Модернизация как экспансия целерациональности

Классиком теории модерна принято считать Макса Вебера, который осуществил наиболее систематический и тщательный анализ специфики современного западного общества. Ключевым понятием в его определении уникальности культуры, а также социальной и экономической организации современного Запада является “рациональность”. Наука, право, искусство, государственное управление, экономика – все названные сферы в западном обществе пронизаны своеобразным “рационализмом” [1]. В объяснении этой рационализации Вебер видел одну из основных задач социальных наук [2].

Веберовские понятия “рациональность” и “рационализация” не отличаются смысловой однозначностью, что отмечал и сам исследователь, который писал: “…“Рационализм” может быть очень различен по своему характеру в зависимости от того, имеется ли в виду все большее теоретическое овладение реальностью посредством все более точных абстрактных понятий или же рационализация в смысле методического достижения определенной практической цели путем все более точного исчисления адекватных для этого средств. Это совершенно разные вещи, несмотря на то, что, в конечном счете, они связаны друг с другом” [3].Чаще всего Вебер использует понятие рациональности в значении “чистой калькулируемости”, “исчисляемости” для определения того, что делает возможным расчет действий и средств, необходимых для достижения определенной цели. Дело в том, что специфическую для Запада рациональность он связывал с целерациональным типом действия.

Вебер выделял четыре чистых (идеальных) типа социального действия: 1) целерациональное действие, то есть рационально ориентированное на достижение определенной цели; 2) ценностно-рациональное действие, или осознанно ориентированное на следование некоторой абсолютной ценности, независимо от результатов, к которым может привести такое поведение; 3) аффективное действие, которое обусловлено эмоциональным состоянием индивида; 4) традиционное действие, которое определяется традициями [4]. Характерный для Запада рост рационализации социального поведения идет в направлении вытеснения традиционного, аффективного и даже ценностно-рационального действия чисто целерациональным типом действия [5]. Основное внимание Вебер уделял противопоставлению “традиционного” и “целерационального” действия.

Традиционное действие характеризуется иммунитетом по отношению к рациональной критике. Это объясняется тесной связью традиции с сакральной сферой. Традиционное действие представляет собой не просто автоматическое следование давно установившейся практике, оно имеет аспект обязанности, долженствования. Традиция освящает, легитимирует определенный тип поведения [6]. Целерациональное поведение определяется следующим образом: ”Целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побочные результаты его действий, кто рационально рассматривает отношение средств к цели и побочным результатам и, наконец, отношение различных возможных целей друг к другу, то есть действует, во всяком случае, не аффективно (прежде всего, не эмоционально) и не традиционно” [7]. Целерациональность есть ориентация на эффективность, она проявляется в оценке и выборе средств, исходя из критерия эффективности достижения целей. При этом конечные цели, или ценности, задающие выбор цели для конкретной ситуации, не оцениваются, они принимаются как данность.

В работе “Наука как призвание и профессия” Вебер приводит ряд примеров, которые свидетельствуют, что с его точки зрения западная рационализация во всех областях жизни представляет собой распространение целерациональности [8]. Но в наиболее чистом виде целерациональность воплощена в капиталистической экономической деятельности, бюрократической власти и буржуазном частном праве. Используя веберовский знаменитый термин, можно сказать, что действия внутри таких областей как экономика, управление и право близки к идеальному типу целерационального действия. Исследование именно этих трех сфер занимает центральное место в творчестве немецкого социолога.

Для Вебера объяснение причин возникновения и развития специфической западной общественной рационализации связано с решением ряда вопросов: 1) как целерациональное действие было освобождено от традиционных форм регулирования; 2)каким образом ориентации на эффективность были мотивационно закреплены в личности, то есть получили ценностное оправдание; 3) как целерациональное действие было институционализировано в обществе, или, иными словами, как были обеспечены внешние условия реализации целерационального поведения индивида. Ответ на первый вопрос дает исследование дифференциации ценностных сфер, то есть распадения западной культуры на ряд самостоятельных сфер, каждая из которых начинает развиваться в соответствии со своими собственными правилами и ценностями. Анализ связи протестантской этики с духом капитализма объясняет, каким образом ориентации целерационального действия получили ценностное оправдание. И, наконец, обращение к формальному рациональному праву и условиям его становления позволило Веберу найти ответ на вопрос, как стала возможной институционализация целерационального действия в экономике и управлении.

Обширное творческое наследие Вебера оказало огромное влияние на последующие исследования модернизации общества, но осваивалось оно неравномерно. Львиная доля внимания критиков и комментаторов с самого начала уделялась анализу влияния религиозной этики на развитие экономики. К настоящему времени эта тема стала хрестоматийной и освещается во всех учебниках. Именно поэтому мы не будем к ней обращаться, а рассмотрим веберовский анализ тех аспектов общественной рационализации, на которые обычно меньше обращают внимания.