Князь Талейран Князь фон Меттерних

не увидел ничего, кроме ряда военных побед, и, когда его назначили послом в Париж, он появился там, любезный и самонадеянный, как дипломат старого режима. Сомневаюсь, почувствовал ли он, что присутствует при рождении нового миропорядка и что трехцветное знамя, которое проносили по всем столицам, оставляло там семена революционных идей, символом которых являлось. Когда Меттерних стал канцлером в Вене, его горизонт ограничивался пределами двуединой монархии, и он дошел до того, что отдал дочь своего императора победоносному цезарю*, гордыню которого хотел утихомирить. Когда фортуна совершила поворот, Меттерних стал чрезвычайно тонко обманывать Наполеона, играть на его нетерпении и соблюдать вооруженный нейтралитет, которым маскировал приготовления австрийского генерального штаба вплоть до того самого дня, когда, почувствовав, что Франция доведена до крайности, смог сбросить маску и присоединиться к союзной коалиции. После того как Наполеон был побежден,

Жюлъ Камбон. Дипломат

Жюлъ Камбон. Дипломат

Меттерних возглавил европейскую реакцию. Один за другим, чуть ли не ежегодно, созывались конгрессы: в Ахене, Лайбахе, Троппау, Вероне, на которых Священный союз* принимал решение бороться повсюду со сторонниками либеральных принципов и произвести военную интервенцию в Мадриде и Неаполе. Меттерних пренебрежительно относился к Пруссии и, отказываясь восстановить Германскую империю, был уверен, что Австрия всегда будет играть первую скрипку в Германском союзе*. Главным предметом его забот был не Франкфурт*, а Италия. Все свои усилия, всю свою бдительность, всю мощь Империи он направил против Италии, отданной ему в полное распоряжение*. Милан любил французское владычество*, о котором Стендаль сохранил такие приятные воспоминания; это был еще не до конца потухший очаг, из которого Меттерних хо­тел выбрать золу. Правил он полицейскими методами. Наиболее благоразумные люди, особенно выделявшиеся благодаря своему происхождению или заслугам и, я бы сказал также, наиболее христиански настроенные во всем Ломбардо-Венецианском ко­ролевстве, находились в изгнании или в заключении в Шпиль-берге. Тем самым Меттерних готовил совсем не то будущее, основы которого надеялся заложить. Сколько пережитых нами событий могло бы пойти по-другому, если бы во Франкфурте и Милане австрийская монархия следовала иной политике! Она потерпела неудачу потому, что ей недоставало великодушия. Разразилась революция 1848 г.; Меттерних бежал и скрылся.

Госпожа де Ремюза где-то весьма тонко заметила, что люди — не вполне таковы, какими нам кажутся, и что придворная жизнь и привычка к интригам могут приглушить чувствительность у некоторых государственных деятелей, но не уничтожают ее окончательно. Князь Меттерних не был чужд сердечных волнений. Завсегдатай салонов, он любил пользоваться в них успехом. А тактичность, проявленная им к Каролине Мюрат в 1814 г., бросает свет на еще одну сторону его личности. Мы при­знательны ему за его слабости. В дни его молодости Германия

была очарована Гёте, и это навсегда оставило на Меттернихе некоторый отпечаток романтизма и сентиментальности.

Князь Талейран тоже был завсегдатаем салонов. Он прино­сил туда бесстрастное выражение лица, несколько шаблонную доброжелательность, легкую насмешку и приятность в разго­воре, которая завораживала всех, кто с ним встречался; но никакого романтизма в нем не было. Полученное им духовное воспитание, следы которого в нем сохранились, защищало его от всякой сентиментальности. Он был — и всегда оставался — человеком XVIII века. В течение всей жизни в нем чувствовался близкий друг и участник забав Бирона, Лакло и Мирабо.

Он обладал даром предвидения. Это опасный дар: люди не любят, чтобы их предостерегали, и Кассандры никогда не пользовались популярностью. Талейран всегда смотрел в завтрашний день, и это определяло его поведение.

Талейран отказался от духовного звания, после того как сыграл видную роль в Учредительном собрании. Именно ему Мирабо перед смертью поручил огласить с трибуны свои пос­ледние мысли. Когда начался террор, Талейран находился со специальным поручением в Англии; его оттуда изгнали. Он постарался убежать из Европы, где встретил бы одних толь­ко эмигрантов, и отправился в США Это был новый мир, а Талейран не боялся новых идей. Как только во Франции ус­тановилось законное правительство, он вернулся туда и свел знакомство с мадам де Сталь. Благодаря ей он стал министром иностранных дел. Это явилось началом его великой судьбы.

Он связал свою жизнь с судьбой молодого героя, который при­мчался из Египта, привезя с собой надежду на лучшее будущее; Талейран находился около него 18 брюмера*; вместе с первым консулом он подписал знаменитые соглашения — Амьенский и Люневильский трактаты*, которые после десяти лет войны поз­волили Франции думать, что наконец-то она добилась мира.

Вскоре, когда ослепление прошло, Талейран испытал ужас перед не знающим пределов воображением императора; он ушел