включения человека и его деятельности в

функционирование географической среды.

В связи с этим следует высказать еще ряд соображений, во-первых, в эпоху

увлажнения и сдвига природно-ландшафтных зон поголовье диких копытных

животных могло существенно увеличиться и повлечь за собой возрастание

значимости и роли охоты, кстати сказать, хорошо фиксируемых для Северного

Казахстана (Хабдулина, Зданович, 1984. С. 154). При этом повышение удель-

ного веса охоты может относиться к числу тех элементов мате-

Стр. 36:

риальной культуры, которые археологически слабо уловимы и почти не

засвидетельствованы в выявленных памятниках.

Во-вторых, сезонно-мигрирующий охотничье-скотоводческий тип хозяйства,

как исторически кратковременная и переходная стадия общественного

развития, не приводил к формированию особого образа жизни, специфичного

комплекса материальной культуры, не требовал вовлечения всего населения в

систему сезонных миграций вслед за дикими животными и вполне мог быть

обеспечен в функциональном смысле деятельностью лишь отдельных, весьма

немногочисленных, групп населения. В этой связи, на наш взгляд,

напрашивается аналогия с системой выпаса кочевниками табуна лошадей (коса)

в зимний период года, когда небольшая группа табунщиков (3—4 человека на