53. Образ Хлестакова и понятие «хлестаковщина»

История Хлестакова приоткрыла перед зрителем не только глубокий смысл, или, точнее, полнейшую бессмысленность всей системы бюрократической власти, но и приоткрыла то, что будет делать, что должен делать в городке «настоящий» ревизор: то же самое, что и Хлестаков.

Зритель и в этом может не беспокоиться — и не гадать по-пустому насчет того, что произойдет после конца пятого действия: примерно то же, что происходило во втором, третьем и в особенности в четвертом действиях. С Хлестаковым все это происходило в некоем кривом зеркале, в пародийном освещении; с «настоящим» ревизором все будет скучнее, проще, обыденнее. Но суть-то едва ли изменится: гроза, взятки, распеканья, обещанья. Можно, пожалуй, сказать, что «Ревизор» построен кольцеобразно: мы возвращаемся в конце комедии к ее началу, к известию о ревизоре. Это кольцевое построение предсказывает унылую повторяемость событий и дальше. Никаких неожиданностей не будет. Немая сцена — это, конечно, не обычный, а мнимый финал, это — только остановка, а не окончание хода событий, это — образ мертвенности, а не завершения. Настоящего финала здесь нет и не может быть: его не давала действительность 1830-х годов, а провидеть его Гоголь, мысливший стихийно и чуждый мысли о насильственном финале николаевщины, — не мог.

Комедийное действо определяется им лишь опосредованно, поскольку он невольно служит идеальным центром приложения усилий др. персонажей. Г. отступил также не только от традиции наказания порока (дано лишь указание на вмешательство высшей, монаршей власти: «по именному повелению», и никак не конкретизируется ее решение и результат), но отказался и от «итогового», «разрешающего» конфликта, всепроясняющего сценич. финала. Увенчивающая комедию «немая сцена» не снимает кризисную ситуацию — центр тяжести перенесен на само действие, на длительность онемения, что оставляло простор для разл. толкований, вплоть до религ. интерпретации наказания. Впоследствии, в 40-е гг., в автокомментариях к «Ревизору» эта интерпретация была подчеркнута; но она отвечала и гоголевскому миросозерцанию 20—30-х гг., в к-ром мысль о человеческих обязанностях и долге тесно переплеталась с эсхатологич. идеей Страшного суда.

Гоголь придавал большое значение заключительной немой сце­не, которая после ошеломляющей фразы жандарма о приезде нового ревизора как бы снова широко вздымает социальную тему. Немую сцену В. И. Немирович-Данченко назвал гениальным и широким обобщением, которое срывает внезапно все бытовые по­кровы и представляет все общество в его потрясении, волнуя вме­сте с тем и всю массу зрителей. «Сколько раз вы ни смотрели «Ревизора»,—писал Немирович-Данченко,— как ни были вы под­готовлены, вы всегда бывали захвачены этим финалом, порази­тельным по красоте, по силе экспрессии, по необычайности и со­вершенной неожиданности формы, по вдохновенному сценическому расчету. Вспомните хорошенько, как ваши нервы доходили до высшего напряжения именно потому, что немая картина держится долго, очень долго. Вся аудитория так же застывает в немом лице­зрении, как и действующие лица на сцене. Неразрывная связь сцены с театральной залой достигает здесь идеальной силы... Ве­ликий драматург достиг того, что «толпа, ни в чем не сходная между собою», весь вечер «смеялась одним всеобщим смехом» и в конце «была потрясена одним потрясением».

55. Смысловая и композиционная роль "немой сцены" и "ситуации ревизора" гоголя

Толкование в критике немой сцены неоднозначно. Но сам автор сравнивал немую сцену с «живой картиной» - в «живой картине» жизнь остановлена, но и в тоже время в застывших фигурах мы узнаем черты знакомых и вовсе не чуждых нам людей».

Какова же идейно-композиционная роль немой сцены? Одна из самых важных идей "Ревизора" — идея неизбежного духовного возмездия, гроза грядущего нравственного закона, суда которого не сможет избежать ни один человек. Внушение читателю и зрителю мысли об этом суде было одной из главных творческих задач писателя. Поэтому "немая сцена" обретает широкий символический смысл, почему и не поддается какой-либо однозначной трактовке. Именно поэтому столь разнообразны толкования немой сцены. Ее трактуют как художественно воплощенный образ Страшного суда, перед которым человек не сможет оправдаться ссылками на то, что за всяким умным человеком "водятся грешки"; проводят аналогии между "немой сценой" и картиной Карла Брюллова "Последний день Помпеи", смысл которой сам Гоголь видел в том, что художник обращается на историческом материале к ситуации сильного "кризиса, чувствуемого целою массою". Схожий кризис переживают в минуту потрясения и персонажи "Ревизора", подобно героям картины Брюллова, когда "вся группа, остановившаяся в минуту удара и выразившая тысячи разных чувств", запечатлена художником в последний момент земного бытия. Уже позже, в 1846 г., в драматических отрывках "Развязка "Ревизора" Гоголь предложил совсем иное толкование "немой" сцены". "Всмотритесь-ка пристально в этот город, который выведен в пьесе! — говорит Первый комический актер. — Все до единого согласны, что этакого города нет во всей России... Ну, а что, если это наш же душевный город и сидит он у всякого из нас?.. Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прики­дываться? Ревизор этот — наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос. Лучше ж сделать ревизовку всему, что ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее".

"Немая сцена" имеет и очень важную композиционную роль. В момент чтения письма уходит то, что связывало героев на протяжении всего сценического действия, — страх, и единство людей распадается на наших глазах. Страшное потрясение, которое произвело на всех известие о прибытии истинного ревизора, вновь объединяет людей ужасом, но это уже не единство живых людей, а единство бездыханных окаменелостей. Их немота и застывшие позы показывают исчерпан­ность героев в их бесплодной погоне за миражом. Именно поэтому нельзя сказать, что чиновники и нового ревизора примут так же, ка Хлестакова: слишком глубока и окончательна их исчерпанность в ми ражной жизни. Это позволяет говорить об окончательном переходе комического в трагическое в "немой сцене".