44.Моквитянинский период (1852-1855г) в тв-ве драматурга Островского

В 1850 Островский становится сотрудником журнала "Москвитянин", входит в круг литераторов, актеров, музыкантов, художников. Эти годы много дали драматургу в творческом отношении. В это время написаны "Утро молодого человека", "Неожиданный случай".В 1851 О. ушел со службы, чтобы все силы и время отдать литературному творчеству. Продолжая гоголевские обличительные традиции, он пишет комедии "Бедная невеста" (1851), "Не сошлись характерами" (1857).Но в 1853, отказываясь от "жесткого" взгляда на русскую жизнь, пишет Погодину: "Пусть лучше русский человек радуется, видя себя на сцене, чем тоскует. Исправители найдутся и без нас". Последовали комедии: "Не в свои сани не садись" (1852), "Бедность не порок" (1853), "Не так живи, как хочется" (1854). Н.Чернышевский упрекал драматурга в идейной и художественной фальши его новой позиции. Так, став в 1850 сотрудником известного своим почвенническим направлением журнала «Москвитянин» (редактор М. П. Погодин, сотрудники А. А. Григорьев, Т. И. Филиппов и др.), Островский, входивший в так называемую «молодую редакцию», попытался придать журналу новое направление — сосредоточиться на идеях национального своеобразия и самобытности, но не крестьянства (в отличие от «старых» славянофилов), а патриархального купечества.В своих последующих пьесах «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок», «Не так живи, как хочется» (1852—1855) драматург попытался отразить поэзию народного быта: «Чтобы иметь право исправлять народ, не обижая его, надо ему показать, что знаешь за ним и хорошее; этим-то я теперь и занимаюсь, соединяя высокое с комическим», — писал он в «москвитянинский» период. В это же время драматург сошёлся с девицей Агафьей Ивановной (у которой от него было четверо детей), что привело к разрыву отношений с отцом. По рассказам очевидцев, это была добрая, сердечная женщина, которой Островский во многом был обязан знанием московского быта.Для «москвитянинских» пьес характерен известный утопизм в разрешении конфликтов между поколениями (в комедии «Бедность не порок», 1854, счастливая случайность расстраивает навязываемый отцом-самодуром и ненавистный для дочери брак, устраивает брак богатой невесты — Любови Гордеевны — с бедным приказчиком Митей). Но эта черта «москвитянинской» драматургии Островского не отменяет высокого реалистического качества произведений этого круга. Сложным, диалектически соединяющим противоположные, казалось бы, качества оказывается образ Любима Торцова, спившегося брата купца-самодура Гордея Торцова в написанной значительно позднее пьесе «Горячее сердце» (1868). Одновременно Любим — провозвестник истины, носитель народной морали. Он заставляет прозреть Гордея, лишившегося трезвого взгляда на жизнь из-за собственного тщеславия, увлечения ложными ценностями.В 1855 драматург, не удовлетворенный своим положением в «Москвитянине» (постоянные конфликты и мизерные гонорары), покинул журнал и сблизился с редакцией петербургского «Современника» (Н. А. Некрасов считал Островского «бесспорно первым драматическим писателем»).

Вопрос№45: Традиции грибоедовской комедии «Горе от ума» в пьесах Островского. Опыт сравнительного анализа

Своей комедией Грибоедов сделал решительный шаг (по определению В. Г. Белинского) от “пошлого стертого механизма старинной драмы” к новому, реалистическому методу. Еще задолго до Грибоедова великий Фонвизин стал отходить в своих комедиях от строгих канонов классицизма. Недаром Вяземский писал, что “молодой Чацкий похож на Стародума”. Но все же Фонвизин в основном остается верен принципам “старинной драмы” Говоря о традициях и новаторстве в комедии того или иного автора, нельзя не обратить внимание на смешение жанров в произведении. Например, монолог Чацкого “А судьи кто?” — прекрасный образец дворянской сатиры начала века. Новаторство Грибоедова проявилось также и в методе изображения героев. Однако в них отсутствует схематизм, присущий героям классицистических комедий. Грибоедов сохраняет в своей комедии некоторые традиционные амплуа (резонер, наперсница), но они не выражены четко. Для произведений реалистического направления характерно наделение предметов или явлений символическим смыслом. Первым этот прием использовал Грибоедов в комедии “Горе от ума”, и это стало еще одним принципом реализма.

Островский продолжает традицию Грибоедова и наделяет важным для героев смыслом явления природы, слова других персонажей, пейзаж. Но в пьесах Островского есть и своя особенность: сквозные образы — символы заданы в названиях произведений, и поэтому, только поняв роль символа, заложенного в названии, можно понять весь пафос произведения. На примере драмы «Гроза».

Одним из важных символов является река Волга и сельский вид на другом берегу. Река как граница между зависимой, невыносимой для многих жизни на берегу, на котором стоит патриархальный Калинов, и свободной, веселой жизнью там, на другом берегу. Противоположный берег Волги ассоциируется у Катерины, главной героини пьесы, с детством, с жизнью до замужества: “Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем”.

Река символизирует еще и побег в направлении к свободе, а получается, что это побег в направлении к смерти. А в словах барыни, полусумасшедшей старухи, Волга — это омут, затягивающий в себя красоту: “Вот красота-то куда ведет. Вот, вот, в самый омут!”

Герои по-разному воспринимают грозу. Например, Дикой считает, что гроза посылается Богом в наказание, чтобы люди помнили о Боге, то есть по-язычески воспринимает грозу. Кулигин говорит, что гроза — это электричество, но это очень упрощенное понимание символа. Но потом, называя грозу благодатью, Кулигин тем самым раскрывает высший пафос христианства.

Некоторые мотивы в монологах героев также имеют символический смысл. В 3-м действии Кулигин говорит о том, что домашняя жизнь богатых людей города сильно отличается от публичной. Замки и закрытые ворота, за которыми “домашние едят поедом да семью тиранят”, являются символом скрытности и лицемерия.

Несут еще один смысл и последние слова Тихона: “Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!”

Подводя итог сказанному, можно сказать, что роль символики очень важна в пьесе.

Наделяя явления, предметы, пейзаж, слова героев еще одним, более глубоким смыслом, Островский хотел показать, насколько серьезный конфликт существовал в то время не только между, но и внутри каждого из них.

Вопрос№ 46: «Гроза» - русская национальная трагедия.

Открытие, совершенное Островским в «Грозе»,— открытие народного героического характера. Именно поэтому так восторженно принял Катерину Добролюбов, давший, в сущности, режиссерскую трактовку гениальной пьесе Островского. Поскольку Островский никогда не разделял идей насильственной, революционной ломки, в понимании желательных путей изменения русской жизни Добролюбов с Островским расходится. Но основания для трактовки Катерины как героической личности, в которой сосредоточены мощные потенции народного характера, бесспорно, заложены в самой пьесе Островского. Настоящее общественное признание получила именно «Гроза», замечательная драма Писемского большинством критиков всех лагерей была встречена враждебно. Общественная потребность в изображении идеального народного характера была удовлетворена Островским. Проблема жанровой интерпретации — важнейшая при анализе «Грозы». Образ Катерины, несомненно, соотнесен с образом Кабанихи. Обе они максималистки, обе никогда не примирятся с человеческими слабостями и не пойдут на компромисс. Обе, наконец, верят одинаково, религия их сурова и беспощадна, греху нет прощения, и о милосердии они обе не вспоминают. Только Кабаниха вся прикована к земле, все ее силы направлены на удержание, собирание, отстаивание уклада, она — блюститель окостеневшей формы патриархального мира. Кабаниха воспринимает жизнь как церемониал, и ей не просто не нужно, но и страшно подумать о давно исчезнувшем духе этой формы. А Катерина воплощает дух этого мира, его мечту, его порыв. Островский показал, что и в окостенелом мире Калинова может возникнуть народный характер поразительной красоты и силы, вера которого — истинно калиновская — все же основана на любви, на свободной мечте о справедливости, красоте, какой-то высшей правде. Важно, что именно здесь, в Калинове, в душе незаурядной, поэтичной калиновской женщины рождается новое отношение к миру, новое чувство, неясное еще самой героине: «Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то! Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или... уж и не знаю». Лиризм «Грозы», столь специфичный по форме (Ал. Григорьев тонко заметил о нем: «...как будто не поэт, а целый народ создавал тут...»), возник именно на почве близости мира героя и автора. Надежды на преодоление социальной розни, разгула индивидуалистических страстей и устремлений, культурного разрыва образованных классов и народа на почве воскрешения идеальной патриархальной нравственности, которые Островский и его друзья питали в 50-е годы, не выдержали испытания реальностью. Прощанием с ними и была «Гроза». Оно только и могло совершиться в трагедии, поскольку утопия эта не была заблуждением частной мысли, она имела глубокий общественно-исторический смысл, выразила состояние народного сознания на переломе.

Вопрос№47: «Гроза» в оценке Н.А. Добролюбова и Д.И. Писарева.

Калинов – городок на Волге. Главное - это тот купеческий мир, который так талантливо отразил А. Н. Островский в пьесе «Гроза» .Драма “Гроза” произвела огромное впечатление на читателя и зрителя. Пьесу ругали или хвалили, но равнодушных не было. Ведь в центре произведения стоял самобытный русский характер, Катерина Кабанова, которая была воспринята современниками как символический образ, стремящийся к переменам, к новой жизни. А именно такая атмосфера царила в обществе накануне отмены крепостного права (вспомним, что пьеса была написана в 1859 году, а поставлена уже в 1860 году). Два современника Островского, Н. А. Добролюбов и Д. И. Писарев, проанализировав драму Островского, написали критические статьи. Критики разошлись в оценке поступка Катерины Кабановой. Н. А. Добролюбов в статье “Луч света в темном царстве” пишет о решительности, цельности и силе характера Катерины, которая, по его мнению, хоть и выросла в условиях “темного царства”, натура неординарная, “выламывающаяся” из своей среды. “Ничего нет в этом характере внешне чужого, - пишет Добролюбов, - все выходит как-то изнутри его; всякое впечатление перерабатывается в нем и затем срастается с ним органически”. Катерина Кабанова — характер созидающий, любящий, идеальный. Но чем мотивирует Добролюбов решительный шаг Катерины, ее самоубийство? По его мнению, у Катерины не было выхода из создавшейся жизненной ситуации. Но не такой характер Катерины. Героиня решилась умереть, но она не боится смерти. В итоге Добролюбов пишет: «В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности». Катерина погибла, но ее смерть, подобно солнечному лучу, пусть хоть на мгновение, разогнала непроглядную тьму старого мира. Ее поступок пошатнул устои “темного царства”. К такому выводу приходит Н. А. Добролюбов. Совсем другие выводы делает Д. И. Писарев в статье “Мотивы русской драмы”. Он соглашается, что “страстность, нежность и искренность составляют действительно преобладающие свойства в натуре Катерины”. Но он видит и некоторые противоречия этого образа. Ему непонятно поведение Катерины. Ее толкнули на исповедь мужу вполне обыденные обстоятельства: гроза, полоумная барыня, картина геенны огненной на стене галереи. Нелогичен, по мнению Писарева, последний монолог Катерины. Она смотрит на могилу с эстетической точки зрения, при этом, совершенно забывая о геенне огненной, к которой была ранее неравнодушна. Писарев не согласен с Добролюбовым в оценке образа Катерины. По его мнению, Катерина не может быть названа “лучом света в темном царстве”, так как не сумела сделать ничего для облегчения своих и чужих страданий, для изменения жизни в “темном царстве”. Поступок Катерины бессмыслен, он ничего не изменил. Это бесплодное, а не светлое явление, заключает Писарев. Главная причина в том, что Писарев оценивает характер героини с позиции другого исторического времени, наполненного большими событиями, когда “идеи росли очень скоро, в год свершалось столько дел и событий, сколько в другие времена не свершится и в десять - двадцать лет” Мнения критиков во многом противоположны, но тем сильнее высвечивается характер, способный привлечь к себе мнение тех, кого мы называем “властителями дум”.

Вопрос№48 Пьесы А.Н. Островского о «горячем сердце»: содержание и поэтика.

Жертвы хищников в пьесах Александра Николаевича Островского делятся на две группы: безропотных и непокорных. К первым относятся, например, Купавина и Лыняев из пьесы “Волки и овцы”. Драматург не проявляет к ним никакой симпатии. Они привыкли к паразитическому образу жизни, их моральная гибель предрешена.

Все симпатии драматурга на стороне тех, кто восстает против деспотии и цинизма, лжи и попрания человеческого достоинства. Наряду с протестующим образом Катерины из пьесы “Гроза” Островский создал целую галерею персонажей, отличающихся горячим сердцем, душевной красотой. Это в первую очередь Лариса Огудалова из драмы “Бесприданница”. Она богато одаренная натура, талантлива, умна, трезво оценивает жизнь, ясно понимает безвыходность своего положения, обладает чутким и нежным сердцем. Полюбив Паратова за “широту души”, Лариса безраздельно отдается своему чувству. Она говорит, что “Сергей Сергеевич... Это идеал мужчины. Вы понимаете, что такое идеал? Быть может, я ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей, но это мнение изменить во мне нельзя, оно умрет со мной”. Эти слова героини заслуживают уважения за искренность и силу чувства. Не вина Ларисы, а беда ее, что объектом любви она выбрала Паратова, да и был ли у нее выбор? При ее воспитании только Сергей Сергеевич и мог стать “героем ее романа”. Узнав о подлом обмане Паратова, Лариса не хочет больше жить в этом мире, где царствуют ложь и корысть, поэтому выстрел Карандышева она воспринимает как избавление от этой страшной жизни.

Катерина и Лариса стихийно восстают против обычаев и нравов, царящих в эксплуататорском обществе, они не понимают законов этого мира. Островский показал и сознательных борцов против существующих античеловеческих порядков. Это не революционеры, но они ведут идейную борьбу против хищников и эксплуататоров. Это чиновник Жадов из “Доходного места”, учитель Иванов из “В чужом пиру похмелье”.

Жадов отвергает воровство и мздоимство, взяточничество и подхалимаж. Он возмущенно восклицает: “Как я буду молчать, когда на каждом шагу вижу мерзости?” Он не хочет жить среди всей этой “грязи”, процветающей в чиновничьей среде. Жадов стремится жить честно. “Мы с вами начнем жить честно, по-новому...— говорит он своей невесте,— вы еще не знаете высокого блаженства жить своим трудом”. Но все, что может противопоставить этому жестокому обществу герой,— его честность. Это слишком слабое оружие против хищников. И жизнь сломила Жадова, он вынужден признаться: “Я не герой, я обыкновенный, слабый человек”. Мелузов из пьесы “Таланты и поклонники” — человек новой формации, интеллигент-разночинец. Ему мало просто быть честным человеком, он хочет приносить пользу обществу: “Я свое дело буду делать до конца. А если я перестану учить, перестану верить в возможность улучшать людей или малодушно погружусь в бездействие и махну рукой на все, тогда покупайте мне пистолет, спасибо скажу”. Островский считал театр действенным средством борьбы за гуманистические идеалы, за красоту человеческих взаимоотношений. Людьми большой и искренней человеческой души, резко протестующими против пошлости и лжи, являются артисты Несчастливцев из пьесы “Лес”, Наров из “Талантов и поклонников”, Кручинина и Незнамов из “Без вины виноватых”.

Это были и идеалы самого драматурга; утверждению их, торжеству правды он посвятил свою жизнь.

Вопрос№49: Сатирическая драматургия А.Н. Островского в пореформенный период.

Пореформенный большой период творчества драматурга (1861-1886) обнаруживает близость поисков Островского к путям развития современного ему русского романа — от «Господ Головлевых» М. Е. Салтыкова-Щедрина до психологических романов Толстого и Достоевского. Мощно звучит в комедиях «пореформенных» лет тема «бешеных денег», рвачества, беззастенчивого карьеризма представителей обедневшего дворянства в сочетании с богатством психологических характеристик персонажей, с все возрастающим искусством сюжетостроения драматурга.

Так, «антигерой» пьесы «На всякого мудреца довольно простоты» (1868) Егор Глумов в чем-то напоминает грибоедовского Молчалина. Но это — Молчалин новой эпохи: изобретательный ум и цинизм Глумова до поры до времени способствуют его начавшейся было головокружительной карьере. Эти же качества, намекает драматург, в финале комедии не дадут Глумову пропасть и после его разоблачения. Тема передела жизненных благ, появления нового социального и психологического типа — дельца («Бешеные деньги», 1869, Васильков), а то и дельца-хищника из дворян («Волки и овцы», 1875, Беркутов) существовала в творчестве Островского до конца его писательского пути. В 1869 Александр Островский вступил в новый брак после смерти Агафьи Ивановна от туберкулеза. От второго брака у писателя родилось пятеро детей.

Жанрово и композиционно сложная, насыщенная литературными аллюзиями, скрытыми и прямыми цитатами из русской и зарубежной классической литературы (Гоголь, Сервантес, Шекспир, Мольер, Шиллер) комедия «Лес» (1870) подводит итог первому пореформенному десятилетию. В пьесе затрагиваются темы, разрабатывавшиеся русской психологической прозой, — постепенное разорение «дворянских гнезд», духовный упадок их владельцев, расслоение второго сословия и те нравственные коллизии, в которые оказываются вовлечены люди в новых исторических и социальных условиях. В этом социальном, бытовом и нравственном хаосе носителем гуманности и благородства оказывается человек искусства — деклассированный дворянин и провинциальный актер Несчастливцев.

№50. Психологический анализ Островского-драматурга (от «Бедной невесты» к «Бесприданнице» и «Талантам и поклонникам»).

В комедии "Бедная невеста" (1851) драматург попытался создать социально-психологическую пьесу из чиновничьего быта. Ранние пьесы Островского публиковались, как правило, в консервативном журнале "Москвитянин", в котором Островский особенно активно сотрудничал и как редактор, и как критик в 1850-1851 годах; некоторое время он входил в т. н. "молодую редакцию" журнала, с ее членами он был связан тесной личной дружбой. Отчасти под влиянием этого кружка и его главного идеолога А. А. Григорьева в пьесах Островского "Не в свои сани не садись" (1852), "Бедность не порок" (1853), "Не так живи, как хочется" (1854) зазвучали мотивы идеализации русской патриархальности, обычаев старины. Эти настроения приглушили критический пафос Островского. Но вместе с тем в пьесах этого цикла велись поиски положительного содержания народной жизни, были созданы такие самобытные характеры, как Любим Торцов. Выросла в этих пьесах и драматургическая техника Островского. Начиная с комедии "Не в свои сани не садись", поставленной в 1853 году Московской драматической труппой на сценической площадке Большого театра, пьесы Островского быстро завоевывают репертуар: в течение более чем трех десятилетий почти каждый сезон в московском Малом и петербургском Александринском театрах отмечен постановкой его новой пьесы.

Лучшей психологической драмой А. Н. Островского по праву считается "Бесприданница". "Бесприданница" — драма буржуазной эпохи, и это решающим образом влияет на ее проблематику. Мотив торговли, проходящий через всю пьесу и концентрирующийся в главном сюжетном событии — торге за Ларису, охватывает всех героев-мужчин, среди которых Лариса должна сделать свой выбор. И Паратов здесь не только не исключение, но, как выясняется, — самый жестокий и бесчестный участник торга. Отвечая на восторженные рассказы своей невесты о смелости Паратова, бестрепетно стрелявшего в монету, которую держала Лариса, Карандышев верно замечает: "Сердца нет, оттого он так и смел". И Островский солидарен с этим мнением, хотя Карандышев и не является выразителем авторских оценок. Вообще, такого героя в пьесе нет, зато почти каждый из действующих лиц в той или иной момент верно оценивает ситуацию и людей, в ней участвующих. Сложность характеров героев — будь то противоречивость их внутреннего мира, как у Ларисы, или несоответствие внутренней сущности героя и внешнего поведения, как у Паратова, — вот в чем психологизм драмы Островского. Средством психологических характеристик у Островского оказываются не самопризнания героев, не рассуждения о чувствах и свойствах их, но преимущественно их действия и бытовой диалог. Ни один из героев не изменяется в процессе драматического действия, а лишь постепенно раскрывается перед зрителями. Даже о Ларисе можно сказать то же: она прозревает, узнает правду об окружающих ее людях, принимает страшное решение стать "очень дорогой вещью". И только смерть освобождает ее от всего, чем наделил житейский опыт. В этот момент она как бы возвращается к естественной красоте своей натуры.

Финал драмы — смерть героини среди праздничного шума, под цыганское пение — поражает своей художественной дерзостью. Душевное состояние Ларисы показано автором в стиле "сильного драматизма" и при этом с безупречной психологической точностью. Она смягчена, успокоена, она всех прощает, потому что счастлива тем, что наконец-то вызвала вспышку нечеловеческого чувства — безрассудный, самоубийственный поступок Карандышева, освободивший ее от унизительной жизни содержанки. Редкий художественный эффект этой сцены А. Н. Островский строит на остром столкновении разнонаправленных эмоций: чем больше мягкости и всепрощения у героини, тем острее суд зрителя. Драма "Бесприданница" стала вершиной творчества Островского, произведением, в котором сошлись в удивительно емком художественном единении мотивы и темы большинства пьес позднего периода. В этой пьесе, раскрывающей по-новому сложные и психологически многозвучные человеческие характеры, предвосхищена неизбежность появления в России нового театра.

Вопрос№51-52Единство трагического и комического в "Истории одного города"Одним из шедевров С-Щ как мастера общественно-политической сатиры стала «История одного города». Это произведение уникально не только по остроте, не только по масштабности охваченных явлений общ-ой и полит-ой жизни, но и по мастерству и оригинальности композиции. Писатель широко использовал фантастические, сказочные, сатирические элементы, тесно переплетая их с описанием реальной жизни народа. Таким образом, трагическое и сатирическое начала находятся здесь в сложном и постоянном взаимодействии. Автор сам подчеркивал это обстоятельство: «Изображая жизнь, находящуюся под игом безумия, я рассчитывал на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия ». Читая произведение, мы с каждой страницей все глубже погружаемся в атмосферу тяжелого положения народа. В начале повествования преобладают сатирические мотивы. Остро сатирически изображены все правители, начиная с Брудастого и заканчивая самой неприятной фигурой Угрюм-Бурчеева. Изобличающий смех звучит и в народных эпизодах. Но здесь уже слышатся нотки возмущения. И чем дальше к завершению, тем более трагичными мотивами пронизывается повествование. Смех теперь не так уж забавен, он уступает место горечи и негодованию. Особенно ярко это проявляется в главах «Голодный город» и «Соломенный город», где на первый план выходит не глупость обывателей, а их нищета и голодное существование. Трагичность положения глуповцев заключается в том, что вместо помощи их ожидает жесткое усмирение с помощью воинской силы. Свою сатиру автор направил на паразитизм, невежество, пустоту и ограниченность правящих слоев; на фальшивые льстивые слова «сентиментальничающих народолюбцев»; на покорность, беспрекословное послушание, инертность народа в условиях нещадного гнета и жестокости и даже на их неумелые, бессознательные попытки бунтовать. Да, глуповцы выражают недовольство, ропщут» бунтуют. Но их дремучая забитость, непонимание собственных интересов и своих сил делают их протест бесплодным. Однако, в характеристике глуповцев немаловажную роль играют эпизоды, в которых смех почти исчезает. Суровым драматизмом наполнены картины неурожайных лет, страшной засухи, жуткие сцены поголовной гибели людей. При этом суровые, скупые и хмурые до отчаяния пейзажи и бытовые описания перемежаются с язвительным смехом повествования о «начальническом попечении». Невероятным драматизмом наполнены и сцены деревенского пожара: грозно полыхающий по ветхим строениям огонь, удушливые клубы дыма, бессильное отчаяние погорельцев, охватывающее их чувство безнадежности. Люди уже не стонут, не жалуются, а только безмолвно ждут, с неотвратимой настойчивостью сознавая, что пришел «конец всего». Крики и стоны толпы, обезумевшей от горя и боли, зловещая дробь барабана вступающей в город карательной команды слышатся и в сценах «бунта на коленях». Великий сатирик в изображении народной жизни отразил все то, что сам знал о положении русской деревни и то, что писалось в прогрессивной печати о невероятной нищете, разорении крестьянства, о полицейских расправах. И если смех над «обывателями» наполнен теплотой и сочувствием, то сатира на градоначальников беспощадна в своей разоблачающей силе. В заключительных главах все ярче проявляются мысли писателя о том, что глупость, пассивность, которую, казалось бы, автор высмеивает в глуповцах, на самом деле образуют лишь «искусственные примеси». Жители, по твердому убеждению автора, могут быть способны и на протест, и на упорство. Есть в народной массе смелые, отважные люди, героические личности, правдолюбцы, наделенные незаурядной нравственной силой. В этом отношении символичным является сравнение с рекою, которая, несмотря на все ухищрения Угрюм-Бурчеева, упрямо текла в прежнем направлении. Сатирика, равного по масштабу С-Щ не знала ни русская, ни мировая литература XIX века. Его сатира включала в себя изображение действительности в форме самой жизни, глубокий психологизм, тонкость анализа человеческой души. И в то же время она наполнена ярким гротеском, фантастичностью сюжетов. В его произведении отражена вся правда жизни, освещенная с различных сторон и различными способами. Не случайно И. С. Тургенев писал о С-Щ, отдавая дань его мастерству: «... сатирик знает свою родную страну лучше, чем кто-либо».

Гротеск, его функции и значение в изображении города Глупова и его градоначальников Творчество С-Щ, демократа, для которого самодержавно-крепостнический строй, царящий в России, был абсолютно неприемлем, имело сатирическую направленность. Писателя возмущало русское общество “рабов и господ”, бесчинство помещиков, покорность народа, и во всех своих произведениях он обличал “язвы” общества, жестоко высмеивал его пороки и несовершенства. Так, начиная писать “Историю одного города”, С-Щ поставил перед собой цель обличить уродство, невозможность существования самодержавия с его общественными пороками, законами, нравами, высмеять все его реалии. Таким образом, “История одного города” — произведение сатирическое, доминирующим художественным средством в изображении истории города Глупова, его жителей и градоначальников является гротеск, прием соединения фантастического и реального, создающий абсурдные ситуации, комические несоответствия. По сути, все события, происходящие в городе, являются гротеском. Жители его, глуповцы, “ведущие свой род от древнего племени головотяпов”, не умевших жить в самоуправлении и решивших найти себе повелителя, необычайно “начальстволюбивы”. “Испытывающие безотчетный страх”, неспособные самостоятельно жить, они “чувствуют себя сиротами” без градоначальников и считают “спасительной строгостью” бесчинства Органчика, имевшего в голове механизм и знавшего только два слова — “не потерплю” и “разорю”. Вполне “обычны” в Глупове такие градоначальники, как Прыщ с фаршированной головой или француз Дю-Марио, “при ближайшем рассмотрении оказавшийся девицей”. Однако своей кульминации абсурдность достигает при появлении Угрюм-Бурчеева, “прохвоста, задумавшего охватить всю вселенную”. Стремясь реализовать свой “систематический бред”, Угрюм-Бурчеев пытается все в природе сравнять, так устроить общество, чтобы все в Глупове жили по придуманному им самим плану, чтобы все устройство города было создано заново по его проекту, что приводит к разрушению Глупова его же жителями, беспрекословно выполняющими приказания “прохвоста”, и далее — к смерти Угрюм-Бурчеева и всех глуповцев, следовательно, исчезновению заведенных им порядков, как явления противоестественного, неприемлемого самой природой. Так с помощью использования гротеска С-Щ создает логическую, с одной стороны, а с другой стороны — комически-нелепую картину, однако при всей своей абсурдности и фантастичности “История одного города” — реалистическое произведение, затрагивающее множество злободневных проблем. Образы города Глупова и его градоначальников аллегоричны, они символизируют самодержавно-крепостническую Россию, власть, в ней царящую, русское общество. Поэтому гротеск, используемый С-Щ в повествовании, — это еще и способ обличить отвратительные для писателя, уродливые реалии современной ему жизни, а также средство выявления авторской позиции, отношения С-Щ к происходящему в России. Описывая фантастически-комическую жизнь глуповцев, их постоянный страх, всепрощающую любовь к начальникам, С-Щ выражает свое презрение к народу, апатичному и покорно-рабскому, как считает писатель, по своей при роде. Единственный лишь раз в произведении глуповцы были свободны — при градоначальнике с фаршированной головой. Создавая эту гротесковую ситуацию, С-Щ показывает, что при существующем общественно-политическом строе народ не может быть свободен. Абсурдность же поведения “сильных” (символизирующих реальную власть) мира сего в произведении воплощает беспредел и произвол, чинимый в России высокопоставленными чиновниками. Гротесковый образ Угрюм-Бурчеева, его “систематический бред” (своеобразная антиутопия), который градоначальник решил во что бы то ни стало воплотить в жизнь, и фантастический конец правления — реализация идеи С-Щ о бесчеловечности, противоестественности абсолютной власти, граничащей с самодурством, о невозможности ее существования. Писатель воплощает мысль о том, что самодержавно-крепостнической России с ее безобразным укладом жизни рано или поздно придет конец. Так, обличающий пороки и выявляющий нелепость и абсурд реальной жизни гротеск передает особую “злую иронию”, “горький смех”, характерный для С-Щ, “смех сквозь презрение и негодование”. Писатель порой кажется абсолютно безжалостным к своим героям, чересчур критичным и требовательным к окружающему миру. Но, как говорил Лермонтов, “лекарство от болезни может быть горьким”. Жестокое обличение пороков общества, по мнению С-Щ — единственное действенное средство в борьбе с “болезнью” России. Осмеяние несовершенств делает их очевидными, понятными для всех. Неверно было бы говорить, что С-Щ не любил Россию, он презирал недостатки, пороки ее жизни и всю свою творческую деятельность посвятил борьбе с ними.

Вопрос№53: Библейские мотивы и образы в произведениях М.Е. Салтыкова – Щедрина.

Художественный мир Щедрина — мир глубоко трагической измышленной (виртуальной) реальности. Никто, как Салтыков, не обрушил на Россию такого изобилия гневно-обличительных писаний. В том, несомненно, сказалась склонность русского человека к самобичеванию и покаянному отвержению собственной греховности. Но крайности во всём опасны. Трудно отказаться от впечатления, что писатель шествует нередко по самому краю пропасти, в бездонности которой кроется полное отчаяние и безнадежность. Это всё укладывается в общую концепцию революционно-демократической литературы. Салтыков-Щедрин довёл её лишь до опасного края, до того пес plus ultra , за которым, кажется, уже нет ничего и быть не может. Глубочайшие впадины этого рокового отчаяния обозначены в "Истории одного города"(1870), а затем в "Сказках"(1882—1886). И на них, как на верное свидетельство, опираются до сих пор те, кому потребно в который раз опорочить русское начало и русскую идею: вот, мол, она, идея — сплошь глуповство.

Конечно, писатель полностью от упований на внешние перемены не отказывался, но если и не утрачивал надежды на лучшее, то сопрягал её с нравственными переменами в душах людских. Нравственность же для него всегда зижделась на религиозных основах. Мудростью евангельской он поверял истинность сердечных Движений. При этом нетрудно заметить, как часто Салтыков цитирует или перелагает своими словами те или иные истины Писания. Вот образец того:"Я ложусь спать, но и во сне ... какой-то тайный голос говорит мне: "Слабоумный и праздный человек! ты праздность и вялость своего сердца принял за любовь к человеку, и с этими данными хочешь найти добро окрест себя! Пойми же наконец, что любовь милосердна и снисходительна, что она всё прощает, всё врачует, всё очищает! Проникнись этой деятельною, разумною любовью, постигни, что в самом искажённом человеческом образе просвечивает подобие Божие — и тогда, только тогда получишь ты право проникнуть в сокровенные глубины его души!"

Основу рассуждения определить нетрудно: это 13-я глава Первого послания к коринфянам святого апостола Павла. Подобное переложение свидетельствует: слово Писания органично входит в душу человека, становясь и мыслью и убеждением. (Правда, уйдя от начётничества, человек порой не может избежать некоторой приблизительности, неточности в осмыслении самого духа Писания — обе крайности опасны).

Приведённая здесь выдержка взята из "Губернских очерков" (1857), первого крупного щедринского произведения. Именно в "Очерках" можем мы обнаружить то, что — несомненно — стало важной опорой для писателя в его близких к безнадежности раздумиях над российским бытием: истина Воскресения Христова, сознаваемая как основа нравственности. Вот что удерживает от многих соблазнов. Вот что не даёт полностью приравнять Салтыкова-Щедрина к революционным демократам с их разрушительством. Справедливо было бы утверждать, что сатирик и в социально-политических пороках реальности видел основой их нравственную повреждённость души человеческой.

Но сосредоточенность внимания лишь на нравственной стороне, то есть на уровне душевном преимущественно, рождает и определённую ограниченность миропонимания. В этом видится основная слабость творческого миросозерцания Щедрина, его подверженность мрачным соблазнам.

Это ясно выразилось в "Сказках", своего рода итоговом создании писателя. Сказки — это скорее большие развёрнутые басни в прозе. Или притчевое, иносказательное осмысление всей полноты русской жизни. Всё, всё подвергается здесь высмеиванию без пощады и, за редким исключением, душевного сочувствия.

Отвергаются принципы самодержавия, система политического и административного управления, паразитизм и никчёмность правящих классов, трусливое обывательское отношение к жизни, пошлость болтунов-либералов, всеобщее общественное лицемерие, душевное холопство российского обывателя, покорность и внутреннее рабство народа, неумение человека постоять за своё достоинство...

Душевное может противоречить и препятствовать духовному. Щедрин почувствовал это несомненно. С горечью сознал бессилие своих обличений: по самой душевной природе их. Мысль и чувство писателя бьются между надеждой и безнадежностью.

О надежде своей он заявил в самом начале цикла — в сказке "Пропала совесть". Пропала совесть в мире — за полной ненужностью. И каждому, кто случайно обретает её, она становится лишь помехой для его бесчестных дел (один лишь еврей финансист устоял перед её силой!), и каждый спешит отделаться от такой обузы. На что же надеяться?

"Отыскал мещанишка маленькое русское дитя, растворил его сердце чистое и схоронил в нём совесть.

Растёт маленькое дитя, а вместе с ним растёт в нём и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нём большая совесть. И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая и захочет распоряжаться всем сама".

Бьётся мысль и чувство писателя, не желающего расстаться с верою в человеческое начало. В сказке "Гиена", где это животное олицетворяет звериное, дьявольское начало (образ несомненно апокалиптический), ему противополагается именно человек с его стремлением к свету.

А через несколько страниц всего, почти рядом, вслед: "Какая может быть речь о совести, когда всё кругом изменяет, предательствует? На что обопрётся совесть? на чём она воспитается?" Но ведь именно на совесть возлагал автор надежды свои в самом начале. Как быть с этой надеждой?

Цикл имеет своего рода замкнутую, кольцевую композицию. Начальное упование находит своё разрешение в самом конце.

Завершающая цикл "Рождественская сказка" начинается прекраснейшей проповедью сельского батюшки. Он раскрывает двуединую заповедь Христа о любви к Богу и ближнему, призывая следовать ей всегда. Вот где источник силы Щедрина.

Но здесь же и свидетельство его слабости. Правда Божия определяется как Правда человеческая. И именно как человеческая она не выдерживает столкновения с миром. "Рождественская сказка" начинается проповедью, но заканчивается скорее безнадежно. Правду проповеди искренне принимает в сердце мальчик Серёжа Русланцев. Не то ли самое маленькое русское дитя, которое должно возрастить в себе отвергнутую миром совесть? Но мир живёт по иным правилам. Не в силах вынести обнаружившееся противоречие — мальчик погибает. "...Неокрепшее сердце отрока не выдержало наплыва и разорвалось". Сказка (и весь цикл) завершается смертью того, на кого возлагалось упование. В том отразилась трагедия души самого Щедрина.

Мысль и чувство писателя бьётся и бьётся в противоречиях мира, в противоречиях собственной любви-ненависти.

И в глубине этих противоречий выкристаллизовалась одна из самых мрачных фантазий Салтыкова-Щедрина — Иудушка Головлёв.

Само имя-прозвище главного героя романа "Господа Головлёвы" (1875—1880), центрального шедевра всего творчества писателя, предполагает религиозное осмысление этого произведения.

Иудушка. В осмыслении судьбы Иудушки — этой кривой проекции самого страшного для писателя греха в мир российской обыденности — автор оказался в силах одолеть омерзение, найти намёк на отрадный выход из кажущейся полнейшей безысходности.

"Господа Головлёвы" — это мир Христовых истин, вывернутых наизнанку, осквернённых и обессмысленных. Главный источник такого искажения и осквернения — паскудное ханжество Иудушки, каждым словом своим, каждым жестом и действием предающего Христа, многократно распинающего Истину, мертвящего всё окрест себя. На всём протяжении романа сообщается о следующих одна за другой смертях, которым в разной мере способствовал Порфирий Головлёв.

Всю речь Иудушки составляют, кажется, перелицованные цитаты из Писания, богослужебных текстов и церковных поучений. Он шагу не ступит без поминания имени Божия и крестного знамения. Но каждым поминанием, каждым осенением — целованием и лобзанием — предаёт Христа бессчётно.

Он даже замышляя и гадости свои, всегда готов сослаться на волю Божию.

О перевёрнутости головлёвского мира Щедрин заявил в первой же главе, намеренно повторяя в ней основную коллизию притчи о блудном сыне, перенесши ситуацию в глубину российской провинциальной реальности в канун реформенного перелома (основное же действие романа совершается уже после отмены крепостного права). Блудный сын, Стёпка-балбес, возвращаясь домой, с тоской помышляет о невозможности христианской любви в родном семействе: "Вспомнилась ему евангельская притча о блудном сыне, возвращающемся домой, но он тотчас же понял, что, в применении к нему, подобные воспоминания составляют одно только обольщение".

Иудушка поступает прямо наперекор словам Спасителя:"Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него x л e 6 a , подал бы ему камень?" (Мф. 7,9).

Герой Щедрина подаёт именно камень: "Сознавал ли Иудушка, что это камень, а не хлеб, или не сознавал — это вопрос спорный; но, во всяком случае, у него ничего другого не было, и он подавал свой камень, как единственное, что мог дать". Это становится законом головлёвского мира: "Ни в прошлом, ни в настоящем не оказывалось ни одного нравственного устоя, за который можно бы удержаться. Ничего, кроме жалкого скопидомства, с одной стороны, и бессмысленного пустоутробия — с другой. Вместо хлеба — камень, вместо поучения — колотушка".

Причиной такой вывернутости мира наизнанку становится опять собирание сокровищ на земле, деятельно совершаемое матерью семейства Ариной Петровной, поставившей эти сокровища выше даже родительской любви, которая входит, кажется, в душу любой женщины инстинктивным влечением.

Оказывается, что и Иудушка становится своего рода жертвою суетных забот матери об округлении имения неизвестно для кого и для чего. В редкие минуты трезвения душевного она и сама тоскливо недоумевает, кому всё это создаётся и копится. А всё просто: основой семьи может быть только любовь, но никак не стяжание.

Саму Арину Петровну ждёт страшный жизненный итог: её сушествование полностью обессмысливается и погружается в унылую праздность. Но поскольку внешняя форма строгих нравственных и церковных устоев жизни соблюдалась родительницей строго и неукоснительно, то эту-то пустую форму в полноте и воспринял Порфирий, даже дав ей развитие, доведя до совершенства, до блеска показной праведности. Вслушаться в рассуждения Иудушки — так не найдешь никаких погрешностей против благочестия. Он всех обойдет во внешнем исповедании истин веры.

Однако всё его благочестие — мёртвая форма без содержания. Иудушка — обезьяна праведника, пародия на святость поведения. Но пародия талантливая.

Он талантлив необычайно, он гений ханжества. Оттого и воспринял и усовершенствовал форму благочестивого поведения, что именно одарён особым талантом. Пустые братья его, шелапутный Стёпка-балбес и безликий пустоумный Павел, бездарны в сопоставлении с Иудушкой. Оттого он и восторжествовал над ними, что его способность к лицедейству есть выражение совершенства в своём роде. Эта способность есть как бы органическое качество его натуры. Он лицемерит так же естественно, как птица поёт. Гениально-виртуозное ханжество. Такое творится только по вдохновению.

У Иудушки — несомненно художественно одарённая натура. Для лицедейства также необходима своего рода художественная фантазия, которая ведёт человека за собой в его внешних движениях. Иное дело, что этой фантазией часто овладевает тёмная сила. Иудушка становится одержим бесами — в том тоже нет сомнения. Недаром же Улитушке привиделся он в облике празднословящего сатаны. Само празднословие — грех, как известно.

"Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься" (Мф. 12, 36-37).

В Иудушке дар воображения перерождается в непрекращающееся праздномыслие, в запой пустомыслия. Страшная реальность, какую он создал сам для себя, став, прямо или косвенно, причиной гибели всего головлёвского рода, заставляет Иудушку, как и всякого человека, пуститься в бегство от пугающей его жизни. Иудушка погружается в фантасмагорические миражи, так парадоксально осуществляя свой творческий дар; он предаётся оргиям мечтаний, становясь господином воображаемого мира и рабом бесовских наваждений. Страстные мечтания порождаются именно бесами — и Салтыков-Щедрин художественным своим чутьём близок к постижению этого.

Но именно органическая талантливость Иудушки к жизни (извращённая не без воздействия сторонних обстоятельств и влияний), чуткость души, при всей её извращённости, остановили эту душу на самом пороге окончательной погибели приведя к покаянию. Салтыков-Щедрин явил себя тончайшим психологом, прослеживая порою тайно-неуловимые внутренние движения в душе своего героя и достигая художественного совершенства создаваемого образа.

Иудушку начинает спасать пробудившаяся в нём совесть, которая противопоставляет сознание греха всем бесовским грёзам, не позволяет окончательно заслониться от жалящего сознания собственной вины.

В Иудушке смутно рождаются мысли о самоубийстве: он как бы готов повторить судьбу Иуды.

Салтыков-Щедрин в романе подробно разрабатывает ту мысль, на которую несколько позднее (в "Сказках") лишь неясно намекнул. Ибо одна лишь совесть оказывается бессильной: "...совесть проснулась, но бесплодно. Иудушка стонал, злился, метался и с лихорадочным озлоблением ждал вечера не для того только, чтобы бестиально упиться, а для того, чтобы утопить в вине совесть". И против совести нашлось, как видим, средство — простое, но верное. Совесть не всесильна.

И вот эстетическое постижение реальности прорывается к истине духовного уровня: бессилие человека может быть преодолено Божией поддержкой. Перерождение души Иудушки совершается после того, как он впервые истинно пережил в себе смысл события Страстной седмицы. Вдруг, когда, кажется, всё безысходно завершено в этой пустословной и пустомысленной жизни, вдруг (как превращение Савла в Павла)... ясное сознание бесконечного милосердия Божия перерождает человека. Иудушки больше нет: автор, лишь в начале этой важнейшей сцены романа единожды употребив такое имя-прозвище, затем отказывается от него.

Всё совершается после утрени Великой Пятницы с чтением двенадцати Евангелий. Первый момент нового внутреннего состояния Порфирия Владимирыча проявляется внешне тихим движением, невозможным для прежнего Иудушки:

"Он встал и несколько раз в видимом волнении прошёлся взад и вперёд по комнате. Наконец подошёл к Анниньке и погладил её по голове.

— Бедная ты! бедная ты моя! — произнёс он тихо".

Эти тихие слова и прикосновение отзываются мощным эмоциональным взрывом в душе его также погибающей "племяннушки" (свидетельство подлинной энергетической наполненности совершающегося).

Символично: там, где Иуда гибнет бесповоротно, Иудушка открывает душу для милосердия Божия.

Одной этой потрясающей сцены внутреннего преображения Порфирия Головлёва достаточно, чтобы поставить Салтыкова-Щедрина в ряд великих творцов русской литературы.

Символична и завершающая картина романа: шествие Порфирия Головлёва к могиле матери — "проститься". Вымолить прощение у милосердного Господа. Он решается на это — после молитвенного безмолвного вопрошания перед иконой Христа Спасителя...

Так совершается то, что было как бы предсказано им когда-то в пароксизме лицемерия: "...за десять вёрст нужно — и за десять вёрст пойду! И морозец на дворе, и метелица, а я всё иду да иду! Потому знаю: дело есть, нельзя не идти!" Когда-то он мыслил это в некоем времени, пусть и неопределённом.

Теперь событие переходит на иной уровень и совершается в вечности. В вечности идёт и идёт Порфирий Головлёв к своему спасению. Так вечно движется человек от греха к милосердному Божиему прощению.

А во времени всё идёт своим чередом: в кратеньком эпилоге сообщается о гибели головлёвского барина и о возможном возвращении выморочного семейства на круги суетного стяжания и греха.

Вот так, между надеждой и отчаянием, от веры к сомнению, бьётся живая мысль, боль человеческая. Литература раскрывает это порой беспощадно. Но в самой трезвенной жестокости своей, именно в ней, сохраняет просветлённое чувство, светоносное упование...