1831 Г. Кене совершенно справедливо указывает на возможность позднейшей вставки

в написанный ранее текст. Мы знаем по примеру ФП I, значительно исправленного

Чаадаевым в 1835 г., а также и по примеру ФП III, VI и VII, сохранившихся в двух

редакциях, о тщательной его работе над текстом своего сочинения и много позднее

их написания, вероятно до злополучного октября 1836 г., когда он навсегда

лишился, по собственному его выражению в письме брату, "трудов всей моей жизни..."

(Письма. Љ 89). Но в данном случае позднейшая вставка совершенно невозможна. Не

говоря уже о том, что изречение, заимствованное у Паскаля, органично вросло в

изложение теории Чаадаева, как бы заменяя его собственную формулировку, почему

оно приводится у него в самых центральных пунктах двух разветвлений его

рассуждения - общефилософском (в ФП V) и историческом (в ФП VII) - со ссылкой в

ФП VII на ФП V. С большими натяжками это соображение все же можно было бы

устранить. Но неустранимо другое: изречение Паскаля имеется в том экземпляре ФП

VII, которое находилось в московской цензуре в ноябре 1832 г., а независимо от

точной даты выхода книги Шарпантье (год выхода указан в ней 1833) Тургенев мог

послать ее Чаадаеву лишь после 1 сентября 1833 г. Таким образом, источник

заимствования цитаты Чаадаевым был другой. Одна из книг, сохранившихся в

библиотеке Чаадаева (Каталог. Љ 579), по-видимому, удовлетворительно решает этот

вопрос. Это книга A.F.Rio "Essais sur l'histoire de l'esprit humain dans l'antiquit?"

(P., 1829. V. 4), в которой настоящее изречение Паскаля фигурирует в качестве

эпиграфа, как и в книге Шарпантье (Каталог. Љ 579).

[77] Говоря о слове как "главном средстве формирования душ" и сознаний, Чаадаев,

вероятно, имеет в виду известную теорию Бональда, но тут же ставит вопрос

гораздо шире, так что предполагать заимствование в данном случае оснований нет.

Нет никаких данных для предположения об основательном непосредственном

знакомстве Чаадаева с сочинениями Бональда, хотя теория его Чаадаеву была

известна; например из книги Дамирона "Очерк истории философии XIX века во

Франции", вышедшей в 1828 г. Еще о окончания работы над Письмами Чаадаев читал

книгу Дамирона, как это видно из его заметок на сохранившемся экземпляре книги в

его библиотеке (Каталог. Љ 212), сделанных характерным для этого времени

почерком владельца.

[78] Слова Цицерона взяты из его сочинения "О законах" (кн. I, Љ 26 и 27),

впрочем, в значительно измененном виде (см. Цицерон. Диалоги. М., 1966. С. 97).

[79] Рассуждение о детях, находимых среди лесных зверей, по-видимому,

заимствовано Чаадаевым у Ламенне ("Опыт о безразличии", ч. II, гл. XVI).

[80] Вероятно, здесь и далее речь идет о сенсуализме вообще, хотя излагается это

учение весьма произвольно. Еще менее удачно сформулировал ниже Чаадаев основной

принцип философии Декарта и рационализма XVII в. - cogito ergo sum, - который

обычно переводится как "мыслю, следовательно существую". Чаадаев же замещает

слово "мыслю" словом "ощущать", "чувствовать" (sens), чем вносит в рационализм

сенсуалистическую струю (Ред.).

[81] Здесь Чаадаев, наконец, подходит к Канту. О Канте он, конечно, знал еще со

времени своего студенчества и по курсу проф. Буле, записанному его братом

Михаилом (ныне хранится в ЦГАЛИ), в котором Буле осудительно говорил о "Критике

чистого разума". Из отрывка письма Чаадаева к Облеухову от 1812 г. (Письма. Љ 3)

видно, что первый по поручению друга разыскивает в книжных лавках Петербурга

сочинения Канта. Но лучшим показателем его занятий Кантом служат сохранившиеся в

его библиотеке экземпляры двух Критик - чистого и практического разума в издании