Историческое превосходство ближайшего Востока над Китаем и Индией

Близость названных стран одной к другой и к Средиземному морю, этому главному культурному морю древности, была особенно благоприятным условием для более тесного взаимодействия, в этой части древнего мира, старейших исторических народов и для перехода цивилизации из речного периода в морской. Для Индии и Китая таких условий не существовало. "Индия, говорит Мечников, сравнительно скоро утрачивает свое мировое культурно-историческое значение, именно потому, что ее реки открывают ей довольно плохой доступ к двум очень невыгодно одаренным природой внутренним морям. К тому же, замечает он еще, вместе с Китаем, она является уже несколько запоздалою на всемирно-историческом поприще, и вследствие этой запоздалости история обеих этих стран представляет более специальный и узкий интерес, имея немного точек соприкосновения с мировой историей Запада".

Решительно морской характер приняла лишь история стран, прилегающих к Средиземному морю, и здесь первым народом с всемирно-историческим значением явились финикийцы, главнейшая заслуга которых заключается именно в том, что они перенесли всемирную историю из речной географической среды в среду средиземноморскую. Ближайшим последствием такого перемещения было то, что культуры, развивавшиеся до тех пор изолированно одна от другой, в тесной зависимости от судьбы какого-нибудь народа, сменились цивилизацией, имеющей уже общий, космополитический характер. "С этих пор, как говорит Мечников, отдельные нации уже могут слабеть, бледнеть, вовсе исчезать с исторического поприща, но светоч всемирной культуры не гаснет уже никогда. От финикийцев его перенимают эллины, вызывающие к исторической жизни Италию и Рим, создающие ту империю, которую иначе и нельзя назвать, как средиземноморской, потому что в ней не преобладал ни один националистический элемент, а участвовали все народы, живущие вокруг Средиземного моря".

Но если цивилизации ближайшего Востока были первою основою дальнейшего культурного развития главной части исторического человечества, то, с другой стороны, ни в Индии, ни в Китае мы не наблюдаем таких переворотов, которые на ближайшем Востоке влекли за собою полную гибель старого - с заменою его новым и даже с резкими возвращениями назад.

Причины гибели древнейших цивилизаций и культурного застоя в истории восточных народов

В самом деле, тот исторический мир, в котором было положено начало главному течению истории, в настоящее время можно назвать совершенно исчезнувшим с лица земли, не в том только смысле, что всякое прошедшее есть для настоящего нечто переставшее существовать, но главным образом в том, что в данном случае прошедшее не имеет в настоящем своего непосредственного продолжения. В последнем отношении совсем не то наблюдаем мы в истории Китая или Индии: между тем, как от древнего Востока в более тесном смысле этого слова остались одни, если можно так выразиться, археологические следы, древние Китай и Индия продолжают еще жить до сих пор в Китае и Индии современных. Другими словами, цивилизации древнего Востока, за исключением китайской и индийской, в настоящее время более уже не существует даже в измененных формах: это - цивилизации вымершие, уступившие место историческим явлениям совсем другого происхождения. В сравнении с исчезновением культур египетской, ассиро-вавилонской, финикийской и т. д. не может идти в полное сравнение даже то крушение греко-римской образованности, которое произошло в начале так называемых средних веков европейской истории: не сохранись о народах Передней Азии и Египта известий в Библии и у классических авторов и не оставь эти народы сами о себе вещественных и письменных памятников, - которые притом стали открываться и изучаться только в XIX в., - мы имели бы право говорить даже о совершенно бесследном исчезновении для нас всей истории ближайшего к нам Востока. Не в таком положении, повторяем, находятся Китай и Индия: древнейшая их история продолжается доселе, не испытав ничего такого, что напоминало бы гибель культур египетской или ассиро-вавилонской.

Но здесь, в истории этих двух стран, мы имеем дело уже с другим явлением, весьма характерным вообще для наиболее ранних цивилизаций, лишь только они достигали некоторой высоты: я говорю об известном культурном застое и Китая, и Индии. В этих странах историческая жизнь зародилась раньше эпохи полного расцвета греческой цивилизации, а между тем и китайцы, и индийцы, довольно рано выработав свою культуру, страшно отстали от европейских наций, хотя предки последних только что готовились вступить в историческую жизнь, когда сама античная цивилизация уже успела отцвести. Это явление, т. е. отсталость китайцев и индийцев, по сравнению их с европейцами, может объясниться либо тем, что оба азиатских народа находились в более медленном, хотя и непрерывном движении, либо тем, что, сравнительно быстро достигнув сначала значительной культурной высоты, они впоследствии, так сказать, остановились в своем поступательном движении, застыли и замерли в традиционных формах быта. Известно, что в исторической литературе - и не без основания - составилось представление о застое как о характерной особенности истории обеих названных стран в течение целых столетий: застой обозначает едва заметное, крайне медленное движение, - так как абсолютного застоя не бывает, - обозначает также коснение на давно достигнутых ступенях быта, предполагающих, однако, известное движение в более отдаленном прошлом. "Китайцы, - говорит автор одного обширного историко-философского труда, - китайцы неподвижны не в том довольно общепринятом смысле, что будто бы все сплошь остается у них неизменным; напротив, культуры своей добились они кропотливым, настойчивым трудом, и государство их испытало на себе много потрясений, - но они консервативны в том значении, что крепко держатся за все, что успели раз себе добыть, и за первичную форму своего жизненного начала, так что все развитие их совершается в пределах последнего, не переходя за его заветную черту; у них не возникает ничего существенно нового, ни через усвоение со стороны, ни благодаря процессу внутреннего самораскрытия. Китайцы, прибавляет тот же писатель, были малыми детьми, как и все человечество той отдаленной эпохи, но детьми же они и остались, детьми же состарились, так что символом целого народа является герой сказания, Лао-цзе, который будто бы родился на свете седовласым старцем".<<*9>> Конечно, история Индии не подойдет под эту характеристику, но именно здесь-то мы с особенною ясностью, весьма пригодною для частной иллюстрации общего явления, и наблюдаем быстрое и богатое развитие исторической жизни, за которым следуют века застоя. "С устойчивостью, принадлежащею характеру восточных народов, - читаем мы в одной большой "Всеобщей истории",<<*10>> - индийцы продолжали с той поры (с македонской и александрийской эпохи) держаться, как держатся еще и теперь, своего фантастического вероучения, своего стеснительного кастового устройства, строгого аскетизма, веры в долгий ряд возрождений, - словом, всех тех учреждений и теорий, которыми была парализована и подавлена их нравственная энергия. Много было завоевателей, становившихся железною ногою на выю индийского народа; много было военных нашествий, вторгавшихся опустошительными бурями в благодатную страну и заливавших ее кровью; но старые основы индийской жизни пережили все перевороты, выдержали все угнетения, все преследования, устояли против всех попыток переделать понятия индийцев". "В течение следующих веков, говорится еще в одном месте той же книги, произошло, правда, много изменений в религиозных понятиях и богослужебных обрядах индийцев, обогатилась их наука, явились у них великие произведения поэзии, других искусств, - но творческая сила нации была уже истощена; основные черты индийской жизни неизменно сохранили тот вид, в каком существовали раньше".

Гибель цивилизации в одном случае и культурный застой в двух других - вот какая судьба постигла народы, ранее всех выступившие на историческое поприще, - народы, историю которых мы имеем право рассматривать как первый фазис истории общечеловеческого прогресса. Обобщая эти и подобные им факты (особенно падение греко-римской цивилизации в эпоху германского варварства на западе Европы и византийского коснения на Востоке), многие историки готовы были объяснить такие случаи гибели цивилизации и культурного застоя, встречающиеся в истории, по аналогии с жизнью индивидуума, естественно и необходимо приводящей к старости и оканчивающейся смертью: нация также исчерпывает свои силы, как индивидуум, и, старея, делается неспособной к дальнейшему движению. Как ни удобна эта аналогия для объяснений общего характера, она, во-первых, не может устранить необходимости в частных объяснениях для каждого отдельного случая, когда только мы имеем дело с прекращением исторического движения, а, во-вторых, сама по себе она основывается на гипотезе, доказательства которой весьма шатки и против которой, наоборот, можно привести немало веских доводов. Не разбирая здесь самих оснований такой теории, это завлекло бы нас слишком далеко от главного предмета, - я ограничусь лишь указанием на то, что гибель цивилизаций происходит всегда преимущественно от причин внешних, тогда как культурный застой или регресс бывает большею частью результатом хотя и внутренних условий жизни народа, но таких, которые лежат не "в крови" последнего, якобы вырождающейся в силу самого процесса исторической жизни, а в социальных формах народа и его понятиях, раз те и другие принимают характер неблагоприятный и даже прямо враждебный всякому движению вперед. Можно даже утвердительно сказать, что именно в начале всемирной истории внешние условия существования культурных народов постоянно грозили гибелью их цивилизации, а внутренняя их жизнь необходимо складывалась таким образом, что очень часто сама же обусловливала неизбежность застоя после более или менее продолжительного движения вперед. Не приводя здесь подробно теоретических доказательств в пользу такого взгляда, я только подкреплю это положение на нескольких обобщенных примерах, заимствованных из истории древнего Востока.

Во-первых, народам, среди которых развивались древнейшие цивилизации, а вместе с тем и самим этим цивилизациям постоянно грозили варварские нашествия, весьма опасные по своим последствиям. Если для античной образованности на Западе весьма печальные последствия имело так называемое "великое переселение народов" в начале средних веков, то цивилизация должна была считать себя еще менее прочною, когда ей принадлежало только несколько оазисов среди совсем некультурных народов. Возьмем один Египет: с древнейших времен его населению пришлось оберегать Суэзский перешеек от вторжения азиатских кочевников, не говоря уже о почти постоянной, в течение долгого времени, опасности со стороны нубийцев и ливийцев; тем не менее, номады (шус или шасу) прорвались-таки в Египет и на весьма долгое время (2200 - 1700 до Р. X.) им завладели. По местному преданию, они разрушили храмы богов, перебили множество народа, обратили оставшихся в живых в рабство и наложили дань на всю страну. Потом и самим завоевателям пришлось также оберегать покоренную землю от новых нашествий из-за Суэцкого перешейка. После освобождения Египта от "гиксов", он подвергался еще нашествиям со стороны малоазиатских народов, соединявшихся с ливийцами, которые всегда готовы были с запада нападать на Египет, как семиты нападали с востока, и если бы в очень ранние эпохи своей истории Египет не распространил образованность свою на юг, в Эфиопию, то и временное владычество последней над страною фараонов тоже, пожалуй, имело бы для египетской цивилизации результаты столь же плачевные, как и господство гиксов. Другой пример - "скифские" нашествия на Азию. С незапамятных времен из-за Кавказа, от поры до поры, на Малую Азию нападали киммерийцы, которые впоследствии стали совершать набеги и на ассирийские владения, встречая здесь, впрочем, отпор. Около 632 г. до Р. X. скифам удалось, однако, разграбить Мидию, опустошить Ассирию, истребить половину населения в Месопотамии, напасть на Сирию и даже дойти до Египта, от которого отвратили их только богатые дары Псамметиха. По словам Геродота, скифы господствовали в Азии 28 лет, но даже семи-восьми лет, принимаемых для этого периода новейшими историками, достаточно для объяснения быстро последовавшего за этим падения Ассирии. Не накопляя других примеров варварских вторжений в культурные страны, мы можем видеть в подобных событиях одну из причин непрочности древнейших цивилизаций: это были, в полном смысле, оазисы среди пустыни, которым грозила опасность быть засыпанными ее песками. Известно, что многие некогда культурные страны, именно в силу таких причин, делались достоянием настоящей пустыни, и чем далее мы идем в глубь веков, тем все более и более уменьшаются число и величина таких оазисов, и, следовательно, тем все менее и менее прочною должна была быть цивилизация. Прогресс в первом своем фазисе - на каковой и приходится история древнего Востока - с этой стороны был поставлен в крайне неблагоприятные условия, особенно если мы примем еще в расчет, что сами и "исторические народы" поступали один с другим не лучше гиксов и скифов: достаточно вспомнить подвиги одних ассирийцев с их бесцельною жестокостью и страстью к разрушению, да и вообще международная история Востока есть история разрушения городов, разорения стран, истребления, порабощения, увода в плен целых населений. Война сама по себе есть явление варварское, а в истории древнего Востока и совсем уже невозможно провести границы между вторжением варваров в культурную страну и завоевательным походом культурного народа на варваров. "Я пронесся, как опустошительный ураган", - говорит о себе ассирийский царь, Сеннахериб; "я призвал (в завоеванный Элам), - объявляет о себе другой царь, Ассурбанипал, - диких зверей, змей, животных пустыни и газелей", - вот содержание всей военной истории не одной Ассирии, но и других культурных народов древнего Востока. Оберегать себя от подобных вражеских вторжений было трудно и в том еще отношении, что это требовало большого напряжения материальных сил и тем самым подрывало экономическое развитие этих народов.

Это - по части внешних условий существования отдельных исторических народов Востока, которым, с эпохи подчинения всех их персам, как бы на роду было написано подвергаться затем все новым и новым иноземным завоеваниям. Перейдем теперь к внутренним условиям исторической жизни восточных народов как в древности, так даже и теперь.

Если на первых порах могли принадлежать цивилизации только, говоря фигурально, оазисы, то сама она могла возникнуть лишь в крупных политических организациях, которые, в свою очередь, складывались и поддерживались сначала путем одного принуждения: без образования в Египте могущественного царства, кочевники, стремившиеся в благодатную долину Нила, не дали бы развиться в ней зародышам культуры, по крайней мере, настолько, чтобы ей уже не так были страшны нашествия варваров, а с другой стороны, только на большой территории, подчинявшейся общей власти, могла прекратиться вечная война между мелкими социальными группами, на какие распадались в доисторическом своем существовании отдельные народы; война же с внешними врагами далеко уже не занимала всех свободных людей, что дозволяло значительному количеству населения предаваться главным образом мирным занятиям. Но сами организации эти возникли путем принуждения, путем порабощения одних групп другими, путем подчинения всех единой власти, главною задачею которой было не давать государству рассыпаться на составные части и понуждать его жителей к действиям, имевшим целью поддержку этого целого против внешних и внутренних врагов. Древние восточные государства все были деспотиями: в них все более и более развивались произвол власти у правителей и инстинкт повиновения в подданных, поглощение личности государством и ослабление личной инициативы в единицах, несмотря на частые вспышки анархии и своекорыстное поведение людей в их взаимных отношениях. Таким образом, если для развития цивилизации необходимы были крупные политические организации, то с такою же необходимостью и возникали эти организации только путем принуждения, а в этом, как в зародыше, лежал весь политический быт восточных народов, т. е. все более и более усиливавшийся деспотизм, с одной стороны, и порабощение масс, с другой, - условия, крайне неблагоприятные для исторического движения, тем более, что деспотизм все яснее и яснее сознавал интерес свой - силою поддерживать statum quo, а сами народы под конец уже и не могли представить себе иного порядка вещей. В одном лишь отношении эти народы время от времени успевали наносить удар искусственному соединению под одною деспотическою властью: история Египта насчитывает несколько распадении единого царства на отдельные княжества, происходивших путем возмущений против центральной власти, а Ассирия постоянно вновь должна была завоевывать свои владения, подавляя восстания подвластных населений. История Еврейского царства в этом отношении есть сколок с истории Египетской и Ассирийской монархий: соединение "колен" происходит в виду опасностей от соседей и путем принуждения; вновь основанное царство немедленно принимает форму восточной деспотии и устремляется на путь завоеваний, которые, однако, не остаются прочными приобретениями государства, да и само единое царство распадается.

Политический деспотизм восточных монархий находил естественное свое дополнение в социальном порабощении масс. Последнее, будучи до известной степени одним из условий зарождения культурной жизни среди меньшинства, поставленного в более благоприятное положение, с другой стороны, однако, при новых и новых успехах цивилизации, не сопровождавшихся соответственными улучшениями в жизни этих масс, было одною из причин печальной судьбы всех восточных народов. Каждый новый шаг, сделанный страною на пути исторического прогресса, увеличивал пропасть между культурным меньшинством и рабочею массой, причем первое весьма скоро начинало обнаруживать еще и склонность к "изнеженности", а вторая все более и более тупела. Для начала развития культуры, конечно, нужны были и крупная политическая организация, при которой населению известной территории можно было бы предаваться мирным занятиям, и известный класс общества, который выделялся бы из массы, занятой исключительно добыванием средств к существованию, но как самые ранние государства складываются путем голого принуждения, влекущего за собою политический деспотизм, так и выделение культурного класса из народной массы с самого начала было, в сущности, установлением сословия господ над порабощенной массой, тем более еще, что различие между господами и их подвластными складывалось и благодаря одолениям и поражениям на полях битвы со всевозможными формами пленения, как их неизбежными последствиями.

В этом деспотизме и этом порабощении, которые сами заключали в себе помеху для дальнейшего свободного развития общественных сил, мы должны видеть еще и один из результатов вообще слабого развития личного начала в древнейших обществах. На Востоке, говоря словами Гегеля, дух не сознавал своей сущности, каковая заключается в свободе, т. е. личность легко подчинялась всему внешнему, целям, для нее посторонним, - в своей деятельности, и понятиям, пришедшим к ней извне, - в своем мышлении. Раз бессознательною, коллективною, с традиционными приемами деятельностью народа выработаны были известные формы мысли и жизни, известные понятия и порядки, отдельная личность подчинялась им в силу того, что находила все это уже готовым, являясь на свет Божий, а такое подчинение всех установившемуся укладу неминуемо влекло за собою застой, коснение. Культурно-социальная среда, бывающая, конечно, всегда на первых ступенях исторического развития продуктом бессознательной и коллективной работы над таким же путем сложившимися традициями, имеет тенденцию подчинять себе личность, и чем личность менее развита, - а такова она на ранних ступенях общественного быта, - тем легче и подчиняется она этой среде, т. е. тем большее господство получает последняя в жизни всего народа, и тем труднее делается для него выйти из заколдованного круга традиционных понятий и порядков. На Востоке так и случилось: пока складывалась культурно-социальная среда того или другого народа, мы еще наблюдаем историческое движение, но ввиду только что отмеченной слабости личного элемента в начальных периодах истории, эта культурно-социальная среда сама рано или поздно начинала принимать характер, враждебный развитию личного начала. Как необходимый в обществе элемент власти, развившись за счет других сил общества, крайне слабых в начале истории, дал восточным государствам деспотический строй, как, с другой стороны, не менее неизбежное расчленение народа на классы, приняв уродливое направление, сделалось одною из причин внутреннего бессилия общества, - совершенно так же и социально-культурная среда получила в этих государствах одностороннее развитие именно в силу слабости личного элемента на первых ступенях истории, подавив личность и подчинив ее всему, имевшему происхождение в бессознательной, коллективной, традиционной стороне истории.