§ 5. Природа утверждения

332. Рассмотрим теперь, в чем состоит сущность утверждения, Я могу здесь только повторить, хотя в улучшенной форме,.те по­ложения спекулятивной грамматики, которые я впервые сформу­лировал в 1867 г.¹⁴. С тех пор, по мере продвижения моих фило­софских занятий, я был много раз вынужден серьезно усомниться в своей теории и подвергнуть ее строгой и основательной про­верке. Каждая проверка, хотя и вела к некоторой более или менее значительной модификации, тем не менее снова реабилитировала в моих глазах то, в чем я был готов усомниться. Я полагаю, что теперь я могу сформулировать мою теорию достаточно удовле­творительным образом. В то же время я воспользуюсь случаем, чтобы признать и объяснить погрешности предыдущих формули­ровок.

333. В анализе утверждения нам придется использовать рассуж­дения двоякого рода. С одной стороны, мы можем непосредствен­но наблюдать то, что нам хорошо известно относительно утверж­дений из опыта и кажется от них неотделимым. Профессор Шредер (S с h г б d e г) называет это риторической очевидностью; и это обозначение удачно, так как рассматриваемая аргументация имеет характерные черты выводов, которые древние логики называли риторическими. Этот термин гармонирует, кроме того, с термином спекулятивная риторика, употребляемым мною в качестве назва-

.

щий о принуждающем характере воздействия, которое испытыва­ет говорящий постольку, поскольку он отождествляет себя с науч­ным познанием.

336. Поскольку убеждение-принуждение бывает по самой сво­ей природе hie et nunc*, то обстоятельства такого принуждения мо­гут репрезентироваться для слушающего только принуждением его к принятию опыта относительно этих самых обстоятельств. Следо­вательно, необходимо, чтобы был тип знака, который будет дина­мически воздействовать на внимание слушающего и направлять его на определенный объект или событие. Такой знак я называю Индек­сом. Правда, вместо простого знака этого типа может выступать предписание, описывающее, как должен действовать слушающий, чтобы приобрести опыт с обстоятельствами, к которым относится утверждение. Но так как это предписание говорит ему, как он дол­жен действовать, и так как действовать и подвергаться действию это одно и то же и, таким образом, действие бывает также hie et nunc, то предписание само должно использовать Индекс или Ин­дексы. То, на что индекс направляет внимание, можно назвать субъектом утверждения...

337. Никаким описанием нельзя отличить реальный мир от во­ображаемого мира. Часто спорили о том, был ли Гамлет сумасшед­шим или нет. Это иллюстрирует необходимость указывать, что имеется в виду реальный мир, если он имеется в виду на самом деле. Однако реальность целиком динамична, а не квалитативна. Она со­стоит в принудительной силе. Только динамический знак может отличить ее от вымысла (fiction). Правда, никакой язык (насколько мне известно) не имеет особой формы речи, которая бы показыва­ла, что речь идет о реальном мире. Но в этом и нет необходимости, так как интонация и мимика достаточны, чтобы показать, что гово­рящий говорит серьезно. Соответствующие интонация и мимика динамически воздействуют на слушающего и направляют его^вни-мание на действительность. Поэтому они представляют собой ин­дексы реального мира. Таким образом, не остается никакого клас­са утверждений, которые не содержат индексов, если только речь идет не о логическом анализе и предложениях тождества. Но логи­ческий анализ будет неправильно понят, а предложения тождества сочтены бессмысленными, если не понимать их как относящиеся к миру терминов или понятий; а этот мир, как фиктивный мир, требу­ет индекса, чтобы его можно было отличить. Поэтому остается фактом, как это было провозглашено теорией, что частью каждого утверждения должен быть по крайней мере один индекс.

338. Обстоятельства или объекты, обозначаемые посредством индексов, я называю субъектами утверждения. Но они не будут

совпадать с объектами, обозначаемыми посредством грамматичес­ких подлежащих. Логики всегда подчинялись обычаю рассматри­вать предложения только (или главным образом) после того, как они выражены в определенных стандартных, или канонических, формах. Рассматривать их точно в том виде, как они выражены в том или ином языке (как это делают Гоппе [Н о р р е] и некоторые другие), — значит превращать логику в филологическую, а не фи­лософскую дисциплину. Однако на выбор канонических форм ока­зала влияние структура ограниченного класса языков, что, я пола­гаю, свело философию с правильного пути. То, что называют подлежащим, — это существительное в именительном падеже, хотя, даже в нашей относительно небольшой семье индоевропейских язы­ков, можно найти несколько таких, в которых существительное ста­вится в одном из косвенных падежей в тех случаях, когда в латинс­ком, греческом и в современных европейских языках оно стоит в именительном падеже. Таковы ирландский и гаэльский. Кроме того, в роли индекса не всегда выступает имя существительное. Индекс может быть, как мы видели, простым взглядом или жестом. К тому же он может быть так замаскирован, что нельзя будет с уверенно­стью сказать, является ли он вообще индексом. И здесь нам едва ли поможет, если мы обратимся к значению утверждения; потому что в таких случаях трудно сказать точно, какое значение имеет дан­ное утверждение. Так, в утверждении «Все люди смертны» мы мо­жем сказать, что субъектом является «каждый человек», или мо­жем сказать, что субъект— это «множество людей», или что «каждый человек» и «некоторый из смертных» — два субъекта, или что субъект — это «всё» (а предикат — «или не человек, или смер­тен»), или что «все» и «человечество» и «смертность»— это три субъекта, и еще есть сотня других возможностей. Но если жела­тельно, чтобы была принята одна каноническая форма, то самым лучшим правилом было бы употреблять отдельный индекс для все­го, что неразличимо с логической точки зрения. То есть в данном случае считать индексом «все», «человечество» и «смертность».

339. Каждый субъект, когда индекс указывает на него непо­средственно, как в словах «челове-чество» и «смертность», являет­ся единичным. В противном случае предписание, которое можно на­звать квантором субъекта, предписывает, каким образом субъект должен быть выбран из множес-тва, называемого его универсумом. В логике вероятностей кванторы — такие, как «девять из десяти» и т. п., — относятся к опытным данным за достаточно «длительные отрезки времени».

* Здесь и сейчас (лат.}. — Прим. ред.

Но в логике необходимости не учитывается опыт такого рода и требуются только два квантора: квантор общности (the universal quantifier), который разрешает выбрать из универсу­ма любой объект, безразлично какой, и квантор существования (the particular quantifier), который пред-писывает, что должен быть выбран подходящий объект. Когда есть несколько квалифици-руемых субъектов и кванторы различны, то существен порядок, в котором они выбраны. Именно свойства квантора того субъекта, который выбран последним, распространяются на все предложение. (В пре­жних формулировках этот последний момент был для меня не ясен.) Хотя никакие другие кванторы, помимо этих двух, не являются не­обходимыми, можно достичь много большего, нежели просто удоб­ной и краткой записи, используя также два других «гемилогичес-ких» («полулогических», hemilogical) квантора, из которых один позволяет выбрать из универсума любой объект, кроме одного, а другой ограничивает свободу выбора одним или другим из подхо­дящих двух. Прежде всегда предполагалось, что универсум логи­ческого субъекта представляет собой дискретное множество, так что субъектом является индивидуальный объект или обстоятель­ство. Но в дейст-вительности универсум может быть_континуумом, так что не существует никакой части его, относительно которой все было бы непременно или целиком истинно, или целиком ложно. Например, невозможно найти такую часть поверхности, которая была бы целиком одного цвета. Даже точка на этой поверхности может одновременно принадлежать трем или более частям, окра­шенным в разные цвета. Но логика непрерывных универсумов ожи­дает исследования..

340. В 1867 г. я определял символ как любой общий репрезен-тамен, и это было верно. Но сразу после этого я пошел по тради­ционному пути, разделив символы на термины*, предложения и умозаключения, имея в виду, что термины не содержат никакого ассерторического элемента, и это было ошибкой, хотя это деление само по себе не столько неправильно, сколько несущественно. Впоследствии, обратив внимание на то, что я отнес естественные симптомы как к классу индексов, так и к классу символов, я огра­ничил символы конвенциональными знаками, что было еще одной ошибкой. Я думаю, что моя статья 1867 г. была — с логической точ­ки зрения — наименее неудовлетворительной из всего, что мне уда­лось написать; и долго потом большая часть моди-фикаций, кото­рые я пытался внести, только уводили меня еще дальше по неправильному пути.

341. Поскольку каждый символ включает утверждение или за­чаточное утверждение, он является общим (general) в том смысле, в каком мы говорим об общем знаке. Это значит, что предикат пред­ставляет собой общий знак. Далее когда мы говорим: «Боз был Чарльз Диккенс»,— мы подразуме-ваем: «Боз был тем же, что и

Чарльз Диккенс», а тождество есть общее, а именно гемилогичес-кое, отношение. Ибо предикат имеет идеальный характер, и в каче­стве такового не может быть простой «этостью» (hecceity)*. В дей­ствительности в-предложении «Боз есть Чарльз Диккенс» Субъекты — это «Боз» и «Чарльз Диккенс», а предикат — «тожде­ствен с». Далее, каждый общий знак, т. е. «термин», включает по крайней мере зачаточное утверждение. Ибо чем мы полагаем «тер­мин» или «имя класса»? Это есть нечто, что означивает (сигнифи­цирует), или, используя вызывающую возражения терминологию Дж. С. Милля «коннотирует», определенные свойства и тем самым обозначает (денотирует) все, что обладает этими свойствами. Ина­че говоря, «термин» направляет наше внимание на представление, или мысленное построение, или диаграмму чего-то, что обладает этими свойствами, и представление об обладании этими свойства­ми сохраняется в сознании. Что это означает, как не то, что слуша­ющий говорит сам себе: «То, что находится здесь (предмет внима­ния), обладает такими-то и такими-то свойствами »? Это может быть не вполне предложением или полностью утвер-ждением, так как слу­шающий не говорит сам себе, что представляет собой находящееся «здесь», 'потому что объект внимания в этом случае есть не более чем произведение мысли. Это по крайней мере не утверждение о реальном мире. Но тем не менее тут содержится ассерторический элемент, мысленная связка. Когда слушающий слышит слово «свет», он начинает создавать в уме соответ-ствующий образ и проходит через тот же мыслительный процесс, который приписывается Эло-химу в первой главе Бытия: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош», — то есть, что свет был, действительно, именно тем, что предполагалось создать. Это сво­дится к тому, чтобы сказать: «Это свет!». Пока не осуществлен этот процесс, название не возбуж-дает в сознании слушающего никако­го значения. Но я возражаю против триады: термин, предложение, вывод, если ее считать важнейшей в логике. Ведь общие имена (на­рицательные существительные

* Слово этостъ от этот употребляется в русской философской традиции для обо­значения индивидуальности предмета, его конкретной данности (в соответствии с лат. haecceitas от haec жен. род слова hi с «этот»). —Прим. перев.

* В оригинале здесь и далее употреблено слово term, которое соответствует русским терм и термин, первым соответствием term — терм пришлось пожертвовать. — Прим, ред.

или их эквиваленты), которые подра­зумеваются под терминами, — это не более чем случайные

грамма­тические формы, которые по стечению обстоятельств выдвинулись на главные роли в

наиболее знакомых нам языках, но которые едва ли существуют или по крайней мере играют далеко не такую значи­тельную роль в огромном большинстве языков и, в сущности, долж­ны были бы игнорироваться спекулятивной грамматикой. Действи­тельно, абсурдно возводить эту ненужную часть речи в ранг логической формы и оставлять непредставленными необходимые

предлоги только потому, что в индоевропейских языках последним часто соответствуют окончания.

342. В то же время следует признать, что предложение «Пусть / будет свет», или, что то же самое, «/ есть свет», где / никаким иным образом не определяется, представляет собой только утверждение относительно непостоянной идеи, значительно менее развитое, не­жели предложение «Гамлет был сумасшедшим», которое связывает­ся с великим произведением, более прочным, чем бронза. Устраним из любого предложения его квантифицирующие знаки, и останется именно такое неразвитое выражение. Удалим квантор из предложе­ния «Все люди смертны», или, что то же самое, «Любое нечто или не является человеком, или является смертным», и получим «X или не человек, или смертен». Удалим квантор из предложения «Все" име­ет какую-то причину», или, что то же самое, «Пусть А — что угодно; тогда существует нечто, В, такое, что В является причиной А», и по­лучится «В является причиной А». Такие рудиментарные утвержде­ния — утверждения по форме, но лишенные субстанции, — в точно­сти выражают-значение логических терминов. В этом смысле мы можем сказать, что в каждом предложении столько терминов, сколь­ко в нем квалифицируемых субъектов. Иной характер имеют еди­ничные субъекты. Каждый термин является единичным, но неопре­деленным. В соответствии с характером своего предиката он может быть утвердительным или отрицательным.

343. Связка отличается от субъектов и предиката тем, что она чисто формальна и не имеет никакого специального содержания или сложности. Несомненно, это потому, что мы предпочитаем провес­ти границы между различными частями предложения таким обра­зом, чтобы для связки не осталось никакого содержания; но ведь есть веские доводы для того, чтобы провести эти границы именно так.