Ар. А. Улунян Греция и Турция между Западом и Востоком (1950-е годы)1

Смерть И. В. Сталина в марте 1953 г. позволила новому руководству СССР так использовать ситуацию, чтобы постараться сгладить политику конфронтации по ряду вопросов внешней политики. 11 марта 1953 г. во время протокольной беседы В. М. Молотова с официальной правительственной делегацией Турции, прибывшей на похороны Сталина, советская сторона выразила надежду на улучшение советско-турецких отношений². В определенной степени подобный ход был рассчитан на смягчение позиции тех приграничных с СССР стран, которые видели в нем угрозу своей национальной безопасности. Новое советское руководство все более обращало внимание на «колониальные народы» в Африке и Азии, оценивая их как своих потенциальных союзников в двухполюсном противостоянии. К их числу Кремль относил и Турцию, рассматривая ее как зависимое от Запада и прежде всего США государство. В мае 1953 г. послу Турции в СССР советским министром иностранных дел было заявлено о желании Москвы улучшить отношения с Анкарой. При этом советское партийно-государственное руководство решило отказаться от обсуждения территориальных проблем и вопроса Проливов. Об этом 19 мая было сделано официальное сообщение в партийном органе газете «Правда». Спустя десять дней ТАСС передал заявление Советского правительства, в соответствии с которым Москва давала понять, что отказывается от прежних территориальных требований к Анкаре. 18 июля турецкое правительство выступило с заявлением, в котором приветствовалось решение Кремля. Однако предпринятые Москвой шаги были не в состоянии сорвать планы по созданию военно-политического блока в Балканском регионе.

После продолжительных и весьма активных консультаций 11 июля 1953 г. министры иностранных дел Греции, Турции и Югославии сделали совместное заявление о решении создать Постоянный секретариат с целью подготовки конференции министров трех государств по политическим вопросам, проблемам культуры, образовать комитет экспертов по экономическим проблемам и торговле, одновременно поручив главным штабам трех государств изучение принципов будущего трехстороннего сотрудничества в военной области.

Подготовка создания военно-политического блока Греции, Турции и Югославии находилась в центре внимания дипломатических и специальных служб как западного блока, так и восточного. Однако помешать этому процессу последний был не в состоянии, так как не имел сколько-нибудь серьезного ресурса противодействия. В складывавшейся ситуации Кремль стремился использовать экономические рычаги во внешнеполитических акциях. В июле 1953 г. был произведен обмен послами между Грецией и СССР³. Начатые по инициативе СССР в том же месяце торговые переговоры завершились подписанием соглашения между СССР и Грецией о товарообороте и платежах⁴. Обещание Москвы увеличить закупки греческого табака и расширить поставки нефти в Грецию были восприняты «с оптимизмом в торговых кругах» страны⁵. Советский посол М. Сергеев попытался заинтересовать министров торговли, морского флота и финансов в выгодности советских предложений. Американские эксперты, однако, видели определенную ограниченность подписанного между Москвой и Афинами торгового договора и полагали, что он малоэффективен. Одновременно прямые контакты советского посла с министрами греческого правительства серьезно обеспокоили греческое министерство иностранных дел. Во многом это было связано с общестратегической линией Греции, направленной на усиленное взаимодействие с западными партнерами, в частности американцами. Данное направление политики координировалось и контролировалось МИДом, который рассматривал действия Сергеева как очередную попытку оторвать Грецию от ее союзников.

Советские внешнеполитические маневры в отношении Греции в конце октября — начале ноября 1953 г. свидетельствовали о серьезности намерений Кремля перейти к тактике заигрывания с недавними противниками из числа малых государств, связанных с западной системой обороны и играющих важное значение в ней.

Изменения, начавшиеся во внешнеполитических подходах Москвы после смерти И. В. Сталина, серьезно обеспокоили американскую дипломатию, находившую новые советские действия более изощренными, чем те, которые использовались Кремлем ранее. Аналитические оценки, сделанные дипломатическими работниками США, отличались жесткостью и настороженностью⁶. Одновременно советская политика в Греции рассматривалась с позиций потенциальной угрозы как для национальных интересов Греции, так и для интересов США в этой стране⁷. Несмотря на очевидную активизацию советской внешней политики в Греции, американская дипломатия не смогла определить на тот момент планы Кремля в отношении этого средиземноморско-балканского государства.

В апреле 1954 г. руководитель Югославии И. Броз Тито посетил Анкару с официальным визитом, во время которого он активно выступал за создание трехстороннего альянса балканских государств. Образование регионального военно-политического союза усиливало позиции его потенциальных участников на международной арене. Одновременно это позволяло находящимся у власти силам рассчитывать на укрепление их влияния внутри соответствующих стран.

Так, в частности, внешнеполитический курс правительства Демократической партии в Турции имел и вполне конкретное внутриполитическое измерение. Экономическая либерализация сопровождалась ужесточением политического режима. Таким образом, демократическая партия, бывшая некогда оппозиционной и выступавшая против диктатуры правившей Народно-республиканской партии, сама достаточно быстро пошла по пути создания собственной диктатуры. При этом руководство ДП, и в частности Дж. Баяр, активно использовало этнические и конфессиональные формы мобилизации общественного мнения в свою пользу.

Основной оппонент демпартии — народно-республиканская партия также выступила с программными заявлениями по экономическим вопросам, обнаружив, таким образом, общность социально-экономических ориентиров основных политических сил⁸.

В январе 1954 г. по приглашению американского президента Д. Эйзенхауэра ведущие турецкие деятели — президент Дж. Баяр и премьер-министр А. Мендерес — посетили с официальным визитом США. Эта поездка являлась тем более важной для руководства страны, так как символизировала усиление взаимодействия Турции с Западным блоком и его ведущей державой — Соединенными Штатами. Учитывая место и роль США во внешнеполитической деятельности турецкой дипломатии, а также американское экономическое и финансовое участие в жизни Турции, лидеры Демпартии — Баяр и Мендерес использовали визит и в интересах достижения внутриполитических целей. США в данной ситуации вовлекались во внутреннюю политику Турции как один из ее активных участников⁹.

В свою очередь оппозиция, и прежде всего народно-республиканская партия, стала активно использовать в своей предвыборной пропаганде тезис зависимости демпартии от американских финансовых вливаний в турецкую экономику¹⁰.

Парадокс складывавшейся ситуации заключался в том, что финансовая и техническая помощь США в проведении реформ в армии, ее переоснащении и формировании слоя кадровых военных в современном понимании этого слова реализовывалась с большими трудностями.

Победа на выборах была использована руководством демократической партии и для реализации ее внешнеполитического курса. В июне 1954 г. турецкий премьер-министр А. Мендерес вновь посетил США с официальным визитом. Здесь, используя успех ДП как аргумент в беседах с американскими официальными представителями, включая и президента Д. Эйзенхауэра, он настаивал на увеличении американской помощи Турции и расширении кредитной линии Анкаре. Американцы достаточно прагматично рассматривали взаимоотношения со своими партнерами по НАТО и не собирались резко менять тактику экономической и организационной поддержки союзникам. Они обещали турецкому руководству предоставить ¹/₄ часть помощи, предусматривавшейся четырехлетней программой частичного реформирования турецкой армии в соответствии с организационными принципами и стандартами вооружений США. Как полагали американские военно-политические круги, это обещание давало вполне очевидную надежду, что США гарантируют продолжение финансовой помощи Турции общим объемом в 800 млн долларов¹¹.

Однако содействие со стороны США обусловливалось и еще одним фактором, а именно прозрачностью использования американских финансовых средств и эффективностью их привлечения в конкретные сферы экономики и хозяйства. В то же время американцы (как, впрочем, и турки) были заинтересованы в расширении военного сотрудничества в рамках Североатлантического альянса. Подписание в июне 1954 г. договора о статусе вооруженных сил и военных объектов США в Турции имело поэтому большое значение для обеих сторон.

Параллельно Анкара интенсифицировала дипломатическую работу и на балканском направлении, а именно по созданию военно-политического блока с государствами региона — Грецией и Югославией. 9 августа 1954 г. в югославском городе Блед между Грецией, Турцией и Югославией наконец было подписано соглашение о создании военно-политического союза. При этом все участницы заявили о приверженности принципам Организации Объединенных Наций, а две из них — Греция и Турция — еще и североатлантической солидарности. В соответствии с подписанными документами создавался Постоянный совет министров иностранных дел, а также Консультативный комитет, состоящий из равного числа представителей парламентов каждой из участниц договора и занимавшийся экономическими, торговыми и частично военными проблемами. Одновременно предусматривалось, что генеральные штабы трех государств будут заниматься координацией военной и оборонной политики.

Уже вскоре Балканский пакт, как отныне стал называться военно-политический союз Греции, Турции и Югославии, начал испытываться на прочность со стороны СССР. Послесталинский период советской дипломатии продемонстрировал уже на первых этапах своей реализации очевидное стремление новых руководителей в Кремле провести некоторую «редакцию» методов проведения внешнеполитических акций. Это выразилось, в частности, в попытках СССР изменить характер отношений с Югославией, постаравшись отказаться от прежней откровенной конфронтационности, но при этом «сохранить лицо». Белграду было дано понять, что улучшение советско-югославских отношений будет во многом зависеть от участия Югославии в Балканском пакте. Однако И. Броз Тито не собирался отказываться от достигнутых огромными усилиями и в крайне затруднительных обстоятельствах результатов, позволивших обеспечить югославам гарантии их национальной безопасности¹².

К началу 1955 г. Турция добилась на международной арене достаточно серьезных результатов: она уже стала участником НАТО и являлась, таким образом, членом западного блока в широком смысле этого слова; одновременно страна вошла в региональный Балканский пакт, в котором играла далеко не последнюю роль. Значительных результатов Анкара достигла и на азиатском направлении, чему в немалой степени способствовала заинтересованность в этом ее западных союзников. После долгих консультаций хотя и не была реализована идея создания «Животворного полумесяца», с которой выступал в конце 1940-х годов иорданский король Абдалла, но все же был согласован близкий по сути план военно-политического союза государств «Северного пояса». Еще апреле 1954 г. Турция и Пакистан подписали договор о создании военно-политического союза. Реакция на него со стороны ряда государств, включая как арабские и мусульманские, так и Индию, не говоря об СССР, являлась крайне негативной. Это было обусловлено их опасениями относительно перспектив усиления позиций США и НАТО среди государств «третьего мира».

Однако Анкара продолжила свой курс в этом направлении. Премьер-министр Турции А. Мендерес совершил в начале 1955 г. поездку по арабским странам, где попытался смягчить недовольство формированием военно-политического блока на Среднем Востоке. С этой целью он предложил расширить его за счет включения арабских государств. Однако этот шаг оказался не совсем удачным из-за нежелания последних видеть Турцию ключевым элементом такого союза. Только Ирак согласился принять участие в нем. 2 февраля 1955 г. Турция, Иран, Ирак, Пакистан и Великобритания подписали в Багдаде договор о создании военно-политического альянса, названного впоследствии Багдадским пактом. Вскоре Анкара при поддержке со стороны американских и британских союзников попыталась оказать давление на Сирию, с тем чтобы получить ее согласие на вступление в Багдадский пакт.

Тем временем, стремясь укрепить силовую составляющую советского блока, Москва предприняла шаги по пути создания полномасштабного Pax Sovietica. «Мирное наступление» Кремля было подкреплено более весомым аргументом — объединением военно-полититического потенциала СССР и его восточно-европейских сателлитов. Окончательное оформление коммунистического Восточного блока происходило 11—14 мая 1955 г. на Варшавском совещании представителей СССР, Албании, Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши, Румынии и Чехословакии. Образование западноевропейского союза рассматривалось как главная причина необходимости консолидации «оборонных усилий» восточноевропейского домена СССР в целях противодействия возможным угрозам со стороны Запада. Создание Варшавского Договора, таким образом, формально было ответом на усиление сотрудничества между западными государствами. Однако решающее значение имело стремление советского партийно-государственного руководства получить в распоряжение инструмент «коллективного давления» на западный блок и его отдельных членов, к числу которых относились Греция и Турция. В свою очередь и коммунистические режимы Восточной Европы усиливали свои международные позиции вхождением в военную организацию под фактическим руководством СССР.

Важность Турции и Греции для Североатлантического альянса и его ведущей силы — США тем не менее не снимала с повестки дня вопроса о постоянном мониторинге ситуации в этих двух странах именно с позиций национальных интересов Соединенных Штатов. Уже в середине 1954 г. в Вашингтоне все чаще начинали рассматривать взаимоотношения с Турцией не только в контексте военно-политического единства блока НАТО, но и с прагматической точки зрения: насколько эффективно используется экономическая помощь США, каковы реальные перспективы турецкой оборонной политики? В достаточно жесткой форме заявлялось, что «“ответственные сотрудники” администрации в Вашингтоне подчеркнули, что Соединенные Штаты не будут продолжать поддерживать амбициозные проекты турецкого правительства»¹³.

Начиная с весны 1955 г. серьезные изменения происходят в греко-турецких отношениях. Причиной их ухудшения становится кипрская проблема. В апреле 1955 г. на острове начались волнения, связанные с требованиями греков-киприотов (составлявших 80% из 600 тыс. населения) к Великобритании — предоставить свободу Кипру. Активизировались сторонники его объединения с Грецией. Понимая, что традиционными способами сохранить остров под своим владычеством не удастся, британцы решили прибегнуть к реализации имперского принципа «разделяй и властвуй»: они усилили свою работу среди турецкой общины острова, с тем чтобы противопоставить его жителей друг другу на этно-конфессиональной основе. Тем более что этот аргумент всегда действовал на Балканах как один из наиболее сильных. Одновременно Лондон активизировал свои контакты с турецкими властями по «кипрскому вопросу», играя на национальных чувствах турок. Если ранее Анкара особенно не интересовалась Кипром, то теперь, в 1955 г., она решила занять более жесткую позицию (чему в немалой степени способствовали внутриблоковые осложнения в Балканском пакте, связанные со стремлением двух стран — Греции и Турции — добиться в нем лидерства). В сентябре 1955 г. в Стамбуле и Измире прокатилась волна погромов, убийств и грабежей, направленная против местных греков и армян. Власти фактически бездействовали, а, как впоследствии выяснилось, сами способствовали кровопролитию. В этих условиях Греция решила, что дальнейшее пребывание ее военного персонала в Турции более невозможно и отозвала своих представителей с натовской базы в Измире¹⁴.

Осенью 1955 г. внешнеполитическое и военное ведомства США, а также ЦРУ подготовили ряд аналитических материалов по турецкому вопросу для выработки решения по американской позиции. Как отмечалось в сводном аналитическом докладе, адресованном в Совет национальной безопасности (СНБ) США, основными целями Вашингтона в отношении Турции являлись следующие: «(а) продолжение со стороны Турции осознания себя как части свободного мира; (b) поддержание способности турецких вооруженных сил отразить нападение сателлитов (союзных СССР государств. — Ар. У.) или оказание максимально возможного сопротивления непосредственному советскому нападению; (с) доступ США и их союзников к турецким ресурсам и военным объектам; (d) сотрудничество Турции в рамках НАТО, продвижение и усиление мер безопасности в Балканском и Ближневосточном регионе; (е) улучшение отношений Турции с арабскими государствами; (f) достижение стабильности турецкой экономики»¹⁵.

Особую значимость роли Турции на международной арене в контексте американских внешнеполитических интересов приобретала ее позиция по стратегическим проблемам: активная поддержка Анкарой концепции «Северного пояса» и противодействие турок попыткам ряда арабских государств (Египта, Сирии и Саудовской Аравии) создать собственный военный блок; стремление Турции улучшить отношение с соседними странами; изменение законодательной базы, регулирующей отношения в нефтяной промышленности, и предоставление иностранным инвесторам возможности работать в этом секторе турецкой экономики¹⁶.

В то же время среди неблагоприятных с точки зрения американских национальных интересов факторов в достаточно откровенной форме перечислялись, во-первых, «жесткая турецкая реакция на отказ со стороны США предоставить 300 млн займа», и, во-вторых, «отсутствие убедительных свидетельств готовности (турецкого правительства. — Ар. У.) к реализации адекватной программы реформ, которых требует экономическая ситуация Турции»¹⁷.

Выявляющиеся постепенно внутри Балканского пакта проблемы, а также усиление конфронтационного потенциала греко-турецких взаимоотношений давали основания Кремлю надеяться на результативность своего «мирного наступления», направленного на раскол западного блока. Обострение кипрского вопроса рассматривали в Москве как возможный шанс для улучшения отношений с Афинами. В июне 1955 г. советский посол в Греции обратился к министру иностранных дел этой страны с предложением об обмене визитами глав двух правительств, ссылаясь на то, что такие контакты были бы полезны для обоих стран в «свете европейских событий». Информация на этот счет, полученная посольством ФРГ в Великобритании и переданная американцам, насторожила последних, так как в соответствии с ней греческий министр иностранных дел якобы ответил, что «имея в виду кипрскую проблему, визит Хрущева в Белград и другие смежные вопросы, предлагаемые визиты приветствуются»¹⁸.

Следующим шагом со стороны Москвы было пропагандистское обеспечение своей политики в отношении Греции. Однако здесь Кремль столкнулся с рядом проблем, главной из которых было восприятие различными греческими политическими и общественными силами мотивов советской внешнеполитической активности на «греческом направлении». В ответ на публикацию в правительственной советской газете «Известия» статьи о необходимости улучшения советско-греческих отношений греческие органы печати, принадлежавшие к правому, левоцентристскому и прокоммунистическому общественно-политическому спектру, продемонстрировали разницу подходов при оценке советских маневров. Если прокоммунистические и левые силы выступали с исключительно благоприятных для Кремля позиций, то левоцентристская часть греческого политического мира отнеслась к публикации в тех же «Известиях» крайне осторожно. Центристы просто объяснили советский зондаж как стремление использовать момент обострения отношений Греции с ее западными союзниками по «кипрскому вопросу», с тем чтобы добиться переориентирования Афин на Москву. Более резко, но фактически также оценивали кремлевский курс в отношении Греции и крайне правые¹⁹.

Однако попытка сыграть на «кипрском вопросе», предпринятая Москвой, рассматривалась достаточно осторожно в Афинах. Так, в частности, в директивах, направлявшихся министерством иностранных дел Греции греческим послам за рубежом, выдвигалось требование добиться поддержки греческих интересов прежде всего в «дружественных или нейтральных странах», но никак не у государств за «железным занавесом»²⁰. Это было связано с нежеланием Греции «скомпрометировать» себя в глазах союзников слишком близкими отношениями с восточным блоком и тем самым толкнуть их к поддержке «более последовательной» в отношении Запада Турции.

Как и Греция, Турция постепенно также оказалась в центре советского «мирного наступления». Возникшие между Анкарой и Вашингтоном противоречия, а также ухудшение греко-турецких отношений были восприняты кремлевским руководством как сигнал к активизации действий с целью изменения ситуации в свою пользу. К концу 1955 г. «мирное давление» СССР на Грецию усилилось, что было вызвано стремлением Москвы углубить противоречия внутри НАТО и, насколько это возможно, в Балканском пакте, членами которой являлись, помимо Греции, Турция и Югославия.

Отрекаясь от отдельных черт сталинского наследия во внешнеполитической области, советское партийно-государственное руководство не обошло вниманием и отношения СССР с Турцией. На встрече министра иностранных дел СССР В. М. Молотова и посла Турции в Москве Ф. Хозара первый заявил об отказе от каких-либо территориальных претензий в отношении Турции со стороны Советского Союза²¹. На сессии Верховного Совета СССР 28 декабря 1955 г. Н.С. Хрущев сформулировал этот подход в виде признания: «Известно, что когда у руководства Турцией стояли Кемаль Ататюрк и Исмет Иненю, у нас были с нею очень хорошие отношения, но потом они были омрачены. Мы не можем сказать, что это произошло только по вине Турции, были допущены и с нашей стороны неуместные заявления, которые омрачили эти отношения»²². Вместе с СССР к «мирному наступлению» стали привлекаться и его сателлиты из Восточной Европы, граничившие с Грецией. Так, в частности, Болгария провела зондаж относительно улучшения двусторонних отношений²³.

Развитие ситуации в Греции и характер ее взаимоотношений с западными союзниками в контексте обострявшегося греко-турецкого конфликта и «кипрского вопроса» обнадеживали главного противника западного блока — Москву. Американская дипломатия оценивала греческое направление советской внешней политики как «активизацию советского мирного наступления в Греции»²⁴.

Высказанные советским партийно-государственным руководством в декабре 1955 г. признания неправомерности предыдущих требований в отношении Турции вскоре были сопровождены публикациями в советских официозах — газетах «Правда» и «Известия», посвященными главной теме: необходимости улучшения советско-турецких отношений в различных сферах, включая экономическую. Накануне 35-летней годовщины подписания советско-турецкого мирного договора (16 марта 1921 г.) Председатель Президиума Верховного Совета К. Е. Ворошилов направил специальную поздравительную телеграмму президенту Дж. Баяру. Все очевидней становилась попытка Кремля склонить турецкое руководство к улучшению отношений между двумя странами.

Советские официальные представители в Турции активизировали деятельность в этом направлении. В январе 1956 г. советский консул В. Корнев обратился к генеральному директору по экономическим вопросам турецкого МИДа М. Эсенбелю с предложением более тесного экономического сотрудничества с СССР. Спустя месяц, в начале февраля того же года, советский посол Б. Подцероб встретился с турецким министром иностранных дел Ф. Кёпрюлю и заявил своему собеседнику о желании советской стороны улучшить отношения с Анкарой и при этом сослался на возможность оказания экономической и финансовой помощи Турции со стороны СССР. Вскоре В. Корнев обратился с аналогичными предложениями к генеральному секретарю турецкого МИДа Н. Бирги. Однако позиция турок была достаточно жесткой: они подчеркивали, что за нынешнее состояние турецко-советских отношений несет ответственность прежде всего СССР. В своих сообщениях в Москву советские представители информировали о состоявшихся беседах и сделанных ими предложениях, отметив, что во многом позиция руководства Турции определяется его зависимостью от мнения США и даже определенными опасениями в этом отношении.

Все контакты советских дипломатических представителей и турецких официальных лиц внимательно отслеживались американцами. Их тайным информатором выступал генеральный секретарь турецкого МИДа Н. Бирги, докладывавший лично консулу США в Анкаре Дж. Гудайеру все подробности происходящего. Однако цель высокопоставленного турецкого чиновника была не только и не столько в информировании американских друзей. Судя по манере подачи материала своему собеседнику он преследовал более прагматическую цель: возбудить беспокойство американцев возможными последствиями советско-турецкого сближения. Аналогичную информацию, в которой доминировала решимость Анкары не идти на одностороннее улучшение отношений с Москвой без улучшения общих отношений между Западом и Востоком, турки предоставляли и англичанам²⁵. Все это давало основания полагать: Анкара начинает свою игру. Советская пропаганда настойчиво твердила, что «в Турции все шире распространяется мнение о том, что вряд ли разумно поступает правительство, связывая судьбу с агрессивными замкнутыми военными блоками — НАТО и Багдадским, — отказываясь от установления дружественных отношений с Советским Союзом»²⁶.

В конце марта 1956 г. американские дипломаты выяснили через свою агентуру в турецком министерстве иностранных дел, что прежнее заявление А. Мендереса о том, что на проходивших в Карачи празднествах по случаю очередной годовщины создания Пакистана ни он, ни Ф. Кёпрюлю не вели никаких переговоров с представителями советского партийно-государственного руководства и, в частности А. И. Микояном, не соответствуют действительности. Судя по всему, секретность, которой окружили турки эту встречу, была рассчитана на создание у американцев мнения, что помощь Турции со стороны США должна быть возобновлена, так как Анкара, с одной стороны, вынуждена иметь дело с Москвой, а с другой — она хотела бы оставаться в Западном блоке, являясь его важным элементом. Информатор посольства США в Турции заявил своему собеседнику, что «в то время как Мендерес остается непреклонным, он чувствует себя ослабленным из-за заигрываний западных союзников с Советами и начинает очень беспокоиться взрывоопасным влиянием советского воздействия на турецкую прессу и общественное мнение, а также «прекрасной» пропагандой, сопровождающей их»²⁷.

К апрелю 1956 г. уже и американские дипломаты в Анкаре стали понимать, что турецкое правительство использует «советскую карту» в своей игре с Вашингтоном. Так, в частности, с одной стороны, они получали сведения о том, что СССР предлагает Турции техническую и экономическую помощь на условиях, более выгодных, чем Индии, Бирме или Афганистану²⁸, а с другой — что «при нынешних экономических трудностях увеличивающаяся часть турецкого общественного мнения может приветствовать принятие советской помощи...»²⁹

Внешнеполитические маневры греческих и турецких правящих кругов сочетались с определенными шагами, предпринимаемыми ими в своих странах во внутренней политике. К середине 1950-х годов все отчетливее начала просматриваться тенденция создания в этих странах двухпартийной системы.

В противостоянии Запада и Востока имели значение как внешне-, так и внутриполитические аспекты. Поэтому в Москве и Вашингтоне обращали особое внимание на происходящие в политической жизни Турции события. В США достаточно серьезно изучали перспективы американского участия в разрешении турецких внутренних проблем, имея в виду американские национальные интересы в глобальном и региональном масштабах. Поведение Анкары, стремившейся сыграть на своей верности атлантизму, важности стратегических позиций Турции в регионе и усилении советского «мирного наступления», частично способствовало смягчению американского отношения к турецким экономическим проблемам. В марте 1956 г. в Вашингтоне не исключали возможность продолжения экономической помощи ряду государств, включая Турцию³⁰, имея в виду «достижение стабильности и роста, поддерживая при этом необходимый уровень вооруженных сил»³¹. Одновременно во всех секретных документах, так или иначе связанных с проблемами национальной безопасности США, подчеркивалась необходимость выработки новых подходов к складывавшейся обстановке³².

Объявление Москвой 14 мая 1956 г. о сокращении обычных видов вооружений и вооруженных сил на 1 млн 200 тыс. человек требовало, по мнению американских политиков, причастных к выработке внешнеполитических решений, серьезного пересмотра оборонной доктрины США.

Проходившее 17 мая 1956 г. заседание СНБ США со всей очевидностью свидетельствовало о стремлении американского руководства, несмотря на дискуссионный характер заседания и нередко резкие оценки перспектив американской помощи иностранным государствам, найти подходящие форму и масштаб помощи турецкому союзнику. В специальном пункте повестки заседания СНБ, сформулированном как «Политика Соединенных Штатов в отношении Турции», фиксировалось, что «была отмечена и обсуждалась ссылка аналитического доклада Комитета по координации действий, с особым акцентом на экономическую нагрузку, возложенную на Турцию нынешними планами относительно турецких вооруженных сил»³³.

В немалой степени на окончательное решение «турецкого вопроса» повлияли позиции президента Д. Эйзенхауэра и директора ЦРУ А. Даллеса. Последний в концентрированном виде определил смысл новой внешнеполитической тактики США: «Старая политика, которой мы следовали, была, очевидно, справедливой, когда это касалось вопроса пять лет назад в свете советских агрессивных намерений против Греции, Ирана, Турции, Югославии и еще где-либо. Сейчас, однако, пришло время изменить эту политику. Программа военной помощи, которую мы сейчас предусматриваем, затруднит в высшей степени развитие экономики таких стран, как Турция»³⁴. Однако проблема существовала в конкретном механизме реализации этого плана, о чем и заявил Д. Эйзенхауэр³⁵. Анкара требовала роста своих вооруженных сил, которые Турция и так с трудом содержала. Особенность складывавшейся ситуации, и это уже было очевидно, заключалась в том, что в продолжении конфронтации с советским блоком в ее прежней форме оказывалась заинтересована малая страна — союзница США и «периферийный», но значимый в глобальном противостоянии между Западом и Востоком член НАТО.

Некоторые из влиятельных членов американской администрации откровенно заявляли на заседаниях СНБ, что «именно турки были заинтересованы в создании более многочисленных вооруженных сил. Не мы были теми, кто принуждал их к этому»³⁶.

К лету 1956 г. международная ситуация в одном из важных со стратегической точки зрения регионов — на Ближнем Востоке — резко обострилась. Причиной тому было жесткое противостояние между Египтом и рядом государства Запада (США, Великобритании, Франции и др.) по вполне конкретному вопросу: национализации Всеобщей компании Суэцкого морского канала, в которой превалировали финансовые интересы Англии и Франции. Перед руководящими кругами ряда западных стран, задействованных в конфликте, встал вопрос о силовом воздействии на египетский режим А. Г. Насера. В складывающейся ситуации очень многое значила позиция союзных по Североатлантическому пакту стран в регионе и его членов, в частности Турции. Данное обстоятельство заставило внешнеполитических специалистов США из государственного департамента и американского разведывательного сообщества обратить особое внимание на возможные действия Анкары. В этой связи отмечалось: «Реакция Турции на поступок Насера была неблагоприятной. Отношения между двумя странами не являлись хорошими и нынешнее турецкое правительство со всей вероятностью приветствует жесткие западные ответные меры против режима Насера. В то время, как, похоже, маловероятно, чтобы турки воздействовали на ситуацию непосредственно, они могли бы обеспечить моральную поддержку предпринимаемым Западом шагам. С другой стороны, в случае, если Западу не удастся действовать, то это вызовет ослабление веры Турции в Великобританию как сильного партнера по Багдадскому пакту, что уже происходит из-за кипрского вопроса»³⁷. Во многом эта американская оценка оправдалась: Анкара достаточно последовательно поддерживала идею интернационализации управления Суэцким каналом, с которой выступали западные государства, включая США. Выдвинутый Вашингтоном так называемый «план Даллеса» как раз и был рассчитан на это³⁸.

Американцы, спонсоры Турции, отмежевались на словах от действий союзников — Великобритании и Франции. Советский Союз выступил с грозным предупреждением в их отношении и потребовал прекращения действий Лондона и Парижа. Однако почти в то же время разворачивались достаточно драматические события в Европе: в Венгрии вспыхнуло антикоммунистическое восстание, а вскоре началась советская интервенция³⁹.

В контексте глобальных интересов Соединенных Штатов и видения ими вероятных вариантов противодействия советскому блоку проблема региональной обеспеченности американской национальной безопасности приобретала особое звучание. 5 января 1957 г. американский президент Д. Эйзенхауэр изложил в своем послании в конгресс модернизированную внешнеполитическую доктрину регионального поведения США, ставшую впоследствии известной как «доктрина Эйзенхауэра». Ее суть заключалась в том, что президент получал возможность без предварительных консультаций с конгрессом и сенатом США использовать вооруженные силы страны в районах Ближнего и Среднего Востока.

9 марта 1957 г. Эйзенхауэр подписал совместную резолюцию конгресса и сената. В случае «всеобщей войны» предусматривалось, помимо прочего, «на начальной стадии обеспечение стратегической обороны в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке»⁴⁰. Решение этой задачи было невозможно без поддержания на должном уровне вооруженных сил государств — союзников США, в частности Турции и Греции, о чем заявлялось на заседании СНБ США в конце февраля 1957 г.⁴¹

Анкара во многом надеялась на расширение полицейских функций турецкой армии, в то время как Вашингтон и НАТО, где США выступали основной силой, делали ставку на турецкие вооруженные силы в целях отражения внешней агрессии. Именно это обстоятельство и заставляло американское руководство, несмотря на исключительно осторожное отношение к финансово-экономической помощи зарубежным государствам, обращать внимание на то, что «США могут найти целесообразным продолжение экономической помощи определенным европейским странам, таким, как Испания, Югославия и Турция, с тем чтобы достичь стабильности и роста при поддержании необходимых военных сил»⁴².

В конце мая 1957 г. министром обороны США Ч. Уилсоном был представлен в СНБ США доклад о политике США в отношении Турции. Судя по отдельным материалам СНБ, большая часть которых продолжает оставаться секретной, основное внимание американцы сконцентрировали «на силе и ценности, а также слабости нашего [США] союзника, Турции». Решение президента на этот счет не оставляло сомнений и звучало как требование: «Турции должно быть отчетливо дано понять, что вся программа американской помощи ей основывалась на убеждении, что Турция предпримет действия, направленные на достижение экономической стабилизации и введение реалистического обменного курса [валюты]»⁴³.

Американцы оказывались осведомлены во многих хитросплетениях турецкой внешнеполитической тактики благодаря техническим и оперативным возможностям по перехвату и дешифровке дипломатической переписки представительств Турции за рубежом⁴⁴. Советская сторона также была знакома с некоторыми происходящими трансформациями международной позиции Турции, так как, помимо всего прочего, советские спецслужбы смогли получить доступ к исключительно «чувствительным» внешнеполитическим документам турецкого МИДа⁴⁵. Москва развернула активную пропагандистскую кампанию против политики США, направленной на усиление своих союзников по НАТО путем размещения в ряде стран баз с ракетным и ядерным оружием. На уровне официальной пропаганды все время подчеркивалась необходимость улучшения советско-турецких отношений и готовность Кремля к конкретным шагам⁴⁶. Жесткость формулировок не оставляла сомнений относительно решительности Кремля пригрозить государствам, пошедшим на договор с Соединенными Штатами, о создании подобных баз, а в отношении Турции делался призыв «посмотреть на вещи так, как они есть»⁴⁷.

Имея в виду геостратегическую важность расположения Греции для всей военно-политической системы НАТО и, в частности, национальных интересов США, Вашингтон подверг серьезному рассмотрению уровень и характер американо-греческого сотрудничества в оборонной сфере. В этой связи Совет национальной безопасности США на своем заседании 1 августа 1957 г. специально рассмотрел подготовленные военными и гражданскими экспертами материалы относительно военной помощи Греции на новый финансовый 1958 г. и вплоть до 1960 г. При этом отмечалось, что СНБ рекомендует поддерживать соответствующий уровень конвенциональной помощи, а также рассмотреть вопрос хранения ядерных материалов на территории Греции в соответствии с требованиями национальной безопасности США и задач НАТО в целом⁴⁸.

Оценка американскими аналитиками сложившейся ситуации включала констатацию двух тезисов: Турция стремится получить от союзников возможно большую помощь и одновременно расширяет взаимоотношения со всеми странами, способными обеспечить ее финансово-экономические нужды⁴⁹.

Первый шаг был сделан в этом направлении, когда в июле 1957 г. полугосударственный турецкий «Иш Банк», не получив от американцев кредита на строительство стекольного завода, обратился к СССР и получил 10 млн долларов долгосрочного кредита.

В сентябре 1957 г. резко обострились отношения между Сирией и западными государствами из-за складывавшейся на Ближнем Востоке системы противоречий: между Израилем и арабскими государствами, между западными странами и Египтом, чей лидер Г. А. Насер набирал политический вес в общественной жизни арабского мира. Эти события сопровождались внутриполитическими кризисами в государствах региона. Все очевидней становилась возможность военного конфликта на Среднем и Ближнем Востоке. Турция проявляла свою заинтересованность в поддержке западных союзников в ее действиях против Сирии, так как политика Дамаска все больше дрейфовала в сторону Каира. Это обстоятельство рассматривалось Анкарой как чреватое появлением центра силы в лице блока арабских стран с последующей утерей перспектив лидерства для Турции. Поэтому поддержка союзников по западному блоку в данном случае не была альтруистичной и отвечала стремлениям правящих кругов страны усилить турецкие позиции на международной арене. 10 сентября 1957 г. Москва поставил в известность Анкару о возможных последствиях ее участия в антисирийских акциях. Советский руководитель Н. С. Хрущев сослался в одном из своих выступлений на якобы уже существующий турецкий план наступательной военной операции. Воинственные настроения Кремля оказались настолько сильными, что советские пропагандисты, «уловив генеральную линию», решили распространить предупреждения и на Грецию. Главное управление радиовещания Государственного комитета по культурным связям с зарубежными странами при Совете Министров СССР 12 сентября 1957 г. передало по радио без согласования с комитетом и отделом печати МИДа СССР комментарий «Перевалочный пункт, или участница заговора против Сирии». В этом комментарии, в частности, говорилось: «Греция вплотную подходит к тому, чтобы самой стать соучастницей антисирийской авантюры», а также делалось достаточно жесткое предупреждение: «Если США развяжут агрессию против Сирии, эта агрессия легко может перерасти в большой военный пожар. Для Греции такая перспектива не сулит ничего хорошего, ибо она легко может очутиться в центре пожара». Последствия пропагандисткой операции не заставили себя долго ждать. Афины мгновенно отреагировали на выпад как по открытым информационным каналам (через Греческое телеграфное агентство), так и по дипломатической линии. Фактически они обвинили Москву в проведении тактики запугивания Греции и вмешательства в выработку ею своей внешней политики, тем более что в действительности Греция была не причастна к антисирийским действиям. В тот же день, 12 сентября, по первой программе Всесоюзного радио был передан комментарий аналогичного содержания под названием «Посредник — это соучастник». Более того, в одном из центральных органов советской пропаганды — журнале «Новое время»⁵⁰ — появилась статья «Греция и воздушный мост», в которой Афины обвинялись в антисирийской политике. Все это происходило на фоне советского «мирного наступления» на Афины и, таким образом, приводило к обратному результату. Реакция советского партийно-государственного руководства была немедленной и суровой: специальным секретным постановлением ЦК КПСС за подписью Н. С. Хрущева были объявлены выговоры всем, кто так или иначе был ответствен за обнародованные пропагандистские материалы, а тираж журнала (за исключением уже доставленных подписчикам номеров) конфискован и уничтожен⁵¹. Но как бы то ни было, в Греции достаточно резко среагировали на происшедшее, а Кремль вновь напомнил (хотя и косвенно), чтό все-таки значит его подлинная «генеральная линия» в отношении членов западного блока.

Предупреждение Кремля достаточно серьезно рассматривалось как со стороны Турции, так и западной дипломатией. В случае обострения ситуации американцы прогнозировали концентрацию советских войск на советско-турецкой границе, а также перебазирование советского флота в Средиземное море⁵².

Тем временем в турецком МИДе рассматривали как вполне реальную возможность прямые советские действия в отношении Турции в случае ее участия в антисирийской операции.

Одновременно Москва попыталась реализовать политику как нажима на турецкую сторону, так и заигрывания с ней. В свою очередь, в отношении Греции Кремль избрал путь психологического давления — апелляции к чувствам национальной гордости и самосохранения. Советские органы пропаганды в достаточно жесткой и ультимативной форме продемонстрировали в начале апреля 1957 г. раздражение Кремля по вопросу возможного предоставления Грецией своей территории под планируемое размещение военных баз с ядерным оружием. Греческая сторона постаралась не обострять ситуацию и лишь отдельные публикации в ряде газет правой ориентации стали ответом на советские предупреждения о недопустимости размещения ядерного оружия в Греции⁵³. Стремление Москвы сорвать возможность военно-политического усиления Греции в рамках всего Западного блока наглядно проявилось в послании «церемониального» главы Советского правительства — Председателя Совмина СССР Н. А. Булганина премьер-министру Греции К. Караманлису 14 декабря 1957 г., в котором недвусмысленно заявлялось: «Намерения руководителей НАТО превратить Грецию в «незатопляемый авианосец» могут привести к тому, что в условиях современной войны реализация таких планов в отношении Греции сделала бы ее военным плацдармом определенной группировки государств, а тем самым полем сражения»⁵⁴.

Теоретическое обоснование происходящих событий в Турции и подобных ей странах, а также соответствующей политики в отношении них давалось советской стороной в следующем виде: «Соединенные Штаты должны заигрывать с национализмом и вести открытую борьбу лишь с теми национально-освободительными движениями, которые, по их мнению, имеют тенденцию выйти из-под контроля «умеренных» националистических руководителей...»⁵⁵

Однако это не останавливало Кремль от настойчивых попыток продолжать свой нажим на Афины и Анкару. 11 января 1958 г. Булганин обратился повторно к греческому премьеру Караманлису с посланием, в котором подчеркивалась необходимость отказа от размещения ракетного оружия в стране⁵⁶. В августе 1958 г. Кремль вновь усилил свой нажим на Грецию. Буквально во время визита британского премьер-министра Г. Макмиллана в Афины советский посол Сергеев прибыл лично 9 августа с письмом от Н. С. Хрущева и попытался вручить его премьеру К. Караманлису и министру иностранных дел Э. Авероффу. Оба отказались прервать переговоры с британцами и направили для получения этого послания К. Цацоса, министра при премьер-министре. Комментарий Караманлиса, сделанный им в присутствии британских собеседников, был достаточно примечательным: послание Н. С. Хрущева рассматривалось им как «еще один раздражающий пример советской тактики в поиске использовать греческие чувства по поводу Кипра»⁵⁷. Уже на следующий день Сергеев, отвечая на вопросы журналистов относительно содержания послания Кремля, многозначительно намекал на присутствие в нем пассажей, касающихся «кипрского вопроса». Такая форма «утечек» была воспринята греческими официальными властями как недопустимая в практике дипломатической работы. Вскоре, однако, содержание письма Н. С. Хрущева стало известно греческой печати и, как выяснилось, оно сводилось к следующему: 1) осуждение политики США и Великобритании на Ближнем Востоке (Ливан, Иордания); 2) обращение к Афинам поддержать идею созыва специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН для обсуждения ближневосточных дел; 3) осуждение политики США и Великобритании в Восточном Средиземноморье и, в частности, «кипрском вопросе»⁵⁸. Однако греческая сторона, о чем с определенным удовлетворением сообщали американские дипломаты в стране, не собиралась отвечать на советские предложения⁵⁹.

Сложность турецкой внутриполитической ситуации, несбалансированность экономического развития страны и конфликт вокруг Кипра, в который была вовлечена Турция, ослабляли позиции НАТО и США в регионе. Практически на протяжении всего 1958 г. взаимоотношения между Анкарой, Вашингтоном, Лондоном и Афинами проходили под знаком «кипрского вопроса». Американская сторона упорно стремилась добиться его разрешения в таком виде, чтобы все участники спора — Великобритания, Турция, Греция и этнические общины острова смогли выработать приемлемую формулу будущего внутреннего устройства Кипра и его международной позиции, построенных на консенсусе интересов и требований⁶⁰.

Для Вашингтона было наиболее важным в создавшейся ситуации не допустить ослабления средиземноморского (южного) фланга НАТО из-за тлеющего греко-турецкого конфликта, в котором активно участвовала Великобритания, и попадания будущего независимого Кипра под влияние «враждебных сил», т. е. восточного блока. Не случайно, что в начале 1958 г. военные и экономические проблемы американо-турецких отношений стали в очередной раз предметом специального рассмотрения в докладе госдеповской Комиссии по координации деятельности, представившей 29 января свое видение положения в Турции Совету национальной безопасности США. Среди пунктов повестки дня заседания СНБ, назначенного на 13 февраля 1958 г., был включен и вопрос «Политика США в отношении Турции». Имея в виду основные темы готовившегося заседания — «Важнейшие мировые события, влияющие на безопасность США», «Политика США по проблеме континентальной обороны» и другие схожие вопросы, можно с уверенностью сказать, что вашингтонская администрация начинала рассматривать вновь возможные способы предоставления Турции экономической поддержки, но не в прежних масштабах и на условиях, когда Анкара должна была бы следовать американским рекомендациям в области экономики. Вероятно, что речь также шла о необходимости противодействия возможному усилению контактов между Москвой и Анкарой, которая занималась поиском внешних источников финансово-экономического содействия. Вашингтон опасался советского «мирного наступления» в важном с геостратегической точки зрения для интересов США и НАТО регионе⁶¹.

Весной 1958 г. Москва попыталась интенсифицировать свои взаимоотношения с Анкарой, вероятно, почувствовав определенную готовность последней к «новому курсу». Турецкая сторона, однако, не собиралась форсировать какое-либо усиление связей с СССР. Такая позиция давала ей ряд преимуществ: две великие державы — США и СССР — должны были бы конкурировать между собой в той или иной форме в Турции. При этом сама она, сохраняя верность западному блоку, усиливала бы свою значимость как важного элемента этого союза в глазах партнеров по нему. 24 апреля 1958 г. министр иностранных дел СССР А. А. Громыко пригласил турецкого посла в Москве, отбывающего временно в Анкару, на завтрак, что было несколько необычно, учитывая сложившуюся традицию проводить подобные мероприятия с представителями Запада лишь при участии одного из заместителей министра. На основании того, что Громыко лично присутствовал на протокольной встрече, посол приходил к заключению, что «не было каких-либо других причин для завтрака, помимо попытки заигрывания с ним (послом. — Ар. У.)»⁶².

Тем временем Вашингтон все более ощутимо сталкивался со стремлением Анкары проводить политику, способную гарантировать правительству А. Мендереса выход из тяжелой экономической ситуации. Посол США в Турции Ф. Воррен постарался прояснить вопрос. Он специально встретился с министром обороны Э. Мендересом для того, чтобы определить не только и не столько советские действия в отношении Турции, сколько узнать об их оценке турецким руководством. Их суть сводилась к следующему. По мнению министра, высказывавшего точку зрения правительства на ситуацию, СССР пытался «прощупать турок, предлагая то одно, то другое или спрашивая, чем могут быть полезны Советы»⁶³. Турецкая сторона постаралась прибегнуть к ряду маневров, с тем чтобы успокоить своих американских союзников. Министр заявил в разговоре с послом о том, что Турция с большой осторожностью относится к маневрам СССР, так как турки знают «сколь мало можно доверять России», а также то, что «турки верны союзу с США, Германией, Западом» и не собираются отказываться от него⁶⁴.

В соответствии с американскими и британскими оценками, сложившаяся ситуация отнюдь не означала изменения стратегических основ политики Турции, а лишь свидетельствовала о ее стремлении представить дело так, будто она желает получить как можно быстрее помощь, «в то время как и враги Турции, и Запад готовы предоставить такую помощь»⁶⁵. Практически Анкара выбрала для себя формулу: не только и не столько Турция нуждается в поддержке извне, сколько противостоящие блоки — в расположении Турции.

Лето 1958 г. стало серьезным испытанием для турецкой внешней политики в силу складывавшейся конфликтной ситуации как в регионе Ближнего и Среднего Востока, так и постоянно напоминающего о себе «кипрского вопроса». Последний стал восприниматься в НАТО как потенциально угрожающий устойчивости блока, что и было констатировано на заседании Североатлантического совета, собравшегося 12 июня 1958 г. для обсуждения возможного вмешательства НАТО в разрешение конфликта⁶⁶.

На практике выявилось стремление Афин усилить контакты в рамках существующего Балканского блока с Югославией в противовес поддержке западных государств Турции. Американские аналитики в этой связи отмечали, что «любая поддержка более тесных греко-югославских отношений должна учитывать напряженные греко-турецкие отношения, определяемые спором по Кипру». К тому же улучшение отношений между Белградом и Москвой также имело опосредованное влияние на греко-югославский военно-политический союз, а в конечном счете и на возможную позицию Афин на международной арене⁶⁷. При этом в Вашингтоне рассматривали складывающуюся в Греции ситуацию как частично неблагоприятную для США, так как, «несмотря на то, что в Греции существует правительство, являющееся твердым союзником Запада, за последние два года произошло постепенное уменьшение общественной поддержки НАТО»⁶⁸.

Однако если переговоры о будущей судьбе Кипра не являлись чем-то неожиданным, то события в Ливане, где проявилось резкое недовольство общественного мнения страны внешнеполитическим курсом правительства Шамуна, ориентировавшегося на США и Великобританию, становились новой проблемой.

Практически одновременно с ливанским кризисом начал развиваться и иракский. 14 июля 1958 г. в Ираке была свергнута монархия, во главе которой находился король Фейсал. Он, наследник престола принц Абдул Иллах, а также премьер-министр Нури эль-Саид были убиты. К власти пришел генерал Касым, страна была провозглашена республикой. Имея в виду тот факт, что Ирак являлся членом Багдадского пакта, штаб-квартира которого располагалась в его столице, а также важность стратегического положения страны, значительность ее нефтяных ресурсов, внутриполитические события июля 1958 г. имели серьезную перспективу изменения геостратегической конфигурации всего региона Ближнего и Среднего Востока. 15 июля американцы попытались взять ситуацию в Ливане под контроль, высадив там войска по просьбе правительства Шамуна. В свою очередь британцы высадились в Иордании по аналогичной просьбе ее короля Хусейна. Вашингтон и Лондон перешли к активным действия в одном из ключевых для них стратегических районов.

Международный кризис на Ближнем Востоке оказался, в силу своей важности, в центре внимания Кремля, постаравшегося использовать как свои военно-политические ресурсы, так и инструменты международных организаций, прежде всего ООН. Деятельность советского МИДа была аналогична той, которую он проявил в предыдущем случае с Египтом и Сирией: жесткие заявления и угрозы вмешательства в конфликт перемежались с активной работой советской дипломатии в ООН. Для ведущих стран западного блока — США и Великобритании наступил достаточно ответственный момент испытаний всей системы обороны, строившейся в послевоенные годы по периферии СССР и возглавлявшегося им восточного блока. 17 июля 1958 г. на совместной американо-британской встрече, участниками которой являлись президент США Д. Эйзенхауэр, госсекретарь США Дж. Даллес, министр иностранных дел Великобритании С. Ллойд и другие официальные лица, американская сторона заявила, что США и Великобритании необходимо «подумать, как увеличить силу Ирана и Турции. В этих странах больше всего существует моральный климат, чем где-либо на Ближнем Востоке»⁶⁹.

В начале августа 1958 г. американские эксперты серьезно рассматривали возможные действия так называемого советско-китайского блока в развивающихся странах и государствах, имеющих стратегическое значение для этого «блока». В этой связи отмечалось, что его руководители «продолжат проводить экономическое наступление в тех ближневосточных и азиатских странах, которые ныне привлекают их первостепенное внимание, но также, вероятно, проявят увеличивающийся интерес к Турции, Греции, Латинской Америке и образовывающимся государствам Африки. Блок может достичь серьезных экономических результатов по проникновению в определенные, перечисленные выше страны, включая и те из них, которые до сих пор были тесно связаны с Западом»⁷⁰.

В складывавшейся международной ситуации Турция становилась одним из ключевых региональных элементов западного блока. Такое развитие событий способствовало тому, что 4 августа 1958 г. правительство США и Международный валютный фонд, а также Организация европейского экономического сотрудничества объявили о выделении Турции стабилизационного займа в размере 359 млн долларов США, из которого Соединенные Штаты уплачивали большую часть — 234 млн долларов. Однако предоставление этого кредита было обусловлено принятием Турцией стабилизационной программы, рекомендованной ей Международным валютным фондом⁷¹. Согласие турецкой стороны на проведение этой программы в жизнь сопровождалось тем не менее затягиванием ее реализации по отдельным пунктам.

В свою очередь в американской администрации прогнозировали к середине августа 1958 г. перспективу выхода Ирака из Багдадского пакта и усиление значения Турции для западного блока в контексте мировых и региональных событий: «восстание в Ираке создало возможность того, что страна выйдет из Багдадского пакта. Это ослабило бы военные позиции Ирана и Турции и в целом всего свободного мира. Минимизация данного факта требует дополнительных расходов в данном регионе в области военной помощи и дополнительной поддержки в сфере обороны Ирана. Новая стабилизационная программа в Турции, жизненно важная для позиций свободного мира, потребует дополнительной экономической помощи этой стране»⁷².

К осени 1958 г. турецкое правительство усилило свою тактику «подогревания» соперничества между Вашингтоном и Москвой за влияние в Турции, с тем чтобы все-таки добиться продолжения поддержки со стороны Запада. Они сообщили американцам о достаточно выгодных предложениях СССР, сделанных в начале сентября 1958 г. и предусматривавших строительство моста через Босфор «на более выгодных условиях, чем предлагают европейские и американские фирмы», а также сооружение и оснащение телевизионной станции в Стамбуле⁷³.

К концу 1950-х годов как в Греции, так и Турции проявлялись характерные для периода быстрой модернизации и роста кризисные социально-экономические и политические черты. Левые ориентиры в социально-экономической и политической жизни двух стран появлялись как реакция на социальную незащищенность в рамках существующей общественно-политической системы.

Победа в Греции Единой демократической левой, имевшей и «зарубежный след» — тесные связи с запрещенной и находившейся в эмиграции КПГ, пользовавшейся поддержкой СССР, привлекла внимание информированных и наблюдательных аналитиков. Газета «Aκρόπoλης» опубликовала 31 мая — 7 июня 1958 г. серию статей, в которых, используя известные редакции факты, жестко критиковался СССР за вмешательство во внутренние дела Греции⁷⁴.

Особое значение для Греции имели оценки прошедших выборов ее главным союзником по западному блоку — Соединенными Штатами. Несмотря на признание определенных проблем и трудностей в развитии страны, американские аналитики из Бюро по координации операций делали вывод о том, что «результаты выборов в прошлом месяце... дают надежду на стабильное правительство под руководством сильной партии, хотя прокоммунистические политические группы (имелась в виду ЭДА и ее союзники. — Ар. У.) также получили новую власть, выиграв значительное количество парламентских мест»⁷⁵. В то же время отмечалось, что среди членов НАТО расходы на оборону в Греции являются самыми большими из расчета на душу населения.

К началу 1950-х гг. обе страны начинают приобретать собственный внешнеполитический ресурс и на протяжении 1950—1955 гг. они превращаются из объекта влияния внешнего фактора в достаточно сильный элемент западного военно-политического блока, образуя своего рода его «балканское звено». Особенности внутриполитического развития Греции и Турции, несмотря на сильную национальную специфику, свидетельствовали об общности главного направления. Оно заключалось в создании новой системы распределения центров силы, создании новых социальных слоев и их вовлечении в активную политическую жизнь, усилении роли военных.

Экономическая и политическая модернизация, проходившая в условиях традиционного балканского общества, порождала противоречивость большинства процессов, что способствовало существованию постоянной угрозы использования силы при решении социально-политических проблем и межпартийных конфликтов. В то же время в области внешней политики как Греция, так и Турция (с разной степенью успеха), начинают играть особую роль в межблоковом противостоянии Запада и Востока. Несмотря на однозначную стратегическую ориентацию Афин и Анкары на своих американо-европейских союзников, они в то же время использовали особое геостратегическое положение двух государств для получения исключительной поддержки со стороны союзников по НАТО в своих национальных интересах. Механизм давления, задействованный ими, был довольно прост — у ведущих государств западного блока (прежде всего США) создавалось впечатление, что возможны улучшение двусторонних отношений с СССР и отказ от отдельных, стратегически важных для Запада решений. Парадокс складывавшейся ситуации заключался в том, что советские внешнеполитические маневры, охарактеризованные самим Кремлем и его западными противниками как «мирное наступление», способствовали появлению опасений у союзников Афин и Анкары относительно планов последних. Более того, внешнеполитический фактор, являясь атрибутом внутриполитической жизни, превратился в инструмент политической борьбы и пропаганды «для внутреннего потребления». Это нашло, например, свое выражение в использовании отдельными политиками Греции своих связей с Вашингтоном и Москвой исключительно в интересах внутриполитической борьбы. Аналогично поступали и представители правящих кругов Турции, используя свои открытые и полусекретные связи с Москвой для оказания давления на Вашингтон и Запад в целом, в моменты «наибольшей необходимости». Таким образом, как на Западе, так и Востоке создавалось представление о Турции и Греции как «слабом звене» западного военно-политического блока. Объективный процесс становления этих двух государств как малых региональных держав определил в целом модель взаимоотношения подобных стран с «великими державами»: отныне уже они начинали влиять в той или иной степени на действия последних. Более того, внутриполитические силы в этих государствах начинают использовать иностранный фактор в целях межпартийной борьбы, заставляя считаться внешнеполитических партнеров со своими интересами.

С середины 50-х и вплоть до начала 60-х гг. в Греции и Турции обострилась внутриполитическая ситуация, что являлось последствием интенсивного процесса модернизации. Кризис социально-политической системы и слабость, а в большинстве случаев — отсутствие адаптационных политических и экономических механизмов, усиливали влияние социально-ориентированных и идеологизированных концепций в общественной жизни. Противоречия между двумя странами на международной арене, прежде всего по так называемому кипрскому вопросу, превращали и Грецию, и Турцию в объект внешнеполитической экспансии ведущей силы восточного блока — Советского Союза. Одновременно со стороны союзников двух государств по Североатлантическому блоку все больше проявлялось опасений относительно возможного ослабления южного фланга союза и соответствующего усиления противостоящего восточного блока. Внутриполитическая борьба в Турции и Греции, обусловленная специфическими чертами проходящих в обществах двух стран процессами, способствовала структуризации партийно-политической системы, основой которой становились политические силы правоцентристского и левоцентристского толков. Именно между ними существовали основные противоречия, влиявшие на ситуацию внутри двух стран и на их позиции на международной арене как части западного блока и его «слабого звена». К началу 1960-х годов оба государства окончательно обрели статус малых региональных держав со своими специфическими национальными интересами, нередко противоречащими национальным интересам ведущих стран — союзниц по блоку.

¹ Данная статья базируется на материалах моей книги: Улунян Ар. А. Балканы: горячий мир холодной войны. Греция и Турция между Западом и Востоком. 1945—1960 гг. М., 2001.

² Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ), ф. 5, оп. 30, д. 32, л. 1. Записка В. Молотова Г. Маленкову и Н. Хрущеву о состоявшихся беседах с правительственными делегациями Турции, Афганистана и Финляндии. 12 марта 1953 г.

³ Отношения между СССР и Грецией осложнились в период 1946—1949 гг. из-за начавшейся в этой стране гражданской войны. Советский Союз оказывал через своих сателлитов на Балканах материально-техническую поддержку коммунистическим повстанцам, воевавшим против правительственных сил. Одновременно Москва осуществляла и дипломатическую поддержку инсургентов в международных организациях, в частности, ООН. Подробнее об этом: Улунян Ар. А. Коммунистическая партия Греции. Актуальные вопросы идеологии, политики и внутренней истории. КПГ в Национальном Сопротивлении, Гражданской и «холодной» войнах, 1941—1956. М., 1994.

⁴ Попов В. Д. Экономика Греции. М., 1962. С. 173.

⁵ Здесь и далее ссылки на микрофильмы, хранящиеся в Норвежском нобелевском Институте (г. Осло). Foreign Affairs. Reel № 5. 327(73). А17[14]. P. 00959. US Embassy in Greece to the Department of State. 2.11.1953.

⁶ Ibid. P. 00958.

⁷ Ibid.

⁸ Георгиян Э. А. Турецкая Республика. Основные институты государственного строя. М., 1975. С. 163.

⁹ Harris G. S. Troubled Alliance: Turkish-American Problems in Historical Perspective, 1945—1971. Washington, 1972. Р. 81.

¹⁰ Ibid. P. 80, 81.

¹¹ Foreign Policy Relations. Reel № 2. 327(73). А23. 3 suppl. Р. 00617. The CNS Working Report on Turkey. 7.09.1955.

¹² Kilic A. Turkey and the World. Washington, 1959. P. 163.

¹³ Ibid. P. 147.

¹⁴ Улунян Ар. А. Политическая история современной Греции. Конец XVIII в. — 90-е гг. ХХ в. М., 1998. С. 230.

¹⁵ Foreign Policy Relations. Reel № 2. 327(73). А23. 3 suppl. Р. 00616. The CNS Working Report on Turkey. 7.09.1955.

¹⁶ Ibid.

¹⁷ Ibid. Р. 00617.

¹⁸ Foreign Affairs. Reel № 7. 327(73). А17[14]. P.00917. The Department of State to the US Embassy in Athens. 17.06.1955.

¹⁹ Комментарии по поводу статьи в «Известиях» были опубликованы 15 и 16 октября 1955 г. в газетах « » (левоцентристская), « » (центристская), « » (левая, прокоммунистическая), « » и « » (обе — правые).

²⁰

²¹ Поцхверия Б. М. Советско-турецкие отношения и проблема Проливов накануне, в годы Второй мировой войны и в послевоенные десятилетия // Россия и Черноморские проливы. (XVIII—XX столетия.) М., 1999. С. 484.

²² Там же. С. 489.

²³ Foreign Affairs. Reel № 7. 327(73). А17[14]. P. 00927. Incoming Telegram from Athens to the Department of State. 30.12.1955.

²⁴ Foreign Affairs. Reel № 7. 327(73). А17[14]. P. 00930. Incoming Telegram from Athens to the Department of State. 21.05.1956.

²⁵ Ibid. P. 0002—0006.

²⁶ Данциг Б. М. Турецкая республика. М., 1956. С. 36.

²⁷ Foreign Affairs. Reel № 7. 327(73). А17[14]. P. 0002—0006. Incoming Telegram from Athens to the Department of State. 21.05.1956.

²⁸ Ibid. P. 00013. Incoming Telegram from Ankara to the Department of State. 11.04.1956.

²⁹ Ibid.P. 00013, 00014.

³⁰ Foreign Relations of the United States (далее — FRUS), 1955—1957. National Security Policy. Wash., 1990. Vol. XIX. P. 230. CNS. Memorandum of discussions. 1.03.1956 г.

³¹ Ibid. P. 250. The CNS Report. 15.03.1956.

³² См., напр.: Заметки президента США Д. Эйзенхауэра от 11 января 1956 г., Меморандум обсуждений на 272-м заседании СНБ от 12 января 1956 г., Меморандум обсуждений на заседании СНБ от 1 марта 1956 г., Меморандум Объединенного комитета начальников штабов министру обороны Вильсону от 12 марта 1956 г. и т. д. // FRUS, 1955—1957. Vol. XIX. P. 177—182, 218—233, etc.

³³ Foreign Policy Relations. Reel № 3. 327(73). А23. Р. 00113. Minutes of the 285-th Session of the CNS. 17.05.1956 г.

³⁴ Ibid. P. 00128.

³⁵ Ibid.

³⁶ Ibid. P. 00129.

³⁷ FRUS, 1955—1957. Vol. XVI. Suez crisis July 26 — Dec. 31, 1956. Wash., 1990. P. 91. National Intelligence Estimation. 31.07.1956.

³⁸ Об обсуждении западными союзниками решения по суэцкому вопросу и выработке американской стороной тактики действий см.: The Memoirs of Sir Anthony Eden. Full Circle. L., 1960. P. 426, 427.

³⁹ Подробнее см.: Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. Документы. М., 1998.

⁴⁰ FRUS, 1955—1957. Vol. XIX. P. 419, 420.

⁴¹ Ibid. Р. 429. Notes of Discussions at the 314-th CNS Session. 28.02.1957.

⁴² Ibid. P. 515. The CNS Report. 3.06.1957. On National Security Principals.

⁴³ Foreign Policy Relations. Reel № 3. Suppl. 3. 327(73). А23. Р. 00865. The US Policy Towards Turkey. Working Paper for Discussion at the CNS Sessions. 24.06.1957.

⁴⁴ Bamford J. The Puzzle Palace. Boston, 1982. P. 151—153.

⁴⁵ Dzhirkvelov I. Secret Servant. L., 1987. P. 211—214.

⁴⁶ Правда. 1956. 1 нояб.; 1957. 24 янв., 14 февр.

⁴⁷ Foreign Policy Relations. Reel № 15. 327(73). А17[15]. P.00439. Analitical material of the State Department «Indirect Soviet Threat». 23.10.1957. (Excerpts from monitoring of the Radio Moscow Broadcast. 19.04.1957).

⁴⁸ Foreign Affairs. Reel № 4. 3 suppl. 24. 327(73). А23. P. 00043. The CNS Session. 1.08.1957. The US Policy Towards Greece.

⁴⁹ Foreign Policy Relations. Reel № 8. 327(73). А17[16]. P. 00039. «Tactical shifts in the Turkish Foreign Policy». 7.08.1957.

⁵⁰ Новое время. 1957. № 37.

⁵¹ РГАНИ, ф. 4, оп. 16, д. 402, л. 47—50, 65, 66. Документы опубликованы: Улунян Ар. А. Коммунистическая партия Греции. История — идеология — политика. 1956—1974. М., 1995. С. 267—272.

⁵² Foreign Policy Relations. Reel № 8. 327(73). А17[16]. P. 00050. Incoming Telegram from Moscow to the Department of State. 13.09.1957.

⁵³ Foreign Affairs. Reel № 7. 327(73). А17[14]. P. 00933, 00934. Incoming Telegram from Thessaloniki to the Department of State. 21.05.1956.

⁵⁴ Правда. 1957. 15 дек.

⁵⁵ Жуков Е. Колониалистская политика США в Азии // Вопросы внешней политики СССР и современных международных отношений: Сб. статей / Под общей редакцией Л. Ф. Ильичева, Ш. П. Санакоева, М. А. Харламова и Д. Е. Мельникова. М., 1958. С. 195. Эти мысли были высказаны на совместном заседании кафедры новой истории Академии общественных наук при ЦК КПСС и редакционной коллегии журнала «Международная жизнь», посвященного обсуждению вопросов внешней политики СССР.

⁵⁶ Правда. 1958. 12 нояб.

⁵⁷ Foreign Affairs. Reel № 7. 327(73). А17[14]. P. 00945. Incoming Telegram from Athens to the Department of State. 20.08.1958.

⁵⁸ Ibid.

⁵⁹ Ibid. P. 00946.

⁶⁰ FRUS. 1958—1960. Eastern Europe Region; Soviet Union; Cyprus. Vol. X. Part 1. Wash., 1993. P. 564—567.

⁶¹ Упоминание о наличии данного вопроса в повестке дня СНБ см.: Foreign Policy Relations. Reel № 3. Suppl. 3. 327(73). А23. Р. 00349, 000354. Точное содержание и характер решений продолжают оставаться неизвестными для исследователей, так как при рассекречивании данных материалов были сделаны купюры «в интересах национальной безопасности».

⁶² Ibid.P. 000145. Incoming Telegram from Moscow to the Department of State. 26.04.1958.

⁶³ Ibid.P. 000153. Incoming Telegram from Ankara to the Department of State. 31.05.1958.

⁶⁴ Foreign Policy Relations. Reel № 8. 327(73). А17[16]. Р. 000154.

⁶⁵ Ibid. P. 000162. Incoming Telegram from Ankara to the Department of State. 8.06.1958.

⁶⁶ FRUS. 1958—1960. Eastern Europe Region; Soviet Union; Cyprus. Vol. X. Part 1. Wash., 1993. P. 629.

⁶⁷ Foreign Relations of the United States, 1958—1960. Vol. X. Part 2. Eastern Europe, Finland, Greece, Turkey. Wash., 1993. P. 614. Memorandum. 14.05.1958.

⁶⁸ Ibid P. 617.

⁶⁹ FRUS. 1958—1960. Western Europe. Vol. VII. Part 2. Wash., 1993. P. 821.

⁷⁰ FRUS. 1958—1960. Foreign Economic Policy. Vol. IV. Wash., 1992. P. 34. National Intelligence Estimations. 5.08.1958. Несмотря на справедливость большинства высказанных прогнозов, касавшихся направлений возможной активности советского блока, существенной редакции требовала сама формулировка его названия — «советско-китайский блок». В момент написания данного документа даже в хорошо информированных разведывательных и аналитических кругах США не догадывались о начавшем проходить процессе размежевания между Москвой и Пекином. Первые признаки конфликта проявились в ноябре 1957 г. во время конфиденциальной встречи Н. С. Хрущева и Мао Цзэдуна в дни празднования очередного юбилея большевистского переворота в России. См. также: Улунян Ар. А. Коммунистическая партия Греции… М., 1995. С.29—31; Griffith W. E. Cold War and Coexistance. Russia, China and the United States. N. Y., 1971. P. 61, 62.

⁷¹ Weiker W. F. The Turkish Revolution 1960—1961. Aspects of Military Politics. Wash., 1963. P. 13.

⁷² FRUS. 1958—1960. Foreign Economic Policy. Р. 425.

⁷³ Foreign Policy Relations. Reel № 25. 327(73). А17[15]. P. 00345. Incoming Telegram from Stanbul to the Department of State. 5.09.1958.

⁷⁴ Улунян Ар. А. Коммунистическая партия Греции… С. 46.

⁷⁵ Foreign Affairs. Reel № 4. 3 suppl. 24. 327(73) А23. P. 00053.