Этика и. Канта

Основные понятия: категорический императив, автономия воли, постулаты практического разума.

Скрупулезно исследуя предназначение трансцендентальных идей, присущих человеку, Кант (1724-1804) приходит к мнению, что эти способности направлены к тому, чтобы освободить наше знание от оков опыта, чтобы практические начала могли расшириться до той всеобщности, в которой нуждается разум для некоей моральной цели. Таким образом, Кант стремится перейти от рассмотрения голой полезности практического употребления рассудка к суждению относительно смысла жизни и предназначения человека, его необходимого образа жизни, черты которого как раз и задаются трансцендентальными идеями.

К объективным проявлениям трансцендентальных идей, или «вещи в себе», в разуме человека он относит существующую веру в бессмертие души, свободу человека, существование Бога. Он трактует эти понятия как действительные реально существующие ценности, как реальные объекты умопостигаемого мира. Их существование не может быть доказано логически, оно постулируется как категорическое веление нравственного сознания, практического, морального разума. Как пишет Кант в «Критике практического разума»:

«В самом деле, мы этим не познаем ни природы нашей души, ни интеллигибельного мира, ни высшей сущности по тому, что они есть сами по себе; мы имеем лишь понятия о них... Но этим не постигается, каким образом возможна свобода и как надо теоретически и положительно представлять себе этот род причинности, а постигается лишь то, что такая свобода есть постулируемая моральным законом и ради него. Так же обстоит дело и с остальными идеями, которых ни один человеческий рассудок никогда не сможет исследовать по их возможности, хотя никакая софистика не может убедить даже самого простого человека в том, что это не истинные понятия»: И если в «Критике чистого разума» дается ответ на вопрос «что может знать человек?», то в «Критике практического разума» он ищет ответ на другой главный вопрос философии — «что человек должен делать?».

В связи с этим Кант ищет общее для всех людей определение нравственного закона, и постулируемая им одна из формул основного закона практического разума (или категорического императива) гласит: «Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была бы стать всеобщим законом природы». (Под «максимой» в данном случае подразумевается некое правило поведения, которым руководствуется человек; «императив» — повеление). При этом он доказывает, что такое определение может быть только формальным: если бы формула эта заключала в себе указание на то, что именно человек должен делать в конкретных обстоятельствах, то нравственный закон тотчас бы лишился своего безусловного значения, оказался бы зависимым от постоянно меняющихся фактических условий. Сформулированный таким образом нравственный закон основывается на представлении о совершенной самостоятельности воли, не мирится ни с какой зависимостью от предмета практических желаний, и, как кажется, не требует никакой высшей санкции, в том числе и религиозной. Итак, вседозволенность? Но это не так! Кант это доказывает одним из выводов своего учения о различении так называемых легальных и моральных поступков. Моральным не может быть названо действие, совершаемое по склонности нашей эмпирической природы, естественной, чаще всего эгоистической склонности (полезно, приятно и т.п.), даже если поступок формально и совпадает с велением морального закона. Такие действия могут считаться только легальными, по его определению. Поступок заслуживает наименования морального, если совершается из одного лишь уважения нравственного закона независимо от естественной склонности или даже вопреки ей. Естественная склонность — это сила, которую нравственное существо должно преодолеть чаще всего в своем стремлении к истинной добродетели. Сила нравственности измеряется в большинстве случаев силой побежденной естественной склонности.

Надо сказать, этика приобретает у Канта, таким образом, характер аскетизма, враждебности в большой степени чувственной природе человека: достоинство морального человека должно быть осуществлено, нравственный долг должен быть выполнен, какие бы препятствия ни воздвигала наличная эмпирическая действительность! (Для Канта совершенно неприемлема примитивная эгоистическая этика наслаждения). Но все же, что же это за этим стоит, какой такой нравственный закон? К его определению Кант, и мы вместе с ним, приходит постепенно. Все в этом мире рассматривается им как средство, и лишь человек — как цель в самом себе. Человечество в лице каждого человека должно быть священным, провозглашает он. Нравственная воля не должна пользоваться человеком как средством, но всегда должна рассматривать его как самоцель. Таким образом, мы получаем еще одну формулировку категорического императива, исходящую из абсолютной ценности человека самого по себе: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице другого так же как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». Эта максима и ставит предел вседозволенности. Положение это он считает обязательным для отношения и божественной воли ко всем созданным ею разумным существам. Как пишет Кант: «Принцип нравственности не ограничивается только людьми, а простирается на все конечные существа, наделенные разумом и волей, включая даже бесконечное существо как высшую интеллигенцию». Представляется, что исходя из такого рода положений, Маркс утверждал, что «философию Канта можно по справедливости считать немецкой теорией французской революции». (Кстати, по вопросу отношения к религии Кант не избежал конфликта с церковью и королем).

Так что же такое нравственный закон? Кант решительно отверг стремление к счастью в качестве принципа этического поведения. Понятие счастья в обычном понимании может быть построено только на данных опыта, но так как в пределах опыта у каждого человека имеется свое, притом изменчивое суждение о счастье, то принцип такого счастья может дать только родовые, а не всеобщие и необходимые правила. В настоящей морали не следует видеть учение о таком счастье, — понятие о моральности и долге должно предшествовать всяким расчетам на удовлетворение и не может быть выводимо из него («Человек живет лишь из чувства долга, а не потому, что находит какое-то удовольствие в жизни»).

Таким образом, утверждается, что необходимое соответствие между нравственностью и счастьем немыслимо в рамках чувственного мира явлений — оно достигается только в сверхчувственном мире вещей в себе и его ближайшими условиями являются свобода, бессмертие и Бог. Следовательно, нравственный закон, по Канту, — это закон, в основе которого лежит признание свободы человека, бессмертия души, существования Бога. Причем, по его мнению, до тех пор, пока рассмотрение поступков человека не выходит за пределы понятий рассудка, свобода человека не может быть доказана. Эмпирический человек, человек мира явлений не может быть свободен, — не только физические действия его, но и все психические процессы и акты сознания (мышление, чувства, воля) включены в непрерывную цепь причинной зависимости и в этом смысле — несвободны. И все же этим детерминизмом не снимается возможность и даже необходимость свободы человека, — эта свобода выводится из мира вещей в себе, также как и нравственность человека как субъекта нравственной воли. Именно такое понимание свободы ведет к признанию личной ответственности человека за его поступки, справедливости воздаяния. И хотя теоретические возможности недостаточны для обоснования свободы, последнюю следует принять как постулат. Исходя из признания такой свободы, мы и наказываем человека за преступления против других людей: несмотря на все эмпирические условия поступка, может быть даже оправдывающие его, разум всегда свободен в своем выборе. Но спрашивать, почему разум не определил себя иначе, невозможно, ибо тут как раз и проявляется ограниченность познания человека.

Понятие свободы Кант называет ключом к объяснению автономии воли. Свобода воли есть свойство воли быть самой для себя законом. Однако свободная воля и воля, подчиненная нравственному закону, с его точки зрения, есть одно и то же. Долженствование, выражаемое этим императивом, выражает, таким образом, уже необходимость, но необходимость совершенно особого рода, ибо ее источник, разум как отображение существования «вещи в себе» существенно отличается от рассудка, отображающего закономерности мира явлений. Таким образом, антиномия свободы и необходимости во многом оказывается мнимой, кажущейся, — свобода и необходимость могут быть совместными характеристиками одного и того же предмета, рассматриваемого и как вещь в себе в умопостигаемом мире, и как явление мира эмпирического. Оказывается возможным мыслить единство свободы и необходимости, что отображает наличие двух миров, в каждом из которых действуют специфические законы причинности.

Причинность через свободу надо искать, по Канту, вне чувственного мира — в мире умопостигаемом. И основоположение такой причинности поступков, которое исключает из своего определения всякое чувственное условие, не приходится искать долго, — оно, по его мнению, налицо в разуме всех людей, — это нравственность человека (может быть, совесть). Таким образом, понятие свободы — единственное, в котором, чтобы сопоставить чувственный мир с миром умопостигаемым, нет надобности выходить за пределы себя, — оно воочию, зримо, практически дает эту связь. И в целом у Канта этика, практический разум становятся средством для ответа на вопросы теоретического познания (что человек должен делать?). В этом смысле он и говорит о первенстве практического разума над теоретическим и об ограничении знания, чтобы открыть место вере. Недоказуемые теоретически убеждения в существовании свободы, бессмертия, Бога он объявляет постулатами практического разума: «Это не есть теоретические догмы, а предположения, — мы их имеем как понятия чистого разума, априори. В существование их объектов можно только верить, ибо они не расширяют Теоретического познания».

В заключение остановимся на философии истории Канта, в которой находит отражение его этическая концепция и одновременно нашли отражение все противоречия его творчества. Коренной вопрос, который интересует его, — каким образом свобода одного человека может быть согласована со свободой других, если принять, что свобода каждого человека есть прирожденное и неотчуждаемое его право. Соответствующий его постулат практического разума выглядит несколько наивным и гласит: «Каждое лицо вправе присвоить себе любой предмет, если только этим не нарушается свобода других лиц». Как же не нарушается, всегда нарушается! Кант понимает, что здесь имеется противоречие, но в том-то и дело, что одновременно он признает, что именно противоречие, которое существует всегда, является условием исторического прогресса: «Средством, которое использует природа для развития всех человеческих дарований, является антагонизм, т.е. недоброжелательная общительность людей. Только с появлением антагонизма делаются первые шаги от невежества к культуре, — в условиях совершенного согласия, умеренности и взаимной любви все таланты остались бы сокрытыми. Аркадские пастухи, такие же кроткие, как пасомые ими овцы, едва ли добились бы существования более достойного, чем существование домашних животных. Природа умнее человека: человек хочет согласия, а она дает раздоры, она хочет, чтобы он вышел из состояния бездеятельного довольства и беспечности и отдался бы труду и опасности и, таким образом, нашел средство разумного избавления от них». В соответствии с этим воззрением (по сути дела, развиваются идеи Гераклита) Кант пришел к выводу, что человеческий род по самой своей сущности зол, испорчен. Эти его качества врождены и не могут быть изменены и исправлены никаким усовершенствованием общественных отношений и общественных учреждений. «Мир во зле лежит» — такова его исходная установка («Религия в пределах только разума»). Мнение о том, что мир изменяется от худого к хорошему, не могло возникнуть из опыта, по его мнению: «история всех времен сильно говорит против этого, — скорее это только добродушное предположение моралистов от Сенеки до Руссо». И никакое моральное поведение человека в этом мире не может быть гарантией ни его счастья, ни морального удовлетворения.

В то же время Кант полагал, что голос совести у человека, достигшего нравственного самосознания, не позволяет допустить, чтобы нравственные требования, о которых свидетельствует это сознание, остались неудовлетворенными: «Хотя наблюдение отдельных поступков и действий индивидов и целых народов внушает мысль о случайном сплетении различных побуждений и связанных с ним событий, тем не менее возможно усмотреть общую цель движения. Эта цель достигается через преодоление тех трудностей и противоречий, которые для отдельного лица кажутся непреодолимыми. Природа позаботилась не о наилучшем удовлетворении потребностей отдельного человека, не о наилучшем устройстве его жизни, а о доставлении ему возможности достигнуть степени совершенства благодаря собственному поведению. Но высшая цель реализуется лишь в прогрессивном развитии рода в длинном ряду поколений. При этом поколения, подготавливающие своим трудом и страданиями достижение какой-либо разумной цели, сами уже не могут участвовать в результатах своего дела и разделять подготовленное ими счастье». Такое удовлетворение вполне возможно только в ином мире — в мире надопытном, умопостигаемом, интеллигибельном, в мире «вещей в себе». Как же должен жить человек? Он должен жить, соблюдая императивы нравственного закона. И складывается впечатление, что концепция общественного договора не признается, она трактуется как нереалистическая, не соответствующая истинной природе человека.

Рекомендуемая литература

Кант И. Пролегомены; Основоположения метафизики нравов; Критика практического разума / Собр. соч. в 8-ми т. Т.4. —М., 1994.