V. На академическом поприще…

Одесское десятилетие его жизни закончилось избранием В. М. Истрина в 1907 г. ординарным академиком по Отделению русского языка и словесности Императорской Академии наук. С этого времени он живет в Санкт-Петербурге.

Говоря об ученом, невозможно упустить такой важный факт в его биографии, как преподавательская деятельность. Как профессор он не только читал лекции, но и выступал в качестве инспектора, проверяющего качество и уровень преподавания литературы в гимназиях. Казалось бы, в такой далекой теперь от нас дореволюционной России — и такая свобода в выражении собственного мнения по самому, пожалуй, сложному вопросу — обучению и воспитанию молодежи. Сколько действительно практически целесообразного, грамотного и умного высказано им в работах методико-педагогического характера, опубликованных на страницах самого авторитетного государственного издания — Журнала Министерства народного просвещения. Вот он пишет, анализируя «Новую программу курса русской словесности в среднеучебных заведениях»: «Два слова о способе пересказа древнерусских произведений. Не знаю, как посмотрят «педагоги-специалисты», но мне кажется, что надо держаться чего-нибудь одного: или пересказывать все содержание памятника современным языком, или читать его в подлиннике»

Или там же: «<…> Идеального учебника по русской словесности я не могу себе и представить, и преподавателю должен быть предоставлен простор по выборе его: пусть каждый следует тому, какой ближе к его симпатиям. Но составить учебник, настоящий учебник, нелегко. Особенно трудно составить учебник по истории древнерусской литературы, где необходимо быть в некоторых областях и специалистом. Я полагаю, — продолжает В. М. Истрин, — что центр тяжести изучения русской литературы должен лежать на XIX веке, и потому, с своей стороны, находил бы желательным, чтобы учебник по древней русской литературе был краток, но точен; все лишние фразы, все пересказы содержания должны быть удалены и заменяться примерами в хрестоматии: будет время у учителя — он с учениками прочитает; не будет — он так или иначе обойдется. Но необходимо, чтобы рядом с таким учебником автор издал нечто вроде исторической хрестоматии, хотя бы компилятивной, чтобы и преподаватель мог точнее уяснить себе то, что в учебнике может быть изложено в кратких словах»[24]. .

 В другой полемической (а иначе и быть не могло) статье «По поводу отчетов о письменных работах на испытаниях зрелости» он выдвигает по сути дела образовательно воспитательную программу. Его наблюдения показательны:

«По единогласному отзыву преподавателей (да и родителей) ученики перестали учиться, стали манкировать посещением уроков, небрежно относиться к своим занятиям и уже в средних классах воображать себя политиками, лишь по злой судьбе обязанными сидеть в классе и слушать допотопные речи какого-нибудь буржуа-учителя»[25]..

«…я очень далек от того, чтобы такое живое и индивидуальное дело, как преподавание, находилось под контролем абсолютного бюрократизма»[26]..

«Но я уже давно сказал, что я плохо верю в какую-то неведомую систему преподавания, после того как уже давно нас разуверили, что можно создать особую «породу» людей»[27].

«У нас далеко еще не установились взгляды на способы и задачи прохождения новой русской литературы в средней школе; немудрено, если и учебники не блещут объективными достоинствами»[28]..

«…если бы теперь открылась возможность радикально преобразовать школу, то вряд ли можно ожидать быстрых и разительных успехов. Прежде всего, взгляды на реформы школы так разнообразны и защитники той или другой школы так между собой не сходятся, что все дело реформы свелось бы к тому, в чьих руках в данный момент очутилась бы власть. Практика, однако, показала, что такой способ проведения реформ не состоятелен. Поэтому и надежда на какую-то радикальную реформу школы есть надежда несостоятельная. <…> Одно должно признать несомненным, что дело преподавания, как дело живое, требует со стороны преподавателя постоянного к нему интереса и постоянного самоусовершенствования, а то и другое возможно только при достаточной свободе в своих действиях, при достаточном досуге, необходимом для самоусовершенствования, и при достаточном материальном обеспечении, дающем ему возможность пользоваться тем и другим»[29]..

Другой, казалось бы, не совсем обычной для знатока древнерусской, греческой и византийской филологии областью его интересов, в которой, между прочим, он сделал оригинальные открытия и находки и обнаружил недюжинный талант архивиста-исследователя, была новейшая русская литература XIX века. В. М. Истрин выступает здесь и как теоретик, и как исследователь, и как рецензент. Ученый осознавал, что многие попытки строить историческое древо родной словесности оказывались не всегда удачными потому, что не имели четкой программы, методологически и научно обоснованной. А сейчас, по его мнению, «явилась потребность несколько шире взглянуть на положение русской литературы».

Пристальное внимание он уделяет направлениям в разработке этого предмета и поиску того разумного компромисса, который может уравновесить многоликий орнамент художественного творчества с его бытописателями-учеными, часто раздираемыми личными противоречиями, вкусами, школами и т. д. Ученый очень осторожно об этом пишет: «Итак, мы видим, как волнообразно идет разработка истории русской литературы: широта постановки чередуется с господством узкой специализации, и только лишь в последнее время инстинктивно чувствуется возможность соединить то и другое вместе, или, точнее сказать, — воспользоваться плодами предшествующих специальных работ для новой широкой постановки вопроса. <…> Выполнить эту задачу значит дать высший синтез истории русской литературы. Выполнение этого принадлежит, конечно, будущему». К сожалению, обобщающего труда по теории и методологии литературы, равно как и по истории русской литературы XIX века, В. М. Истрин не создал. Но он сделал все же немало, давая импульс для дальнейших исследований в этой области и определяя разумные границы «творческого поля» наступившего XX века, а главное, он не совершил ошибок.

Содержательны, насыщенны фактами, даже дискуссионны и другие его работы по новейшему периоду отечественной словесности. Так, в небольшой заметке «День рождения Гоголя» (1909) им рассмотрены версии относительно дня и года рождения писателя: «С давних пор считалось установившимся, что Н. В. Гоголь родился 19 марта (1809 г.)», и приложены в доказательство фотографии из метрической книги, свидетельствующие о том, что датой рождения Гоголя является 20 марта. Его перу принадлежат работы по изучению творчества А. И. Тургенева, А. С. Кайсарова, В. А. Жуковского и литературных обществ первой половины столетия. Это статьи: «Русские студенты в Гёттингене в 1802—1804 гг.» (1910), «Дружеское литературное общество в 1801 г.» (1910), «К биографии Жуковского. (По материалам архива братьев Тургеневых) (1911), «Русские путешественники по славянским землям в начале XIX века» (1912), «А. С. Кайсаров, профессор русской словесности, один из младшего Тургеневского кружка» (1916) и отдельное издание книги под редакцией В. М. Истрина «Архив братьев Тургеневых. Вып. 4. Путешетсвие А. И. Тургенева и А. С. Кайсарова по славянским землям в 1804 г.» (1915) и др. Здесь на основе богатого архивного материала, писем, мемуаров и документальных свидетельств он воссоздает атмосферу исканий творческой молодежи тех лет. Особенно привлекает В. М. Истрина фигура А. С. Кайсарова, преподававшего в Дерптском университете в 1810-е гг. Он фактически пишет первую биографию (по материалам архива братьев Тургеневых) многими забытого самобытного литератора и ученого, рисуя «облик интеллигентного русского человека эпохи конца XVIII и начала XIX в.»[33]..

В. М. Истрин написал ряд выразительных рецензий, которые собственно более походят на обширные статьи, и тоже посвятил их разбору трудов по русской литературе. Из них укажем следующие: отзывы о книгах Е. В. Петухова «Русская литература. Исторический обзор главнейших литературных явлений древнего и нового периода» (1911), В. В. Сиповского «Очерки из истории русского романа» (1912). Показателен его анализ книги П. В. Владимирова «Древняя русская литература Киевского периода XI—XIII веков» (Киев, 1900), в котором многое звучит и сейчас весьма современно. Ср.: «…каждая литература должна изучаться из себя самой. В дореволюционные годы В. М. Истрин вел активную общественную деятельность в Академии наук и как председатель Комиссии по изданию памятников древнерусской литературы, и как деятельный участник Словарной комиссии. В числе других академиков его подпись стоит первой в поздравительном адресе И. А. Бунину от «Разряда изящной словесности

Наряду с большой академической деятельностью, во второй половине 1910-х гг. ученый публикует ряд статей традиционного для него свойства: «”Суд” в летописных сказаниях о походах русских князей на Царьград» (1916), «Летописные повествования о походах русских князей на Царьград» (1916), «Хроника Геогрия Амартола в славяно-русском переводах и связанные с нею памятники» (1917), «Где было переведено Житие Василия Нового?» (1918). В них на основе изучения списков и редакций памятников автор продолжает исследовать структуру древнерусского текста, привлекая для этого, как и всегда, богатые языковые данные рукописей («словарный материал»).

К слову сказать, это не единственные статьи, где ученый «балансирует» между историей литературы, текстологией и лингвистикой. Эти три области постоянно находятся как бы в движении в его творческой мастерской. В зависимости от предмета интереса, эпохи и памятника одно выходит на первый план, подвергаясь описанию и тщательному разбору, а другое служит надежным инструментом, с помощью которого раскрывается содержание и смысл искомого. В этом ключе следует отметить две работы (помимо, конечно же, крупных трудов, более известных специалистам): «Из области древнерусской литературы. II. Древнерусские словари и “Пророчество Соломона”» (1903) и «К истории заимствованных слов и переводных повестей. По поводу статьи А. И. Соболевского» (1905). В последней он пишет: «Нет оснований приписывать Сказание об Индийском царстве русскому переводчику; оно было переведено там, где была переводческая школа, где были в обращении греческие и латинские тексты»...

М. Г. Булахов, автор обстоятельной биографической статьи об ученом, верно подметил, что «научное наследство И<стрина> нуждается в изучении не только литературоведческом, но и лингвистическом. Как блестящий знаток древних и современных языков, И<стрин>всегда освещал языковедческие вопросы с общим процессом развития литературы и общественных отношений. В этом и заключается сильная сторона его многочисленных исследований в области славянской филологии вообще и русской в частности».