4.2. Феноменология чрезвычайной ситуации: динамика психических состояний и поведения человека

Типичные психические состояния человека в чрезвычайной ситуации

Практически все исследователи отмечают, что у человека, ко­торый длительное время находится в зоне бедствия, наблюдает­ся сложная картина изменения не только физиологических, но и психологических и социально-психологических характеристик (табл. 3).

Как видно из таблицы, психологические реакции людей в чрез­вычайной ситуации весьма напоминают начальные симптомы со­матических, а подчас и психических заболеваний. Особенно явно эти отклонения проявляются в нарушении механизма саморегуля­ции (Г. Н. Кассиль) и появлении аффективных реакций (гнев, аг­рессия и др.), вызванных действием автоматически включающих­ся после катастрофы механизмов психологической защиты.

Динамика аффективных реакций и поведения человека в зоне чрезвычайной ситуации

Анализ научной литературы позволяет увидеть определенную динамику возникновения и развития отдельных психопатологи­ческих проявлений у пострадавших на различных этапах внезапно развившейся чрезвычайной ситуации.

Как правило, выделяют три периода развития чрезвычайной си­туации, в каждом из которых наблюдаются свои особенности от­клонений в психических состояниях и поведении людей. Рассмот­рим их более подробно.

1. Фаза «шока и оцепенения». Начальный, острый период следует сразу после мощного воздействия чрезвычайного события. Как

¹ Архаический — древний, старинный. Архаические страхи напоминают образы снов или фильмов ужасов, где действуют «демонические» силы. По своей разру­шительности они близки к страхам первобытного человека (Калшед Дж., 2001).

¹ЛапланшЖ., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу. — М., 1996. — С. 417.

правило, он краток по времени. У человека автоматически «вклю­чаются» витальные инстинкты самосохранения. Сохранить себя, не допустить осознания разрушительной действительности — вот основная характеристика и психологический смысл этой фазы. Человек как бы «отключается». В его сознании появляется ощуще­ние нереальности происходящего, душевное онемение, бесчув­ственность, оглушенность. Внешнему наблюдателю он кажется парализованным и бесчувственным. Однако некоторые люди (осо­бенно дети) могут реагировать и совершенно иначе — кричать, произносить бессмысленные фразы, сидеть и перебирать одежду и т.д.

На степень выраженности психогенных реакций влияет нали­чие или отсутствие видимых, сенсорно ощущаемых проявлений катастрофы. К примеру, во время природных катастроф опасность ситуации для жизни предельно конкретна: человек видит реаль­ные разрушения во внешнем мире; он чувствует и понимает неот­вратимость трагического исхода. Это приводит к развитию неспе­цифических внеличностных аффективно-шоковых реакций, ос­нову которых составляет страх различной интенсивности (вплоть до ужаса и паники). С этой точки зрения, наиболее травмирующи­ми являются землетрясения, когда земля уходит из-под ног, ру­шится все вокруг и у человека нет никаких средств для защиты.

2. Фаза эйфории. Этот период продолжается от несколько минут до несколько часов. У пострадавших, которые не получили тяже­лых физических травм, наблюдается кратковременное облегчение, некий «подъем настроения». Они активно участвуют в спасатель­ных работах, многоречивы (многократно повторяют рассказ о своих переживаниях, высказывают отношение к случившемуся); порой отмечается даже некоторая бравада и показное равнодушие к опас­ности. Постепенно эйфория сменяется вялостью, безразличием, заторможенностью. Однако в этот, как и в предыдущий период, человек все еще «не здесь», все еще не до конца осознает случив­шееся. Он как бы «отключен», заторможен: с трудом понимает смысл вопросов, испытывает затруднения при выполнении про­стейших заданий.

На этом общем фоне могут наблюдаться различные реакции. У одних пострадавших это психоэмоциональное напряжение с преоб­ладанием тревоги: они выглядят отрешенными, погруженными в себя; часто и глубоко вздыхают (этакий «полувздох-полувсхлип»). Другим вариантом развития тревожного состояния в этот период может быть тревога с активностью. Для этого состояния характер­но двигательное беспокойство, суетливость, нетерпеливость, мно­гословие, стремление к обилию контактов с окружающими. Экс­прессивные движения выглядят несколько демонстративными, утрированными. Эпизоды психоэмоционального напряжения бы­стро сменяются вялостью, апатией. На этом этапе действитель­ность уже «просачивается в сознание», начинается мысленная пе­реработка случившегося, осознание утрат, предпринимаются по­пытки хоть как-то адаптироваться к новым условиям жизни.

3. Фаза реакции, или осознания новой психотравмирующейреаль­ности (иногда ее называют «Эго-стрессом») — наиболее драма­тичный период, когда развивается острая реакция на катастрофи­ческую ситуацию.

Именно в этот период человек переживает первичный травма­тический стресс, или стресс осознания. Вокруг царит хаос и рас­терянность, и человек пытается понять, что произошло, и найти хоть какой-то смысл случившегося. Раз за разом повторяется воп­рос: «Почему?», «За что?».

В сознании сталкиваются ранее сложившаяся структурная орга­низация образа мира человека (прежде всего образ Я) с новой, травмирующей постшоковой ситуацией реальной угрозы для жизни и здоровья, внезапных болезненных утрат, потерь и массивного дискомфорта. Необходимость следовать в этих условиях принципу реальности создает предпосылки для стресса осознания, порождает внутренний конфликт и подвергает тяжелым испытаниям целост­ность личности. Действительность настолько угрожающа, что у че­ловека может включиться «последний бастион защиты» (выраже­ние Дж. Калшеда) — фрустрационная регрессия, которая вызы­вает к жизни архаические страхи¹; аффект болезненного недоуме­ния; чувство вины за то, что «я выжил, а другие погибли» и т. п.

Фрустрационная регрессия

Наиболее типичное проявление первичного травматического стресса — фрустрационная регрессия, т.е. возврат к предыдущим формам развития мысли, отношений, структуры поведения. «Регрессировать — значит идти вспять, возвращаться назад, что можно себе представить как в логическом и пространственном, так и во временном смысле»². Человек как бы возвращается в детское состояние, что можно рассматривать как один из способов пре­одоления условий, вызывающих страх (Х.Томэ), или как «приспособление на примитивном уровне» (Э.Эриксон).

Для человека, оказавшегося в очаге чрезвычайной ситуации, типична автоматическая регрессия психики на возраст подросткового кризиса (13—16 лет). Внешне регрессия проявляется в беспомощности людей, их подчеркнутой послушности, подчиняемоести отсутствии инициативы, которые неожиданно могут сме­

ниться бурными вспышками разрушительного или хаотически дурашливого «подросткового» возбуждения. В очаге чрезвычайной ситуации регрессия приводит к переживанию ролевой спутанно­сти, а позднее может вызвать кризис центрального звена образа мира — образа Я (идентичности). На фоне регрессии возможны:

а) персонификация источника угрозы с переживанием образа врага либо наоборот — поиск всемогущего магического помощника;

б) при внутреннем запрете на проявление агрессии и враждебности — аутоагрессивные и суицидальные действия либо дальнейшее углубление регрессивного поведения (до возраста трех лет).

Как ни трагично это выглядит, нужно понять, что все это — «нормальная» реакции человека на чрезвычайную ситуацию, особое патологическое приспособление души и тела к травмирующему событию. Многие психологи полагают, что внутренние реакции человека на катастрофические события универсальны, различны лишь внешние, поведенческие реакции, которые в большей мере определяются культурными традициями, религиозными убеждениями человека, а также достигнугым им уровнем саморегуляции.

¹ Известно, что у человека на протяжении всей жизни сохраняются многие из врожденных страхов (страх падения, громких звуков, высоты и темноты). Наи­более универсальным безусловным стимулом, вызывающим реакцию страха (вне зависимости от возраста), является также потеря опоры. (См. об этом: Милнер П. Л. Физиологическая психология / Пер. с англ. — М., 1967; Уотсон Д. Б. Бихевио­ризм // Хрестоматия по истории психологии. — М., 1980.)

² См.: Китаев-Смык Л.А. Психология стресса. — М., 1983.

Роль субъективных факторов в развитии травматического стресса

На первый взгляд может показаться, что чрезвычайная ситуа­ция _ это случай тотальной власти ситуации над человеком, где индивидуально-личностные особенности теряют всякую значи­мость и перестают оказывать влияние на его переживания и пове­дение. Так ли это? Возможно ли в чрезвычайной ситуации иное, совладающее поведение человека?

Анализ большого массива феноменологических описаний по­ведения людей в экстремальной ситуации, теоретических и эмпи­рических исследований по данной проблеме (Ю. А. Александров­ский, Э.Линдеман, Л. А. Китаев-Смык, Н.Н.Пуховский и др.) позволяет утверждать: даже оказавшись в чрезвычайной ситуации, после первой реакции (фаза шока) люди начинают по-разному определять ее значение для себя, по-разному ведут себя и вы­ходят из ситуации с различными психологическими послед­ствиями.

В ряду объективных составляющих ситуации решающее значе­ние приобретает степень неожиданности катастрофического воз­действия. Чем оно менее неожиданно, тем у человека больше шан­сов успеть мобилизовать глубинные адаптационные резервы орга­низма и «подстроиться» к уровню экстремальных требований си­туации (Пуховский Н.Н., 2000).

Из субъективных составляющих наиболее важны определение степени опасности, стрессоустойчивости, осознанные волевые усилия. Люди различаются по возможности противостоять разру­шительным факторам. Одни, к примеру, предрасположены к пас­сивному поведению, а другие — к активному. Шансы вторых выше, так как реализация активности (биологической, психологической и др.) увеличивает жизнеспособность человека.

Разрушительными в чрезвычайной ситуации являются такие состояния, как страх¹ и чувства невозможности, безысходности, беспомощности. Так, по данным американских психологов люди с тревожностью как чертой характера более подвержены эмоцио­нальному стрессу, чем те, у кого тревожность возникает только в опасных ситуациях.

Факты эмпирических исследований свидетельствуют, что ос­новную роль в направленности и интенсивности развития травма­тического стресса играет представление человека о своей возмож­ности влиять на экстремальный фактор. Наиболее тяжелые реак­ции наблюдаются при «суммации концептов безвыходности при решении задач и беспомощности перед, стрессом» (Л. А. Китаев-Смык). Их совместное действие провоцирует пассивное реагиро­вание и отрицательно влияет на эффективность работы. Более того, эти состояния являются генераторами пассивного стрессового поведения, которое проявляется в различных формах ухода из-под стрессового давления (его крайние формы — обморочное со­стояние, дереализация, психотические состояния). В трудных жиз­ненных ситуациях важно проявление самоосознания, умение «быть активным воспринимателем самого себя»².

Особый интерес представляют данные о том, что индивиду­альная выраженность неблагоприятных проявлений стресса в боль­шей степени зависит от осознания человеком своей ответственно­сти за себя, за окружающих, за все происходящее в экстремаль­ных условиях, от психологической установки на ту или иную роль. Так, в исследованиях Л. А. Китаева-Смыка, посвященных психо­логии стресса, выделены три типа отношений человека к самому себе, которые оказывают принципиально различное влияние на его поведение в чрезвычайной ситуации.

1. Отношение к себе как к «жертве» чрезвычайной ситуации. Оно увеличивает разрушительность воздействия травматического стресса на личность. Люди, которые в чрезвычайной ситуации

относятся к себе как жертве, демонстрируют пассивное поведе­ние. Именно у них наблюдаются наиболее глубокие уровни фрутрационной регрессии.

2. Отношение к себе как к «ценности, доверенной себе же» обеспе­чивает наибольшую сохранность личностных структур и проявле­ния осознанной волевой активности. Как правило, такой тип отно­шения к себе проявляют люди зрелого возраста. Это те, у кого име­ется опыт успешного переживания чрезвычайных ситуаций или специальная подготовка, направленная на обретение умений и на­выков поведения в условиях чрезвычайных ситуаций. Такая пози­ция чаще всего встречается среди опытных летчиков-испытателей, спасателей, бойцов специализированных подразделений, а также психологов-практиков, имеющих опыт работы с последствиями экс­тремальных и чрезвычайных ситуаций. Однако она встречается и у людей, которые не получили специальной подготовки, но обла­дают развитым чувством собственного достоинства. Именно чув­ство собственного достоинства помогает им в критических услови­ях совладать с ситуацией и сохранить свою личность от распада.

3. Отношение к себе как к одному из ряда людей бывает у лиц ответственных и хорошо знакомых с особенностями стресса. Это отношение сочетает в себе оба ранее описанных типа отношений, но при этом предполагает способность сопоставить проявления стресса у себя и у других людей, переживающих бедствие рядом. В чрезвычайной ситуации у людей с этим типом отношения к себе, как правило, возрастает чувство ответственности. Это при­водит к снижению представления о себе как «жертве» и дает воз­можность противостоять разрушительным воздействиям.

Особую ценность для понимания факторов, обеспечивающих сохранность личности в чрезвычайных и экстремальных ситуаци­ях, представляют книги В.Франкла, А. Коэна и Б. Беттельхейма. Эти психологи в годы Второй мировой войны были узниками конц­лагерей и посвятили свои уникальные исследования поведению и переживаниям людей в экстремальной ситуации пребывания в концлагере. Все они подчеркивают, что сохранить свою личность в бесчеловечных условиях лагеря помогает «духовная установка»: «Человек свободен настроиться так или иначе; именно людям, не охваченным полностью эгоистическим страхом, которые состра­дали своим сотоварищам, удавалось подавить в себе возбуждение и превозмочь свою апатию, сохранить в себе Человека; ...у них оставалось место для альтруистических чувств и переживаний... У них находилось для товарища доброе слово и последний кусок хлеба» (А. Коэн)¹.

Эти исследователи отмечают и важность того, как сам человек определяет значение чрезвычайной ситуации, ее смысл для себя. Из­бежать «распада личности» удалось тем узникам концлагерей, «кто рассматривал лагерную жизнь не просто как тягостный эпизод своей жизни, а скорее как серьезное жизненное испытание, ...(они) не испытывали регрессию, — в моральном отношении они испытывали прогрессию, — претерпевали эволюцию в мо­ральном и религиозном отношении»¹.

Помимо условий, способствующих сохранению личности в экстремальных ситуациях, исследователи выделяют условия, сни­жающие «защиту от стрессора».

1. Формирование таких концептов, как:

а) оправданность страданий достижением некой конкретной или мистической цели;

б) недостижимость освобождения (обреченность);

в) отсутствие сведений о пути выхода (дезориентация).

2. Поддержание и сохранение потенциала терпения какими-либо послаблениями давлению (реальными или мнимыми).

3. Формирование концепта уникальности своих переживаний и страданий в чрезвычайной ситуации.

4. Приписывание себе чувства вины за возникновение ката­строфы.

5. Формирование концепта безвыходности.

Переживания и поведение человека в чрезвычайных ситуациях и его образ мира

Попытаемся систематизировать имеющиеся данные в соответ­ствии с нашим представлениями об образе мира человека. Можно выделить по крайней мере две диаметрально противоположные по типу реагирования группы людей. Они отличаются друг от друга осо­бенностями представлений о мире и отношением к нему: у них сформированы разные образы Я и образы других людей (в том числе и представления об основной модели отношений с ними — одни в большей мере «опираются на себя», другие предпочитают искать помощь со стороны). Соответственно различны стратегии и тактики поведения в жизненных ситуациях.

Первая группа. Люди, реагировавшие на чрезвычайную си­туацию возможными в этих условиях конструктивно-преобразую­щими стратегиями, обладали оптимистическим мировоззрением, позитивным образом себя, устойчивой положительной самооцен­кой, реалистическим подходом к жизни, развитой ответственно­стью и предпочитали опору на себя (по терминологии Роттера, имели «внутренний локус контроля»).

Вторая группа. Люди, проявлявшие в чрезвычайной ситуа­ции защитные реакции (вплоть до использования саморазрушаю-

¹ Там же. — С. 144.

¹ Цит. по: Франкл В. Человек в поисках смысла. — С. 131 — 132.

щих стратегий поведения), обладали пессимистически окрашен­ным представлением о мире или по-детски наивной верой в свою неуязвимость. Первые воспринимали мир как источник опасно­стей, а вторые — как источник удовольствия («Мы будем жить вечно и всегда будем счастливы»). При этом и те и другие имели негативный образ Я (маленький, слабый, беспомощный и т.д.) и низкую самооценку. Они предпочитали опираться на других, считали, что негативные события происходят либо по злой воле окружающих, либо являются предначертанием судьбы. В катаст­рофической ситуации были пассивны, ожидали помощи от дру­гих, что вызывало наиболее разрушительные проявления возраст­ной регрессии.

Важно, что у входящих в эти крайние группы людей были раз­ные убеждения о своей способности контролировать и изменять окружающий мир, влиять на происходящие события, принимать ответственность на себя и справляться с жизненными трудностями.

В многочисленных исследованиях имеются данные о том, что интерналы (люди с преобладанием внутреннего локуса контроля) лучше справляются с воздействиями экстремальных условий (осо­бенно при социальном давлении), чем экстерналы¹. Более того, интерналы более успешно преодолевают последствия чрезвычай­ной ситуации. Так, К.Андерсон (С. R.Anderson, 1987) изучал биз­несменов, которые пережили сильное наводнение и в результате этого стихийного бедствия потерпели крах. Через два с половиной года оказалось, что интерналы не испытывали острых негативных переживаний по поводу постигшего их несчастья, быстро восста­новили свои предприятия, а их интернальность еще больше воз­росла. Экстерналы же тяжело переживали беду, медленнее нала­живали свой бизнес и стали еще более экстернальными.

Несомненно, эти данные о стрессоустойчивое™ интерналов, которая позволяет им сохранять здоровье даже в очень суровых условиях, заслуживают внимания. Однако не стоит интерпретиро­вать их излишне прямолинейно. Во-первых, не стоит ставить знак равенства между поведением человека в чрезвычайной ситуации и преодолением ее последствий; а во-вторых, описанная К.Андер­соном закономерность вряд ли универсальна. По нашим данным, интернальность нередко сочетается с внутренним запретом на об­ращение за помощью к окружающим. Результатом пребывания в чрезвычайной ситуации для многих интерналов становится от­чуждение, которое лишает их теплоты общения и обрекает на одиночество. Считая, что они должны быть всегда сильными, ин­терналы лишают себя целительной возможности поделиться сво­ими переживаниями с близкими, не позволяют себе выговориться.

В этом случае разрушительные эмоции остаются непереработан-ными, и интернал не может освободиться от них, становясь пре­дельно уязвимым. Даже в большей мере уязвимым, чем экстер-нал, охотно обращающийся за помощью к окружающим¹. Заме­тим, что подобные трудности мы обнаружили именно у тех стрессоустойчивых в чрезвычайных ситуациях интерналов, кото­рых после работ С.Кобаса (S.Kobasa) стали называть «крепкими орешками».

В контексте этой проблемы нельзя обойти вниманием извест­ные работы С.Кобаса (Kobasa S.C., 1983). Автор выдвинул пред­положение, что высокие резервы сопротивления стрессу обуслов­лены особыми личностными качествами человека. Утверждая по­ложение о том, что свойства личности опосредствуют влияние ситуации, С. Кобаса отмечает, что личные диспозиции могут влиять на процессы совладания и быть механизмом, с помощью которо­го личность оказывает буферное влияние на стрессовые события. Такими качествами он считает твердость, крепость, силу проти­востояния. Согласно С. Кобаса, это интегративное личное каче­ство включает в себя три компонента.

Первый компонент — явно связанное с образом себя и волей принятие на себя безусловных обязательств, ведущих к идентифика­ции себя с намерением выполнить действие и с его результатом.

Второй компонент — контроль (определяется и измеряется как «локус контроля»). Субъект контроля действует, чувствуя себя спо­собным господствовать над обстоятельствами и противостоять тя­желым моментам жизни. Когнитивно оценивая даже трагические события, такие люди снижают их значимость и тем самым умень­шают психотравмирующий эффект. Обобщенная позиция субъек­та целостной жизни обусловливает восприятие им любого стрес­сового события не как удара судьбы, влияния неподконтрольных сил, а как естественное явление, результат действия других лю­дей. Субъект уверен, что любую трудную ситуацию можно так преобразовать, что она будет согласовываться с его жизненными планами, окажется в чем-то ему полезной.

Третий компонент — вызов судьбе. Опасность воспринимается как сложная задача, которая знаменует очередной поворот из­менчивой жизни, побуждает человека к непрерывному росту и служит стимулом для развития собственных возможностей.

Психологическое своеобразие личности обусловливает неодно­значное влияние на нее трудных ситуаций, но ее типологические характеристики создают предпосылки для предсказания поведе­ния и переживаний в условиях стресса и напряжения.

¹ С данными этих исследований можно ознакомиться в монографии Л.А. Ки-таева-Смыка «Психология стресса» (М, 1983).

¹ Данные получены нами при работе с посттравматическим синдромом воен­нослужащих, возвратившихся из «горячих точек», а также с людьми, пережива­ющими кризис вынужденной потери работы.

На основе изложенного можно сделать следующие выводы.

Прохождение через экстремальные ситуации (войны, техно­генные и природные катастрофы и др.), где человек пребывает в роли жертвы, чревато не просто нарушением в содержании струк­турных компонентов его образа мира, но нередко приводит к его полному разрушению, к «слому», к «перевернутости реалий мира в сознании» (В.С.Мухина), когда распадается целостность и упо­рядоченность образа мира личности (дезинтеграция), происходят негативные изменения в образах себя, других людей, мира в це­лом. Мир воспринимается как опасный, угрожающий; формиру­ется негативное отношение к объектам действительности и лю­дям, которых человек воспринимает как виновников своего не­счастья.

Разрушительная сущность психотравматического потенциала чрезвычайных ситуаций заключается в столкновении ранее сло­жившейся структурной организации личности с новой, непри­вычной и травмирующей психику постшоковой ситуацией реаль­ной угрозы для жизни и здоровья, внезапных болезненных утрат, потерь и массивного дискомфорта.