68 Жюлъ Камбон. Дипломат

Глава четвертая

Дипломатический корпус

Чтобы постигнуть какое-нибудь ремесло, ему нужно учиться; в любом деле — от самого просто­го до самого сложного — существуют годы учени­чества, подготовки к будущей должности¹.

Лабрюйер*

У демократии всегда будут послы и посланники; воп-

рос — будут ли у нее дипломаты? Здесь важна не

форма правления, а политические и общественные

отношения. Это ремесло требует от тех, кто им зани-

мается, определенного уровня культуры и известной привычки к светской жизни. Поэтому кажется естественным, что дипломатический корпус пополняется представителями тех кругов, где встречаются оба эти качества; но в этом-то и кроется затруднение: демократия с трудом мирится со всем, что похоже на отбор.

Однако можно задаться вопросом, а нужен ли диплома­тический корпус и не достаточно ли, чтобы правительство выбирало своих представителей исходя из требований теку­щего момента? На самом деле такое могло быть при старой монархии, когда постоянство во внешней политике до извест­ной степени поддерживалось существованием королевской власти. В условиях демократического государства это было бы чревато большим риском. Министры, сменяющие здесь друг друга, — это не обязательно государственные деятели. Они склонны привносить в дела личные чувства или партийные предрассудки. Поэтому не будет парадоксальным утверждение, что в демократической республике еще больше, чем в монар-

1 Пер. Ю. Корнеева и э. Линецкой.

Жюлъ Камбон. Дипломат

хическом государстве, дипломатия нуждается в традициях и кадрах.

Заслуживает внимания пример Соединенных Штатов. После каждых президентских выборов состав послов у них обновляется: эта должность чаще всего становится вознаграж­дением за услуги, оказанные во время избирательной кампа­нии. Вашингтонское правительство, отделенное от остального мира Атлантическим и Тихим океанами, располагает в этом отношении свободой действий, которой нет у правительств старой Европы, где имеются соседи. Однако и в США опре­деленно намечается тенденция в сторону образования дипло­матического корпуса. Если важные посты по большей части приберегают для фаворитов победившей на выборах партии, то на второстепенных должностях и в канцеляриях имеется много опытных служащих, которые не сменяются.

Во Франции молодые люди, желающие вступить на дип­ломатическое поприще, которое у нас принято называть «la carrière», должны сдать экзамен. Это конкурс, на котором привилегиями пользуются лишь немногие избранные. Раньше кандидаты могли проникать и через другую дверь. Молодым атташе, которых называли «attachès sutorisès», разрешалось проходить стажировку при посольстве. По истечении года их допускали к специальному экзамену. Они являлись с отметками начальника, под руководством которого служили, и это было не лишено своих преимуществ. Сент-Бёв заметил, что в обществе, в жизни, в современном мире многое усваивается как бы по воздуху, из общей атмосферы и через повседневное общение. Судить о людях, полагаясь только на экзамены, справедливо лишь с виду: ведь наряду с книжными знаниями существует еще воспитание, проницательность, одним словом —ум, и в школе этому научиться нельзя.

Однако есть должности, насчет которых у правительств могут быть особые соображения; в таких случаях они избирают представителей по своему усмотрению и исходя из своих моти-

Жюлъ Камбон. Дипломат

Жюлъ Камбон. Дипломат

вов. Все правительства пользовались этой свободой действий, и не мне ее критиковать, ведь я был генерал-губернатором Алжира, когда меня послали в Вашингтон. Так поступали и при старом режиме. Виллар был столь же хорошим дипломатом, сколь великим полководцем. Прославили французскую дипло­матию и немало представителей Церкви и судебного ведомства. Это объясняется тем, что на определенном уровне выявляется и выходит на первый план единство государственных интере­сов. Особенности, свойственные отдельным профессиям, сгла­живаются: горизонты раздвигаются, точки зрения сливаются. Все пути, ведущие к этим вершинам, соединяются там. Где бы человек ни служил своей стране — в армии, судебных учрежде­ниях, высшей администрации, — он может приобрести знание людей и понимание интересов государств. Из всех способов изучать дипломатию самым ценным является практическое знакомство с делами государственного масштаба.

Дипломатический корпус пронизан корпоративным духом, как и должно быть; плохо только, когда это вырождается в своего рода кастовый дух. Здесь, естественно, имеют обыкно­вение выражать недовольство, когда правительство пользуется своим правом подбирать дипломатических представителей не из числа кадровых дипломатов. Может быть, это и хорошо. С этим правом дело обстоит так же, как и со всякими другими правами; им легко могли бы начать злоупотреблять, если бы за его применением не следили и не подвергали критике. В сущности, кастовость существовала всегда. Чувство того же свойства двигало Сен-Симоном, когда он упрекал Людови­ка XIV в том, что тот обуржуазил высшие должности. В этом он ошибался: предшественники Людовика XIV, так же как и он сам, хотели только одного: иметь хороших слуг, и они больше ценили у своих агентов талант, нежели дворянские грамоты. Жаннен был сыном кожевника, а кардинал д'Осса — чуть ли не подкидышем. Истинные люди дела никогда особенно не принимали всерьез претензии насчет родовитости. Вот как

выразился на сей счет один дипломат XVII века*, понимавший толк в этом деле: «Большинство знатных особ годятся более для парадных посольств, чем для переговоров. В торжественных миссиях, когда наемный оратор произносит речь по случаю крестин или бракосочетания, похорон или рождения, или для присутствия в качестве свидетеля при принесении клятвы о соблюдении договора, — вот где они поистине на своем месте. Они рождены лишь для того, чтобы приносить поздравления и соболезнования, и у них нет ни времени, ни охоты гото­вить себя к выполнению важных государственных миссий». Таково было мнение рядовых служащих, которые при старом режиме двигали дипломатическую машину. Поведение самого Сен-Симона только подтверждает это наблюдение; когда его послали в Мадрид с парадным посольством, он желал иметь дело лишь с испанскими грандами и интересовался исключи­тельно мельчайшими нюансами этикета.

Несомненно, при выборе своих агентов правительство в первую очередь должно исходить из интересов дела. Отказ от таког.0 подхода, откуда бы он ни шел — снизу или сверху, — сви­детельствует как об ограниченности ума того, кто его допуска­ет, так и о его пренебрежении интересами государства.

За время своего почти шестидесятилетнего существова­ния* Французская республика демонстрировал а удивительную эклектичность: она брала министров то из среды кадровых ди­пломатов, то вне этого круга; в общем у нее оказалась довольно счастливая рука. Такс Ионеску, бывший министр иностранных дел своей страны, рассказывает в воспоминаниях о беседе, которую как-то однажды, в 1911 г., он имел в Вене с графом Эренталем. Австрийский министр признался ему, что долгое время верил в превосходство монархии в вопросах внешней политики, но Франция убедила его в обратном: она с бесспор­ным успехом ведет превосходную политику. Следует признать, что в истории дипломатии найдется не так уж много более замечательных страниц, чем те, что были вписаны француз-

Жюлъ Камбон. Дипломат

Жюлъ Камбон. Дипломат

ской дипломатией с 1871 по 1914 г. Сохранять, несмотря на поражение, национальное достоинство перед европейскими кабинетами, в общем-то враждебно относившимися к респуб­ликанской идее и спешившими снискать дружбу победителя; заставить всех примириться со своей политикой державы, стремившейся к расширению влияния в Азии и Африке, отвечая на потребность страны в активной деятельности; приобрести друзей и подготовить союз наций, позволивший нам выдержать нападение вторгшегося в наши пределы про­тивника, — таковы были задачи, стоявшие перед французской дипломатией, и она успешно с ними справилась. Г-н Эренталь оказался прав: у республики не было никакого основания за­видовать монархии.

И все-таки находится немало тех, кто воображает, будто нация может обойтись без дипломатов: дело в том, что людей, никогда не выглядывающих в окно, людей, чей горизонт ог­раничен их домашним бытом, больше, чем обычно полагают. К сожалению, не все по темпераменту такие домоседы. У наций имеются соседи, которые зачастую бывают неделикатны, а иногда и сварливы, и которые слишком часто напоминают им, что они не одни на свете. Если народ полон сил, то его экономи­ческая жизнь выходит за пределы одного государства, а по мере своего роста народ расширяет отношения с остальным миром; эти контакты между нациями и расами всегда служили движу­щей силой цивилизации; когда же народ замыкается в себе самом, как в свое время китайцы, он начинает чахнуть. Великие вожди народов никогда не верили в возможность изоляции. Постоянной заботой князя Бисмарка было заручиться союз­ными или по крайней мере дружественными отношениями с другими странами, а одним из наиболее серьезных его упреков по адресу Вильгельма II было то, что своими неблагоразумны­ми поступками тот испортил отношения Германии с Россией. Если бы я захотел дать определение политике Наполеона, то сказал бы, что, хотя он и воевал со всей Европой, его политика

заключалась в поисках союзов на континенте, — только с при­менением силы. Своими походами на Мадрид и на Москву им­ператор хотел главным образом заставить Испанию и Россию стать участниками его системы, направленной против Англии. Благодарение Богу, эти примеры не принадлежат к числу тех, которые могут вызвать у свободной демократии желание им подражать, но из того, что политические нравы станут иными, еще не следует, что изменятся и условия жизни наций. Покуда правительства различных стран будут поддерживать отноше­ния между собой, они будут нуждаться в агентах, которые бы их представляли и снабжали информацией, и, как бы их ни называли, эти агенты будут заниматься дипломатией.

Роль этих агентов с каждым днем будет усложняться. Пресса, парламентские кулуары, деятельность бизнесменов, невежество публики, нетерпение, проявляемое обществом, которое хочет все знать и которое чаще всего, после того как ему все объяснили, знает не больше, чем прежде, — все это создает неблагоприятную атмосферу для осуществления политических планов. Но если правительство проявит хоть немного благоразумия и такта в выборе своих агентов, то они преодолеют все эти затруднения. У каждой эпохи были свои сложности. Ришелье говорил, что передняя короля причиня­ла ему больше неприятностей, чем вся остальная Европа. Об этом следует помнить, чтобы не упасть духом, когда служишь своему времени.

II

Дипломатия — это ремесло, не допускающее оседлого образа жизни. Между департаментами МИДа и посольствами не­прерывно происходит обмен персоналом. Это стародавний обычай и весьма полезный, ибо чиновники, находящиеся на службе в Париже, имеют обыкновение упрекать своих товарищей, живущих за границей, в том, что те поддаются иностранному влиянию, а последние спешат обвинить своих

Жюлъ Камбон. Дипломат

Жюлъ Камбон. Дипломат

коллег в министерстве в том, что их кругозор ограничен набе­режной Орсе*. Путешествия воспитывают молодежь, а людей зрелого возраста приучают воздерживаться от категорических суждений, к которым мы чересчур склонны, когда смотрим на мир с какой-нибудь одной точки зрения, не постигнув всего разнообразия людей и предметов.

Дата рождения министерства иностранных дел — 1 января 1589 г. До той поры иностранными делами ведали одновре­менно четыре государственных секретаря, составлявшие пра­вительство королевства. Генрих III сосредоточил управление иностранными делами в руках одного из них, которого звали Луи Раволь*. С того времени, то есть за 337 ^лет> ведомство сменило 1а8 руководителей. Этим списком можно гордиться; в нем значатся несколько величайших имен в нашей истории. С 1589 г. по 10 августа 179^{2 г}-> ^то есть за 203 года, монархия старого режима призвала на службу только 34 министра. За 78 лет революции, Империи и конституционной монархии, с 10 августа 1792 г. по 4 сентября 1870 г., сменился 51 министр. Начиная с 4 сентября 18 70 г., у республики уже насчитывается 43 министра. Срок пребывания министра на посту постепенно явно сокращается, и это порождает некоторые неудобства.

В Англии существует оригинальный институт для обеспече­ния преемственности в политике тамошнего МИДа (Foreign Office): я имею в виду должность постоянного заместителя статс-секретаря. В последние годы этот важный пост пооче­редно занимали такие люди, как сэр А. Никольсон (ныне лорд Карнок), лорд Гардинг, бывший посол в Париже, сэр Эйр Кроу, участвовавший в мирной конференции*; сейчас его занимает сэр У. Тиррел. Я знал этих выдающихся дипломатов и имел высокую честь быть их другом; я никогда не замечал, чтобы их помощь, столь ценная для министра, хоть сколько-нибудь ума­ляла его авторитет. Между тем во Франции звание заместителя министра обычно оставляют за политическими деятелями, ко­торым предстоит стать министрами, но которым нужно еще по-

лучить несколько нашивок, прежде чем им вручат портфель. В сущности, звание не имеет никакого значения. На набережной Орсе нынешние директора — преемники важных чиновников, носивших при старом режиме скромное название служащих (commis), — играют, как эти последние, хотя и малозаметную, но от того не менее значительную роль.

Именно они ведут переговоры с иностранными дипло­матическими представителями по вопросам, не требующим личного вмешательства министра: они сосредоточивают у себя, направляют и контролируют работу департаментов и придают окончательную форму и вид документам, выражаю­щим намерения правительства. Наши директора всегда ста­рались сохранить в депешах своего ведомства характер, или, точнее говоря, стиль, ясность которого свидетельствовала бы о правильности мысли. Говорят, что Наполеон особенно высоко ценил ноты и докладные записки г-на Рейнгарда. Эта традиция не утрачена. Назову лишь тех из директоров, кого уже нет в живых: хорошо владели пером гг. Депре, Низар и мой друг Франсис Шарм. Я был близко знаком с г-ном Низаром. Его учтивые манеры, любезное обхождение, знание Европы, благоразумие, безошибочность суждений, старание, которое он прилагал к тому, чтобы никогда не ставить своего минист­ра в неловкое положение, придавали большой вес его речам. У него было, впрочем, от кого унаследовать эти свойства. О нем можно было сказать то же, что Сент-Бёв сказал о его отце, г-не Дезире Низаре, выдающемся представителе классической критики в прошлом столетии: «Он обладал одним из тех умов, какие редко встречаются, —умом твердым, но не застывшим, защищенным твердыми принципами, но открытым навстре­чу убедительным доводам; умом, который отличается ярким своеобразием и который на все, о чем он рассуждает или что хотя бы затрагивает, налагает четкий отпечаток проницатель­ности, знания и нравственности». К несчастью, г-н Низар страдал физическим недостатком, сильно стеснявшим его и

Жюль Камбон. Дипломат

Жюлъ Камбон. Дипломат

других, но зато, быть может, позволявшим ему с еще большим вниманием относиться к делам. Он был глух, совершенно глух; глухота его была отнюдь не дипломатическим недугом. Но он столь быстро соображал, что понимал все, и его собеседники охотно подвергали себя неудобствам, каковыми была чревата беседа с ним.

Как бы то ни было, над канцеляриями всегда будут насме­хаться, а они переживут все насмешки по той причине, что канцелярии необходимы. И даже если бы упреки, которые им предъявляют, были во сто крат справедливее, ничего бы не изменилось. Если министр — настоящий начальник, то он будет хозяином в своем ведомстве; если же, как это иногда случалось, он недостаточно подготовлен для своей задачи, то найдет среди своих сотрудников сведущих людей, которые дадут ему возможность все-таки прилично справиться с этой задачей и не ударить лицом в грязь. Он расплатится тем, что, покидая министерство, будет требовать уважения к традиции, которую до вступления в кабинет презрительно именовал рутиной.

Глава пятая

Консулы

...большие торговые предприятия всегда по необходимости связаны с общественными делами.

Монтескье. О духе законов. Кн. XX. Гл. ГУ'.

Незадолго до смерти Талейран произнес в Академии моральных и политических наук похвальное слово, посвященное г-ну Рейнгарду, бывшему министру иностранных дел*. Он напомнил, что Рейнгард изу­чал богословие в семинарии в Дюссельдорфе и на протестантском факультете в Тюбингене и вынес оттуда силу и гибкость мышления, которыми отличались впоследствии все документы, выходившие из-под его пера. В связи с этим Талейран заметил, что многие из наших великих дипломатов были в прошлом хорошими богословами. Многочисленная аудитория, собравшаяся в зале Института, дабы в последний раз засвидетельствовать свое почтение престарелому князю, при этой фразе разразилась аплодисментами. Казалось, за спиной государственного деятеля появилась тень бывшего епископа Отёнского*.

И в самом деле удивительно, сколько замечательных дипломатов вышли при старом режиме из церковного сословия. Крупнейшие из них были духовного звания. Они проявляли исключительную преданность на службе королю; в Риме же их облачение зачастую давало им возможность говорить со Свя­тым престолом более свободно, чем это могли себе позволить миряне. С начала XIX века положение изменилось: духовен­ство перестало быть особым сословием в государстве. Когда в

Пер. А. Г. Горнфельда и М. М. Ковалевского.

Жюлъ Камбон. Дипломат

Жюлъ Камбон. Дипломат

силу характера некоторых дел правительства обращались за содействием к какому-нибудь духовному лицу, они делали это исходя из его личного положения и не давали ему никакого официального поручения.

В наше время, когда правительствам нужны агенты, не при­надлежащие к числу кадровых дипломатов, они обращаются к политическим деятелям и представителям деловых кругов. Это отличительная особенность времени. Совершенно очевид­но, что у наших отцов были иные заботы, чем у нас. Из всех пружин, приводящих в движение государственную машину, материальные интересы заняли главенствующее место и в силу этого определяют отношения между нациями. В наши дни это можно видеть на примере нефти и каучука. Замечание Монтескье о том, что крупные промышленные и торговые предприятия в немалой степени причастны к общественным делам, никогда не звучало так справедливо, как теперь.

Вследствие всего этого выросло значение консулов — офи­циальных представителей, в задачу которых входит защита наших торговых интересов и помощь соотечественникам за границей. В похвальном слове Рейнгарду, который был в свое время генеральным консулом в Милане, Талейран следующим образом определил роль этих чиновников: «Их функции бес­конечно разнообразны. В пределах своего округа они могут выполнять по отношению к соотечественникам функции судьи, арбитра, посредника; они часто оформляют акты гражданско­го состояния, исполняют обязанности нотариуса, а иногда и главного администратора флота; наблюдают за санитарным со­стоянием судов и составляют соответствующие акты. Именно они благодаря своим деловым связям могут дать правильное и полное представление о состоянии торговли, судоходства и промышленности страны пребывания».

При исполнении своих обязанностей консулы заботятся также о том, чтобы их наблюдения были использованы ком­мерсантами и промышленниками их страны; эти донесения

публикуются в специальных бюллетенях. Мне однако приходи­лось слышать от наших коммерсантов жалобы на инертность французских агентов за границей; когда же я вникал в суть дела, то часто констатировал, что коммерсанты должны были винить только самих себя за то, что не заглядывали в докумен­ты, вполне им доступные.

Начиная с XVI века, европейские консулы на Ближнем Вос­токе играли роль не только в торговых делах. На основании договоров, получивших название капитуляций, они были на­делены особыми правами. Этот режим распространили затем и на все дальневосточные страны, такие, как Сиам, Китай и Япония. На основании этих договоров консулы пользовались правом юрисдикции в отношении своих соотечественников по уголовным, гражданским и торговым делам; они пользова­лись также почти всеми дипломатическими привилегиями. Судопроизводство в этих странах было столь несовершенно, правительство творило такой произвол, а нравы настолько отличались от наших, что без капитуляций европейцы не могли бы чувствовать себя в безопасности и спокойно вести торговые дела.

Установлением этого режима благоприятствования цивили­зованные державы обязаны Франции. Эта заслуга принадлежит Франциску I, который решился уничтожить узкие рамки, куда была заключена до него международная политика. Он поручил г-ну де Лафоре, направленному в Константинополь, догово­риться с турецким султаном Сулейманом, и в феврале 1535 ^г-посол подписал с Портой первый договор, освобождавший французов от юрисдикции турецких кади*. Другие христи­анские державы выразили негодование по поводу того, что Франция ведет переговоры с неверными, а затем поспешили последовать ее примеру.

Это право покровительства, осуществляемое консулами, вскоре было распространено не только на их соотечествен­ников. В то время как православные греки взывали о помощи