Совместные действия с ополчением Минина и Пожарского по освобождению Москвы.

Минин и Пожарский начинают продвигаться к Москве и Заруцкий 28 июля 1612 года со значительной частью казачества уходит на юг к Коломне, к Марине Мнишек и «воренку».

18 августа 1612 года второе ополчение подходит к Москве и становится за 5 верст от города, на реке Яузе. Дмитрий Трубецкой несколько раз присылал в стан людей и звал стоять Пожарского к себе в таборы, однако тот отказал, заявив, что «отнюдь тово не быти, что нам стать вместе с казаками»³².

На следующее утро нижегородцы выдвинулись вперед. Князь Трубецкой с ратными людьми встретил его, снова звал стоять их к себе в острог и вновь получил отказ. Дмитрий Тимофеевич и казаки, конечно же, затаили обиду и «начаша нелюбовь держати» на второе ополчение.

Думаю, Трубецкого в это время терзала страшная обида. Сначала необходимость унижаться перед Дмитрием Пожарским, стоявшим ниже его по положению, затем резкий и многократный отказ его прийти в таборы, что усугублялось незнанием Дмитрием Тимофеевичем реальных причин отказа разместиться среди казаков. К тому же, возможно, Трубецкой опасался властных амбиций Пожарского, в глубине души завидовал, что нижегородские войска более организованны, лучше обеспечены, мало подвержены социальным разногласиям, чего не было в подмосковных полках.

Пожарский стал у Арбатских ворот и расположил войско у стены Каменного города, приказал сделать острог и окопаться кругом рвом. Все приготовления были еле-еле сделаны к приходу гетмана.

Утром 21 августа выставленные вокруг города отряды «прибегоша» с вестью о том, что гетман, выступив из Вязьмы продвигается к столице. И действительно, к вечеру он подошел к Москве и стал на Поклонной горе. Наутро он перешел Москву-реку под Новодевичьим монастырем и остановился у Чертомыльских ворот. Князь Дмитрий Пожарский вышел против него, а Трубецкой стоял на другой стороне Москвы-реки у Крымского двора и прислал гонца к Дмитрию Михайловичу, чтобы тот отправил к нему конных сотен для помощи в сражении. Пожарский, по словам Нового Летописца, «выбрав лутчие пять сотен», послал их в таборы.

С часу до восьми часов дня шёл бой нижегородцев с Ходкевичем. Казацкие таборы им помощи не оказывали и мотивировали свой отказ тем, что из Ярославля «пришли богати» и они своими силами отстоятся от гетмана. К тому же, к этому примешивалась обида на отношение Пожарского к казакам, не желающего даже стоять с ними в одном стане.( Хотя, на самом деле, это диктовалась не предрассудками Пожарского, а его страхом повторить судьбу Прокофия Ляпунова).

Ходкевич вел активное наступление, бросал в атаку все возможные силы. Ополченцы начали прогибаться под натиском и Пожарский с воеводами отдали приказ сойти с коней и биться пешими. Дмитрий Тимофеевич, наверное, желая показать, что нижегородцам не обойтись без него, медлил и не шёл на помощь, желая «поднять себе цену». Сотни, посланные к Трубецкому, видя бессилие своих ярославских товарищей и бездеятельность подмосковных, приняли решение без приказа идти на помощь.

Атаманы Трубецкого: Филат Межаков, Офонасей Коломна, Дружина Романов, Макар Козлов тоже самовольно покинули таборы и зявили Трубецкому: «в вашей нелюбви Московскому государству и ратным людем пагуба становитца»³³.

В конце концов, общими силами, к концу дня гетман был отбит к Поклонной горе, затем переместился к Донскому монастырю. На утро нашими войсками были собраны и похоронены более тысячи «трупу Литовскаго».

После небольшой передышки, 24 августа, гетман, использовав даже запасные полки, попытался совершить вторую попытку прорваться в Москву. В то время, Дмитрий Тимофеевич стоял с войсками в Лужниках, Дмитрий Михайлович – у Ильи-Пророка Обыденного, а воеводы, пришедшие с ним из Ярославля, у деревянного града около рва.

Пожарский с Трубецким послали против Ходкевича «многие сотни» людей. Бой продолжался с утра до шестого часа. Видя, что русские крепко держат позиции, гетман решил использовать все свои ресурсы и смял их полки, оттеснив к Москве-реке. Дмитрий Михайлович остался там, а Трубецкой с казаками отошли к таборам. (Возможно, между Дмитриями произошла какая-то ссора, но, к сожалению, никаких прямых указаний на это нет).

Поляки заняли позицию у «Екатерины, мученицы Христовой» и заняли острожек у «Климента, папы Римского», где прежде сидели казаки. Ярославские полки пришли в смятение и « великий ужас», посылали за подмогой к казакам, но те им помощи не давали.

К счастью, в ту пору, вероятно, с каким-то посланием, в стане Пожарского находился Троицкий келарь Авраамий Палицын. Он силой проповеди и богатыми посулами монастырской казны склонил казаков помочь Пожарскому. Общими усилиями русским удалось взять Клементьевский острожек. Часть воинства осталась там, а пехота залегла в засаду «по ямам и по кропивам», чтобы не пропустить Ходкевича в город.

Пользуясь небольшим перерывом, объединенное ополчение решило отслужить молебны, чтобы «Московское государство Бог избавил от погибели и обрекошася (дали слово) всею ратию поставить храм во имя Сретения Пречистой Богородицы и святого апостола и Евангелиста Ивана Богослова, да Петра митрополита, Московского чудотворца». ³⁴

На мой взгляд, стоит заметить, что при удачных предприятиях в Первом ополчении, в бытие там Заруцкого да и Ляпунова никто не помышлял о служении молебнов. Здесь же проявляется набожность, характерная дворянскому слою, свободному от старой языческой традиции, присущей крестьянам, и безбожию воинов, присущей казачеству.

К вечеру того же дня Кузьма Минин решил произвести небольшое наступление. Он взял с ведома Пожарского ротмистра Хмелевского и три дворянские сотни, перешел Москву-реку и стал против Крымского двора, где находилась литовская рота, состоявшая, как из всадников, так и из пехоты. Литва испугалась напора Минина и, не дождавшись прямого столкновения, побежала к Ходкеевым таборам и смяли «рота роту». Пехота, бывшая в засаде, видя это, вылезла из я м и крапивы и поддержала натиск. Гетман, оставив множество провизии и шатров, бежал. Русские воеводы и ратные люди дошли до рва деревянного города и захватили оставленный провиант. Многие хотели преследовать поляков дальше, но начальники не пустили их за ров, говоря, что «не бывает на один день две радости», а повелели стрелять, и стреляли они два часа, отчего было много «огню и дыму, как от пожара». Ходкевич и полки запаниковали, отошли от Донского монастыря и всю ночь провели в седле, готовые к бегству. Утром «срама же ради своего» уехал прямо в Литву.

После победы главы ополчений собрались на совет, для разъяснения сложившихся разногласий. Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин объяснились с Трубецким и дали понять, что не ездят к нему в таборы не из-за личной неприязни или неуважения, а боясь гибели от руки казаков. Ситуация была разрешена и дело пошло на лад. С того времени «началники» договорились встречаться на нейтральной Неглинной и занялись земскими делами.

На память Аверкия Великого ( 22 октября по ст.стилю) русские войска пошли приступом и взяли Китай-город. В «Пискаревском летописце» особо отмечается роль полка Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и казаков, которые первые по лестницам забрались на стены Китай-города. Думается, что казаками двигала жажда наживы, а Трубецким желание первым занять город и, тем самым, получить над ним власть.

Поляки, оставшиеся в Кремле, видя безвыходность своей ситуации, разрешили боярам и прочим русским людям, выпустить за ворота своих жен. Бояре послали к князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и Кузьме Минину прошение, чтобы приняли боярынь без позора и не причинили им никакого вреда. Князь Дмитрий лично встретил боярынь, под своей охраной провел их между рядами агрессивно настроенных казаков. (число?)

Литовские люди, окончательно отчаявшись, собрали совет, где думали, как сохранить себе жизнь и решили полковникам, ротмистрам и шляхтичам идти к князю Дмитрию Михайловичу ( но не к Трубецкому, что отдельно отмечается в Новом Летописце – «а к Трубецкому отнюдь не похотеша итти в полк»³⁵).

Тем временем на Каменный мост вышли из города бояре. Казаки, видя это, собрались все вокруг моста, в полном снаряжении «з знаменами и со оружием» и даже чуть не затеяли бой с полками Пожарского, однако потом отошли назад в таборы, что позволило выйти боярам из города. Пожарский принял их с честью.

На утро следующего дня полковник Струсь «с товарыщи» сдали Кремль. Струся со всем его полком взял в плен полк Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. Казаки расправились почти со всеми и, очень даже вероятно, против воли князя. По всей вероятности, поляки, не хотевшие заранее идти к Трубецкому не только боялись казаков как кровных врагов, но и были наслышаны о их непослушании Дмитрию Тимофеевичу. Полк Будилы взял Дмитрий Михайлович Пожарский и послал литву по городам, никого не убив и не ограбив.

В городе перед глазами русских предстала страшная картина, оставшиеся в живых люди рассказывала, что поляки переели всех кошек собак, затем начали резать русских, а потом и своих. Доходили даже до того, что выкапывали умерших людей, в Кремле нашли огромные чаны, с засоленной человечиной.

Казаки «полка» Трубецкого перебили сразу после капитуляции часть сдавшихся в плен поляков. Войдя в Москву, они вместе с казаками Второго ополчения разграбили дворы наиболее видных польских сторонников, в частности Федора Андронова (в прошлом кожевник, затем думный дворянин Лжедмитрия Второго, он перебежал на службу к королю Сигизмунду Третьему, стал казначеем в занятой поляками Москве и окончил жизнь на виселице). По словам Нового летописца, казаки «всю казну московскую взяша, и едва у них немного государевы казны отняша». Несмотря на то, они «беспрестанно» требовали жалованья и в какой-то момент «хотеша побить начальников».

Еще во время осады Кремля «По челобитию и по приговору всех чинов людей, стали воединачестве и укрепились, что нам («бояре и воеводы Дмитрей Трубетцкой да Дмитрей Пожарской с товарыщи»), да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хотеть без всякой хитрости»³⁶.