Действие четвертое.
Декорации первого действия. Собранный на скорую руку стол; среди
угощения конфеты, печенье и крашеные яйца на блюде. Между фотографиями на стене детские рисунки, тоже в рамках. На подоконнике погремушки и Ванька-встанька. В прихожей на вешалке солдатский бушлат, на подставке для обуви сапоги. Второй час дня. У стола Булдым и Михаил.
Михаил. Моя квартира стоит двадцать пять тысяч американских долларов, ничуть не меньше. Сам посуди - комната шесть на четыре, прихожая просторная, хоть Олимпийские игры устраивай по городкам. Кухня без малого двенадцать метров, санузел вместительный, другая комната. Булдым. Спору нет, прекрасная квартира.
Михаил. Главное - на природу вид уникальный. Сады, озеро, лес. Твоего сада не видно. Дом сбоку пейзаж маленько портит. Но зато вид. В лоджии вечером приятно отдыхать, летом, когда тепло. Самовар на стол водрузил, ноги в кресле задрал и на водную гладь взираешь. Рыбаки удочками машут, на участках садоводы копошатся, а ты и в ус не дуешь, пиво пьешь.
Булдым. Пиво? Из самовара?
Михаил. Не перебивай. Пиво своим чередом, самовар своим. Перед дождем особенно замечательно. Небо потемнеет, свежий ветер задувает, аж дух захватывает. И я уже не здесь, а где-нибудь на далеком острове в океане, на Цейлоне или на Мадагаскаре. В мыслях, разумеется, в мечтаниях.
Булдым.Отчего непременно на Цейлоне?
Михаил. Тепло, красиво, климат для проживания благоприятный. Везде чай произрастает. Я же говорю - самовар на столе. Нужды нет пуд одежды таскать на себе зимой. Щеголяешь круглый год в майке и шортах.
Булдым.А как же родное отечество? Не нужен мне берег турецкий?
Михаил.Кому и навозная куча отечество. Отвяжись. Давай лучше выпьем за клуб кинопутешественников. (Наливает в рюмки водку.) Тут после пива важно головой вниз не улететь на улицу из лоджии. Чересчур низко, пятый этаж. С седьмого или десятого падать гораздо безопаснее. По дороге за форточку сообразишь ухватиться или, в крайнем случае, штанами за арматуру зацепишься. А с пятого и пикнуть не успеешь, моментально в землю врежешься. Ну, вот смеется, не верит.
Булдым. Почему не верю? Я верю, я очень верю.
Михаил. Мне иногда по ночам является видение, чаще всего под утро и уже неоднократно. Вхожу я будто бы в лифт, задвигаются двери, еду и вдруг кабина начинает разгоняться, все быстрее и быстрее. Только она почему-то не на первый этаж мчится шибче воли, а вверх несется. Потом - бах - пробивает насквозь крышу, вылетает наружу, на самый край, замирает на несколько секунд и медленно валиться в пропасть. Здесь обычно будильник трещит. Растолкуй ты мне для чего такое?
Булдым. Это на работу пора. .
Михаил. Я про видение спрашиваю. Видение зачем?
Булдым. Наверное, больших высот в жизни достигнешь. А может, в Осиновую рощу свезут, на цепь в желтый дом посадят.
Михаил. Как люди из окон выкидываются, с собой кончают? Я бы не сумел. Конечно, если допустим война... Если война и я наш разведчик, меня враги окружили - тогда делать нечего, никуда не денешься. Придется прыгать, чтобы не пытали и тайну не выдать. А так на ровном месте… Не понимаю. Ну вот, опять смеется. Давай выпьем за бойцов невиданного... невидимого фронта.
Булдым. Мы не слишком часто?
Михаил. Пей, пока пьется» (Пьют.) А твоего сада из лоджии не видно.
Булдым. Продам я его, надоел он мне. Сплошная морока. Прошлый год капусту сняли в неизвестном направлении, в нынешнем - лестницу сперли.
Сосед - мичуринец водой заливает. А навоз? Машина навоза - жуткое дело и цену не сбавляют. Можно подумать, он его собственноручно лопатой в кузов загружал. Хватит, завершу ремонт и продам. Осенью закатали двадцать пять банок помидор, овощей в гараже полная яма, компоты, варенье. Кому рассказать, на пятилетку хватит. Восьмого марта последнее доели. Раздали преимущественно, сыну и дочери. И обрати внимание, что особенно интересно, никто не желает работать. Уже и выросло все, и созрело, приезжайте, соберите, кому сколько надо. Нет, нам некогда, у нас дела.
Михаил. Какие дела? Я бы приехал.
Булдым. Откуда мне знать какие у них дела? Никто ничего не объясняет.
На выходные внуков подбросят, а самих Ванькой звать. Решено, в этом году посажу только на себя и на жену посею. Пускай достают где угодно, что угодно. На базаре, в магазине, пускай.
Михаил. Мы с тобой так поступим. Ты сажай и картошку, и морковь, и помидоры, прочий корнеплод и чтобы много, а я стану у тебя покупать.
Зачем на рынок нести деньги? Лучше я у тебя куплю.
Входит Артем, родственник Тамары. Ему восемнадцать лет, отбывает обязательную службу в армии.
Булдым. Готов к защите Родины?
Артем. Кто, я? Да. А что есть поесть?
Михаил. Поесть... Обожди пять минут, я разогрею курицу и макароны.
Тетя Оля котлет нажарила. Филипп Егорыч, нам тоже чем-нибудь горячим
необходимо подкрепиться.
Булдым. Я не голоден.
Михаил. Мы закусываем только, так и до язвы желудка недолго дотянуть.
А ты говоришь, не надо. Надо.
Артем. Макароны полезное блюдо, калорийная вещь. Если я водки выпью,
ничего не будет? Запаха не останется?
Булдым. Вернешься в часть - узнаешь.
Михаил. Ты давно ел?
Артем. Утром позавтракали в дивизии.
Михаил. (Наливает водку в стакан). Пей до дна и подожди минут десять, не ешь. И потом больше не пей, только ешь. (Булдыму.) Давай твою рюмку.
Булдым. Будет, пускай водка передохнет малость.
Михаил уходит на кухню.
Булдым. Что нового на службе?
Артем. Добровольцев набирают воевать в Чечне.
Булдым. Много записалось?
Артем. Не знаю; нет, наверное. Дагестанцы просились, им отказали. Русских берут, вообще не местных, не с Кавказа. На собрании полковник агитировал, в его время желания не спрашивали. В сорок первом и в Афганистане долг перед Родиной по приказу выполняли. Если роту теперь без спроса в Чечню отправить, родственники прокурора жалобами завалят. Можно я колбасу съем?
Булдым. Ешь. Полковнику на собрании легко агитировать. Он сам-то ездил в Чечню?
Артем. Он в Афганистане воевал, у него орден, как у дяди Миши. Нет, другой. Его там ранили и пальцы на ноге отрезали, хромает ходит.
Булдым. Как Маресьев, значит.
Артем. Кто такой?
Булдым. Алексей Маресьев - летчик, герой Великой Отечественной войны. Его самолет зимой сбили немцы и он, пока добирался к нашим, отморозил ноги. Их ему ампутировали, он пристегивал протезы и дальше летал на истребителе.
Артем. Я про летчиков не знаю, нам не рассказывают. Про чекистов иногда проводят политзанятия.
Булдым. Ты добровольцем случайно не записался?
Артем. Я - нет, я не поеду. В Чечне убить могут или покалечат. Можно, я еще колбасы съем?
Булдым. Ешь, чего хочешь.
Артем. Дядя Миша говорит - запах останется.
Булдым. Раньше острили - лучше жить на Северном Кавказе, чем на Южном Урале. Нынче не дай Бог там оказаться, особенно русским. Уральские горы ни на что не променяю (Смеется.) Урал - пес его драл.
Артем. Разве на Урале плохо жить? Войны нет, наводнений не бывает,
землетрясений тоже. Вулканы только по телевизору. Вчера показали цунами
на Филиппинах, пять тысяч человек утопило. Это что в банке?
Булдым. Шпроты, кажется. Тех правителей, которые организовали чеченскую войну, следует под суд отдать. Под трибунал по законам военного времени. Сколько наших солдат поубивали. Детский дом разбомбили, сволочи. Они между собой наверху деньги делят, а простой народ мучается. Ты давай лезь под пули, а он себе замки приобретает на Лазурном берегу. Как будто так и надо — каждому свое. Честно деньги заработал и футбольный клуб в Англии купил. Интересно, сколько нужно разнести телеграмм, чтобы скопить нужную сумму и послать внука учиться в Америку?
Артем. Не знаю; много, наверное.
Входит Михаил.
Булдым. Вот Михаил Иванович отдал в Афганистане долг Родине и никакого согласия никто у него не спрашивал.
Михаил. То-то и оно, что не спрашивал.
Артем. А воевать страшно было?
Михаил. Конечно, страшно, еще бы не страшно. Привыкли со временем, кто жив остался. Никуда не денешься, кустов поблизости не наблюдалось.
Артем. Каких кустов?
Михаил. Я в переносном смысле. От войны не спрячешься.
Артем. А как воевали?
Михаил. Хорошо воевали. С каждым днем все храбрее и храбрее.
Артем. В каком смысле?
Михаил. В смысле осторожность - лучшая часть храбрости. Голову терять
нельзя. Если крыша поехала - от страха или от наркоты, тогда... абзац. Таких
не берут в космонавты. Курица разогрелась. И макароны; принесу сейчас.
Артем. Можно поесть и на кухне.
Михаил. Поедим, как белые люди. Я прав, Филипп Егорыч?
Булдым. Я не голоден.
Михаил. Заладил, не хочу да не голоден. (Артему) Сам себя обслужить в состоянии?
Артем. Я могу. (уходит на кухню),
Михаил. По двадцать пять грамм?
Булдым. Наливай.
Пьют.
Михаил. Чем нас снабжает рыбная промышленность? (Читает надпись на этикетке консервной банки) Паштет шпротный. Состав: рыба копченая. Какая рыба? Без названия, просто рыба. Крупа перловая - надо же. Масло растительное; спасибо, что не индустриальное. Лук обжаренный, изготовлено в Латвии, ООО «Сельга», Тукумский район, Лап... Лапмеждиелс. (Читает на другой банке невнятно). Усилитель вкуса глупотомат натрия.
Булдым. Что глупо?
Михаил. Глутамат натрия (смеется), а я - то глупотомат!
В прихожую из коридора подъезда входит Ершова с сумками.
Ершова. Ёшкин корень, лифты опять не работают. Как кляча водовозная по лестнице с сумками тащусь. Артема в увольнение отпустили?
Михаил. Курицу ест на кухне.
Ершова. Ты знаешь, что на железной двери в коридоре замок сломан?
Михаил. Знаю. Хакимыч (тычет в стену, за которой находится квартира соседа) новый поставит и ключи сделает для всех.
Ершова. Купила мандарины, вчера звонили Коля с Ваней: «Баб, мы на выходные придем»
Булдым. Христос воскрес, Ольга Антоновна.
Ершова. Воистину воскрес. Пасху празднуете?
Михаил. Сад пропиваем у начальника. Продает, жалуется, житья нет, замучили. Лестницу сперли, сосед гадит, капусту люди добрые помогли снять. Только три кочана и поимел от урожая.
Булдым. (смеется) Знатные уродились кочаны, сочные, твердые. Сам бы ел.
Ершова. Безобразие. Тамара с Аленкой на седьмом этаже?
Михаил. Да
Ершова. Какую водочку пьем?
Булдым. Белебеевскую.
Ершова. Знакомое название, недавно где-то встречалось. Вспомнила. Математик ученый, что-то такое с формулами связано. Сотовый телефон изобрел, как у Бориса Федоровича. Или печь с микроновыми волнами. Президент приглашал его в Кремль, руку жал и беседовал. Видела по телевизору.
Булдым. По-настоящему он физик.
Ершова. Я и говорю, связано с формулами. Ему еще премию выдали белебеевскую. Белебеев - он кто? Новый меценат русский?
Михаил. Да не белебеевскую, а Нобелевскую.
Ершова. Белебеевская - это водка, правильно. Перепутала малость. Помню, еще собор в новостях открывали. Или освящали. С ним какое-то несчастье приключилось, то ли пожар, то ли обрушение.
Булдым. И открывали, и освящали. Храм Христа Спасителя после революции взорвали и бассейн устроили на его месте. Теперь заново возвели на той же площадке. В новое тысячелетие вступаем с главной православной святыней. Я верно ситуацию трактую, Михаил батькович?
Михаил. Одни дураки церковь взорвали, другие бассейн закопали. Страна идиотов.
Ершова. Не ругайся. Но что-то ведь у нас недавно сгорело.
Булдым. Сгорела Останкинская телебашня, но ее обещают скоро починить.
Ершова. (смотрит на фигурки из чугуна) Сколько пыли на медведях, я ведь недавно вытирала.
Михаил. Это не медведи, а свиньи.
Ершова. Как свиньи?
Михаил. Свинья с поросятами.
Ершова. Не может быть. Где мои очки? (надевает очки). Действительно, свиньи. Ну надо же, я тридцать лет была уверена, что это медведи! Оказалось - свинья и два поросенка.
Булдым. Свинья - она где угодно свинья, хоть в Африке, хоть на книжной полке.
Ершова. В графин вы тоже водку налили?
Михаил. Мы ничего не наливали.
Ершова. (достает из стенки графин). Полный графин. И в рюмки налито до краев. Вода.
Михаил. Наверное, дети наполнили.
Ершова. Правда, у меня в прошлое воскресенье пропала вода в лейке. Я цветы приготовила поливать. Еще подумала - лейка, что ли, прохудилась?
Искала, искала, нигде не нашла, а она вон где. Сколько открытий за один день в собственном доме.
Ершова уносит графин с водой на кухню.
Булдым. Получаешь от племянников?
Михаил. Получаю. Кем я только не был, самому страшно становится. И дядюгой-балдюгой, и жадиной-говядиной, и какашкой. Сейчас легче; подросли, поумнели. Ворчат потихоньку, чтобы мать с отцом не услышали.
(Поет) Жадина-говядина, соленый огурец. Он в пыли валяется, пришел ему конец.
Булдым.Пока маленькие - золотое время. Накормил, помыл, книжку почитал, спать уложил. А в школу пошли... Что ты палки прямо нарисовать не можешь, дубина!
Михаил. Макаренко. Песталоцци.
Из кухни возвращается Ершова.
Ершова. Какой у нас холодильник облупленный, со всех сторон краска пооблетала. Марья Алексеевна свой заново покрасила по объявлению в газете. И в ванной восстановила эмаль.
Михаил. Сунулся я в профком, решил материальную помощь попросить
на новый холодильник по случаю рождения ребенка. Получил фигуру из трех
пальцев. С нашим профсоюзом как в пословице: любишь кататься - ну и катись к чертовой матери.
Ершова. Эмаль в ванне будем восстанавливать?
Михаил. Будем.
Ершова. А холодильник перекрасим?
Михаил. И холодильник перекрасим.
Ершова. Точно?
Михаил. Стопудово.
Ершова. В какой цвет?
Михаил. В красный.
Ершова. (с недоумением) Почему в красный-то?
Михаил. Чтобы заметный был, искать долго не пришлось.
Булдым. (поет). Давай покрасим холодильник в красный цвет, он синим был, зеленым был, а красным нет.
Ершова. Да ну вас, я серьезно.
Звонок в дверь, Ершова идет в прихожую, открывает, входит Гужуева.
Михаил. Забодали меня бабы до невозможности. Всем чего-то надо. Чего надо? Никому ничего не надо. Дуры избердеевские. Марья Алексеевна! Привез Аленку с Тамарой из роддома, купил коробку «Абрау-Дюрсо». Она узрела - какое дорогое шампанское!
Булдым. Так и сказала?
Михаил. Ну, не сказала - значит подумала. Пьет, а ее жаба на глазах душит. Будто на ее деньги куплено.
Булдым. Не обращай внимания.
Михаил. Я не обращаю. У меня с бабами разговор короткий - плюнь и разотри.
Гужуева. (Ершовой) На папину могилу Борис Федорович изготовил ограду, лежит у него на работе. Племянник, Христос воскрес.
Михаил. Ну и флаг ему в руки, если воскрес.
Гужуева. Я знаю, ты в бога не веришь, а помнить следует. На кого плевал-то сейчас?
Михаил. Ни на кого я не плевал. Я говорю - обними и поцелуй.
Гужуева. Филипп Егорыч, ты здесь, ясное море?
Булдым. Где же мне еще-то быть, жуткое дело!
Смех
Гужуева. Христос воскрес.
Булдым. Воистину воскрес, говорят.,
Входит Артем.
Артем. Здрассьте
Гужуева. Здравствуй, Артем. Тебя в увольнение отпустили?
Артем. Ага. Можно я музыкальный канал включу?
Ершова. Включи.
Артем. Только я позвоню сперва.
Булдым. Девятнадцать каналов, смотреть нечего. Ночью показывали детектив, зарядили рекламу, я ждал-ждал, когда закончится, не дождался, уснул на диване. Кто там кого...
Артем. (по телефону). Здрассте. Настю можно?
Гужуева. Вчера в «Санта-Барбаре» похитили девицу. До чего жестоко они обращаются с женщинами, невозможно!
Михаил. От этой Америки лучше подальше держаться. У них всю дорогу отмороженные. Шекспир даже пьесу опубликовал, как ихний мужик за носовой платок придушил свою жену в каком-то отеле. Не выстирала она его, что ли, или не выгладила? Словом, не угодила баба. Скандалище разразился колоссальный. Мужик дипломат был известный. Или главнокомандующий на подводной лодке.
Ершова. Мы в Америку не поедем.
Булдым. Я третью неделю не покупаю новую программу. Незачем. Каждый день в одно и то же время одни и те же сериалы. Можно и старой воспользоваться. Теща ворчит по выходным - опять передачу сменили.
Михаил. Прошу меня извинить, но я хочу есть. Вы не желаете перекусить или отметить?
Гужуева. Мы, пожалуй, позже.
Ершова. Мы потом.
Булдым. Айда на кухню, Михаил Иванович.
Михаил и Булдым идут на кухню.
Артем (по телефону) Если договорюсь с дежурным офицером, вечером встретимся. Я позвоню сперва.
Ершова. Паша машину отремонтировал, в следующую субботу съездим к папе на кладбище. Поставим новую ограду и покрасим. А к маме в майские праздники отправимся могилу прибрать. (Пауза.) Позавчера я видела сон, нашу деревню, по улице проложены рельсы, идет трамвай и в трамвае мама с папой. Рядом с нашей избой остановка, выстроилась очередь, но все чужие, знакомых нет. Трамвай подходит, люди садятся, я тоже хочу войти, но мама меня не впускает. Я говорю - мам, я с вами поеду, а мама отвечает - нет, ты останешься дома. Они уезжают, я смотрю на них, и мне в глаза светит солнце. В детстве мама казалась мне старой, я думала - неужели и я когда-нибудь превращусь в старуху? А теперь фотографии разглядываю - какая мама была молодая! Ей и пятидесяти не исполнилось, когда она умерла.
Гужуева. Да, Оленька. Со временем можно на мраморной плите заказать портреты. Компьютер прямо на камне фотографии рисует, в Свердловске делают.
Из коридора подъезда в прихожую входят Акрошина, Павел и Юдина, у
Павла на лице кровь.
Юдина. Ольга Антоновна, ты только не волнуйся, твой сын жив и почти невредим; пострадал, но совсем чуть-чуть.
Ершова. Что значит - почти невредим? Паша, ты ранен?
Павел. Пустяки, малость зацепили. Пусть не лезут.
Гужуева. Павлик, тебя кто ободрал? Не шевелись, я посмотрю. Рану необходимо промыть и продезинфицировать. Где у вас спирт или йод?
Ершова. В ванной пузырек на полочке над умывальником. (Павел и Гужуева уходят в ванную комнату). Что произошло?
Акрошина. Бюджетники в городе созвали митинг на площади, протестовали перед зданием администрации. Требуют повысить зарплату и против роста цен голосовали резолюцию. Потом начали выступать демократы, за ними патриоты, милиция принялась наводить порядок и весь митинг разбежался.
Ершова. Вы тоже с митинга?
Юдина. Нет; мы подходим к вашему дому, навстречу выруливают «Жигули» и появляется твой сын в шрамах.
Ершова. Наши «Жигули»?
Юдина. Нет, не ваши. Пашиного знакомого. Знакомого по общему делу, вот как он сказал.
Женщины идут в комнату. Акрошина. (Артему.) Христос воскрес.
Артем. Здрассьте.
Акрошина. Надо отвечать - воистину воскрес. И поцеловаться.
Юдина. Не смущай молодежь. Артем, тебя надолго отпустили?
Артем. До вечера, до шести часов. Но я может, договорюсь, чтобы до утра увольнение продлили.
Акрошина. У Приделиных сын осенью вернулся из армии, рассказывает - на ужин черным хлебом кормили, зелеными маринованными помидорами и томатной пастой. У парня теперь язва желудка. Помидоры выкидывали свиньям, офицеры ругались, свиньям помидоры нельзя давать, у них животы пучит.
Ершова. Свиньям значит нельзя, а солдатам можно?
Акрошина. Солдат существо безответное. Они к нему приезжали, когда он учился в сержантской школе, так родители часами сидели на КПП, ждали. Деньги вымогают, чтоб отпустили на свидание.
Ершова. Гады какие. Артем, у вас отпускают в увольнение, когда родители приезжают?
Артем. У нас отпускают. Если издалека приехали, могут сразу на целые сутки отпустить.
Ершова. (Юдиной). Ну, лягушка-путешественница, рассказывай. Как съездили в Египет? Принца арабского из тысячи и одной ночи не встретила?
Юдина. Принцы не попадались. Познакомилась с немцем из Дюссельдорфа.
Ершова. К себе не приглашал?
Юдина. Куда - в Дюссельдорф или в отель?
Смех.
В Германию у меня визы нет, в гостиницу проще. Если мужчина и женщина, селят в одном номере, даже паспорта не спрашивают. А если мужчина с мужчиной или женщина с женщиной, то... не приветствуется. Когда дикарями. Мы прибыли организованно, для нас номера приготовили заранее. Поэтому в отель с немцем я не пошла. Интересовался, откуда приехали. Где находится Урал, он не очень хорошо представляет. Объяснила, что Урал- это не доезжая до Сибири. Понял. Водили на экскурсию смотреть на пирамиды, на раскопки, где мумии фараонов добывают. Еще возили на море с лечебной водой. Мне понравилось, хотя и далековато.
Входят Булдым и Михаил.
Булдым. Больше прочего здоровье губят телефоны и будильники. Предпочитаю работать по сменам, дабы не вставать по утрам.
Михаил. Привет, красавицы.
Акрошина. Не привет, а Христос воскрес.
Юдина. Филипп Егорович, Христос воскрес.
Булдым. Говорят, воистину воскрес.
Юдина. Пасху празднуете?
Михаил. Отмечаем Аленкин День рождения. Два с половиной месяца стукнуло на прошлой неделе.
Акрошина. Поздравляем.
Михаил кланяется.
Юдина. Ольга Антоновна, я тебе из Египта привезла произведение искусства. Царица Клеопатра на папирусе. (Отдает Ершовой холст.) Повесишь рядом с фотографиями. Картинки дети нарисовали?
Ершова. Подарили бабушке на восьмое марта, дядя Миша в рамки оформил.
Булдым. Вылупится, глядишь, со временем какой-нибудь Прищепкин-Водкин, а у вас коллекция раннего периода наготове.
Акрошина. Пирамиды, фараоны, Клеопатра... Если сказать чисто по-русски—дас ист фантастиш.
Звонит телефон, Ершова снимает трубку. Входят Гужуева и Павел с
пластырем на лице.
Михаил. Ты где был?
Павел. На городской площади. Сначала митинговали, потом дебаты развернулись.
Булдым. Что за дебаты такие - непременно с кровью?
Павел. За Россию. За Россию и за русских.
Юдина. Раньше люди делились на физиков и лириков, а теперь на патриотов и демократов.
Ершова. Звонила Тамара, Аленка капризничает. Я поднимусь на седьмой этаж.
Гужуева. Оленька, я с тобой.
Акрошина и Юдина.. Мы с вами.
Женщины уходят.
Павел. У вас выпить ничего не осталось?
Михаил. У нас не осталось, у нас есть. (Наливает водку.) Ну, давайте. Чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось. (Пьют.) Сейчас отправимся на кухню, закусим горячими котлетами. Вот только соус пропал. Собственноручно приготовил целую кастрюлю. С луком, грибами, морковью, зелень сушеную бросил. Не могу найти. Артем, ты не видел на кухне нержавеющую кастрюлю и в ней соус?
Артем. Кастрюля в сушилке, я ее помыл. А подливу я с хлебом съел, подлива классная.
Булдым. Почему же с хлебом? Надо было с котлетами.
Артем. Я одну попробовал, котлеты беспонтовые.
Михаил. Котлеты беспонтовые? Я и забыл, вас ведь в части фрикадельками из говяжей вырезки кормят.
Артем. (Чешет затылок.) Иногда лучше жевать, чем говорить.
Павел. Неужели целую кастрюлю слизал?
Артем. Она не полная была, примерно до половины.
Булдым. (Смеется.) Съел - ну и на здоровье.
Звонок в дверь. Михаил идет в прихожую, открывает, входит Гужуев. Артем
уходит в другую комнату.
Павел. Получку задерживают, начальство заявило - денег нет, и не будет, берите вместо зарплаты натуру: кирпичи, цемент, панели, краску.
Булдым. Как там у вас - неси с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость.
Павел. Глас народа - глас Божий.
Михаил. (Гужуеву) Правильно сделал, что зашел. Мы как раз празднуем. Разоблачайся, присоединяйся. Любовь Антоновна наверх пошла с матерью.
Гужуев. Я их встретил в подъезде. Чей-то бушлат висит.
Михаил. Родственник Тамаркин. Забрали в армию и в нашу дивизию к чекистам служить прислали. Сено-солома.
Гужуев. (здоровается с мужчинами) Я ненадолго. У меня на сегодня иные планы обозначены.
Павел. Ну, что планы? Подумаешь - планы. У Гитлера вон какие планы были. Такой человек - всю Европу покорил. А чем закончилось? Вот так и наши планы. Люди предполагают, а всевышний располагает.
Булдым. Говорят, если бы в тридцатые годы телевидение достигло нынешнего уровня, Гитлер никогда бы не пришел к власти.
Павел. Тогда бы Европа вообще без единого выстрела упала бы к его ногам.
Гужуев. Ты так думаешь?
Павел. Уверен. Вон Тамаре ее бабка рассказывала, как немцы во время войны гоняли местное население на работу. Давали кирку или лопату, кто отказывался - плеткой били. Но если день отработал, вечером сдаешь инструмент, и тебе выдают деньги. Пять рублей или марок. В тот же день платили сразу после смены. (Гужуеву.) Куда с вещами собрался, Борис Федорович? Опять на историческую Родину, в Казахстан? Наверное, с Андреем Васильевичем комбинат уже целиком перетащили на Урал?
Гужуев. «Химволокно» комбинат огромный, возить не перевозить. Его военное министерство создавало, чего только не производили. Ткань маскировочную выпускали, чтобы самолеты радарами не засекли. Самолеты-невидимки в Союзе раньше американцев делали, только же не говорилось ничего, секрет. Армии не стало, заказов нет, ни Казахстан, ни Россия не покупают. Осталось несколько истребителей - на день Независимости держат. Пролетят над трибуной, президенту крыльями помашут и опять в ангаре стоят до следующего парада. Целый год.
Булдым. Как же надо было постараться, какими талантами обладать, чтобы развалить такую страну.
Павел. Для дурного дела ни ума, ни таланта не требуется. Один умник сказал - берите свободы сколько хотите. Взяли столько, что до сих пор унести не могут. И все, говорит, сидим в одной лодке, плывем на общем корабле. Корабль-то сильно на галеру смахивает. Кто-то в трюме с веслом надрывается, кто-то на верхней палубе пьет шампанское и косточки от ананасов за борт плюет.
Михаил. У ананасов нет косточек.
Гужуев. Андрей Васильевич поздравил сотрудников с Пасхой, подарил каждому по бутылке вина. (Вынимает большую бутыль)
Михаил. Надо продегустировать. (наливает вино в фужеры)
Гужуев. (Павлу) Побрился неосторожно?
Павел. На городской площади митинговали; бюджетники недовольны. То коммунисты не угодили, то посадили себе на шею демократов - снова не та тема. Леонид Ильич им не нравился! Что заказали, то и получили. Кушать подано - приятного аппетита.
Булдым. Христос Воскрес. (Пьют вино.) Такое ощущение, словно проглотил жидкий камень.
Гужуев. Вино сухое.
Михаил. Ну очень сухое.
Гужуев. Чего греха таить, мы, русские, привыкли, и поесть, и попить послаще да пожирнее.
Булдым. Климат того требует.
Павел. Кстати, о климате. В Америке, едва только начались перебои с топливом, президент штатовский сразу распорядился откупорить нефтяные скважины из резерва. Вот это забота о согражданах. А у нас посреди зимы люди насмерть замерзают в квартирах, дети на уроках в голодный обморок падают - нашему и горя нет. Знай, по курортам разъезжает да на санках с горы катается. По его он тут ни причем, все местная власть виновата.
Гужуев. Но… если бы тебя услышал чужой человек…. Посторонний… он мог бы подумать, что ты не уважаешь нашего президента.
Павел. (медленно) А я не уважаю.
Пауза.
Нынче не тридцать седьмой год. Мы теперь живем в новой свободной Росси. Что хочу, то и говорю.
Михаил. Опять о политике. Идемте котлеты есть на кухню.
Все отправляются на кухню. В опустевшую комнату входит Артем, переодетый в солдатскую форму; в руках у него сумка с конфетами. Из коридора подъезда в прихожую входит Тамара.
Тамара. Артем, ты уже уходишь?
Артем. Я на такси съезжу быстро, договорюсь, чтобы отпустили до утра и обратно вернусь. (Заглядывает в сумку) Конфет, наверное, мало будет. Сигареты еще надо и чаю для писаря.
Тамара. Конфеты из вазы возьми.
Артем высыпает конфеты из вазы на столе в сумку.
Тамара (заворачивает в газету бутылку водки). Если увидишь, что не отпускают, сами не вздумайте выпить. (ставит водку в сумку.)
Артем. Отпустит. Должен отпустить. (Перекладывает в сумку печенье со стола, снимает трубку телефона, набирает номер). Але, такси?
Входит Михаил.
Тамара. Надо клюкву протёртую с сахаром развести для Алёнки.
Михаил выносит из лоджии банку с клюквой.
Артем. (кладёт трубку). Я пошёл (сваливает в сумку крашеные яйца с блюда. Уходит.)
Тамара. Тебе кто-то звонил по телефону на седьмой этаж, я сообщила здешний номер, но сюда они почему-то не дозвонились. Поздравили с Пасхой и просили передать, что в июне организуется встреча выпускников школы.
Михаил. Не пойду я, бог с ними, со встречами. Всегда инстинктивно боялся учителей, до сих пор мурашки по спине ползают. Когда мне на дороге попадается школа, я стараюсь побыстрее перебраться на противоположную сторону улицы. Тамара. Почему так?
Михаил. Не знаю. Виделся недавно с одноклассником на остановке. Разговорились о том, о сём. Поинтересовался тоже, почему не посещаю школьные вечера встреч. Я выложил откровенно. Он лоб морщинами избороздил, губами пожевал, щёки надул-установил диагноз. На тебя-то есть на меня - пагубно повлияла тоталитарная система воспитания советского прошлого. Болван какой! Научили дураков грамоте. Тоталитарное воспитание здесь абсолютно ни при чём. Просто я и в школе, и дома постоянно ощущал себя лишним, будто виноват, что на свет родился. Хотя я, между прочим, никого о подобном одолжении не просил, наверняка помню.
Тамара. Ты не поверишь, со мной двадцать семь лет назад приключилась точно такая же история.
Звонок в дверь; Михаил открывает, входит Шофер.
Михаил. Семёныч, привет.
Шофер. Теза, здравствуй. Борис Федорович у тебя?
Михаил. У меня, У меня, все у меня.
Шофер. Нам опять в Казахстан ехать, я договорился, что к тебе подъеду на машине, отсюда его заберу. Утром сына в скорую отвозил. Наелся жевательной резинки, красными пятнами обсыпался. Положили в детскую больницу, у них две палаты таких же. (Здоровается с Тамарой, Тамара уходит.)
Михаил. Выпить не предлагаю, раз ты за рулем, а чем-нибудь подкрепиться можно. ШОФЕР. Нет, я дома поел перед дорогой, ехать-то далеко.
Появляются Павел, Булдым и Гужуев.
Федорыч, я здесь, можно ехать.
Гужуев. Сейчас поедем. Что тебе врачи сказали?
Шофер. Что сказали - лечить будем, что они еще скажут? «Сникерсов», говорят, надо меньше есть. В них одна химия, красители, е-е-е с цифрами.
Павел. Мои тоже - вечером ведешь из детского сада, каждый ларек обсмотрят. А что там такое? А деньги есть? А когда мы это купим? Прекращать надо все жвачки, от них здоровью только вред.
Шофер. Как прекращать? Ему даешь деньги на карман в школе в буфет сходить, он их сразу на леденцы и чипсы. На деньгах же не пишут, чтобы только бутерброды и чай продавали. (Вручает Михаилу листовку.) Теза, держи. У вас в подъезде агитатор ходит, на выборы зовет. Надо нового депутата выбирать в Государственную Думу. Старого-то убили. Он же у нас в области приватизацией руководил, у государства имущество спустил за бесценок. Разворовали все, что можно; еще больше, чего нельзя. Следователи под него копать начали, его по партийному списку в Думу
выбрали, чтобы в тюрьму не посадили. Прокурор и там достал, прислал бумагу, чтобы лишить депутатской неприкосновенности. Не успели. Он по телевизору выступил - один сидеть не буду, всех сдам. Я услышал - ну, думаю, недолго тебе землю осталось топтать. Через две недели вывел собачку вечером погулять и не вернулся. Утром нашли в кустах, две пули в грудь, одна в голову. Сходил за хлебушком. Умные люди - то как делают? Взял, поделился и помалкивай. Вон бриллианты из Гохрана поручили своровать молодому – все |на себя взял. Посидел немного - его и выпустили за хорошее поведение.
Гужуев. Получается, Гохран брал в одиночку?
Шофер. Выходит, так.
Смех.
Михаил. Сам за кого голосовать собираешься?
Шофер. Ни за кого. Последний раз пришел утром - мы еще не открылись, потом приходи. У меня смена двенадцать часов, прихожу после работы, за ручку дергаю - заперто. Стучу, сторож выглядывает - чего надо? Голосовать пришел, открывай. Голосование закончилось, надо было раньше. Когда раньше, я работал! Ничего не знаю, пошел отсюда, сейчас ОМОН вызову. Я плюнул и ушел. Раньше попробуй не приди на выборы, а теперь никому дела нет. Они без нас выберут, кого им надо. Дебаты показывали, рожи себе наели, в телевизор не влазят.
Гужуев. Да, власть людей портит.
Булдым. Дураки портят власть, когда в нее приходят.
Павел. Филипп Егорович, у тебя не голова, а Дом Советов.
Михаил. И маленький курултай в придачу.
Булдым. И обратите внимание, что особенно интересно. Своим собственным курултаем всякий по отдельности вполне доволен. А вместе через пень-колоду живем.
Павел. Жуткое дело.
Шофер. Федорыч, ехать пора.
Михаил. Давайте на посошок. (Наливает в фужеры вино). Семеныч, ты за рулем...
Шофер. Я пить не буду.
Булдым. (пьет вино). Не понял.
Михаил. Я сахар в вино насыпал, чтобы повкуснее стало.
Павел. Конфеты куда-то подевались. И печенье. А яйца где? Странно.
Мужчины направляются в прихожую; из коридора подъезда входят Гужуева, Акрошина, Юдина и Ершова.
Юдина. На седьмом этаже обои в комнате интереснее, они смотрятся объемнее. Акрошина. На седьмом интереснее, а здесь богаче.
Юдина. (Михаилу) Мне ваш дом вообще нравится, коридор в подъезде роскошный. Железной дверью огородил и сколько простора. Стены только испачканы. Пишут всякую ерунду: вернись, мой котенок; возьми меня. Кто такое сочиняет, хотелось бы знать?
Акрошина. Наши дети, дети наших соседей и знакомых.
Михаил. Драть их надо, наших... ваших... сукиных этих котов.
Булдым, Павел, Гужуев и Шофер уходят.
Михаил. Вина выпить не хотите?
Гужуева. Мы с удовольствием.
Михаил. наливает вино в чистые фужеры. Звонит телефон, Ершова берет трубку.
Акрошина. Сумку забыла на седьмом этаже.
Михаил. С кошельком?
Акрошина. (смеется) С кошельком, но денег мало.
Михаил. Все зависит от точки зрения с позиции собственности. Чужих денег, например, мало не бывает в принципе.
Гужуева. Правильно сказал, племянник. Своих денег не бывает много, а чужих мало.
Ершова (по телефону). Ну как же так, Маша? Надо осторожнее. Ты не волнуйся, приди в себя. Я к тебе зайду. Сегодня постараюсь, но не обещаю. В крайнем случае - завтра. Главное, не переживай сильно. Отдохни, телевизор включи. От головы что-нибудь прими. Я перезвоню (кладет трубку). Марья Алексеевна вешала тюль, взобралась на стул, закружилась голова, упала. Сорок минут лежала, не могла подняться.
Михаил. Да, не сплавала. (Поднимает фужер). Чтобы все были здоровы.
Юдина. Вино вкусное.
Михаил. Неплохое.
Ершова. Когда мы приехали в город, первое время работали в магазине. Магазин закрывали в десять вечера, и мы бегали на танцы, где теперь кукольный театр. Успевали три раза станцевать. По утрам водили на работу заключенных, чуть запоздаешь - проспект перекрыт, не пройдешь. Ждали минут тридцать, пока не проведут колонну. Придешь в магазин, а директор - Арнольд Ромуальдович, царство ему небесное – отчитывает: опять вчера на танцы бегали, опять опоздали! Из-за трех танцев бегали. Первого мая с ней поспорили на бутылку коньяка, что искупается в озере. Лед только растаял, вода холодная. Она в озеро зашла, присела по шею и обратно на берег. Я ей кричу - не сплавала, не сплавала!
Гужуева. - Коньяк-то купили?
Ершова. А как же. С нами еще девчонки были, вместе и выпили. (Михаилу). Тебе кто-то звонил наверх, звали на вечер выпускников.
Михаил. Знаю, Тамара передала. Не пойду я.
Ершова. Раньше ты и в Парк культуры ходил, на День десантника, а сейчас окончательно дома засел.
Юдина. Надо встречаться. Прошлое нельзя забывать.
Михаил. Я не забываю, я все помню. На день десантника я перестал ходить, потому что там слишком много водки пьют. После четвертого стакана начинаешь искать автомат. (Поет). А я все чаще замечаю, что мне уже не двадцать лет. На левую ногу хромаю, на женщин аппетита нет.
Акрошина. Не ногу, а ногу.
Михаил. Все равно не могу.
Смех.
Акрошина. Ольга Антоновна, ты хорошо на пенсию ушла, по-старому. Банкет, подарков подарили кучу.
Юдина. Чайник электрический «Скарлет» я тебе лично вручала от профсоюза. А теперь сунут извещение в зубы и за ворота. Без тебя жизнь в цехе кончилась.
Гужуева. Два раза уходила на пенсию.
Ершова. Да, два раза. Сначала на химзаводе, потом с вами на ЖБИ. Везде хорошо проводили.
Акрошина. Скучно, наверное, на пенсии, одиноко? Миша на работе...
Ершова. Мне отдохнуть некогда, от вас ушла и не присела. Сперва Колю с Ваней отводила в ясли, детский сад. Паша с Иринкой только в последнее время стали их водить. Они в городе работали, надо было рано детей поднимать. Зачем, пусть выспятся. И сейчас - то одно, то другое.
Юдина. Счастливая ты.
Ершова. Значит, счастливая, если все так говорят.
Акрошина. Миша, у тебя на пенсию идет льготный стаж?
Михаил. Ничего у меня не идет. Реакторы остановили, льготы сняли. Сволочи.
Гужуева. Племянник, тихо, ясное море.
Михаил. Не тихо, а громко!
Звонит телефон, Михаил берет трубку.
Ершова. Давайте еще по-маленькой (наливает вино).
Михаил. (по телефону) Слушаю. Да. Ее муж. Говорите как есть. Сразу и прямо. Что? Совсем или как в прошлый раз? Понятно. Да, спасибо. Я подъеду (кладет трубку). У Тамары отец повесился.
Ершова. Совсем?
Михаил. Окончательно. Присоединился к большинству. Соседка его звонила. Там сейчас врач, милиция... Сообразить надо (уходит).
Юдина. У него квартира приватизированная?
Ершова. Тамара заставила приватизировать. Она к отцу ходила регулярно и Миша заглядывал. Соседка звонила периодически, докладывала. Шустрая, бойкая старушонка. Повадилась одна, но Миша её выгнал. Я сама не присутствовала, передаю со слов Тамары, Тамаре соседка рассказала. Вроде бы даже фонарь ей под глаз поставил, дал денег на бутылку и пообещал в другой раз ноги переломать, если шляться не перестанет.
Акрошина. Убедительно.
Юдина. Что-то мы не о том.
Пауза. Входит Михаил, на голове мокрое полотенце.
Михаил. Надо туда поехать. Я поеду, а вы...
Гужуева. Мы Тамару подготовим, чтобы ей сообщить.
Акрошина. Хоронить, наверное, от завода будут?
Михаил. Да, своих работников обычно заводчане хоронят. И пенсионеров, которые долго проработали.
Женщины уходят. По телевизору хрипло поет певица
Михаил. Да чтоб тебя... (переключает каналы) С веревки, что ли, сорвалась?
Из коридора подъезда в прихожую входит Артем.
Артем. Я договорился, меня до утра отпустили.
Михаил. Замечательно.
Артем уходит в другую комнату. Михаил сидит на стуле. По телевизору поет
Вахтанг Кикабидзе.