Воинствующее антихристианство ф. Ницше

Основные понятия: имморализм, воля к власти, сверхчеловек, стадная мораль, аристократическая мораль.

Ф. Ницше (1844-1900) ставит перед собой задачу переоценить, перевернуть так называемые «вечные ценности», преодолеть традиционную христианскую мораль, утверждая, что человек неисчерпаем для новых возможностей, что мир стоит на пороге периода, который можно назвать внеморальным.

Первостепенное значение он придает размышлениям о побуждающем и движущем начале человеческой деятельности, утверждая в качестве ее первоосновы некую иррациональную «волю к власти» и, соответственно, волю к жизни. Сама жизнь, считает он, есть некая воля к власти, проявление этой воли, — инстинкт самосохранения, к примеру, есть только одно из косвенных и многочисленных следствий этого. Проявляется это, по его мнению, следующим образом: «Позади всей логики стоят, прежде всего, физиологические требования, направленные на поддержание определенного жизненного вида и обуславливающие соответствующие расценки ценностей». На этой иррациональной основе он специфически трактует свободу воли человека. Именно непризнание свободы воли приводит, по его мнению, к тому, что вся психология и психология мотивации деятельности, в частности, не может до сих пор отделаться от многих моральных предрассудков и опасений, которые навязываются свободной воле. И поэтому она не может отважиться проникнуть в глубину: понимать мораль как учение о структуре и развитии свободной воли к власти.

Ницше переходит к анализу проблемы морали, уделяя этому анализу наибольшее внимание. В целом принципы морали в истории человечества развиваются, по его мнению.

Он отмечает прежде всего долгий период времени, называемый доисторическим, когда достоинство или негодность поступка выводились лишь из его последствий, — сам поступок и его происхождение мало принимались во внимание. Он называет этот период доморальным периодом в развитии человечества. Далее в течение последних тысячелетий люди шаг за шагом дошли уже до того, что стали оценивать ценность поступка по его происхождению, а не по следствиям (т.е. сугубо из намерения, ценности намерения). Это уже моральный период развития человечества. И всю силу своей критики Ницше обращает против этой современной ему морали, не стесняясь и антисемитских выпадов. Человек в Европе принимает, по его мнению, вид исключительно стадного человека, как будто единственно дозволенной породы людей. Внимание обращено единственно на поддержание общины, безнравственное ищут только в том, что кажется опасным для общины, для ее существования. Некоторые сильные и опасные инстинкты (предприимчивость, смелость, мстительность, хитрость, хищничество, властолюбие), которые до сих пор чтились и даже культивировались воспитанием (в них нуждались при общей опасности), теперь начинают клеймить как безнравственные и предавать проклятию. «Великий независимый дух, желание остаться одиноким, великий разум кажутся уже опасными, — утверждает он, — все, что возвышает отдельную личность над стадом, вызывает страх и отныне называется злом. Кто исследует совесть современного европейца, тот найдет там императив стадной трусости; «мы хотим, чтобы настало время, когда нечего будет бояться». Именно эта стадная мораль защищается, по его мнению, всеми силами и в религии (христианство) и в общественном демократическом движении, ибо демократическое движение наследует христианскому. И в этом Ницше видит одну из форм упадка, измельчания человека, возведения его в степень посредственности, понижения его ценности. Он протестует, считая, что это только один из видов человеческой морали, созданной в истории, — возможны и другие, высшие морали!

Он считает, что именно в том, что непреднамеренно, бессознательно в данном поступке, и заключается его окончательная ценность, формируемая намеренность составляет поверхностность и оболочку, которая открывает нечто, но еще более скрывает. Видеть в намерении, тем более только в формируемом намерении все, что обуславливает поступок, всю его предшествующую историю, — это предрассудок, по его мнению. Соответственно этим воззрениям Ницше ищет условия, при которых «растение — человек» наиболее мощно взрастает, полагая, что это всегда случается при условиях, обратных культивируемым в обществе христианской морали и считая эти условия необходимыми для воспитания нового человека. В частности, он полагает, что опасность положения человека должна возрасти до чудовищных размеров, и тогда сила его изобретательности и притворства будет развиваться под тяжким гнетом и принуждением до тонкости и неустрашимости, воля к жизни возвышаться до степени безусловной «воли к власти». Он полагает, что опасность, насилие, суровость, рабство, скрытность, стоицизм, все злое, тираническое, ужасное, хищное, змеиное, существующее и формируемое в человеке также способствует возвышению вида «человек». В то же время он предостерегает: «Если ты слишком долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя, — кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому не стать чудовищем».

В целом он считает, что подлинные проблемы морали обнаруживаются только при сравнении многих моралей. При этом подчеркивает, что всякая формируемая мораль есть своего рода тирания по отношению к природе и к разуму и, соответственно, — благо, ибо только в силу законов тирании развилось все то, что существует и существовало на земле в виде свободы, тонкости, смелости и тому подобного во всех сферах. Более того, по его мнению, существенно и бесценно в каждой морали то, что она является тяжким и долгим гнетом. Целые поколения и века, если они одержимы каким-либо моральным фанатизмом, являются такими периодами неволи и поста, в течение которых данный инстинкт учится пригибаться и падать ниц, а вместе с тем очищаться и обостряться. Именно в таких условиях формируется тот, кто может быть самым одиноким, самым скрытным, самым непохожим на других и, соответственно, самым великим. Это должен быть человек, стоящий по ту сторону добра и зла, господин своих добродетелей, обладатель огромного запаса воли, что и называется подлинным величием.

В соответствии с такими воззрениями он развивает идеи об иерархии моралей: «Нужно принудить морали прежде всего преклоняться перед табелью о рангах, —- безнравственно говорить, «что справедливо для одного, то справедливо и для другого». Это ведет Ницше к учению об иерархии, рангах и в самом человеческом обществе на основе теории наследования социального и морального опыта. Многие поколения должны работать для возникновения нового человека, каждая из его добродетелей должна приобретаться, культивироваться, переходить из рода в род. Право на власть можно получить, по его мнению, только благодаря своему происхождению, — предки, кровь имеют решающее значение.

Есть, по Ницше, мораль господ и мораль рабов. И когда понятие «хороший» устанавливается господствующей кастой, то отличительной чертой, определяющей ранг, считаются, как правило, возвышенные, гордые состояния души. Люди знатной породы, аристократы, считают себя мерилом всех ценностей. Основное их превосходство заключается не в физической силе, а в душевной, — это более цельные люди. При этом в хорошей и здоровой аристократии существенно то, считает он, что она чувствует себя не функцией, а смыслом и высшим оправданием существующего строя. По отношению же ко всему более низкому, чуждому можно поступать по своему усмотрению, по влечению сердца, по ту сторону добра и зла, — обязанности существуют только по отношению к себе подобным.

Эгоизм, считает он, есть существенное свойство знатной души: характерна вера в то, что существу, подобному ему, должны подчиняться и приносить себя в жертву другие. Она должна быть воплощенной волей к власти, если представляет собой живой, а не умирающий организм. И все это не в силу каких-то абстрактных принципов, считающихся нравственными или безнравственными, а в силу того, что она живет, и что жизнь и есть воля к власти. Ибо жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодоление чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание собственных форм, аннексия и эксплуатация. Знатная душа чтит сама себя, в обращении же с подобными себе эгоизм проявляется уже как тонкость и самоограничение. Итак, человек, стремящийся к великому, смотрит, по его мнению, на каждого другого как на средство, либо препятствие, либо как на временное ложе для отдыха. И совсем иначе дело обстоит с моралью рабов: в категорию злого зачисляется как раз все мощное и опасное, обладающее грозностью, хитростью или силой.

В целом, по Ницше, «общее благо» — вовсе не благо и не цель. Требование общей морали для всех наносит вред, по его мнению, именно и, прежде всего, высшим людям, ибо есть разница в рангах между человеком и человеком, а значит между моралью одних и моралью других. В соответствии с этим взглядом он делает следующий вывод: «Мы имморалисты! Болваны и очевидность всегда против нас. У нас мужество авантюристов, изощренное и избалованное любопытство, духовная воля к власти и покорению мира. Разве жизнь не слишком коротка, чтобы скучать!»

Далее, развивая эти мысли, Ницше дает психологический анализ чувств сострадания и жестокости. Он отвергает первое и славит второе: «Ваше сострадание относится к «твари» в человеке, к тому, что должно быть сломано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, к тому, что страдает по необходимости и должно страдать. Наше сострадание более высокое и более дальновидное, — мы видим, как человек умаляется в изнеженности и слабости. Вы хотите устранить страдание, а мы хотим воспитать страдание как то напряженное состояние души в несчастье, которое прививает ей крепость, изобретательность и хитрость в перенесении и претерпевании. Все, что даровало душе глубину, тайну, личину, ум, хитрость, величие, разве не было даровано ей под оболочкой страдания. В человеке тварь и творец соединены воедино: материал, обломок, глина, грязь, бессмыслица, хаос и ваятель, твердость молота, божественный зритель и седьмой день». В то же время он с сожалением отмечает, что в современной позднейшей эпохе, имеющей право гордиться своим человеколюбием, осталось столь много боязни перед диким, жестоким в человеке и призывает усвоить другой взгляд на жестокость и «раскрыть глаза»: «Почти все, что мы называем высшей культурой, покоится на одухотворении и углублении жестокости. Мучительная сладость трагедии — греки в театре, римлянин на арене, христианин в восторгах креста, испанец перед костром и зрелищем боя быков, японец, стремящийся к трагедии, рабочий парижских предместий, страстно тоскующий по кровавым революциям, — все они наслаждаются и упиваются с таинственной алчностью зельями великой Цирцеи жестокости».

Таким образом, речь идет об укорененности жестокости в человеке, и это духовное свойство рассматривается им как предпосылка некоего творческого взлета. В целом он обосновывает такой свой взгляд на жестокость в воспитании и формировании личности, как ни парадоксально это звучит, своей любовью к людям: «Человек — симпатичное, храброе, изобретательное животное, ему не страшны никакие лабиринты, — я люблю его и думаю о том, как улучшить его и сделать сильнее, злее, глубже... Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью... В человеке важно то, что он мост, а не цель, в человеке можно любить только то, что он переход и гибель...».

Рекомендуемая литература

Ницше Ф. Соч. в 2-х т.: Рождение трагедии или эллинство и пессимизм. Т. 1. — М, 1990 г.; К генеалогии морали. По ту сторону добра и зла. Т. 2. — М., 1990 г.