§ 77. Рефлексия как фундаментальная особенность сферы переживания. Этюды рефлексии

Среди всеобщих сущностных особенностей сферы чистого переживания мы займемся прежде всего рефлексией. Мы поступим так ввиду ее универсальной методологической функции: феноменологический метод безусловно и исключительно вращается среди актов рефлексии. Однако, на эффективность рефлексии, а тем самым на возможность феноменологии распространяются скептические сомнения, которые мы и хотели бы основательно устранить в самую первую очередь.

Уже и в своих предварительных обсуждения нам пришлось говорить о рефлексии. Хотя тогда мы не ступали еще на почву феноменологии, полученные нами тогда результаты все же мы можем позаимствовать оттуда, при строгом осуществлении феноменологической редукции, поскольку тогдашние констатации касались лишь своебытно-сущностного в переживании, то есть того, что, как мы знаем, остается нашим твердым достоянием и лишь по способу постижения трансцендентально очищается. Прежде всего мы повторим то, что уже известно нам, а одновременно попробуем проникнуть поглубже в сами вещи, равно как в характер тех феноменологических штудий, какие становятся возможными благодаря рефлексии и выставляются таковой как требование.

Каждое „я" переживает свои переживания, а в таковых заключено многое, и реально, и интенционально. Каждое „я" их переживает — это не значит, что оно обладает ими, как и всем, что в них заключено, во „взгляде" на них, постигая их по способу имманентного опыта или же какого-либо иного имманентного созерцании и представления. Любое переживание, какого нет во „взгляде", может в идеале становиться переживанием, усматриваемым во „взгляде" направляющейся на него рефлексии „я", тогда оно становится объектом для „я". Точно так же все обстоит с возможными взглядами „я" на компоненты и на интенциональности переживания (на все то, сознанием чего они выступают). Рефлексии же в свою очередь суть переживания и, как таковые, могут становиться субстратами новых рефлексий, и так до бесконечности, в принципиальной всеобщности.

Всякое действительно переживаемое переживание подает себя — вступая в рефлектирующий взгляд — кок действительно переживаемое, как существующее вот „теперь"; однако мало этого — оно подает себя и как вот только что бывшее и — если оно не было усмотрено во взгляде — именно как таковое, как не бывшее рефлектируемым. При естественной установке, мы, без всяких размышлений по сему поводу, принимаем за само собою разумеющееся то, что переживания существуют не только тогда, когда мы обращаемся к ним, постигая их в имманентном опыте, и что они существовали действительно, и существовали действительно как переживаемые нами, если они „еще сознаются" нами — как „вот только что" бывшие в нашей имманентной рефлексии в рамках ретенции („первичного" воспоминания).

Далее, мы всегда убеждены, что и рефлексия на основе вспоминаемого вновь и внутри такового подает нам весть о наших прежних переживаниях — „тогда" они были настоящими, доступными имманентному восприятию, хотя и не были имманентно восприняты. Согласно наивно-естественному взгляду, то же самое верно и в отношении предваряющего памятования, заглядывающего вперед ожидания. Тут первым делом речь может идти о непосредственной „протенции", как могли бы мы сказать, — о прямой противоположности непосредственной ретенции, — а затем о совершенно иным способом переводящем в настоящее — репродуцирующем предваряющем памятовании в более собственном смысле, каковое составляет прямую противоположность воспоминанию вновь чего-то бывшего. При этом и интуитивно ожидаемое, то, что в бросаемом вперед взгляде сознается как „грядущее", обладает, благодаря возможной „в" предваряющем памятовании рефлексии, значением того, что будет воспринято — подобно тому как вспоминаемое задним числом наделено значением бывшего воспринимаемым. Так что и в предваряющем памятовании мы можем рефлектировать, сознавая собственные переживания, на какие у нас не было установки в таковом, как принадлежащие к предваряюще-памятуемому как таковому: так мы всегда и поступаем, говоря, что мы увидим, что будет, причем рефлектирующий взгляд в таком случае всякий раз уже обращен к „грядущему" переживанию восприятия.

Все подобное мы проясняем себе при естественной установке, — скажем, как психологи, прослеживая и все дальнейшие взаимосвязи.

Если же мы совершаем феноменологическую и эйдетическую редукцию, то все констатации обращаются (находясь в скобках) в показательные случаи сущностных всеобщностей, каковые мы можем усваивать себе и систематически изучать в рамках чистой интуиции. Так, к примеру, мы в живом созерцании (пусть то будет даже и воображение) перенесемся в совершение некоего акта, — скажем, радости по случаю незатрудненно, свободно и плодотворно протекающего теоретического хода мыслей. Мы совершаем все редукции и видим, что же заключено в чистой сущности феноменологических вещей. Итак, прежде всего — обращенность к протекающим мыслям. Мы продолжаем строить свой показательный феномен: так, в течение приятного для нас протекания, пусть рефлектирующий взгляд обратится к радости. Тогда таковая станет увиденным, имманентно воспринимаемым переживанием, таким-то и таким-то образом струящимся и замирающим во взгляде рефлексии. При этом страдает свобода протекания мыслей, протекание сознается в модифицированном виде, приятность, сопринадлежащая его ходу, существенно затрагивается — и это тоже можно констатировать, причем мы обязаны совершать и новые повороты взгляда. Однако оставим эти последние сейчас без рассмотрения, а обратим внимание лишь на следующее.

Первая же рефлексия радости обнаруживает таковую как актуально наличествующую в настоящем, однако не начавшуюся вот только что. Она выступает перед нами как длящаяся — и прежде этого она уже переживалась и только что не была схвачена во взгляде. Тем самым, совершенно очевидным образом, существует возможность того, чтобы мы прослеживали уже прошедшую длительность и способ данности приятного и обращали внимание на уже прошедший отрезок протекания теоретической мысли, но также и на взгляд, какой был обращен на него прежде; с другой же стороны, мы можем обращать внимание на радость, обращаемую к нему, и, по контрасту, можем постигать отсутствие обращенного к радости взгляда в уже протекшем феномене. Но у нас есть и еще одна возможность — совершать, что касается радости, задним числом становящейся объектом, совершать рефлексию относительно рефлексии, объективирующей эту радость, тем самым еще действеннее проясняя различие между пережитой, но не схваченной во взгляде, и схваченной во взгляде радостью, равно как прояснять модификации, какие входят сюда вместе с актами постижения, эксплицирования и т. д., начинающимися с обращения взгляда.

Все это мы можем рассматривать в феноменологической установке и эйдетически — все равно, в более ли высокой обобщенности и по тому, что, по мере сущности, прояснится тут для особенных разновидностей переживания. Тем самым весь совокупный поток переживания с его переживаемыми в модусе нерефлектируемого сознания переживаниями может быть подчинен научному, сущностному, преследующему систематическую полноту, изучению, притом как в аспекте всех возможностей интенционально заключенных в них моментов переживания, так и в особенности в аспекте переживаний, возможно сознаваемых в них в модифицируемом виде и их интенционалий. С примерами последнего мы познакомились в форме тех модификаций переживания, какие интенционально заключены во всех переводящих в настоящее репродукций и какие могут извлекаться изнутри их посредством рефлексий, — таково „бывшее воспринимаемым", что заключено во всяком воспоминании; таково „то, что будет воспринимаемым", что заключено во всяком ожидании.

Изучение потока переживания со своей стороны совершается в разного рода своеобразно построенных рефлективных актах, какие и свою очередь принадлежат к потоку переживания и, путем соответствующих рефлексий высшей ступени, могут делаться объектами феноменологических анализов, да и должны ими делаться. Ибо такие анализы осоновополагающи для всеобщей феноменологии, для совершенно неизбежного для нее методологического усмотрения. Нечто подобное очевидно значимо и для психологии. Неопределенных речей касательно изучения переживания в рефлексии или в воспоминании, — последнее обычно отождествляют с первым, — тут мало, не говоря уж о том ложном, что обыкновенно (именно, по той причине, что не производится серьезный сущностный анализ) немедленно приплетается сюда, — вроде того, например, что вообще не может быть ничего похожего на имманентное восприятие и наблюдение. Войдем несколько конкретнее в сами вещи.