1763 Г. Губертсбургский мир и Парижский мир

На Западе война вспыхнула вновь в 1762 году. 13 августа французский и испанский посланники заключили новый «pacte de famille» (семейный союз), новый домашний Бурбонский договор, по которому Испания дала тайное обязательство в том, что она еще до 1 мая 1762 года должна будет объявить войну Англии. Это, конечно, побудило даже и миролюбивого лорда Бута к тому, что он объявил войну Испании (4 января 1762 г.). Война эта была поведена одновременно и на море, и в Германии; испанцы попытались было возбудить против Англии и ее давнюю союзницу, Португалию, но встретили энергичный отпор со стороны одного из португальских государственных людей, с которыми нам еще придется ближе ознакомиться впоследствии. В Германии же счастье и в этом году благоприятствовало Брауншвейгскому принцу, так что ни на море, ни на суше испанцам не повезло в их военных затеях: в Вест-Индии они лишились Гаванны, в Восточной Азии – Манилы и Филиппинских островов. Наконец оба премьера – и Шуазёль, и Бут – выразили желание заключить мир. Позабыв об интересах своих союзников, и тот, и другой начали переговоры о мире, чем немало способствовали тому, чтобы и Пруссия с Австрией вступили также в переговоры.

Таким образом, 10 февраля 1763 года в Париже был заключен мир между Англией, Францией и Испанией, а 15-го – мир между Австрией и Пруссией в саксонском замке Губертсбурге (близ Торгау). По первому миру остров Минорка был возвращен англичанам; в Северной Америке Новая Шотландия (Акадия), Канада до Миссисипи, Кап-Бретон и острова в заливе Св. Лаврентия, а равно и некоторые вест-индские острова – уступлены Англии; равно и французские владения на реке Сенегале; в Африке за французами оставлена Горея, в Ост-Индии – Пондишери и status quo 1749 года; в Европе возвращен Франции о. Бельиль у берегов Бретани; испанцы уступили англичанам Флориду и взамен того получили от французов Луизиану; Куба и Филиппинские острова также были возвращены им англичанами; французские войска очистили германскую территорию; в дальнейшей войне обе державы обязались сохранять нейтралитет. Но о дальнейшей войне не могло уже быть и речи: сложная, тягостная, долгая борьба закончилась чрезвычайно немногосложным мирным договором между Австрией и Пруссией, и Пруссией и Саксонией; императрица-королева и король Фридрих взаимно гарантировали друг другу целостность и неприкосновенность их настоящих владений, при чем Фридрих, в качестве курфюрста Бранденбургского, обещал подать голос на будущих имперских выборах за эрцгерцога Иосифа.

В среду 30 марта, между 8 и 9 часами вечера, король Фридрих вернулся, наконец, в Берлин. Он, по возможности, старался избегать шумно выражаемых ему всеми чувств общего расположения: он уже весь готов был предаться новой и трудной заботе – исцелению тех язв, которые долгая, тягостная война нанесла его стране, в течение семи лет напрягавшей все свои силы для того, чтобы с достоинством вынести эту борьбу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Европейские государства с 1763 по 1789 г.

Европа во второй половине XVIII столетия

Вторая половина XVIII столетия была особенно плодотворной в отношении развития человечества, и созидательная работа поколений 1740-1780 годов совершенно несправедливо заслонена в памяти потомства двумя событиями первостепенной важности: Семилетней войной и Французской революцией. Несомненно, что значение этой войны и ее итоги сыграли очень важную роль в судьбах многих европейских стран. Слишком примитивным представляется мнение, нередко вновь возникающее в наше время, что подобные войны вызваны лишь честолюбием и эгоистическими целями королей и правительств. Эта война имела общеевропейское значение, непосредственно касалась народа в самом широком смысле этого слова, и потому, как для короля, так и для обычного гражданина, было весьма важно то, что доброе дело, за которое одни ратовали мечом, другие своим трудом, одержало верх после долгой борьбы против вдесятеро превосходящих вражеских сил.

Доказательством того, что это было справедливое дело, служил его успех, свидетельствующий всегда о правоте борьбы там, где духовные силы преодолевают громадные материальные преграды. Именно такое положение вещей сформировалось в это время в Пруссии: сам король, его генералы и офицеры, до последнего гренадера, и все его чиновники, от министра до простого писца, на протяжении этих семи лет отдавали борьбе все свои душевные силы с совершенно иным чувством, нежели то делали противники Фридриха. Как уже было сказано выше, в Англии смотрели на него как на пионера протестантизма. Он сам употреблял это выражение, хотя никак не мог применять такого определения по отношению к себе в смысле конфессиональном: «Enfin, – пишет Фридрих своей сестре из Лейтмерица (13 июля 1757 г.), – здесь поставлены на карту два важных интереса: свобода Германии и дело протестантства, за которое пролито уже столько крови», – и везде, даже в лагере его противников, существовала многочисленная тайная община, желавшая успеха такому пионеру. Но вкладывать в смысл этого слова церковное или религиозное понятие, особенно в применении его к Фридриху, было бы глубоко ошибочно.

Разумеется, религия или то, что отдельные люди считают религией, играла в этих событиях свою роль, впрочем, как и во всех людских делах: одни руководились искренней набожностью, чистым упованием на Бога, другие – бессмысленной ненавистью к еретикам, но собственно религиозной войной Семилетняя война не была. Наиболее существенным мотивом ее была государственность, и величие дела заключалось в том, что король и его народ отвоевали себе свое государство – свою отчизну в политическом значении слова.

Но борьба за самостоятельность велась не в одной Пруссии: всюду происходило то же умственное движение, замечалось, более или менее, осознанное стремление к этой самостоятельности, выражавшееся, необходимым образом, в желании сбросить с себя церковные узы, отвергнуть религиозные предрассудки, обрести «просвещение». В этой просветительной работе принимали участие, в различной степени, все европейские народы, за исключением турок, и это придает особенный интерес изучению названных сорока или пятидесяти лет, особенно же периоду от Семилетней войны до 1789 года. Подобная прогрессивная работа среди человечества связывается неизбежно с вопросами о завоеваниях и власти, о земельных владениях и покорении стран, так что представление об одном факторе неразрывно связано с представлениями о других. Необходимо поэтому рассмотреть различные государства Европы с этой двойной точки зрения, причем начало освобождения Америки от европейской опеки, служащее преддверием к новому веку, будет изложено нами в особой главе.

Романские государства

Италия

Как мы уже отмечали, реформационное движение XVI столетия почти не коснулось собственно романских государств: Италии, Испании, Португалии. Эти страны потому и не продвинулись вперед; но теперь наступило время, когда сами их правительства осознали настоятельную необходимость в известных преобразованиях. Прежде всего приступил к этому делу Неаполь, первый король которого из Бурбонской династии, Карл III, вступивший на престол в 1735 году, нашел себе деятельного сподвижника в лице Бернардо Тануччи, тосканца (род. в 1698 г.), состоявшего профессором государственного права в Пизе. Он вступил в борьбу с двумя главными основами ущерба, наносимого экономической жизни страны: привилегиями дворянства и крайней численностью духовенства, доходившей до 112 000 человек в королевстве. В одном городе Неаполе было 16 000 таких лиц, что составляло по 28 монахов на 1000 обывателей; при этом их имущества были освобождены от налогов и сами они не подлежали мирской юрисдикции. Король и Тануччи испросили у папы необходимые разрешения и затем стали действовать самостоятельно, не стесняясь уже ничем. Взимание налогов было установлено более правильно, что послужило к облегчению населения и утроило доходы казны; посвящение в духовное звание было ограничено настолько, что не превышало 10 человек на каждую 1000 мирян.

Португалия

В 1759 году скончался испанский король, Фердинанд VI. Неаполитанский король Карл, его сводный брат, вступил на престол, а корона обеих Сицилий перешла к его третьему сыну, Фердинанду. Реформы, к которым Карл хотел приступить в Испании, облегчались и вместе с тем затруднялись событиями, происходившими в Португалии с 1750 года. В этом году Иоанну V наследовал его сын, Иосиф I (1750-1777 гг.), оказавший своей стране большую услугу, тотчас по своем воцарении, тем, что он назначил своим министром иностранных дел бывшего португальского пленника в Лондоне, Себастьяна Хозе Карвальхо, маркиза Помбаля. Как человек образованный, опытный и одаренный большими природными способностями Помбаль превосходил всех окружающих и скоро управление государством перешло в его руки. Вникая в положение дел, неутомимый в труде, энергичный, он решил покончить, прежде всего, с рутиной, в которой коснел прежний государственный механизм, и провел необходимые реформы прежде, нежели его противники успели понять его планы. Инквизиция лишилась права конечного приговора, аутодафе прекратились, на заносчивость знати была наложена узда, полицейские меры усилены. Вместе с тем финансы улучшились, благодаря сокращению безумных придворных расходов и учреждению особого штата сборщиков податей, получавших правильно свое жалованье. Вводя эти реформы, Помбаль покровительствовал и промышленности. Ему пришлось выказать свою твердость в роковой день, 1 ноября 1755 года, когда Лиссабон подвергся тому страшному землетрясению, которое составило эру для всего века: в течение нескольких минут тысячи жертв погибли под развалинами домов, церквей и дворцов, а остальное население боролось с хлынувшими из берегов волнами Таго, пожарами и неистовствами освобожденных преступников. Среди общего отчаяния и паники Помбаль сохранил свое присутствие духа, распоряжался спокойно, умел утишить волнение, являясь лично повсюду, и скоро из развалин погибшего города вырос новый Лиссабон, прекраснее прежнего. Помбаль старался помочь этой внезапной катастрофе с той же неослабной энергией, с какой боролся против глубоко вкоренившихся экономических неурядиц; эта борьба необходимым образом приводила его к столкновениям с духовенством, особенно с иезуитами, которые, как было указано выше, даже и в Америке не сочувствовали новым методам управления. Они не замедлили, разумеется, указывать народу на бывшее страшное землетрясение как на кару Господню за грехи министра против их ордена; но Помбаль был не из робких: он начал с изгнания иезуитов из дворца (19 сентября 1757 г.), испросил в Риме реформу ордена, которая и была предписана папой, хотя, разумеется, с тайным противоположным приказом к иезуитскому начальству, по римскому обычаю. После избрания конклавом Климента XIII, благоволившего к иезуитам, они снова стали кичиться, но покушение на жизнь короля, напугав его, доставило Помбалю случай покончить с ними. Он донимал их собственными средствами, пользуясь их неосторожным вмешательством в торговые предприятия, причем переходил далеко за пределы законности в своих обвинениях. Защита или сопротивление с их стороны были немыслимы при неожиданности принимаемых против них мер. Так, в сентябре, 113 иезуитов были посажены на корабль и отправлены в Чивита-Веккию, куда они прибыли лишь после долгого скитания по морю; за ними последовал вскоре второй и третий транспорт. В следующем году прибыли такие же грузы из колоний. Подробности этих арестов ужасны; о каких-нибудь правах или хоть о суде не было и речи; можно только сказать, что к иезуитам применялась та же мерка, какой они мерили других: они приносили в жертву целям своего ордена всякое человеческое благополучие и государственное спокойствие, попирали все права, забывали об учении Христовом, – теперь, ради своих целей, государство поступало с ними так же безжалостно, не щадя среди них ни возраста, ни заслуг.

Помбаль и иезуиты

Цель, преследуемая здесь Помбалем, состояла в организации народного образования, чего нельзя было достигнуть, не уничтожив иезуитского влияния в стране. Но для того, чтобы это образование упрочилось, нужно было создать нечто жизнеспособное, коренное, и Помбаль хорошо понимал эту задачу. Он обновил всю образовательную систему в широких размерах и увенчал эту работу реформой Коимбрского университета; но слабые стороны этой преобразовательной деятельности, благодетельной и великой по существу, должны были, тем не менее, обнаружиться. В Германии и входящих в нее государствах реформация XVI столетия вызвала к жизни стремление к научным исследованиям, – вернее сказать, что во всех слоях населения, на всех общественных его ступенях, развились миллионы таких стремлений, заставлявшие народ искать истинного света и прогонявшие всякий застой; здесь же, на романской почве, находилось лишь несколько высших отдельных лиц, просвещенных и старавшихся распространить просвещение между низшими. Они сделали многое и заслужили неувядаемую славу; но они не могли заставить нацию сделать громадный шаг вперед и нагнать северные народности. Тем не менее попытка Помбаля возродить и сделать независимой Португалию с ее каким-нибудь трехмиллионным населением остается великой заслугой. Ему удалось отстоять независимость страны против англичан, не нарушая при этом старинного и необходимого союза с могущественной державой; когда же Бурбонские дворы (1762 г.), опираясь на фамильный договор, обратились коллективно к Португалии с требованием вступить с ними в оборонительный и наступательный союз против Англии, маленькое государство снова сумело сохранить свою независимость. Энергичный Помбаль предусмотрел опасность и был наготове: английское вспомогательное войско, прибыв под начальством графа Вильгельма Шаумбург-Липпе, нашло приготовленные для него громадные продовольственные запасы. Граф скоро прогнал ненавистных испанцев из Португалии и организовал в ней 32-тысячную, весьма хорошую армию, пригодную, по крайней мере, для обороны страны на испанской границе.

Испания при Карле III

В Испании реформы проводились Карлом III с помощью двух приглашенных им из Неаполя итальянцев, Скуилаче и Гримальди, причем первой задачей их было крайне необходимое преобразование полиции. И здесь тоже общественное мнение было настроено против иезуитов, которым король вначале покровительствовал. Одна незначительная, сама по себе полицейская мера, касавшаяся шляп и плащей известного образца, вызвала в Мадриде (март 1766 г.) страшное восстание, вынудившее короля уволить Скуилаче. Но король, глубоко оскорбленный при этом в своем достоинстве, решился тем тверже держаться системы бывшего министра, для чего пригласил к себе одного арагонского магната, графа Аранда, который окружил себя такими выдающимися юристами, как Фигуэрас, Кампоманес, Мониньо. Действительно ли мятеж был вызван иезуитами или правительство только воспользовалось наветами на них, но оно выставило этот предлог для их изгнания, по примеру соседней страны. Без всяких переговоров с папой и по отданным втайне приказам они были арестованы повсюду в Испании и ее колониях в одни и те же сутки и препровождены в назначенные порты для дальнейшего выселения. Испанцы поступали в этом случае еще более жестоко, нежели португальцы; по крайней мере число грубо арестованных здесь было значительнее и, вместе с тем, усиливалась их беспомощность: они были высажены массой в Папской области, уже крайне пострадав от всяких притеснений и лишений при своем морском путешествии. Это был целый флот: 6000 человек, большей частью уже стариков, изгнанных из Испании и других бурбонских владений, Неаполя, Пармы, принадлежавших Фердинанду IV и герцогу Фердинанду. Климент XIII осмелился подвергнуть духовной опале этого последнего; основываясь на известной булле, направленной против еретиков «in coena Domini», он пригрозил герцогу отлучением. Но он наткнулся на целую фалангу защитников светского абсолютизма: три Бурбонских двора захотели, конечно, поддержать принца их дома. Шуазёль сумел затронуть эту жилку бурбонской надменности и у своего государя, вследствие чего все эти Бурбоны перешли от представлений папе к насильственным действиям: Авиньон и Венессин были заняты французами, Беневент и Понтекорво – неаполитанцами, причем союзники угрожали даже Риму. Восьмидесятидвухлетний папа скончался среди этих событий. Преемник его, Климент XIV (Лоренцо Ганганелли), выдерживал еще несколько времени, но наконец был вынужден склониться на требования католических дворов: 21 июля 1773 года он подписал буллу «Dominus ас Redemptor noster», которой он, «по зрелом обсуждении, тщательном рассмотрении и от полноты апостолической власти», упразднял орден иезуитов. Но смерть этого папы в следующем году (22 сентября 1774 г.) только ухудшила положение восстановленного ордена, потому что общественное мнение, хотя весьма непоследовательно, ставило им на счет и эту кончину.

Булла: Dominus ас Redemptor, 1773 г.

Эта победа над иезуитами, которые не находили теперь себе приюта нигде, кроме «еретической» Пруссии и «схизмаической» России, доказывала, что Португалия, Испания и итальянские государства не были способны к прочному, установленному на принципе свободы, прогрессу. Помбаль продержался на своем посту до смерти короля Иосифа (февраль 1777 г.). Но при дочери его и преемнице Марии наступила снова реакция; поднялась целая буря обвинений против человека, который нажил себе врагов не через некоторые ошибки, а именно путем проведения мер полезных. Нашлись и судьи, не задумавшиеся приговорить 82-летнего старца как повинного в государственной измене. Королева удовольствовалась, однако, ссылкой его в его поместья, где он и умер через год. Аранда пал еще в 1775 году, по весьма характерной причине: один из его агентов, Олавидес, в бытность свою андалузским губернатором, составил проект заселить Сиерру-Морену чужеземными колонистами, по примеру Фридриха Вильгельма и Фридриха II в Пруссии. Но он вовсе не знал своих сограждан, обещая переселенцам свободное отправление их богослужения, тогда как наряду с немцами-католиками были среди колонистов и протестанты. Этого не могли перенести верные паписты; им ничего не стоило обличить Олавидеса как свободомыслящего и опаснейшего еретика: он был предан в распоряжение инквизиции, осужден и заточен в монастырь, из которого ему по счастливилось, однако, убежать через некоторое время.

Франция

Преследование иезуитов во Франции привело к другим последствиям. Оно было здесь лишь одним звеном в цепи событий, результатом которой стал великий государственный и общественный переворот. Некоторые члены ордена вписались в большие торговые и денежные предприятия и при банкротстве одного из банкирских домов кредиторы его хотели наложить арест на французские имения ордена, не довольствуясь уплатой долга одними церковными службами. Парижский парламент присудил орден к уплате (1761 г.) и в этом случае была поднята завеса со всей его деятельности. Во Франции были тогда сильны янсенисты, старые враги иезуитов, и парламент осудил своим актом все их дела, характеризуя учение иезуитов именем безбожного, убийственного и т. д. Всем французским подданным воспрещалось вступать в члены ордена. Правительство, которое не могло обойтись без парламента при своих финансовых затруднениях, не осмелилось идти против бури, но предоставило ее своему течению, и в августе 1762 года парламент снова объявил орден противогосударственным, опасным учреждением. Приговор был вполне основателен, хотя парламент вел дело вообще незаконным порядком, доказывая тем, насколько настроение во Франции принимало более и более анархистский характер. В этот период времени имели здесь сильнейшее влияние те два писателя, воздействие которых на всех их современников было могущественнее, чем чье-либо: это были Вольтер и Жан Жак Руссо. Первый из них покончил уже со своими скитаниями и поселился, с 1758 году, на границе Франции и Женевского кантона, в своем поместье близ Фернея. Отвратительное судебное убийство, внушенное тулузскому парламенту религиозным фанатизмом, и повторение вскоре другого подобного приговора – вызвали у Вольтера прославивший его взрыв негодования против искажения и опозорения всего божественного в человеке,– негодования искреннего и составлявшего лучшую черту его характера. В красноречивых, достойных его великого таланта словах излил он всю свою горечь против мрачного духа, пожравшего здесь свои жертвы. «Ecrasez 1'infame! – воскликнул он, возбуждая всех против фанатизма и безумных преследований.

Франсуа Мари Аруэ де Вольтер

Обвинение Вольтера в том, будто он разумел под словом infame христианство, – это одна бессмысленная ложь, потому что он не был способен на подобную глупость, – не по набожности, которой у него не было, но по своему ясному, развитому и свободному от предрассудков пониманию. Руссо действовал глубже и более роковым образом на массы, выпустив в свет в течение этих лет свои главнейшие сочинения: «Новая Элоиза» (1761 г.), «Contrat social» и «Эмиль, или О воспитании» (1762 г.). О его литературных трудах и его личной жизни будет еще говорено ниже, в связи с историей французской революции, вспыхнувшей в 1789 году Руссо соединил в себе все, что производит воздействие на полуобразованные умы, среди общественного брожения и государственного строя, отягченного всякими злоупотреблениями и неправдами. Сын ремесленника, выросший в республиканской Женеве среди протестантства, самоучка, бросаемый судьбой в разные стороны, без определенных занятий, непрактичный вполне, Руссо восхваляет первобытное состояние человека, рисуемое ему его пылкой фантазией,– восхваляет с красноречием безыскусственным, истекающим из здоровой или больной души, но, во всяком случае, непобедимым: «Все прекрасно, исходя из рук Творца, и все искажается в руках человеческих». И перед этим поверхностным суждением исчезает для него все достояние истории, все авторитетное: церковь, государство, общество, потому что все это одно уклонение от природы. Такое мышление очень выделялось в то время, когда и без того все противоестественное во всех созданиях человеческих слишком бросалось в глаза. Теория Руссо оправдывала его последователей в отрицании и ниспровержении всяких авторитетов, хотя он и не побуждал к тому непосредственно, уже по тому одному, что не был способен ни к какой практической роли. Но самое это его личное бескорыстие в вопросе усиливало его влияние: толпа возводила его в пророки именно потому, что он не добивался ничего для себя. Глубины чувства в нем не было, но он обладал французской склонностью к сентиментальности, что придавало его словам такую горячую убежденность, что он сам верил своим речам, если можно назвать верой крайнюю односторонность ума, неспособного следить за чужой мыслью и не вырабатывавшегося никогда из своих собственных рамок.

Жан Жак Руссо. Гравюра работы К. Г. Вателэ с портрета кисти Тараваля

Правление Людовика XV с 1763 г.

Установившийся в 1763 году мир дал французскому правительству возможность посвятить себя проведению крайне необходимых реформ. Но такая деятельность была немыслима без участия короля, а он оказывался уже неспособным к ней, если и был способен до сих пор. Смерть сразила многих из его приближенных: в 1764 году умерла созидательница франко-австрийского союза маркиза Помпадур; в 1765 года не стало дофина; в 1768 году окончила свою печальную жизнь королева, последствием чего было лишь появление на горизонте, через какой-нибудь месяц, новой фаворитки, которую повенчали с графом Дюбарри, чтобы прикрыть ее слишком недвусмысленное прошлое. Это вторжение улицы в большой свет имело известное политическое значение и враги системы графа Шуазёля постарались получить в свою пользу новую подругу короля. Шуазёль был уволен в 1770 году; руководство делами перешло к канцлеру Мопу (с 1768 г.) и аббату дю Терре, генерал-контролеру финансов (с 1770 г.). Этот последний был не лучше и не хуже своих предместников; он указывал тоже на необходимость сбережений, но франко-австрийский союз, поглотивший уже столько миллионов, не допускал урезать расходы (последняя уплата оставшихся еще за Францией субсидий была произведена лишь в 1769 г.); теперь этот союз вырастил еще новый цветок: брак дочери императрицы Марии Терезии, Марии Антуанеты, с новым дофином, внуком Людовика XV. Могло ли брачное торжество обойтись без ряда блестящих празднеств? Последние годы Людовика были ознаменованы мерой, которую можно назвать, в известном смысле, весьма важной: она состояла в упразднении парламентов. Эти учреждения привыкли заявлять громадные притязания при Людовике XV: они представляли собой постоянную оппозицию; присвоив себе право судебного приговора, они хотели насиловать верховную власть. Канцлер Мопу, искусно подготовив свой удар, нанес его в январе 1771 года. Всем советникам парижского парламента порознь было предложено объявить: желают ли они продолжать свою службу или нет? Отказавшиеся, числом более 150, были сосланы, а взамен прежнего порядка в округе парижского парламента были учреждены шесть новых высших судов; одновременно была уничтожена масса вопиющих злоупотреблений, также и покупаемость мест. Привилегированное сословие, из которого набирались и пополнялись парламенты, заявило горячий протест, вызвало целую бурю, но Мопу провел свою меру: у него были тоже свои сторонники; многие писатели одобряли его; начало возрождению Франции было положено. Население быстро примирилось с новыми судебными порядками, а прочие ведомства подверглись тоже твердо проведенным полезным реформам. Вскоре наступило существенное условие для дальнейшей успешной реформенной работы: жалкий король скончался в Версале, в мае 1774 года, после своего 59-летнего царствования.

Людовик XVI, 1774 г.

На престол вступил его внук, двадцатилетний Людовик XVI. Его царствование разделяется событиями 1789 года на две части, из которых вторая принадлежит новому времени и новому миру, а первая причисляется к старой эпохе, обозначаемой у французов названием «Ancien regime».

Нам придется, дойдя до сказанных событий, то есть до собрания сословных представителей в Версале, 5 мая 1789 года, вернуться еще раз к этой первой части правления Людовика XVI, но теперь, для понимания общего состояния Европы в то время, необходимо сделать беглый обзор про исходившего в эти годы в великой стране и до сих пор еще играющей руководящую роль во многих отношениях. Воцарение молодого короля встретило горячее сочувствие населения, более основательное, нежели то обычное, которое вызывается в массах одной жаждой новизны при каждой перемене правителя: юный король был действительно одушевлен искренней любовью к своему народу, большим запасом доброй воли и отличался нравственной чистотой. Он немедленно удовлетворил оскорбленные чувства совестливости нации, – тогда обладавшей еще таким чувством, – удалив последнюю из тех бесстыдных женщин, которые позорили собой царствование развратнейшего из французских королей. В менторы Людовику был навязан старый царедворец, граф Морепа, который, однако, оказал большую услугу молодому королю, предложив ему назначить на пост генерал-контролера финансов, следовательно, к тому источнику, от которого Франция могла ждать исцеления своих неисчислимых зол, такого человека, как Роберт Жакоб Тюрго, бывшего до того интендантом в Лиможе. Тюрго (род. в 1727 г.) был сторонником но вой политико-экономической науки. После знаменитого краха общества «Миссисипи и южных морей» французы обратились снова к возделыванию земли и к поземельной собственности как к надежнейшему источнику довольства; политико-экономические вопросы серьезно занимали общественное внимание; система Гурнея, отводящая главное место в народном благосостоянии торговле и промышленности, оспаривалась или хотя бы уравновешивалась учением физиократа Франциска Кенэ (Quesnay), который считал основой этого благосостояния только произведения почвы. Обе системы требовали, во всяком случае, коренных реформ, устранения известных привилегий, совершенного уничтожения всяких преград к свободному и благотворному проявлению мысли, а среди таких мыслителей, способных воспользоваться оказанной свободой на благо человечества, Тюрго снискал себе уже издавна почетное имя. Он обладал большими познаниями, громадной способностью к труду и чистым желанием приносить пользу, воодушевлявшим в ту прогрессивную эпоху многих избранников, веривших в подобную силу добра на земле. Занимая свою должность в Лиможе и сделав там массу полезного, он научился и тому, как всякие теории, в том числе и излюбленная им «физиократическая», могут приспособляться к действительности. Но ему не удалось удержать молодого короля от ошибки, именно от восстановления парламентов в том же году. Бывшие их члены и их сторонники так шумели, что Людовик принял этот шум за голос народа. Между тем, дело возбудило одно недовольство: восстановленное в своих правах парламентское сословие и его приверженцы были не удовлетворены, потому что вместе с тем не были восстановлены и прежние злоупотребления, а лица судебного ведомства, лишившиеся своих мест при этой новой реформе, стали врагами правительства. В течение нескольких лет, однако, Тюрго мог продолжать свою реформаторскую деятельность, благодаря тому, что друг его, президент Ламбиньон де Мальзерб, человек честный и возвышенного характера, вступил в министерство в качестве шефа парижского департамента и заведующего королевским двором. Он был опорой для Тюрго, который представил полный проект реформ по своему ведомству, характеризуя этот план перед королем такими словами: «Ни банкротства, ни повышения налогов, ни займов». Он надеялся достигнуть такого результата посредством общего обложения земли «Subvention territoriale», к которому он хотел привлечь и привилегированные классы, которые были бы щедро вознаграждены за то допущением свободы в торговле зерном. Далее, он проектировал различные частные реформы для искоренения злоупотреблений, из которых многие были действительно уничтожены. Необходимость сбережений была тоже очевидна, и король, лично нимало не склонный к расточительности, был вполне готов на них со своей стороны. Тюрго как истинный государственный деятель понимал тоже и нужду в производительных расходах: он пролагал дороги, устраивал лучшие пути сообщения, намечал план широкого народного образования, при избежании наступательных войн и пользовании народным духом, в смысле участия народа в общинном самоуправлении, которое, начиная с мелких муниципий, восходило бы до провинциальных управ, завершаясь национальной муниципией. Но именно этот смелый план, переиначивавший все в старой Франции, смутил, по-видимому, короля, вообще не обладавшего твердостью. Вполне разделяя убеждения своего министра и сам честный и прямой по природе, молодой король не смог отстоять своего достойного советника против враждебной ему партии, избравшей своим орудием юную, неопытную, ничего не смыслившую в делах королеву, в то время еще всецело преданную своим ребяческим увеселениям. В мае 1776 года был уволен Тюрго; Мальзерб удалился от дел еще раньше.

Роберт Жакоб Тюрго. Гравюра работы Гейля

С увольнением Тюрго были отложены и реформы. Мы не будем останавливаться здесь на последовавших сменах министров и систем, на возраставшем расстройстве финансов, усиливавшемся брожении умов, неудаче всех мер, принимаемых для спасения и завершившихся радикальнейшей изо всех: созывом Генеральных Штатов. Такого собрания не бывало во Франции с 1614 года.

Германские государства. Дания. Швеция

Германские государства

Период с 1740 или 1750 года принято называть веком просвещенного деспотизма, но перемены, которым подвергались в эту вторую половину XVIII столетия Скандинавские государства, особенно поучительны в смысле характера этого просвещения и слабости произведенных им реформ.

Дания. Струэнзе

В Дании, как уже было видно из изложенного выше, королевское полновластие утвердилось ранее XVIII столетия, и монархический абсолютизм вступил еще давно на путь реформ: все правительства, начиная с 1660 или 1665 года (Христиан V – 1670-1699 гг., Фридрих IV – до 1730 г., Христиан VI – до 1746 г., Фридрих V – до 1766 г.), внесли свою лепту в этом направлении. Особенно многое сделал последний из этих королей, найдя себе достойного помощника в лице своего министра, графа Гартвига Эрнста фон Бернсторфа (Старшего). Фридрих V был очень образованный человек, ценитель искусств, и оставил свой след в немецкой литературе как покровитель Клопштока. Большой, еще не разрешенной задачей было здесь уничтожение крепостной зависимости, освобождение до 800 000 человек крестьян; правительство не приступало еще к этой мере, но некоторые благоразумные и благомыслящие дворяне уже сделали к тому почин, и реформа была подготовлена, когда настало злополучное правление Христиана VII. Он подавал большие надежды в своем отрочестве, но обманул их впоследствии самым жалким образом. Вступив на престол 17-летним юношей и обвенчанный в том же году (1776 г.) с Каролиной Матильдой, 15-летней принцессой, сестрой английского короля Георга III, он оказался вскоре сумасбродным, распутным и чуждавшимся всякой работы. В одной из своих поездок в Альтону он познакомился с сыном немецкого пастора, местным врачом, Иоанном Фридрихом Струэнзе, который скоро вошел в полное доверие к королевской чете. Христиан передал все управление в его руки; молодая королева предалась ему беззаветно. Струэнзе правил Данией в духе прусского строя и французского свободомыслия в течение двух лет. Он ввел полную свободу печати, снял некоторые обременительные налоги, уничтожил излишек праздничных дней и приступил к различным частным реформам, в которых Дания нуждалась не менее других стран. В 1771 году он возвел своего друга Брандта и себя самого в графское достоинство, но ему недоставало благоразумия, которое помогло бы ему удержаться на достигнутой высоте. Он забывал сам, что он чужак и выскочка, и не умел заставить других это забыть. Так, он пренебрегал изучением языка того народа, над которым неожиданно вознесла его судьба, и сам под готовил себе катастрофу. Королева-мать, Юлиана Мария, была во главе заговора, направленного против Струэнзе и в котором участвовали: наследный принц, честолюбивый богослов Гульдберг и несколько высших военных лиц. Они сумели выманить в ночь на 17 января 1772 года у тупоумного короля его подпись для производства необходимых арестов, которые были поручены одному из заговорщиков, полковнику Келлеру, содержавшему в эту ночь караулы в Христианборгском дворце. Оба графа были преданы особому суду, перед которым Струэнзе держал себя без достоинства и был настолько низок, что выдал обольщенную им королеву, которая, со своей стороны, выказала более твердости и мужественно приняла на себя большую часть вины. Оба немца были казнены 28 апреля 1772 года. Королева, разведенная с мужем по приговору суда, умерла через три года после того, на своей ганноверской родине, в Целле. Проступок ее слишком извинителен: ей было всего 24 года при ее кончине. Правоверный лютеранский богослов, принявший теперь кормило правления, был практичнее легкомысленного вольнодумца: он понимал, что если не для государства, то лично для него, Оттона Гульдберга, было выгоднее не истреблять злоупотреблений и тем сохранить за собой благоволение привилегированных лиц, нежели одолжать народ и потомство полупонятыми, или и вовсе не понятыми, благими реформами. Он удержался во власти целых 12 лет и лишь в 1784 году, когда 17-летний наследный принц Фридрих одним ударом изменил положение дел, объявив себя регентом королевства на основании акта, подписанного его отцом, место Гульдберга занял младший граф Бернсторф, племянник Гартвига Бернсторфа. Он принял портфель иностранных дел, и Дания увидела во главе правления министра, который успешно провел все нужнейшие реформы, отменил крепостное право и действительно повел ее по пути прогресса.

Швеция. Густав III

В Швеции господство аристократии, бравшей так дорого за жалкую роль, которую играло ее войско в Семилетней войне, было сломлено, наконец, Густавом III, племянником Фридриха Великого. Густав был человек недюжинный, предприимчивый и решительный. Сословные представители смотрели косо на его поездку во Францию (июнь 1770 г.), правительство которой пришло, наконец, к убеждению в том, что бросало свои деньги даром и что здравая политика советовала лучше обязать чем-нибудь будущего монарха, нежели подкупать развращенную и ненасытную аристократию. Во время этого путешествия Густав получил известие о смерти своего отца Фридриха Адольфа (1771 г.); он вернулся в Стокгольм 30 мая. Пока члены представительного собрания ссорились между собой и падали еще ниже во мнении нации, Густав принял в тишине свои меры. Когда наконец ему поднесли акт его королевского обязательства, которым весьма ограничивались его монархические права, он подписал его, не читая, – так, по крайней мере, уверял он. И когда 12 августа брат его, принц Карл, по уговору с ним, стал собирать войска под предлогом усмирения бунта, вспыхнувшего в крепости Христианштадте, Густав продолжал играть роль простака. Но 19 числа он сел на коня, повел караул во дворец, присоединил этих людей к сменявшемуся караулу и отдал приказ, по которому артиллерия и гвардия окружили палату. Но не было сделано ни одного выстрела, не было пролито ни одной капли крови; стокгольмское население радостно приняло стороны короля и на другой же день, 20 числа, переворот был окончен: в зале, окруженной войсками, король обратился с твердой речью к собранию, после чего была прочитана новая конституция. Она была составлена разумно и предоставляла королю те права, которыми пользуются теперь главы конституционных государств: король начальствовал сухопутными и морскими военными силами, назначал высших военных и гражданских чинов, вел оборонительную войну в силу своей собственной власти, но не мог принимать законодательные или финансовые меры без согласия риксдага. Место и время для собрания риксдага назначались королем. Густав пользовался своими новыми правами на благо народа, по крайней мере, в первые годы. Франция была на его стороне; соседние державы, ввиду его невоинственной политики, относились к нему тоже не враждебно.

Германия

Германия. Значение Семилетней войны

Исход Семилетней войны наложил решительный отпечаток на Германию. Губертсбургский мир резко обозначал направление будущего развития страны. Прежде всего не было уже более речи о государственном единстве, о Германии как политическом целом. Для каждого немца в отдельности не существовало национального сознания, принимая это слово в политическом его смысле. Название «государства» оставалось только выражением общности пережитых населением исторических событий, что могло еще олицетворять национальную связь, но не общность территориального владения, и такие случаи, в которых государство восстанавливало бы в своих правах подданного, обижаемого его князем, исчезали, если и бывали когда, в массе безнаказанности. Не подлежит сомнению, что крайняя раздробленность владений должна была уничтожить государственное единство; но новым фактором такого разъединения был резкий дуализм Севера и Юга, державы протестантской и католической, Пруссии и Австрии. Семилетняя война не только выяснила вполне этот дуализм, но и доказала осязательно превосходство северогерманского государственного строя. Это превосходство имело, без сомнения, свое основание и находило, во всяком случае, свое наглядное выражение в высокой личности Фридриха – «Великого», как называли его современники, – точнее, прозвал по собственному почину народ. Но, помимо преобладающей гениальности государя, многое зависело и от большой самородности государственного и народного положения, твердого сознания долга и сильного национального и государственного чувства чести, глубоко проникавшего все прусское офицерство, чиновничество, духовенство, судебное сословие и самый народ.

Прусское национальное чувство. Направления литературы

Это прусское национальное чувство было чем-то новым. «Помните, что вы пруссаки», – говорил Фридрих своим офицерам перед Лейтенской битвой. Чувство было ново, как сама Пруссия; но нечто из этого национального чувства сообщалось и не прусской Германии. Прусское войско состояло, за самыми ничтожными исключениями, из немцев, – северогерманских крестьян, усмиренных немецких бродяг и лиц, захваченных силой повсюду^[27], – и это немецкое войско наносило в течение семи лет поражение за поражением австрийцам, армия которых состояла наполовину не из немецких элементов, и даже, более того, французам, столь долго слывшими грозными. Новое сознание силы проникало всю германскую нацию; она начала отправляться от ударов, нанесенных ей 30-летней войной, и Фридрих приобретал популярность именно в природных областях того сброда, который сражался против него в качестве германского ополчения. С восстановлением мира последовавшие за ним 30 или 40 лет были плодотворными для германской нации во всех отношениях. Это выразилось и в немецкой литературе или, вернее сказать, той части ее, которая усвоена не одним каким-либо племенем, сословием, профессиональностью или исповеданием, но принадлежит всем, – именно в поэзии, принимая это слово в наиболее обширном значении.

Для намеченного нами наглядного представления об этом литературном движении достаточно одного перечня тех творений, которые появились в период от Губертсбургского мира до конца XVIII столетия.

Они ясно доказывают, насколько возродилась умственная жизнь немецкого народа – его правящих классов – и что вообще направило мысль и чувство людей на новые пути и содействовало их развитию. В 1764 году вышла в свет «История искусства у древних» Винкельмана; в 1766 году появился «Лаокоон» Лессинга; в 1767 году его же «Минна фон Барнгельм», драма, действие которой было связано с недавними военными событиями и дышало немецко-патриотическим и антифранцузским духом. Клопшток, Виланд, Гердер не уступали Лессингу в творческой силе; при всем различии своих талантов, все они работали дружно ради одной цели: возрождения немецкой мысли и выражавшей ее поэзии. За ними шла толпа второстепенных и третьестепенных писателей; почти каждый год знаменовался теперь появлением чего-либо замечательного, причем каждое новое сочинение было попыткой поставить или разрешить известную задачу, выдвинуть новый нравственный, эстетический или философский вопрос. Так, Клопшток подарил свету своего «Одина» (1771 г.), Лессинг – «Эмилию Галотти» (1772 г.), Гёте – «Гётца фон Берлихинген» (1773 г.), свежее, яркое воспроизведение национальной старины, смело выхваченное из самой жизненной и полной значения эпохи немецкой истории; в 1774 году появились патриотические фантазии Юстуса Мозера, «Вертер» – Гёте, «Школьные начатки» – Базедова. В 1774-1777 годах Лессинг издал «Вольфенбютельские отрывки», критическая смелость которых застрагивает и священные предания, но лишь ради исследования истины и точности, а не из презрительного отношения к ним или легкомыслия. В 1779 году явился его же «Натан Мудрый»; в 1780 году «Воспитание человеческого рода». В том же году Иоганн Миллер издал свой исторический труд «Историю Швейцарской республики», и было основано Шлецером публицистическое издание «Переписка», превратившееся потом в «Правительственные Ведомости». В течение некоторого времени эта газета, поставленная добросовестно, имевшая всюду корреспондентов, в числе которых находились и коронованные лица, была настоящей силой, и даже Мария Терезия, обсуждая какие-либо сомнительные меры, замечала: «А что скажет еще Шлецер на это?» – или: «Попадет за это от Шлецера». Особенно примечателен был 1781 год, – год смерти Лессинга; он ознаменован появлением философского трактата, составляющего эпоху в истории человеческой мысли: кёнигсбергский профессор, Эмануил Кант, издал свою «Критику чистого разума»; в это же время цюрихский педагог Песталоцци написал народный рассказ «Лиенгард и Гертруда», отмеченный своеобразием автора; Иоганн Генрих Босс, нижнесаксонский поэт-филолог, подтвердил гуманизм века переводом на немецкий язык «Одиссеи» Гомера. Появилась, наконец, драма вюртембергского военного врача Шиллера «Разбойники» – творение необузданное, незрелое, но гениальное и превосходящее своей первобытной революционной силой все доселе созданное в литературе. За этим первенцем драматического писателя, воспламенившего свою среду, то есть людей, тяжело борющихся за хлеб, последовали его другие произведения, в которых этот «бумагомаратель» проявлял всю силу своей политической страстности, мужественного негодования и благороднейшего одушевления. Он написал «Фиеско» в 1783 году, «Коварство и любовь» в 1784 году, «Дон Карлоса» в 1787 году. В том же году Гёте, находясь в Италии, создал свою «Ифигению», в которой поднялся до тех высот чистого искусства, которые оставались недосягаемыми до тех пор для поэтов Германии и всех других стран.

Готгольд Эфраим Лессинг. Гравюра работы Баузе. 1772 г.

Гёте в возрасте 28 лет. Гравюра на меди из Лафатеровских «Физиогномических отрывков», 1777 г .

Мелкие государства Европы

Одних этих немногих данных достаточно для указания на те сокровища, которые успела собрать в эти краткие годы литература, и понятно, что столь производительная эпоха вызывала столь же обильную жатву и на всех других поприщах общественной жизни. Последние реформы были вызваны не движениями в самом народе: ни нация вообще, ни отдельные территории не имели своего органа для выражения своих нужд и желаний. Почти что в одном только герцогстве Вюртембергском удерживалось еще на деле народное представительство. Выделяемая из собрания сословных чинов комиссия, образуя род олигархии в составе 8 членов, имела большую, можно сказать, верховную власть, особенно в финансовых вопросах, что приводило ее в постоянное столкновение с расточительным двором, и жизнь маленькой страны в 150 кв. миль и с 600 000 жителей протекала в этой борьбе. Несмотря, однако, на всю оппозицию, автократия, в лице герцога Карла Евгения (с 1744 г.), довела Вюртемберг до крайности: подражая мотовству и распутству французского двора, герцог накопил громаднейшие долги, хотя получал много денег из Франции в виде субсидий или подкупа. Сверх того, он жестоко, бессовестно притеснял народ, так что в 1764 году комиссия представила жалобу в императорскую штаб-квартиру. Это было одним из замечательных последствий заключенного мира. Благодаря вмешательству Фридриха Великого, дело не затянулось, как то было и в наши дни, при таком же разорительном хозяйстве в курфюршестве Гессенском (1863 г.). Орудие герцога-деспота, министр его, граф Монмартен был уволен; неустрашимый защитник прав представительного собрания, областной судья Иоанн – Иаков Мозер, которого герцог «из особых крайних причин, в силу самых своих дорогих правительских обязанностей», засадил без суда и следствия в гогентвильскую тюрьму, был освобожден, и в 1778 году, в годовщину своего пяти десятилетия, герцог издал манифест, весьма характерный для полновластного правителя Германии того времени, и который должен был читаться со всех кафедр в Вюртемберге. Это был род покаянной исповеди, в которой герцог говорил: «Так как я человек, то и не могло быть иначе», – и обещал лучшее впереди. Все зависело, таким образом, от личности правителя; приведенному дурному примеру можно противопоставить многие хорошие, начиная с герцога Фердинанда Брауншвейгского, великого полководца в Семилетнюю войну: он не содержал войска, но зато уплатил долги, и весьма значительные, накопленные предшественниками правителя. Переходные эпохи, подобные описываемой здесь, полны разнообразных явлений; мы встречаемся с самыми возвышенными и самыми низменными порывами, с глубокой противоположностью между нищетой и возрастающим благосостоянием, с доблестнейшею независимостью и позорнейшим раболепством; разобраться в этом хаосе – дело специальных исследователей, посвятивших себя изучению этой особо любопытной страницы в истории Германии^[28]; здесь следует отметить только, что как внутренние, так и внешние дела обеих важнейших германских держав, Пруссии и Австрии, приняла решительно свое особое направление.

Фридрих II после Семилетней войны. Рисунок Даниила Ходовецкого. (Под рисунком личная подпись Фридриха II)

После своей геройской борьбы за Силезию Фридрих Великий царствовал еще 23 года. Эта война была его первой большой жизненной задачей, но он принадлежал к числу тех действительно великих людей, которые, хотя и посвящают часть своей деятельности вынуждаемым у них военным подвигам, но по своей воле охотно стремятся к мирному созиданию, к руководству своим народом на пути прогресса и свободы. Ни у одного из немецких правителей, носящих название «великих», не можем мы, немцы, проследить так хорошо его деятельность, ее побудительные основы, те причины, по которым она оказывалась особенно благотворной, как у этого государя, столь близкого нам по месту и времени. Соединяя в себе ясный и проницательный ум с необыкновенной быстротой решений и настойчивостью, Фридрих был центром, около которого собирались все умственные силы, вся воля страны, снова исходя от него по всем направлениям; и если самая сущность гения остается тайной для нас, по крайней мере, не может быть выражена словами, то все же многое из того необычайного, что было совершено такими людьми, как Александр, Цезарь, Карл Великий, Петр Великий и Фридрих Великий, объясняется их быстрым соображением «причины и действия»; во всех своих делах, как мы видим, они действуют в десять раз быстрее обыкновенных людей, хотя и между этими последними наблюдается громадное различие в этом отношении, и работают они постоянно, то есть оказываются неутомимыми.

В последние дни своего пребывания в Саксонии (1763 г.) Фридрих занялся улучшением народного образования, пригласив для участия в этом деле нескольких педагогов, и издал в августе того же года Общий устав для сельских школ, имевший целью воспитание «сельского юношества, разумное, христиански направленное в духе истинного страха Божия, и наставляющее и в других полезных вещах». Но более всего требовалось поднять экономическое состояние страны, разоренной войной. Фридрих обладал природной проницательностью, которая производила на всех впечатление еще при жизни его отца. Теперь он вернулся к тому, что начал в первые дни своего царствования. У него была большая сумма денег, собранная предусмотрительно на случай дальнейшей войны; она пала теперь благотворным дождем на полуиссохшую землю, общее население которой, в 5 миллионов душ приблизительно, сократилось на полмиллиона, при других признаках разорения; так, например, недоставало 60 000 лошадей для полевых работ. Король помогал беде пожертвованиями, ссудами, снятием недоимок. Необходимое продовольствие выдавалось нуждающимся из военных запасных магазинов; выжженные города и деревни обстраивались заново; обнадеженный народ ободрялся снова и принимался энергично за работу. Для двора не требовалось почти ничего: Фридрих покрывал свои личные расходы и содержал свой двор, т. е. свой дом, на 220 000 рейхсталеров. Еще с 1765 году в Берлине был основан банк, в основной капитал которого Фридрих пожертвовал 8 миллионов. Этот банк, упорядочивая денежное обращение, весьма способствовал к поправлению страны – более, может быть, нежели мелиорационные суммы короля, попадавшие не всегда в настоящие руки или употребляемые не всегда разумно. Сам король и сведущие люди, его окружавшие, пока немногочисленные, еще поучали постепенно народ, не понимавший в сельском хозяйстве еще ничего, кроме насущных потребностей минуты. В связи с другими мероприятиями Фридриха в это время находится и то, за которое его столько осуждали, именно введение французской системы коронного акциза, то есть особого рода взимания податей, которые Фридрих не желал собственно увеличивать. Эта мера, как нечто новое, и потому еще, что она требовала вышколенного французского личного состава, была крайне непопулярна; но в настоящее время специалисты судят о ней снисходительнее, нежели судили современники и их непосредственные потомки, находившиеся еще под влиянием первого ее неблагоприятного впечатления на народ. Вопреки господствующему в наше время предубеждению, Фридрих поступил очень умно, не сократив численности своей армии, состав которой в 1770 году доходил до 161 000 человек – цифры громадной для государства такого объема, как Пруссия и после подобной войны.

Бранденбургские ворота Берлина в 1764 году. Гравюра работы Даниила Ходовецкого

Прибытие в Берлин французских переселенцев. Гравюра работы Даниила Ходовецкого, 1771 г.

Эта армия лучше всяких трактатов обеспечивала стране мир, в котором она так нуждалась. Более всего пришлось озаботиться о помощи восточно-прусским провинциям, так как они оказались наиболее пострадавшими от войны и долгого в них пребывания неприятельского войска. Но к этим заботам Фридриха вскоре прибавилась и еще новая забота о провинциях, которые, вследствие особых благоприятно для Пруссии сложившихся условий, вошли в состав Прусского государства в 1772 году. Речь идет о тех землях, которые достались на долю Фридриха в этом году по первому разделу Польши.

Первый раздел Польши, 1772 г. Польская Речь Посполитая

Вопреки всякому историческому сентиментализму, распространяемому преимущественно польскими историками, можно положительно утверждать, что и этот первый, и последующие два раздела Польши были актами, вызванными исторической необходимостью, и в результате их получился значительный успех в деле просвещения и культуры, так как только разделы Польши и подчинение ее условиям государственной жизни соседних держав положили в ней предел полнейшей анархии и такому порабощению и бесправию народной массы, о котором трудно дать даже и какое-нибудь приблизительное понятие.

Так называемый «польский вопрос» существовал уже задолго до разделов Польши, а полное безначалие, господствовавшее в пределах этого государства, особенно резко выказывалось каждый раз при избрании ко ролей, и не на шутку тревожило все соседние государства, для которых никакие прочные и надежные политические связи с Польшей не оказывались возможными. Хотя выше уже указывалось, по поводу Унии, на царившие в Польше хаотические порядки, но и теперь придется еще раз внимательно заглянуть внутрь этого государства, чтобы убедиться в полной невозможности его самостоятельного существования среди тех трех великих европейских держав, которые возникли около него и твердо обосновались в конце XVII и начале XVIII века.

По пространству и количеству населения Речь Посполитая принадлежала к числу весьма значительных государств: площадь ее земель равнялась 13 500 кв. милям, а население 12-14 000 000 жителей, из которых 4/8 принадлежали к русскому племени, 3/8 – к польско-литовскому, и 1/8 – к смешанному германско-еврейскому. Но при этом пространстве и населении, которые значительно превышали в обоих этих отношениях весьма многие из крупных европейских государств, внутренний государственный строй не существовал и государство жило и действовало, и развивалось только одними своими верхними слоями, политические стремления которых не сдерживались никакими строгими, для всех обязательными законами, никакими выработанными строго определенными рамками. Короли, избираемые одним только дворянским сословием (шляхтой), большею частью из чужеземцев, не имели никакой власти и зависели от сеймов, на которых все решалось по произволу двух десятков знатнейших шляхетских родов, среди которых преобладали Радзивилы, Потоцкие, Сапеги, Любомирские, Браницкие, Чарторийские, обладавшие громадными богатствами и необъятными земельными владениями и при помощи зависимого от них духовенства распоряжавшиеся всей внешней и внутренней политикой государства. Около этих магнатов группировалось тысяч 30 шляхтичей среднего состояния, а в полном подчинении от тех и других, и притом на их счет, существовало около полутора миллиона шляхты безземельной, бедной и косневшей в грубейшем невежестве, – шляхты служилой, состоявшей в свите богатых магнатов либо в их дворне и прислуге. Это был элемент бурный и буйный, всегда готовый к услугам богачей и знати, для их наездов и гулянок, для военных предприятий и шумных сеймовых схваток. Все крестьянство представляло собою только рабочую силу, жестоко эксплуатируемую и истязаемую панскими управляющими и арендаторами из евреев; торговля и ремесла все также находились в руках евреев, которым отлично жилось в Польше, среди праздного панства, всегда нуждавшегося в деньгах, и совершенно забитого крестьянства, из которого можно было свободно высасывать все соки.

Шляхта была вполне свободным сословием, и каждый шляхтич, по теоретическим воззрениям, представлял собою гражданина, равноправного со всеми остальными свободными гражданами в государстве; каждый шляхтич имел право голоса на сейме, где решения должны были быть единогласными. И вот, в противоположность всем известным обычаям образованных государств, где отдельная личность гражданина подчинялась или решению большинства, или голосу признанной всеми авторитетной власти, здесь единичная личность преобладала над большинством и, по неразумно развитому понятию о гражданской свободе, не ставила большинство ни во что: каждый шляхтич мог нарушить любое решение большинства на сейме своим единичным veto (ne pozwylam), и вследствие такого порядка результаты получались самые плачевные. Поэтому и оказывались возможными такие явления: из 18 сеймов, происходивших между 1717 и 1733 годами, не менее 11 сеймов кончились рукопашной свалкой и разъехались, ничего не порешив и не придя ни к какому результату. Чрезвычайно характерной чертой польских нравов было именно то, что все важные государственные меры и предприятия проводились не через сеймы, а через те конфедерации или частные сословные союзы, которые обыкновенно выделялись из общего состава съехавшейся на сейм шляхты, но уже после распущения сейма. И даже сам король мог проводить все важнейшие государственные меры и законоположения не иначе, как через подобные же конфедерации, заручившись при этом поддержкой одного или нескольких из числа знатнейших магнатов. Можно себе представить, в каком положении при этих порядках должно было находиться и государственное управление, и судоустройство, и государственное хозяйство; в довершении же всех язв, терзавших это весьма вольнолюбивое, но далеко не благоустроенное государство, в Польше, благодаря преобладанию иезуитов, всюду господствовала величайшая религиозная нетерпимость, обращавшая пресловутую польскую равноправность граждан в пустое слово, не имевшее никакого значения, так как диссиденты, т. е. все не исповедывавшие католицизма польские граждане (протестанты, православные и униаты) с 1733 года не пользовались никакими политическими правами. И вот, ко всем другим тревогам и замешательствам примешался в Польше еще и этот диссидентский вопрос, который мало-помалу стал побуждать к невольному вмешательству и соседние державы, так как диссиденты, сильно притесняемые в Польше, обращались с жалобами на эти притеснения и к России, и к Австрии, и к Пруссии, прося их ходатайства и заступничества перед польским правительством.

Екатерина II и диссиденты

Екатерина II, тотчас по вступлении на престол, обратила внимание на внутреннее состояние Польши, весьма опасной своими вечными смутами и непостоянством своей политики по отношению к России. Весьма естественно желая усилить в Польше русское влияние, императрица пожелала, чтобы в польские короли, по смерти короля Августа III (1763 г.), был избран не иноземец, а природный поляк и притом еще расположенный к России. В этих видах, императрица указала, в партии Чарторийских, на лично ей известного графа Станислава Августа Понятовского, который и выступил на сейме кандидатом на польский престол. В сентябре 1764 года он и был избран польским королем, под именем Августа IV.

Екатерина Великая.

Портрет во весь рост работы Левицкого (1782 г.), на котором Екатерина изображена в виде Фелицы

Незадолго перед тем знаменитый своей ученостью епископ белорусский, Георгий Конисский, принес императрицы Екатерине жалобу на невыносимые притеснения православных в польских владениях и молил ее вступиться за диссидентов. Императрица не могла отказать в заступничестве своим единоверцам, но по поводу решения диссидентского во проса вступила в сношения с Фридрихом Великим и 11 апреля 1764 года заключила с ним тайный договор, по которому обе державы условились совместно произвести давление на Польшу в разрешении диссидентского вопроса. Согласно этому договору, на сейме 1766 года и Россией, и Пруссией были представлены условия в пользу диссидентов, и, несмотря на шумное сопротивление сейма, требования держав были исполнены, после того как Екатерина подтвердила свои требования, двинув в Польшу войска. В 1767 году между Россией и Польшей был заключен договор, по которому «диссиденты шляхетского сословия признаны равноправными с католической шляхтой» и охранение их прав предоставлено России.

Барская конфедерация и крестьянские смуты в Польше

Но большинство шляхты под влиянием иезуитов не захотело примириться с таким решением вопроса о диссидентах и в особенности – с зависимостью Польши, во внутренних вопросах, от России. В разных местах Польши начались волнения: сначала в Люблине, потом в Галиции и Подолии, где граф Красинский и адвокат Пулавский возмутили местное население, захватили город Бар и образовали там конфедерацию, которая требовала свержения короля. Тут же, в Подолии, одновременно с шляхетским восстанием, поднялся сильнейший крестьянский бунт против местной шляхты. Крестьяне, под предводительством выходцев из Запорожья, бушевали страшно: всюду избивали панов, ксендзов и жидов, а запорожцы навели ужас на всю шляхту, вырезав целый город Умань. Польское правительство, не видя ни малейшей возможности справиться с восстанием, обратилось к императрице Екатерине с мольбами о защите и помощи. Русские войска были двинуты в Подолию и для борьбы с Барской конфедерацией, и для усмирения возмутившихся крестьян, и во время этой борьбы случайное разорение казаками турецкого пограничного местечка привело Россию к войне с Турцией, которая искала повода помешать прочному водворению России в южных областях Польского государства.

Первая Турецкая война в царствование Екатерины II, 1769-1774 гг.

Война началась с набега крымского хана, направленного султаном на южнорусские области. Тогда русское войско перешло турецкую границу, нанесло жестокое поражение туркам у Хотина (1769 г.), а затем, под начальством молодого полководца графа Румянцева, в течение летних месяцев 1770 года одержало над турками несколько блестящих, почти беспримерных побед. Румянцев начал действия против турок с того, что выбил их из укрепленного лагеря на берегах Прута и, когда турки стали отступать, погнался за их армией, хотя она была в десять раз сильнее русской При этом преследовании Румянцев наткнулся на орду крымского хана, который стоял в укрепленном лагере при м. Ларге (в нынешней Бессарабской губ.); он напал на крымцев, разгромил их и овладел их лаге рем Две недели спустя, 21 июля 1770 года, Румянцев вторично сошелся с турецкой армией при реке Кагуле. У Румянцева было всего 17 000 войска, притом утомленного быстрыми переходами и нуждавшегося в припасах, у турок же было 150 000 войска. Несмотря на такую громадную разницу в силах, Румянцев так стремительно напал на турок, что те не выдержали его удара, смешались и обратились в бегство, разбитые наголову Весь турецкий лагерь с богатейшей добычей и огромными запасами достался в распоряжение победителей.

Граф Румянцев-Задунайский

Около того же времени русский флот, под начальством графа Алексея Орлова, обогнув вокруг Европы, проплыл в Средиземное море и, встретившись с турецким флотом в Архипелаге, нанес ему сильное поражение в Хиосском заливе. Турки спешили укрыться в Чесменскую бухту но русские моряки, Спиридов и Грейг, и здесь их преследовали, напали на них, и притом так удачно, что весь турецкий флот в Чесменской бухте был сожжен и взорван на воздух. Султан, напуганный такими громкими победами русских на суше и на море, готов уже был заключить мир на каких угодно условиях; но французский посол в Константинополе остановил его и советовал помедлить, указывая на те затруднения, которые еще предстояло разрешить России в Польше.

Граф А. Орлов-Чесменский

Первый раздел Польши, 1773 г.

Положение России в Польше в это время было действительно затруднительным. Призванные польским правительством русские войска проливали свою кровь для умиротворения Польши, а между тем польское правительство и не думало выполнять по отношению к России тех обязательств, которые оно на себя приняло по вопросу о диссидентах. Но высокий государственный ум и тонкий политический такт Екатерины помогли России с торжеством выйти из всех затруднений. Екатерина знала, что между Пруссией и Австрией заключен тайный договор по отношению к Польше: обе эти державы решились отнять у Польши пограничные западные области, пользуясь польской неурядицей. Екатерина дала понять, что она ни Пруссии, ни Австрии не дозволит сделать никаких приобретений в Польше в ущерб России. Тогда Фридрих предложил и Екатерине присоединиться к прусско-австрийскому соглашению и ослабить беспокойную Польшу отделением части польских владений к Австрии, Пруссии и России, причем все эти три державы обязывались принять на себя в равной степени охранение общественного порядка и безопасности в Польше. 5 августа 1772 года общий между тремя державами договор по этому поводу был подписан в Петербурге, и некоторое время спустя польское правительство было поставлено об этом в известность, причем всеми тремя державами совместно были приняты такие военные предосторожности, которые исключали всякую возможность сопротивления со стороны Польши. Но и король, и сенат, и сейм, будучи не в силах противиться разделу, старались всячески его затянуть и замедлить, и потому раздел мог осуществиться в действительности не ранее, как в сентябре 1773 года.

Приобретения трех держав в результате первого раздела Польши

Речь Посполитая по этому разделу утратила почти треть своих владений и населения. Россия, к которой отошла вся Белоруссия, приобрела 1975 кв. миль с 1 800 000 жителей; Пруссия получила Померанию и часть Великой Польши (нынешней Познани), т. е. 631 кв. милю с 600 000 жителей; Австрия получила Галицию, наиболее населенную и наиболее плодоносную часть, – 1280 кв. миль с 3 000 000 населения. Все три державы взаимно гарантировали друг другу эти приобретения и в то же время гарантировали Польше неприкосновенность ее остальных владений, причем Пруссия и Австрия в особенности налегали на это условие ввиду тех новых приобретений, какие получила быстро возраставшая в могуществе Россия по новому миру с Турцией.

Приобретения России, Австрии и Пруссии в результате трех разделов Польши (1772, 1793 и 1795 гг.)

Кучук-Кайнарджийский мир, 1774 г.

Султан, убедившись в том, что ему нельзя доверяться советам западной дипломатии и затягивать заключение мира с Россией, которая теперь могла обратить против него все свои силы, заключил с Россией мир на самых выгодных для России условиях. 10 июня 1774 года мирный договор был подписан при м. Кучук-Кайнарджи. По этому мирному договору, султан, во-первых, признал крымских и кубанских татар независимыми от Турции, во-вторых, уступил России крепости: Азов, Керчь, Еникале и Кинбурн, т. е. открыл для России доступ к Черному морю; в-третьих, разрешил русским купеческим судам свободное плавание через проливы из Черного в Средиземное море; в-четвертых, всех русских подданных, пребывающих в Турции, уравнял в правах с другими европейцами; в-пятых, обязался уплатить России 4 500 000 за военные издержки. Этот мир был великолепно отпразднован в Москве императрицей Екатериной, которая щедро наградила всех главных деятелей Первой Турецкой войны; но зато такие уж слишком очевидные и осязательные успехи России сильно встревожили ее бывшую союзницу – Австрию.

Иосиф II – римский император, 1765 г.

Необходимо упомянуть о том, что примерно в это же время в Австрии произошла не столь важная, но все же перемена в правлении. В августе 1765 года скончался супруг Марии Терезии, Франц I, который, правда, был ей невеликой опорой при управлении Австрией и империей. Императором и соправителем вдовствующей императрицы явился ее сын Иосиф II (1765-1790 гг.).

Мария Терезия во вдовьем траурном одеянии. Гравюра на меди работы Якова Шмуцера, с портрета кисти дю Грейе, 1770 г.

Этот двадцатичетырехлетний юноша сознавал совершенно ясно все недостатки правления, и со всем пылом юности принялся за работу; однако же мать, напуганная его стремлением к разного рода преобразованиям, поспешила его сдержать: вскоре после вступления на престол он уже довольствовался только тем, что подписывал вместе с нею ее указы с добавлением слов «gua corregens». Но когда австрийскому правительству представился на разрешение новый «польско-турецкий» вопрос, то Мария Терезия волей-неволей должна была допустить некоторое влияние сына в разрешении этого вопроса и, прежде всего через сына, решилась войти по этому вопросу в ближайшее соотношение с Пруссией. В августе 1769 года оба монарха, император и король, свиделись в Нейссе.

«Встреча императора Иосифа с Фридрихом Единственным, 1770 г., в моравском городе Нейштаде».

Гравюра работы Даниила Ходовецкого

Этого первого и весьма дружелюбного свидания было достаточно Фридриху, чтобы понять, что под внешней сдержанностью Иосифа II кроется честолюбец, нетерпеливо выжидающий только момента, когда у него будут развязаны руки для самостоятельных действий. Второе свидание монархов произошло на австрийской территории, в Нейштаде близ Брюнна (в сентябре 1770 г.), так как «польско-турецкий» вопрос назревал и настоятельно требовал определенного решения. Русские громили турок на суше и на море, вызывая своими победами общие симпатии к себе; можно было даже опасаться общего восстания христианских народностей, томившихся под турецким игом, – и их возрождения под державою императрицы Всероссийской. И этот призрак до такой степени пугал Австрию, что уже при Австрийском дворе шли толки о возможности заключения французско-турецко-австрийского союза! Предполагают, что именно возможность этой предстоящей общеевропейской войны, в которой и Пруссии пришлось бы принять участие, впервые побудила Фридриха прийти к проекту раздела Польши, который, с одной стороны, должен был удовлетворить до некоторой степени Австрию, а с другой – теснее связать Австрию, Пруссию и Россию известного рода обязательством по отношению к Польше. Брат Фридриха, принц Генрих, довольно долго гостивший в Петербурге, почти уладил вопрос о разделе... На время Австрия успокоилась... Но не во всех вопросах, как вскоре оказалось, могла она также идти рука об руку с Пруссией при разрешении их, как в вопросе польском. Когда Иосиф снова принялся за свои попытки преобразования нескладной Священной Римской империи, то он пришел к тому весьма простому и совершенно правильному выводу, что австрийское влияние в империи может быть усилено только одним путем: приобретением новых земель в Германии, в собственность австрийской короны. Вывод был прост и правилен, но исполнение его на деле далеко не просто!

Война за Баварское наследство, 1778 г.

Дело шло ни больше, ни меньше, как о приобретении Баварии. Последний отпрыск баварской линии Виттельсбахского дома, Максимилиан Иосиф, умер в 1777 году; ближайшим наследником его был Карл Тео ор, курфюрст Пфальцский, у которого тоже не было прямых и законных наследников, притом же это был человек совершенно равнодушный к власти и предпочитавший ее тревогам спокойную, вполне обеспеченную жизнь. Сообразно этому, Иосиф и заключил с ним договор, по которому, ссылаясь на какие-то довольно сомнительные права своего дома, он должен был завладеть почти двумя третями Баварии. Иосиф и князь Кауниц думали, что они при этой сделке не встретят препятствий ни с одной стороны; но одна весьма решительная баварская принцесса и министр Обермайр тотчас по смерти курфюрста провозгласили герцогом Баварским Карла Теодора; а император тотчас двинул войска, занял Нижнюю Баварию и вынудил население принести ему верноподданническую присягу. Этот захват отчасти оказывался возможным потому, что ни Франция, ни Англия, связанные целым рядом событий, о которых нам еще придется говорить впоследствии, не имели возможности вступиться в германские дела; а о препятствиях со стороны Пруссии никто и не помышлял, так как в Вене вообразили себе, что Фридрих теперь и стар, и болезнен настолько, что может желать только сохранения мира. Вот в этом-то и ошиблись; Фридрих давно уже заметил в Иосифе стремление к расширению своих владений, а у него аксиомою его внешней политики было правило: ни в каком случае не допускать приращения могущества Габсбургов в сторону Германии. Он побудил прямых наследников курфюрста к протесту; а затем заявил, что он станет всеми силами поддерживать права этих наследников, если Австрия тотчас же не выведет своих войск из Баварии. В мае 1778 года Фридрих действительно переступил границу Богемии. Однако же в этой «войне за Баварское наследство» не дошло до кровопролития. Ни Фридрих, ни Лаудон не спешили начинать военные действия, и так как захват, очевидно, оказывался для Австрии безнадежным, то Иосиф вступил в переговоры.

Венцеслав Антон, князь фон Кауниц, граф Ритбергский, канцлер Марии Терезии.

Гравюра 1765 г.

Тёшенский мир, 1779 г.

Прусская армия отодвинулась и расположилась на зимние квартиры в Силезии. Россия и Франция приняли на себя посредничество в переговорах; уполномоченные держав собрались на конгресс в Тёшене (в Австрийской Силезии), и 13 мая 1779 года здесь был подписан мир. По этому миру, договор Иосифа II с Карлом Теодором был уничтожен, притязания Пруссии (по наследственному праву) на Аншпах и Байрёйт признаны правильными, и из всей Баварской территории только 41 кв. миля отрезана и присоединена к Австрии. Фридрих, следовательно, и тут одолел! «Это не человек, а чудовище! – писала Мария Терезия своему сыну, – однако же и мы не правы».

Кончина Марии Терезии, 1780 г. Иосиф II. Реформы

29 ноября 1780 года Мария Терезия скончалась, и Иосиф II был освобожден от ее опеки. Ему было тогда 39 лет, но он с истинно юношеским жаром принялся за громадное дело пересоздания разнородного и разноплеменного состава подвластных ему государств в единую австрийскую монархию, в современном значении этого слова. Его побуждал к этому не столько пример объединительной деятельности Фридриха, сколько зависть, которую он питал к этому замечательному государю; притом он искренне увлекался просветительными идеями, которые были в таком ходу в этот период XVIII века; и надо сказать правду, что в готовности к труду, в личной деятельности он не уступал Фридриху; но он не обладал той остротой взгляда, тем умением угадывать возможное и достижимое в данную минуту, которые и служат отличительными признаками истинного государственного человека. Он стремился создавать и в то же время хотел уже видеть плоды там, где предстояло еще только сеять для будущих поколений. С великим простодушием благонамеренности и честной убежденности он возвестил во всеобщее сведение, что не намерен обращать никакого внимания на предубеждения и преимущества различных народов своей державы и будет руководствоваться только общим благом, и затем, не обращая внимания ни на какие права короны Св. Стефана или Венцеслава, поделил всю монархию на наместничества и округа и, в бесчисленном множестве указов, старался правильно установить в них управление, причем, конечно, приходилось неоднократно впадать и в повторения, и в противоречия, и все эти реформы в управлении империей скорее сводились к внешним формам, нежели касались существенных сторон государственного строя.

Император Иосиф II.

Гравюра с портрета кисти Кимли, написанного во время посещения Иосифом II Парижа, 1777 г.

Церковная политика. Указ о веротерпимости, 1781 г.

Не совсем безуспешны были, однако же, те меры, которые были им приняты по отношению к различным церковным злоупотреблениям, и к этим мерам очень сочувственно отнеслись даже весьма усердные и ревностные католики. Так, он значительно сократил число чересчур уже раз множившихся монастырей: утверждают, будто с 1782 года и до своей кончины он закрыл около 700 монастырей и сократил число монахов и монахинь на 36 000 человек. Но важнейшей его заслугой был указ о веротерпимости (20 октября 1781 г.), по которому разрешалось протестантам всюду, где их числилось 100 семейств, строить свои молельни, иметь своего священника, школьного учителя и консисторию. В то же время они уравнивались с католиками и в служебных, и в имущественных правах, на территории всех коронных владений. На представление папского нунция по этому поводу государственный канцлер (вполне согласный в воззрениях со своим государем) отвечал очень резко, и вот папа Пий VI ре шился сам, несмотря на несогласие своих кардиналов, отправиться в Вену (1782 г.). Это был человек в высшей степени приятный и превосходно понимавший искусство духовного представительства; вот почему на всем его пути все верующие и массы народа встречали его с восторгом, и император Иосиф принял его также чрезвычайно любезно. Но его присутствие в Вене нисколько не изменило воззрения императора на его церковные реформы, и даже вскоре после обратного отъезда папы в Рим Иосифом были приняты новые меры в том же направлении, как, например, сокращение епископских доходов в Венгрии. Впрочем, церковные имущества, забранные в казну, не были отчуждены от главной цели своего назначения. На средства, добытые этим путем, были основаны семинарии, школы, заведения для глухонемых и иные благотворительные учреждения и положено основание особому капиталу, предназначаемому на удовлетворение различных церковных и религиозных потребностей.

Церковные движения в Германии. Эмская пунктуация

Эта преобразовательная деятельность могла бы повести далеко, если бы сам Иосиф яснее сознавал крайние цели своей церковной политики и если бы встретил в самом народе или даже в иерархии более оживленное религиозное движение. Кое-какие поползновения в таком роде существовали. Так, в 1763 году епископ прусский, Иоанн Николай Гонтгейм (под псевдонимом Justinus Febronius) издал церковно-юридическое сочинение о законной власти римских первосвященников, в котором право древнейшей Церкви противопоставлялось относительно новому, основанному на лже-Исидоровских декреталиях; а учреждение новой папской нунциатуры в Мюнхене, равно как и высокомерное отношение к духовенству папских нунциев, привело к съезду четверых германских архиепископов в Эмсе, где они и составили так называемую «пунктуацию», или церковно-каноническую программу из 32 параграфов, в которой епископская точка зрения на церковное устроение решительно противопоставлялась папистской. В Эмской пунктуации (1786 г.) положительно заявлялось, что они, архиепископы, получили свой сан от Бога, а не от папы; они признавали за папой право высшего надзора за Церковью, но вместе с тем считали, что он обязан подчиняться решениям общего вселенского собора. О непосредственной юрисдикции папских нунциев, как и о вмешательстве пап в германские церковные дела «пунктуация» отзывалась неодобрительно и полагала, что всему этому следует положить конец. В случае, если бы папа не согласился с выводами «пунктуации», архиепископы находили, что следует собраться на общий съезд всему германскому духовенству и порешить, кто прав – они или папа? Не мешает заметить, что один из этих архиепископов был Максимилиан, курфюрст Кёльнский, брат императора Иосифа, и что другой его брат, Леопольд, великий герцог Тосканский, был также страстным реформатором, в особенности в смысле церковном.

Вольные каменщики. Иллюминаты

Но все эти попытки на том и закончились, не найдя себе никакого отголоска в массе народа, в которой и не выказывалось ни малейшего желания несколько свободнее или шире взглянуть на религиозные вопросы. Среди так называемых образованных классов, правда, и на католической почве проявилось несколько более свободное отношение к религии, но оно было главным образом вызвано вольнодумством и радикализмом модной в то время новейшей французской литературы. Цензура и запрещения всякого рода, даже еще до воцарения Иосифа II, оказались и в Вене совершенно бессильными по отношению к недопущению этой литературы; все частные библиотеки были битком набиты книгами, занесенными в полицейские списки «книг запрещенных», и весьма характерным фактом является то, что в 1777 году в Австрии был даже запрещен и самый каталог запрещенных книг, так как он-то именно и служил для всех прямым указателем к выписке из-за границы запрещенного книжного товара. При Марии Терезии цензурой заведывал некто ван Свитен, враг иезуитов, а при Иосифе II эта самая цензура обращена была в преграду против обскурантизма, произведения которого побивались орудием, придуманным обскурантами для борьбы против просвещения. И это стремление было до такой степени сильно, что и Мария Терезия, хотя и с сокрушенным сердцем, однако же должна была отказаться от иезуитов; но, конечно, ни в Австрии, ни в Баварии, ни в остальных католических областях Германии официальное запрещение ордена еще не могло подорвать его сильнейшего влияния. Противники иезуитов пытались противодействовать этому влиянию, создавая учреждения, подобные иезуитскому ордену: рядом с давно уже существовавшим орденом «вольных каменщиков» (франкмасонов), возник в Баварии еще другой, подобный же, орден «иллюминатов» – тоже со своими особыми формами, церемониями, символами, тайнами. Самой слабой стороной всех подобных затей было то, что в них ощущался недостаток главного, основного со держания – недостаток веры, которая, несомненно, была присуща иезуитам, и хотя эта вера имела очень мало общего с верой, проповедываемой Христом, однако все же была еще настолько сильна, что в значительной степени облегчала им влияние на массу. Нельзя не отметить и того факта, что «Эмсские пунктуации» были и большинством епископов встречены неблагосклонно. Для них было гораздо удобнее подчинение папе, жившему в отдаленном от них Риме, нежели архиепископу, жившему в непосредственной близости, а о немецкой национальной Церкви никто из них и не помышлял. Даже и с планами самого императора Иосифа II – политика весьма недальновидного – эта Эмская программа не согласовывалась вовсе. Выполнение ее усилило бы аристократический элемент в империи, увеличило бы значение духовных князей и курфюрстов, а помыслы императора более склонялись к общей реформе государственного управления в смысле и духе монархическом. К тому же император Иосиф II в своих замыслах и планах никогда не был последовательным, а напротив, непостоянен и изменчив, и что главнее всего: никогда не довольствовался одним каким-нибудь планом, а всегда выполнял их несколько одновременно.

Планы Иосифа относительно Бельгии и Баварии

Но самым излюбленным из всех его планов было по-прежнему приобретение Баварии каким бы то ни было образом, тем более, что мечта о цельной, вполне объединенной австрийской монархии могла осуществиться только путем расширения и приумножения немецких владений Габсбургской короны. Несмотря на неудавшуюся попытку приобретения Баварии в 1778 году, Иосиф теперь задумал приобрести ее иным способом, выменяв Баварию на Бельгию, которая была ему совершенно не нужна и ни на что не пригодна. Опять он вступил в переговоры с тем же курфюрстом Карлом Теодором, человеком весьма недалеким, которому он предложил этот обмен Бельгии на Баварию и даже посулил в будущем возможность добыть для него заманчивый титул короля бургундского, обещая все сам уладить так, чтобы подобный обмен был беспрепятственно допущен остальными державами. Расчет основывался главным образом на крайнем миролюбии Людовика XVI, короля французского, и на поддержке со стороны России, которая быстрыми шагами шла между тем к положению первенствующей великой державы на северо-востоке Европы.

Завоевание Крыма. Иосиф в России

К этому положению вела Россию историческая необходимость вынужденной борьбы за прочные и определенные границы на юге и западе, при отсутствии которых ее внутренняя жизнь не могла развиваться нормальным образом. Так, например, хотя Крымское ханство, по Кучук-Кайнарджийскому миру, и было признано владением независимым, но, в сущности, самостоятельно существовать оно не могло и со временем должно было неизбежно подчиниться либо Турции, либо России. В Крыму явились две партии: одна тянула к Турции, другая – к России, и каждая хотела посадить в ханы своего сторонника, что и приводило к беспрерывным кровавым смутам, которые понуждали Россию к неоднократному вмешательству в крымские дела. Наконец, князь Потемкин указал императрице на необходимость окончательного присоединения Крыма к России для прекращения господствовавшей там неурядицы. Императрица согласилась с его мнением, и 8 апреля 1783 года Крым был действительно и навсегда присоединен к России. Управление Крымом и всеми прибрежьями Черного моря было поручено князю Потемкину, облеченному обширными полномочиями, и он, чтобы окончательно закрепить за Россией новоприобретенные земли, привлек в здешние плодородные степные пространства массу русских и иноземных переселенцев, которым дарованы были весьма значительные льготы. Оживив таким образом пустынный край, Потемкин стал всюду воздвигать новые города, пролагать пути, устраивать гавани. Повсюду закипала жизнь, а немного спустя было положено основание и будущему славному черноморскому флоту.

Карта. Приобретения России на юге в период царствования Екатерины I. На карте нанесены все места важнейших битв во время Первой и Второй Турецкой войн при Екатерине II

Князь Потемкин-Таврический

Такие быстрые успехи русского владычества на Черном море, которые рано или поздно должны были привести Россию к новому столкновению с Турцией, привели к тому, что при русском дворе появился даже так называемый «греческий проект»: по этому проекту предполагалось изгнать со временем турок из Европы и восстановить Греческую империю; на будущий греческий престол императрица Екатерина предназначала даже одного из своих внуков – великого князя Константина Павловича. Главным сторонником этого обширного замысла был князь Потемкин, а для выполнения его Екатерина, конечно, нуждалась в союзниках... И вот как раз в самый разгар всяких толков и рассуждений о греческом проекте явился в Петербург император Иосиф, который тоже носился в это время со своим проектом обмена Бельгии на Баварию и искал себе поддержки в могущественной соседке. Понятно, что обе стороны очень скоро сошлись по всем пунктам, и между Россией и Австрией состоялся союзный договор, по которому обеим державам надлежало действовать совместно в будущей войне с Турцией, а России – оказать давление на другие державы в решении вопроса о приобретении Баварии Австрией.

Отношения Франции к проекту Иосифа II

Не так сочувственно отнеслась к проекту Иосифа II другая соседняя держава – Франция. Не выступая открыто против предполагаемого обмена Бельгии на Баварию, но и не желая со своей стороны способствовать ни усилению Австрии, ни приближению ее границ к французской границе, французское правительство, в лице своего представителя графа де Вержен, дало уклончивый ответ: король Людовик XVI заявил, что он не может дать никакого окончательного ответа на вопрос об обмене Бельгии на Баварию, прежде нежели выскажется о том же предмете король прусский (январь 1785 г.). А это было почти равно сильно полному уничтожению всей затеи, так как на благоприятный ответ короля прусского едва ли можно было рассчитывать.

Союз германских князей, 1785 г.

Ответ Фридриха можно было угадать заранее. Он ответил в том же 1785 году, но не словами, а действием – последним шагом этого государственного мужа в конце его жизни. Его министр, граф Эвальд Фридрих фон Герцберг, вступил в переговоры с некоторыми из важнейших владетельных князей Германии об учреждении между ними общего союза с целью ограждения имперской конституции против всяких поползновений к нарушению его Габсбургским домом: 23 июня 1785 года Пруссия, Саксония и Ганновер заключили между собой этот Германский княжеский союз, к которому потом примкнули и Майнц, и Трир, и герцоги Веймарский, Готский, Брауншвейгский, Мекленбургский, Цвейбрюкенский, Гессенский, Аншпахский, Баденский и Дессауский. Образовалось нечто вроде Шмалькальденского союза 1530 года или вроде Унии 1608 года; но только тут уж подкладка была чисто политическая, одинаково соединявшая католических и протестантских князей «на защиту их владений против каких бы то ни было противозаконных притязаний и требований», и во главе этого союза стояла Пруссия, которая успела приобрести такое важное значение при Фридрихе Великом.

Эвальд Фридрих, граф фон Герцберг. Гравюра работы Вольта, 1791 г.

Кончина Фридриха II, 1786 г.

Год спустя, 17 августа 1786 года, этот замечательный государь скончался в Сан-Суси, на 75 году жизни. Поводом к его последней болезни послужила простуда, полученная престарелым королем на смотре, который он производил лично, несмотря на проливной дождь. До самой кончины ум его оставался, как всегда, светлым, и он ни на минуту не оставлял своих занятий. В последний год жизни у него однажды сорвалась такая фраза, которая довольно ясно указывала на его недовольство настоящим или окружающими: «Устал я рабами править»... Но несмотря на это недовольство, он, до последней минуты, ни в чем не уронил своего королевского достоинства и не отступил от той мудрости, которая ясно указывала ему, что именно может быть создано и достигнуто королевской властью и почином – и что для нее остается недоступным и недостижимым. Может быть поэтому именно им было чрезвычайно много сделано для королевства. Между тем как другие государства с трудом могли изворачиваться своими финансами и едва сводили концы с концами, Фридрих в течение 23 лет мира нашел возможность выдать около 45 000 000 талеров различным провинциям королевства на всевозможные культурные цели, да еще сверх того – накопить в казне, на случай войны, 55 000 000, которые он и передал своему сыну вместе с государством, благоустроенным во всех отношениях. В особенности же он отличался от своего современника, императора Иосифа II, тем, что умел избирать себе одну какую-нибудь весьма определенную цель и шел к ней всегда упорно и неуклонно, не отвлекаемый никакими побочными соображениями. И в своем круге действий – весьма ограниченном – он, конечно, сделал все, что можно было сделать, хотя его государственная деятельность не может выдержать никакого сравнения с государственной деятельностью великой современницы Фридриха – Екатерины.

Перенесение Фридриха Единственного в место успокоения. Потсдам, 17 августа 1786 г. Гравюра работы Ф. Бергера, 1797 г., по рисунку Ф. В. Бока

Вторая Турецкая и Шведская войны России

Фридрих не дожил до новых торжеств Екатерины над врагами внешними. В самый год его смерти султан, подстрекаемый французским послом, совершенно неожиданно предъявил русскому послу в Константинополе такие требования, которые прямо противоречили последним трактатам России с Турцией и были оскорбительны для русской народной гордости. Русский посол отвечал султану отказом, и, вопреки всем условиям международных отношений, был заключен под стражу. Такие действия султана вынудили Екатерину объявить Турции войну.

Россия не была подготовлена к этой Второй Турецкой войне, а потому вначале вела ее очень осторожно; но тут впервые проявился гениальный военный талант Суворова, который вынес всю эту войну на своих плечах. Турки дерзнули сделать высадку у Кинбурна (тогда – крепость у входа в Днепровский лиман), но потерпели страшное поражение от Суворова. Затем русская армия перешла границу и осадила сильную турецкую крепость Очаков.

В то время, когда значительнейшие русские силы были отвлечены на юг, Швеция вздумала воспользоваться затруднительным положением России для возвращения себе завоеваний Петра Великого и Елизаветы в Финляндии. На этом основании Швеция объявила России в 1788 году войну, без всякого существенного повода, но ошиблась в расчете: Россия выдержала войну со Швецией на севере и блистательно повела ее на юге, в Турции. В декабре 1788 году, Потемкин взял Очаков, а в 1789 году Суворов нанес туркам два страшных поражения, при Фокшанах и Рымнике; затем в 1790 году взял неприступную крепость Измаил, после кровопролитнейшего штурма. Турция вынуждена была заключить мир в Яссах (декабрь 1791 г.), и по условию этого мира Россия приобрела все северное побережье Черного моря, с крепостью Очаковом. За год до этого мира с Россией помирилась и Швеция, ничего не выигравшая от своей четырехлетней войны с Россией, так как границы обоих государств остались прежние.

Внутригосударственные преобразования Екатерины II

В высшей степени замечательно в царствование Екатерины то, что несмотря на все эти непрерывные и тяжелые войны, требовавшие большого напряжения сил и огромных финансовых затрат, все запутанные и мудрые политические отношения к Польше, Австрии и Пруссии нимало не ослабляли чрезвычайно сложной внутренней работы, которую неустанно несла на себе Екатерина, сознававшая необходимость многих преобразований в государственном устройстве России вообще и, в частности, в ее сословной, городской и общественной жизни, а главное – в поднятии общего уровня образованности.

Особенно важны были преобразования Екатерины в управлении губерниями. Разделение на губернии и провинции было введено уже при Петре Великом. Но этого разделения было недостаточно для правильного наблюдения за правосудием и для охранения общественной безопасности. Необходимо было разделить громадную территорию России на большее число губерний, и во всех губерниях значительно умножить число правительственных учреждений. С этою целью вся Россия была вновь поделена на 50 губернии и каждая губерния на уезды; а в 1765 году было обнародовано «Учреждение для управления губерний» и, на основании его, в губерниях было введено новое устройство и новое распределение власти. Управление губернией вверялось губернатору, назначаемому самой императрицей. Другие начальствующие в губернии лица назначались на службу Сенатом; многие избирались из местных дворян и купечества. Судебные учреждения были отделены от учреждений административных и финансовых, и суд гражданский был тоже отделен от уголовного. В каждом губернском городе были учреждены три палаты: уголовная – для уголовных дел всех граждан губернии, какого бы то ни было сословия; гражданская – для гражданских, и казенная палата – для собирания государственных доходов. Особые сиротские суды были учреждены для разбора дел вдовьих и сиротских; а самые попечения о вдовах и сиротах были предоставлены особому собранию выборных из дворян (дворянской опеки). Все дела благотворительности, заботы о сиротских домах, больницах и богадельнях были возложены на особые учреждения под названием «приютов общественного призрения».

Права и обязанности сословий были выражены совершенно определенно и каждому из них даны значительные льготы. Все права и обязанности горожан (как купцов, так и мещан) были изложены в особом городовом положении, а все права дворян – в дворянской грамоте: и то, и другое было обнародовано в 1785 году. Во избежание слишком большого развития бюрократизма, всюду, где была возможно, применено было выборное начало и дано сословиям самоуправление.

Важные преобразования были внесены Екатериной и в быт русского духовенства и монашества. По мысли императрицы была учреждена комиссия, которой было поручено привести в известность имущества и доходы монастырей. Императрица повелела все эти имущества и крестьян, приписанных к монастырям, взять в казну и из доходов с этого громадного фонда выдавать, по особому штату, суммы, необходимые на содержание монастырей, архиерейских домов, церквей и духовенства. Все же остатки от доходов Екатерина приказала обратить на распространение просвещения в народе и на дела благотворительности.

Чрезвычайно важны и разнообразны были меры, принятые Екатериной для охраны народного здравия и предупреждения некоторых условий, вредивших увеличению численности ее населения. Так, Екатерина заботилась о распространении и усилении медицинской помощи в отдаленнейших углах России; ею же введено было всюду обязательное оспопрививание, значительно ослабившее страшные оспенные эпидемии, опустошавшие Россию. Зная, что эти нововведения встретят в народе сильнейшее противодействие, Екатерина сама решилась всем подать пример для подражания. Она прежде всех приказала привить оспу себе и своему 14-летнему сыну, цесаревичу Павлу Петровичу. При ней же и по ее мысли был учрежден в Москве первый громадный воспитательный дом (1763 г.), а затем такой же в Петербурге (1767 г.), и в обязанность приказам общественного призрения вменено учреждение по городам приютов для покинутых матерями младенцев.

Весьма многое было сделано Екатериной для распространения образования в народе. Первый университет был основан в Москве еще при Елизавете (в 1755 г.); но среднее образование было до Екатерины не развито: она первая обратила внимание на эту существенную потребность общества и стала заботиться об учреждении по губернским городам гимназий, а также учредила первые в России женские воспитательные и учебные заведения (институты). При ней же во многих городах России были открыты первые народные училища (двуклассные), по весьма разумному и практическому плану, выработанному особой комиссией.

Сама Екатерина была одной из образованнейших женщин того времени, не только в России, но и в Европе. Воспитав себя на либеральных основах современной французской философии и близко знакомая с творениями энциклопедистов, она была глубоко проникнута уважением к представителям нового литературного направления и просветительным идеям XVIII века; доказательством этого уважения служит сохранившаяся, весьма обширная переписка ее с Вольтером и Дидеротом, и те щедрые награды и пенсии, которыми она их обоих наделяла. Сама принимая участие в различных отраслях литературы и возникающей русской журналистики, Екатерина много писала для сцены, преимущественно в сатирическом и назидательном роде, и весьма усердно поощряла развитие появившихся при ней крупных литературных талантов. В великую заслугу Екатерине должно быть поставлено и то, что она, продолжая преобразовательную деятельность Петра, многого сумела достигнуть без всякого принуждения, без крутых мер и суровых взысканий. В этом именно смысле способ действий Екатерины значительно отличается от способа действий Петра Великого. Петр принуждал, а Екатерина привлекала к подражанию Западу. Петр, увлекаясь западной цивилизацией, старался перенести в Россию западные обычаи и западные порядки целиком, без всякого изменения. Екатерина тоже многое заимствовала с Запада, но все свои преобразования старалась согласовать с нравами, обычаями и мировоззрениями русских людей.

ГЛАВА ПЯТАЯ Великобритания с 1763 г. Индия и Америка. Война за независимость североамериканских колоний

Англия с 1763 г.

История внутриполитических событий, происходивших в Англии после заключения мира в 1763 году и до начала французской революции, представляет собой полную противоположность с только что рассмотренным нами развитием в России, как на государственном уровне, так и на уровне народной жизни. В известном смысле, развитие Англии происходило также противоположно развитию других европейских государств, не ознаменовываясь, впрочем, в этот период времени, никаким особым внутренним преобразованием или выдающимися законами. Конституция королевства представляла собой реальный действующий свод законов и, по видимому, составляла предмет завистливого удивления приезжавших с материка иностранцев. Это удивление, а порой и восхищение, играло свою роль в отношениях Англии с другими государствами в течение последующих ста лет.

Во главе управления страной стоял король, ограниченный в своем произволе всевозможными конституционными, освященными историей, рамками, лично не несущий ответственность, теоретически не имеющий возможности делать зла, а на практике делавший его, по крайней мере, немного. Министры назначались королем, но, в сущности, они навязывались ему тем или иным большинством Палаты общин, то есть (на основании избирательных законов) властью знатных фамилий, подразделявшихся на партии и кружки виги и тори.

Центр тяжести власти, богатства, образования, красноречия и таланта находился в этой английской палате, в которой Шотландия значила очень немного, а Ирландия не имела вообще никакого значения. В строгом смысле, члены Палаты общин вовсе не были представителями английского народа: в избрании 558 членов, составлявших палату в то время, могли законно принимать участие всего только 10 000 человек, но и это число было на деле фиктивным. Итоги всех выборов зависели от весьма ограниченного круга влиятельных лиц. Тем не менее, общественные дела обсуждались палатой открыто, с допущением жарких прений, без всякого стеснения свободы слова и на глазах всей страны, имевшей, таким образом, здесь свое, хотя неполное, но все же полезное представительство.

Наряду со своим влиянием на состав Палаты общин, аристократия имела другое, очень даже действенное, орудие в лице Верхней палаты. Здесь заседали и вожди англиканской Церкви, епископы, и интересы этих глав Церкви, богатых и знатных, сливались с интересами крупных землевладельцев. Таким образом, вся политическая сила сосредоточивалась в руках аристократии, но эта последняя не образовывала касты и не была отделена пропастью от народа. Она не пользовалась самой ненавистной из привилегий – освобождением от поземельной подати, а высокое положение обязывало ее занимать государственные должности, заседать в Нижней или Верхней палатах, следовательно, так или иначе, но служить стране. Важнее всего было следующее: титул, связанный с поместьем, и владение землей, на котором основывалось величие рода, переходили всегда только к старшему сыну, между тем как младшие сыновья и дочери не участвовали непосредственно в наследии. Дочери, оставаясь без состояния, вступали часто в брак с лицами низшего положения. Сыновья назывались «комонерами», т. е. просто гражданами. Эта система держалась крепко, создавая род династии среди знати; но, вместе с тем, она служила как бы мостом, соединявшим дворянство с народом, придавала жизнеспособность аристократии, не давая ей выродиться в касту, сообщая, в то же время, третьему сословию аристократические элементы и поддерживая тем взаимодействие обоих классов. Английская аристократия не застаивалась; благодаря сказанному соприкосновению с народом, она обновлялась через посредство медленного обмена веществ: немногие родословные знатных родов восходили за XI столетие. О настоящей демократии не было речи; даже в городских самоуправлениях имели большое значение права корпораций, привилегий, цеховые права. Однако и в этом общественном строе была часть демократического элемента. Все жители пользовались свободой слова и печати в степени, далеко превосходящей континентальные учреждения; все лица были защищены от произвольных заарестований, могли принимать участие в суде присяжных, назначаемых из среды народа. Принудительной военной службы в Англии не было, и в низших слоях, вовсе не знавших настоящей свободы, одна мысль о ней, о своей принадлежности к английской нации, как бы заменяла людям действительную свободу. Та национальная гордость, которая позволяла тогда сразу отличать англичанина от континентальных жителей, имела, в сущности, свое основание, и оборотная сторона медали – полное невежество громадной массы народа, целый мир злоупотреблений, переходящих из поколения в поколение и не очищаемых рукой просвещенного деспотизма, равно как и многое другое, – вся эта мрачная сторона английской жизни должна была обнаружиться лишь впоследствии.

Парламент. Джон Уилькс

Начиная с 1763 года, приковывал к себе общее внимание в Англии некто Джон Уилькс, личность весьма недостойная. Но с именем его связывался теперь важный принцип и серьезная опасность нарушения английской конституции. Этот Уилькс поместил в газете «The North Briton» (1763 г.) статью, бесстыдно оскорбительную для короля и министров, и был арестован по их распоряжению. Но этот Уилькс состоял членом палаты общин, благодаря влиянию одного важного лица, которому он оказывал прежде весьма двусмысленные услуги, и судьи выпустили его опять на свободу, в силу его депутатской привилегии. Вместо того, чтобы примириться с этим и предоставить негодяю самому уронить себя окончательно в общественном мнении, весь официальный мир, король, правительство и самая палата общин повели свою Семилетнюю войну против недостойного демагога, которому все дело послужило блистательной рекламой: в 1774 году он был даже выбран в лондонские лорд-мэры. Благодаря королю и министрам, парламент вступился в дело даже с крайней страстностью; так один из епископов, заседавший в Верхней палате, сравнил Уилькса, частная жизнь которого была весьма непохвальна, с сатаной, и тотчас же попросил извинения у сатаны в том, что оскорбил его таким уподоблением. Пользуясь отлучкой Уилькса в Париж, Палата общин исключила его из своей среды и предписала новые выборы. Народ принял его сторону, и он был переизбран снова. Палата решила, что однажды исключенный ею не имел, вообще, уже более права заседать в парламенте, и когда жители Мидльсэкса избрали еще раз Уилькса большинством голосов (1769 г.), она дошла до того, что признала действительно избранным кандидата меньшинства, хотя и получившего всего 296 голосов против 1143. Этим закончилось все, хотя Питт, – тогда уже лорд Чэтэм (с 1766 г.), – защищал дело Уилькса, как дело попранного принципа, хотя и представляемого, в данном случае, недостойной личностью. Анонимный публицист повел блистательную полемику по тому же вопросу в своих «Письмах Юниуса», политической брошюре, заслужившей редкую честь войти в состав национальной литературы. Выдающиеся друзья свободы и английской конституции поступили разумно, подняв голоса против тирании, которую еще государственный ум Кромвеля заклеймил именем худшей из всех: тирании законодательного учреждения. В первый раз общественному мнению в Англии, особенно же в Лондоне, дано было понять, что важнейшее звено в государственном организме, Палата общин, страдает природным недостатком, который может разлить свой яд и на все целое этого организма.

Заокеанские английские владения. Ост-Индия

Между тем, Англии грозила уже издавна более непосредственная и грозная опасность. Англия и Франция вели между собой борьбу за морское господство, или за гегемонию в европейских заокеанских владениях. Этот спор, один из наиболее характерных в жизни XVIII столетия, был прерван Парижским миром 1763 года. Главными театрами этой борьбы были два пункта на земном шаре: Северная Америка и Ост-Индия; в обоих из них перевес был, или казался, на стороне англичан.

История британского владычества в Ост-Индии – то есть история покорения горстью европейцев страны в несколько сот миллионов жителей, притом отделенной целым полушарием от Англии,– эта история имеет весьма важное, то есть всемирно-историческое значение. Как мы уже видели, основание этому господству, выросшему постепенно из чисто меркантильного в политическое, было положено молодым торговым комиссионером, Робертом Клайвом, проявившим свои военные способности в борьбе с французами и их союзниками. Вернувшись в Англию через несколько месяцев после своей победы при Пласье (1760 г.) он отправился в 1765 году в третий раз в Индию, уже с титулом лорда Клайв и как полновластный губернатор области. Введя там гражданское устройство и организовав военные силы, он стал править по системе Великого Могола, то есть под именем туземных правителей и их ответственностью, при чем Клайв выговорил себе право собирать все доходы Великого Могола в Бенгалии, Ориссе и Бегари. При своем последнем возвращении в Англию (1767 г.) он подвергся большим нападкам в Палате общин, прожил еще несколько лет, пользуясь громадными богатствами, нажитыми им в Индии, и покончил жизнь самоубийством в 1774 году. Преемником его, продолжавшим и отчасти завершившим его дело, был Варрен Гастингс, первый генерал-губернатор ост-индский (с 1773 г.) при новой организации, введенной министерством лорда Порта в управлении англо-британскими владениями.

Варрен Гастингс, генерал-губернатор в Ост-Индии. Гравюра работы С. Фримэна с портрета кисти Ж. Ж. Макерье

Туземные племена и владетели, разъединенные между собой национальностью, религией, обычаями и эгоистическими раздорами, не повели национальной борьбы против англичан; единственным лицом, опасным для английского владычества, был магометанский воитель Гайдер-Али, основавший свое господство в Мисоре (с 1769 г.). Он собрал против англичан коалицию из туземных принцев, своих учителей и союзников французов и воинственного племени Маратов (1780 г.). Благодаря своей осторожности, энергии и неразборчивости в средствах, Гастингс сумел посеять раздор между своими врагами и скоро отклонил всякую опасность, с помощью нескольких дельных военных начальников. В 1784 году он заключил мир в Мангалоре с преемником Гайдера-Али, Типпо-Саибом, который обязался возвратить все завоеванные им земли. Эта война заставила английский парламент принять во внимание управление индийскими областями. Было действительно что-то несообразное в том, что громадная страна, населенная различными племенами и последователями различных вероисповеданий, страна, в которой поднимались всевозможные вопросы о войне и мире, и всякие международные отношения разрешались независимыми и разъединенными между собой владетелями, находилась в ведении простого торгового общества, известного числа неответственных частных лиц. Красноречивые голоса доказывали, что такое царство с многомиллионным населением не может служить только доходным поместьем для монополистов, устроивших свою акционерную компанию. Лица, разбогатевшие на службе этой компании или в качестве ее пайщиков, «набобы», или «индийские принцы», были излюбленным комическим типом народных пьес, в действительности же – предметом ненависти и страха. «Их деньги, – говорил один остроумный изобразитель этого класса людей, – вызвали вздорожание всех товаров, от свежих яиц до тухлых избирательных местечек (rotten boroughs)». Вскоре после того (1788 г.), продолжительный процесс против Варрена Гастингса, дал случай великим ораторам Борку, Шеридану, Фоксу, поддерживавшим обвинение в Верхней палате, выставить на заслуженный позор все бессердечие не ответственного ни перед кем общества, помышлявшего только о наживе любыми средствами. Слуги и пособники этого общества в Индии получали вместо всяких инструкций только одну: высылать как можно больше денег в Англию. В 1784 году во главе министерства был младший Вильям Питт, сын великого Питта, 24-летний юноша. Одним из его мероприятий был индийский билль, получивший силу закона в августе того же 1784 года. Сначала было принято предварительное решение, отменявшее прежний порядок, по которому 24 директора общества, избранные собранием акционеров, имевших право голоса (то есть обладавших, по меньшей мере, двумя акциями, каждая по 500 фр.), заправляли полновластно всем в «East-India-House», на Лиденголль-стрит. Этой директорской палате была придана теперь правительственная наблюдательная комиссия, «Board of control», которая проверяла все распоряжения и отчеты компании, изменяла ее распоряжения согласно действительным нуждам, а, в крайних случаях, издавала и свои собственные приказы. Назначение на высшие должности, например, на пост генерал-губернатора, зависело от короны.

Вильям Питт-младший. Гравюра работы Дж. Г. Гука

Таким образом, в Индии, несмотря на все недостатки и даже преступность действий ее правителей, чужеземное владычество утвердилось прочно, и туземное население, столь отличное по религии, нравам и национальности от своих покорителей, вынуждено было подчиниться новому господству. Совершенно иное происходило в Северной Америке, среди английского населения, которое не отличалось от метрополии в своих обычаях, религии, законах и понятиях о правах и свободе.

Северная Америка с 1763 г.

Ко времени заключения Парижского мира здесь насчитывалось около двух миллионов европейцев, преимущественно английского происхождения, при 500 000 индейцев и негров – рабов. Все они расселялись по колониальным Штатам, которых было тринадцать: на севере – Нью-Гамптоншир, Массачусетс, Ред-Айлэнд, Конектикут; в средней полосе – Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Делавар; на юге – Мэриленд, Виргиния, Северная и Южная Каролина, и последняя из колоний – Джорджия. Эти поселения, названия которых указывают, отчасти, на время их основания, напоминая имена царствовавших в те времена особ, существенно отличались от европейских государств по своему основному строю. Чтобы уяснить это, стоит указать на пуританскую общину «Пилигримов», удалившуюся из Англии в Голландию при гонениях, воздвигнутых на протестантов при Иакове I. Среди всевозможных трудностей, не получив от своего родного правительства никакого напутствия, кроме неопределенного обещания их не тревожить, переселенцы наняли судно «Ландыш» (1620 г.), которое и доставило первую часть общины, в числе 100 душ, в Новую Англию, где они основали колонию Нью-Плимут, у мыса Кап-Код. Проповедник Робинзон напутствовал странников пламенной речью, заклиная их «именем Господа и благоверных Его ангелов», верить ему или кому-либо, будь это новые Лютеры или Кальвины, не далее, чем идет учение самого Христа, верить одному «написанному Слову Божию» как единственному выражению истины. Эмигранты, находясь еще на «Ландыше», основали свою колонию, приняв такую форму присяги: «Именем Господа, аминь! Мы, верноподданные нашего великогого сударя, короля Иакова I, предприняв это странствие во Славу Божию, во успех веры Христовой, в честь короля и отечества нашего, и ради основания в северной части Виргинии первой колонии, соединяемся ныне, перед лицом Господнем... в гражданское общество»... Им пришлось перенести всякие лишения и опасности. При быстрой смене событий в XVII веке, эти колонии служили убежищем то роялистам, то республиканцам. В Европе была еще в полном разгаре религиозная война, а в Мэриленде, например, губернатор произносил такую присягу: «Обязуясь не притеснять, посредственно или непосредственно, всякого исповедующего христианскую веру». Эмигранты бежали сюда не из одной Англии, но и из Германии и Франции, находя здесь такую религиозную свободу, и при всем различии тех форм, в которые складывалась их жизнь в частности, они чувствовали свою солидарность при возрастании общего благосостояния и полной свободе своего самоуправления. Родина не особенно благоволила к этим колониям, по крайней мере, она не оказывала им систематического покровительства. От слишком энергичного вмешательства в их дело, не свойственного, впрочем, духу германского народа, а тем более английского, спасал колонии простор океана, отделявший их от метрополий; да и сами они остерегались просить на что-либо разрешений от своих далеких правительств. Стеснительные торговые законы, ограничивавшие колониальное производство, частью делавшие его и вовсе невозможным, равно как принуждение получать некоторые предметы первой необходимости не иначе, как через посредство английского флота, способствовали лишь крайнему развитию контрабандного промысла, которому чрезвычайно благоприятствовала береговая линия длиной в 200 миль и со множеством удобных гаваней. Благодаря всем условиям такой жизни, колонисты оставались одинаково привязанными к своей старой и новой родине. Так продолжалось до тех пор, пока им угрожала Франция; Англия, как мы уже видели, оказала большую услугу колониям, сломив силу этой державы, но люди проницательные предвидели неизбежные последствия этого. Маркиз Монткальм писал незадолго до своей смерти, что утешается в поражении, которое готовится Франции, полной уверенностью, что это самое поражение послужит отпадению английских колоний от Англии, и даже в весьма недалеком будущем.

Гербовый билль, 1765 г.

Это предсказание стало сбываться через немного лет после заключения мира. Лорд Бут, оставя должность премьер-министра еще в 1763 году, был замещен лордом Гренвилем. Английский государственный долг возрос при войне до 184 млн. фн.,– суммы чудовищной по понятиям того времени, еще не испытавшего, как легко переносится подобный долг богатым, трудолюбивым, способным к промышленности народом. Мысль о привлечении английских колоний в Америке к участию в общих расходах Великобритании, под тем предлогом, что эти расходы делались и в их интересах, была не нова, и Гренвиль надеялся осуществить ее удобнейшим образом – посредством обложения колоний гербовым сбором, то есть, предписав совершать все нотариальные, судебные и т. п. акты не иначе, как на гербовой бумаге известной ценности. Этот «гербовый билль» был утвержден 22 марта 1765 года и должен был вступить в законную силу 1 ноября того же года. Проект не встретил большого противоречия в парламенте и только когда министр колоний, Тоунзенд, сказал очень неловко, в поддержку предлагаемой меры, что американские колонии насаждены и процветают благодаря только почину и дальнейшей заботе о них со стороны английского правительства, то один член возразил ему, что было бы вернее сказать, что переселенцы бежали от английских притеснений и если достигли теперь благосостояния и силы, то именно благодаря полному невниманию к ним Англии. Известие о новом законе вызвало в Америке бурю негодования. В некоторых местах, например, в Бостоне, население приготовилось к самозащите, и это движение приняло такие размеры, что новое министерство, во главе которого был лорд Рокингэм, взяло обратно сказанный билль (январь 1766 г.). При этом был поднят важный конституционный вопрос: американцы, а с ними и оппозиция, опровергали право парламента на обложение колоний, не имевших своих представителей в палате, а ни один великобританский подданный не обязывался платить налогов без согласия на то его самого или его представителей. Вильям Питт красноречиво оспаривал то мнение, по которому законодательство и обложение государственными сборами различны по существу, на том основании, что уплачивание налогов подходит под понятие добровольного даяния: никто не может брать прямо из чужого кармана таких даяний, говорил он. Борк выразился еще удачнее, может быть, взяв другой пример. «Предположим, – сказал он, – что в чьем-нибудь парке находится волк. Хозяин парка имеет, может быть, право содрать с него шкуру, но еще спрашивается, как ему взяться за это»... Министерство осталось в принципе за налог, спор утих на время, но в июле 1766 года Рокингэм оставил дела, и король поручил Питту составление нового кабинета. Питт взял на себя поручение с мыслью создать правительство, чуждое всяких партий и кружковщины, но задача была уже не по силам ему, больному; он сделал громадную ошибку, только что вступив в управление, именно когда превратил себя, «великого комонера», как величал его народ, в «лорда Чэтэм», и вступил в Верхнюю Палату. Потом, ради своего расшатанного здоровья, он отправился на воды, и вместо сильного правительства, оказалась налицо какая-то министерская анархия. Состояние здоровья нового лорда не позволяло ему оставаться во главе дел, но он не решался оставить своего поста. Такое положение, не удовлетворявшее его и опасное для страны, было продолжительно: он удалился лишь в октябре 1768 года.

Между тем, в Америке происходили новые столкновения. Нью-Йорк отказывал в выдаче продовольствия стоявшему там английскому гарнизону. Тоунзенд, бывший при Питте лордом казначейства, успел ввести несколько новых пошлин и намеревался устроить в Бостоне королевскую таможню, служащие которой имели бы право домашнего обыска. Общее собрание в Бостоне протестовало против этой меры, побуждая к сопротивлению и другие колонии, хотя заверяло на словах о преданности к своей старой родине. Лорд Норт, вступивший в управление в 1770 году (после герцога Крафтона и бывший, следовательно, уже десятым премьер-министром в царствование Георга III), отменил пошлины Тоузенда, оставив лишь ничтожную пошлину на чай, в виде жалкого удовлетворения принципу, на котором настаивал сам король, не выходивший из круга автократических понятий континентальных правителей. Американцы ответили пассивным сопротивлением, отказавшись от употребления чая или добывая его контрабандным путем. Но в том же году в Бостоне произошла уже кровавая схватка между чернью и английским гарнизоном. Солдаты были решительно правы, народ виноват, но общее настроение было таково, что один из передовых бойцов за американскую независимость, Джон Адамс, не усомнился выступить защитником вожака бушевавшей толпы и настоял на его освобождении. Английское правительство придумало новое средство: всю чайную пошлину должна была оплачивать Ост-Индская компания, которая вознаграждала бы себя по том соответствующими ценами на чай, при продаже его в Америке. Но и эта мера не удалась: три корабля с грузом чая (18 000 фн.) подверглись в ночь на 18 декабря 1773 года нападению 40 или 50 лиц, переряженных индейцами, и весь груз был выброшен в море. В Англии ответили опять на это «биллем о Бостонской гавани», в силу которого Бостонская гавань закрывалась «впредь до разрешения», и другим биллем, исправлявшим конституцию штата Массачусетс в смысле усиления власти губернатора (1774 г.). Но как бы легко ни проходили все эти постановления в Палате Общин, американцы им не подчинялись. Чернь расправлялась по-своему с каждым, кто решался занять какую-либо должность, предписываемую новыми законами: счастливы были еще те, кто отделывался тем, что их раздевали донага, обмазывали дегтем, вываливали в перьях и потом гнали по улицам в таком виде. Но в сентябре того же года произошло нечто более значительное: без созвания свыше, но по собственному по чину и тайному соглашению, в Филадельфии (Пенсильвания) состоялся конгресс из представителей 12 колоний; только в Джорджии одержала верх лояльная партия, а Канада вообще не участвовала в движении. Конгресс одобрил происходившее в Бостоне, требовал от короля и английского народа восстановления порядков 1763 года и издал свою декларацию прав (в числе членов собрания было много юристов, «lawyers»), которую постарался распространить в Америке и Европе вместе с другими документами, говорившими в пользу дела, поднятого колониями. Но при всем этом поддерживалась фикция неразрывности этих колоний с метрополией. Представителем их и защитником в Англии был Веньямин Франклин, превосходно разыгрывавший роль честного, правдивого человека, каким он и был, без сомнения, в своей частной жизни; но в вопросе столь многозначительном и, в то же время, столь сопряженном со всякими опасностями, как достижение независимости для его родины, он не считал грехом двоесловить и заявлять ложную преданность монархии. Ему удалось провести на этом самого графа Чэтэма, который задумал такой примирительный план, по которому американцы не должны были платить налогов, но только принимать участие в государственных расходах из любви к старой родине.

Восстание колоний

Но подобных добрых слов было уже теперь недостаточно. Первая кровь в настоящем бою была пролита 18 апреля 1775 года, у Лексингтона, близ Бостона, при стычке массачусетской милиции с английскими войсками, потерявшими при этом сравнительно большое число: 273 человека. Американский патриотизм придает большое значение этому сражению, хотя ни оно, ни другие подобные схватки на заслуживают, конечно, такого. Многознаменательная новая страница мировой истории начинается здесь не борьбой гигантов или героев, не романтическим эпосом: за американцев ратовало более всего громадное расстояние, отделявшее английские военные силы от их операционной базы и вспомогательных их источников, равно как растянутость местного театра войны и, в особенности, французская помощь, поданная в решительную минуту.

Война за независимость

Англичанам пришлось вести войну, ставшую теперь неизбежной, наемными силами. Жалкое положение Германии в это время весьма характеризуется тем, что многие из ее мелкотравчатых князей, нуждаясь в деньгах, предложили угодливо свои услуги Англии при этом случае, даже не дожидаясь ее требований. Брауншвейг, Гессен-Кассель, Гессен-Ганау, Аншпах, Вальдек, Ангальт-Цербст участвовали в такой торговле своими подданными. Некоторые из этих отцов отечества, как, например, князь Ганаусский, считали нужным говорить при этом еще такие прочувствованные слова: »...в доказательство нашей постоянной преданности королю Великобритании и для содействия ему в присущей ему заботливости о спокойствии и благодействии его великобританских владений...» Всего было собрано 29 160 человек, т. е. около 3-4% населения данных княжеств. Из них не вернулись 11 853 человека. Какова бы ни была такая торговля, следует заметить, однако, что большинству этих наемников так дурно жилось на родине, что они предпочитали военную службу и всякие похождения на чужбине. На втором конгрессе в Филадельфии (1776 г.), начальство, над собранной уже, равно как и над вербовавшейся еще «армией освобождения», было поручено полковнику Джорджу Вашингтону. Вашингтон родился в 1732 году; в то время ему было 44 года. Он служил уже с юности в английских войсках, где имел чин майора и пользовался отличием, потом удалился в частную жизнь, поселясь зажиточным сельским хозяином в своем поместье, Моунт-Вернон, в Виргинии. Чуждый увлечений и страстности, он сочувствовал делу свободы, обдумывал его с медленно созревавшей, но твердой решимостью, и когда оно выросло в дело независимости и борьбу за нее, он принес в жертву своему отечеству – на что способны весьма немногие – свою счастливую семейную жизнь, ради весьма неблагодарной задачи создать дисциплинированную и отважную армию из элементов, лишенных существеннейших военных свойств,– и это при одном только еще зародыше государственного устройства, когда все имели в виду цель, но не хотели подчиняться средствам к ее достижению. Последнее слово, выражавшее сознательное теперь общее движение, было уже легче произнести и 4 июля 1776 года появился манифест «Общего конгресса представителей Соединенных Американских штатов». В этом документе, штаты слагали с себя всякое подчинение британской короне, присваивали себе как государству независимому право вести войны, заключать миры и вступать в союзы. Манифест заканчивался обращением к сочувствию других наций и провозглашением таких отвлеченных истин, как равенство всех людей и неотъемлемость прав, дарованных всем Творцом. Но при горячих нападках на Георга III не упоминалось о торговле невольниками, потому что поборники свободы и равенства все же не намеревались применять свои теории к неграм.

Помощь из Франции

Деньги и припасы не замедлили прибыть из Франции, куда были посланы за этим Франклин и Ли. Первый из них пользовался громадным успехом в Версале. Это был убежденный, истый республиканец, квакер, обязанный, в силу возвышенного учения своей секты, не снимать шляпы ни перед кем и говорить каждому: «Ты». Он сумел хорошо воспользоваться идеализмом и модным увлечением высшего французского общества. В апреле 1777 года, один из представителей этой восторженной молодежи, 18-летний маркиз Лафайет, отправился в Америку на своем собственном фрегате, в сопровождении нескольких сочувствовавших ему офицеров. Он вез с собой военный отряд и боевые запасы; вскоре, вслед за тем, между штатами и Францией был заключен формальный союз, чем и была выполнена одна из задач, возложенных на Франклина.

Маркиз де Лафайет. Гравюра работы И. Э. Гайда

Война в Америке

Последовавшие затем военные действия представляют, сравнительно, второстепенный интерес для общей истории. Вторгшиеся в Канаду в конце 1776 года, американские войска были вытеснены обратно англичанами, которые одержали верх в лежащих на севере штатах и заняли Нью-Йорк. Военачальник, который был бы посмышленнее лорда Гау, переправился бы через Делавару, чтобы овладеть и Филадельфией. Но Вашингтон сообразил дело прежде него, перешел реку с какими-нибудь двумя тысячами человек и несколькими орудиями, напал неожиданно на неприятельский авангард, состоящий из 1000 человек грозных гессенцев при 23 офицерах, и принудил его к сдаче. Через неделю он одержал другую победу над отдельным английским отрядом при Принстоуне. Но осенью того же года, в большом сражении при р. Брандивейне, Вашингтон сам был разбит лордом Корнуэлем и гессенцами, под командой Книпгаузена. В этот раз англичане заняли Филадельфию. Однако при Саратоге, к западу от Гудзона, в штате Нью-Йорке, английский генерал Бургойн, ослабивший свое войско переходами и несколькими неудачными стычками, был вынужден уступить со своими 3500 человек превосходным силам генерала Гэтса и капитулировал (16 октября) на условиях, не унизительных для англичан. Известие о приближении генерала Клинтона с юга пришло слишком поздно и большинство членов военного совета, созванного Бургойном, было того мнения, что было бы против правил чести отступать теперь от соглашения, почти уже законченного и заключенного.

Джордж Вашингтон. Гравюра работы Дж. Э. Фелъзинга

Франко-английская война, 1778 г.

Весть об этой последней победе американцев заставила решиться и французское правительство. Вержен принял уже в официальной аудиенции троих американских уполномоченных: Сайласа Дин, Франклина и Ли. В феврале был заключен договор, по которому Франция признавала независимость Соединенных Штатов, и вступила с ними в союз, причем ни одна из договаривающихся сторон не имела права, без согласия другой, заключить мир или перемирие с Великобританией. Конечно, целью этого союза было утверждение независимости Штатов; единственным вознаграждением для Франции, с изумительным бескорыстием не требовавшей себе более никакого возмещения за все свои жертвы, было обещание молодого государства никогда более не быть великобританской провинцией.

Война с Испанией и Нидерландами

Война приняла громадные размеры, распространилась на все берега и моря Европы, Азии и Африки, особенно после того, как Испания объявила войну Англии (июнь 1779 г.). Это растяжение театра войны было спасением для североамериканцев. Армия их находилась в таком состоянии, что, несмотря на одержанные ею победы в первой половине 1778 года, она не могла надеяться одолеть английские военные силы. Вашингтон имел, правда, с весны 1778 года, превосходного помощника в лице немецкого офицера, барона Вильгельма Штейбена, ученика Фридриха Великого. Этот генерал сумел превратить плохо одетых, плохо обученных первобытных бойцов в нечто похожее на настоящих солдат, научил их маршировке, обращению с оружием, даже маневрированию, но было еще вопросом, надолго ли позволят так себя муштровать эти люди, гордившиеся тем, что они были «сыны свободы», и понимавшие под названием «свободы» нечто совершенно противоположное той солдатской дисциплине, которая одна создает настоящие боевые армии. Франция обеспечила им достижение независимости. Примирительные предложения лорда Норта в парламенте были уже бесцельны: три комиссара, отправленные с ними в Америку, тотчас вернулись назад. Война оживилась. Французский флот под командой графа д'Эстен, прибыл в американские воды; ввиду нападения, англичане очистили Филадельфию и отступили к Нью-Йорку (лето 1778 г.). Американские войска совершенствовались в школе Штейбена, усваивая его метод; но еще важнее было прибытие французского 6-тысячного вспомогательного отряда, под начальством графа Рошамбо (июль 1780 г.). Лафайет отправлялся нарочно во Францию за этой помощью. В том же 1780 году Англия приобрела себе нового врага в голландцах, которым она объявила войну, прежде чем они успели примкнуть к «союзу вооруженного нейтралитета», предложенному сначала Россией Дании, но к которому присоединились в 1780 году – Швеция, в 1781 – Австрия и Пруссия, в 1782 – Португалия. Этот союз выражал собою ограничение того грубого морского права, которое присваивали себе англичане, включавшие все нейтральные суда, в продолжение своих войн, в число способных им вредить; они останавливали всякое судно, идущее в порт воюющей с ними страны, подвергали его обыску и налагали за прещение на его груз по своему произволу. «Союз» издал два важных основных постановления, долженствовавшие обеспечить свободу торговли нейтральных держав. Первое из них выражалось словами: «Свободный флаг, свободный груз»; исключением считалась лишь военная контрабанда: порох, оружие и т. п., служащее непосредственно военным целям. Второе правило гласило, что блокада какого-либо порта признавалась действительной лишь в том случае, если она оправдывалась средствами; это значило, что недостаточно было лишь объявить такой-то порт блокированным, что предоставляло полный простор каперству, но что было необходимо действительно запереть вход в данную гавань достаточными на то морскими силами. Франция и Испания признали эти правила. Морская война продолжалась без особого результата, хотя, в общем, победа склонялась на сторону англичан. Выше были уже указаны события в Ост-Индии; французские колонии перешли здесь понемногу в руки англичан. Война с французами открылась морской битвой при Уэссане (Бретань), кончившейся нерешительно; надежды испанцев на возвращение себе Ямайки и Гибралтара не сбылись. Осада этого последнего пункта не подвигалась вперед. В январе 1780 года лучший из английских адмиралов того времени, сэр Джордж Родней, одержал блистательную победу над испанцами при мысе Сан-Винцент, и лишь четыре испанских судна успели спастись при этом в Кадиксе. Дела франко-испанского флота шли не лучше и в вест-индийских водах. В августе 1782 года, английская эскадра сразилась с голландской в Северном море, у Доджербанка. Союзники возлагали большие надежды на последнюю попытку против Гибралтара в 1782 году. Минорка была взята французами и перед Гибралтаром, на скалах которого у англичан было не более 7000 человек гарнизона, собралась теперь сила в 33 000 человек, при 150 тяжелых орудиях. От нового изобретения француза кавалера д'Арсона – плавучих батарей, ожидали чудес. Рано утром, 13 сентября, началась атака, которую встретил спокойно комендант Гибралтара, храбрый ветеран Джордж Эллиот. Осаждающие потерпели полное поражение: плавучие батареи, осыпанные раскаленными ядрами, сделались жертвами пламени; некоторые из них попали в руки англичан и адмирал Гау доставил новые запасы в непобедимую крепость.

Морское сражение при Доджербанке.

Расположение голландской и английской боевых линий перед началом сражения, 5 августа 1781 г. (Голландским флотом командовал контр-адмирал Цоутман, английским – вице-адмирал Паркер).

Гравюра работы Салле по рисунку Рейца

Америка. Йорктаунская капитуляция

Но на главном театре войны, на американском материке, война становилась невозможной для англичан. В 1780 году военные действия подвинулись к югу и в августе того же года лорд Корнуэльс одержал при Камдене (Южная Каролина) большую победу над американцами под начальством генерала Гэтса. Но эта победа была бесплодной, потому что вся страна стояла за восставших, и в октябре 1781 года Корнуэльс, лучший из английских генералов, был поставлен, по вине своего высшего начальника Клинтона, в такое критическое положение при Йорктауне (Виргиния), где его окружили превосходящие неприятельские силы, американцы и французы Вашингтона и Рошамбо, что он должен был капитулировать со своими 6-7 тысячами человек, из которых не более 4000 оставались в строю.

Это событие определило положение дел. Когда вмешательство Франции стало официально известным, английское национальное самолюбие воспряло снова и выразилось в знаменитой парламентской сцене 7 апреля 1778 года. Граф Чэтэм – Вильям Питт – больной, изможденный, появился в Верхней палате, как некогда слепой Аппий Клавдий перед римским Сенатом; собрав последние силы, он стал опровергать адрес, предложенный герцогом Ричмондом. С трудом находил он нужные выражения, но изредка вспыхивало еще пламя его былого красноречия, повиновавшегося прежде всем порывам его вдохновения: «Неужели мы должны преклонять колена перед домом Бурбонов?.. Да, наша нация не та уже, что была!.. Но неужели она, бывшая грозою мира за семнадцать лет тому назад, упала теперь до того, что говорит своему исконному врагу: бери у нас все, только оставь нас в покое!.. Возможно ли это?..» Ричмонд отвечал возможно почтительнее, что самое великое имя графа Чэтэм не могло уже отвратить неизбежного. Питт поднялся еще для возражения ему, но упал, внезапно лишась чувств; думали, что он умирает... Действительно, через месяц его не стало. Но правительство знало уже давно, что утратит колонии: йорктаунская капитуляция решила дело: министерство Норта вышло в отставку; лорд Рокингэм составил новый кабинет, в который вступили члены оппозиции, Фокс, герцог Ричмонд и некоторые сторонники Питта (март 1782 г.). Сам король покорился необходимости, с которой так долго не хотел мириться при свойственной его дому упорной гордости. За предварительным соглашением между Англией и Америкой, правительство которой не проявило особого уважения к своим союзникам (Париж, ноябрь 1782 г.), последовал, после долгих переговоров, Версальский мир (3 сентября 1783 г.), в заключении которого участвовали теперь пять великих держав: Англия, Франция, Италия, Голландия и новое государство по ту сторону океана.

Чарльз Фокс. Гравюра работы Г. Мейера с портрета кисти Рейнольдса

Версальский мир, 1783 г.

Согласно миру между Англией и Северной Америкой, тридцать бывших английских колоний были признаны за независимые штаты и получали выгодную для себя северную границу. Судоходство по Миссисипи было свободно для обоих государств. Мир между Англией и Францией предоставлял обратно последней различные ее области, отнятые англичанами во время войны в Ост-Индии и Вест-Индии: Пондишери, С.-Люцию, в Африке: Сенегал и Горею; Франция уступила Англии некоторые владения в Вест-Индии. Подобные же незначительные возвращения и уступки значились в договоре между Англией и Голландией. Испания сохранила за собой Минорку, а в Америке всю Флориду.

При этой войне, лишенной почти вовсе героического характера, американцы выказывали с первого и до последнего дня свою деловитость: их затраты были незначительны, между тем как английский государственный долг увеличился до 238 млн. фун.; о французских финансах будет сказано ниже. В 1785 году король Георг III принял нового посла Соединенных Штатов, Джона Адамса, в Сен-Джемском дворце. Он встретил его достойной речью: «Сэр, я был последним, согласившимся на отпадение колоний; теперь, это уже факт совершившийся и я первый буду искать дружбы Соединенных Штатов как государства независимого». В скором времени должно было выясниться, что Англия немного и потеряла от этой перемены.

Североамериканские Соединенные Штаты

Конституция Штатов была установлена в 1787 году. Во главе Союза, отдельные Штаты которого сохраняют независимость своего внутреннего управления, поставлен конгресс, состоящий из Палаты представителей и Сената. На избрание в оба учреждения имеет право каждый свободный американский гражданин, достигший для поступления в Сенат 30 лет, в палату представителей – 25 лет. Исполнительная власть поручена президенту, избираемому на 4-летний срок; он состоит главнокомандующим армии и флота, назначает служебных лиц, подтверждает своей подписью билли, принятые обеими палатами. Монархическое «veto» низведено для него на право отсылать законоположения палат на вторичное их обсуждение. Вступление в силу этой конституции 4 марта 1789 года совпадало с новой эпохой и в Европе, служа ей первым примером народного главенства,– того высшего политического принципа, на основании которого могло создаться новое могущественное государство на американской земле.

Книга седьмая

ГЛАВА ПЕРВАЯ Война за Испанское наследство и Утрехтский мир

Кончина Карла II испанского, 1700 г. Вопрос о престолонаследии

1 ноября 1700 года настал, наконец, момент, которого с трепетом ожидали европейские государи, имевшие притязания на испанский престол. Карл II скончался всего тридцати девяти лет от роду и не оставил после себя потомства. Он вступил на престол после своего отца, Филиппа IV, в 1665 году. От природы слабый здоровьем, он и не мог быть долгожителем, и даже брак его с немецкой принцессой был бездетным. И вот вопрос о престолонаследии стал не на шутку волновать многих. У Филиппа IV было две сестры: Анна – в браке с Людовиком XIII французским, и Мария Анна – супруга императора Фердинанда III. От брака с Людовиком XIII родился Людовик XIV, а от брака с Фердинандом – Леопольд I. Из двух дочерей Филиппа, старшая, Мария Терезия, была за Людовиком XIV, а Маргарита Терезия – за Леопольдом I. Супруга французского короля, Мария Терезия, отказалась от своих прав на отцовский престол, но всему миру, в том числе и испанцам, было известно, что Людовик XIV ни на минуту не придавал ни малейшего значения этому поступку своей супруги, к тому же ее отказ не был утвержден испанскими кортесами.

Присоединение Испании к той или другой державе должно было дать последней настолько значительное преимущество перед другими, что напряжение, в каком находилась вся Европа в момент смерти Карла II испанского, вполне понятно. Вильгельм III английский, также, в силу своих добрых отношений к Людовику XIV (после Ризвикского договора), пожелал принять участие в дележе крупного наследства, которое могло выпасть и на его долю. Его послу и любимцу – Вильгельму Бентинку, герцогу Партлэндскому, удалось привести это дело к благополучному исходу: И октября 1698 года в Гааге состоялся договор о соучастии в испанском наследии трех государств: Франции, Генеральных Штатов и Англии. По этому договору дальнему наследнику испанского престола, сыну дочери, родившейся от брака Леопольда I и Маргариты Терезии испанской, курпринцу Иосифу Фердинанду Баварскому, должна была достаться Испания, Индия и Нидерланды. Эрцгерцогу Карлу, второму сыну императора – Милан, а Франции – Неаполь, Сицилия и несколько местностей в Пиринеях. Самого Карла II побудили подписать завещание в пользу юного курпринца, но судьба рассудила иначе: в 1699 году Иосиф Фердинанд, в то время еще ребенок, умер от оспы. Тогда Людовик еще раз протянул руку примирения своим союзникам и в 1700 году заключил новый договор с Англией и Нидерландами: Испания и Нидерланды должны были отойти ко второму эрцгерцогу, Милан – к герцогу Лотарингскому, который зато должен был отказаться, в пользу Франции, от своих владений, Неаполь и Сицилия – к дофину Франции. Они сообща потребовали участия Австрии, но ни Австрия, ни сама Испания знать ничего не хотели об этом дележе. Как ни упало за последнее время могущество испанцев, но не только для них, а и для соседних земель было обидно, что этим государством распоряжаются так бесцеремонно, как будто оно совершенно бессильно и лишено всякого значения. Однако сами испанцы не могли не сознавать, что у них уже нет больше силы бороться с многочисленными врагами и потому, поневоле, пришли к единственному, сравнительно еще сносному, выходу из затруднительного положения: признать за Францией право на испанский престол. Сам Карл II, как человек слабый и болезненный, естественно должен был предпочесть австрийскому давлению французское, как наиболее ему родное и желанное по единству духовного согласия между обоими народами: как французы, так и испанцы, были католики. По просьбе самого больного, папа Иннокентий XIII утвердил собственноручной подписью права французского королевского дома на испанский престол, но с тем, однако, чтобы размеры владений оставались без изменений. Таким образом, королем испанским, месяц спустя, очутился ближайший по родству наследник покойного Карла II, второй сын дофина – герцог Анжуйский.

Завещание Карла II

Испанцы были весьма довольны таким разрешением грозного для них вопроса, а Людовик XIV не счел нужным предаваться долгому раздумью, поэтому, когда 10 ноября 1700 года испанский курьер прибыл в Париж с официальной бумагой от своего правительства, 12-го король уже сам поздравил своего внука, ставшего королем испанским. 23 января 1701 года новоизбранный король Филипп V был уже на границе своих новых владений, а в апреле уже торжественно вступил в Мадрид.

Франция и император. Война

Всеобщее мнение было таково, что французам и испанцам не ужиться, а между тем, последние весьма миролюбиво подчинялись требованиям первых. Так, например, в Испанских Нидерландах крепости были преспокойно заняты французским гарнизоном, а штатгальтер, курфюрст Макс Эммануил Баварский, со своей стороны, даже присоединился к французам, но теперь уже в звании «рейхспринца» (имперского князя) его примеру последовали и его брат, Иосиф Климент Кёльнский, который враждовал с императором и надеялся на помощь французов для усиления своей власти. Герцоги Вольфенбюттельские, герцог Савойский и Мантуанский также приняли сторону Франции. Со своей стороны и император собирал вокруг себя своих друзей. К нему примкнули: в Верхней Германии все мелкие государи и имперские города, в Северной Германии – Ганноверский дом и новый курфюрст Георг Людвиг. Но важнее всего было то, что самый влиятельный из всех германских владетельных государей – курфюрст Бранденбургский, также стал на сторону императора, тем более, что весть о кончине Карла II пришла в Вену 16 ноября, т. е. в тот именно день, когда было подписано условие переименования Пруссии в королевство. Но самый важный вопрос был в том, как поступят морские державы: Англия и Нидерланды.

Морские державы

В первую минуту они обе признали за Францией права на испанский престол, а равно и Филиппа V – королем Испании, но Голландия не могла не опасаться за свои интересы, когда такие могущественные державы, как Франция с Испанией, слились воедино. Король Вильгельм также не особенно был доволен таким оборотом дела: он считал, что Людовик, так сказать, нарушил свое с ним условие. Но в его государстве мнения разделились: уже не раз расходился с ним во мнениях парламент, который воспользовался даже смертью Глостера – единственного из сыновей принцессы Анны, еще остававшегося в живых, для того, чтобы еще более ослабить значение короля. На престол призвали Ганноверский дом, т. е. потомство первой «курпринцессы» Софии – дочери бывшего короля Богемии и Елизаветы Стюарт, причем непременным условием было поставлено, чтобы английский король принадлежал к англиканской вере, чтобы он никогда не оставлял своих владений без разрешения парламента, чтобы все его правительственные дела подвергались обсуждению тайного совета, чтобы низлагать судей имел право только сам парламент. Но властолюбие и слишком большая смелость парламентских властей уже возбудила против себя народ и совсем не мирные толки стали возникать в народе. Многие из вольных землевладельцев графства Кент сообща представили даже своего рода прошение в этом духе. Это был лишь единичный случай, но Вильгельм III и его ближайший помощник Гейнциус, давно уже уяснили себе грустное положение дел, вытекавшее из всеобщего недовольства действиями парламента и представителей высших привилегированных классов.

Конец правления Вильгельма III

17 сентября 1701 года скончался Иаков II в Сен-Жерменском предместье Парижа, за последние годы он пользовался там гостеприимством короля французского и предавался исключительно заботам о спасении души в кругу «Траппистов» – строжайшего общества монахов, которое было основано в 1662 году. Еще при жизни Иакова II, Людовик XIV высказывал свое намерение сделать сына своего королем английским и, едва закрыл глаза навеки этот король-монах, как Иаков III был провозглашен королем Англии, Шотландии и Ирландии. Любопытно заметить, что в поспешности никто и не подумал, как страшно должно было теперь звучать в общем титуле выражение: »... и король французский», – один из обязательных титулов английский королей. Вильгельм III, глубоко возмущенный, распустил старый парламент и созвал новый, по счету шестой за его правление. В сентябре 1701 года состоялась в Гааге коалиция (союз, соглашение) между Англией, Голландией и императором Леопольдом I, против Франции, а в апреле Вильгельм уже хотел сам стать во главе войска в Нидерландах, но смерть воспрепятствовала ему. Он упал с лошади на охоте, отчего и скончался 8 марта 1702 года. Как и водится, этот в высшей степени доблестный человек и государь получил в истории должную оценку лишь гораздо позднее. Как и все люди, которые принимают к сердцу все благое и честное, все высокое и прекрасное, Вильгельм III держался крайне независимо и, следуя своему долгу и голосу совести, мало заботился о том, как на это посмотрят. Такая жизнь подточила его здоровье, но он, уже больной, умер случайной смертью. Согласно актам 1689 года, ему наследовала вторая дочь от первого брака Иакова II – Анна (1702-1714 гг.).

Война. Королева Анна, 1702 г.

Целых двенадцать лет продолжалась война за Испанское наследство, и в ней принимала участие вся Южная и Западная Европа. За Францией было то преимущество, что ее войска были более сплочены и им приходилось испытывать менее передвижений, чем военным силам других держав. Армию ее исчисляют приблизительно в 200 000 человек, при 15 000 000 населения. Местами действий были во время этой войны то итальянские, то немецкие, то нидерландские владения. Чтобы вернее уяснить себе ход военных действий, рассмотрим их в каждой стране поочередно.

Поход 1702г.

Военные действия французов в Италии были малоуспешны. На этот раз со стороны австрийцев был такой смелый и опытный полководец, с которым в то время никто не мог сравняться. Это был принц Евгений Савойский, особенно сильно повлиявший на победу христиан над турками. Мать Евгения – племянница знаменитого кардинала Мазарини и сам кардинал прочили его в духовные, но с детства Евгений не выказывал к тому ни малейшей наклонности. Сам король Людовик XIV, отказал молодому человеку в разрешении пойти в военную службу, к которой, наоборот, у него было сильное стремление. Тогда Евгений покинул Францию и обратил на себя всеобщее внимание своими подвигами под Веной, во время нашествия на нее турок в 1683 году. Война с турками была, так сказать, для него школой, а в промежутках он служил еще в Италии (1688 г.), где в 1691 году его сделали комендантом Турина, а в 1693 году пожаловали в генерал-фельдмаршалы. Во время его победоносных наступлений на турецкие полчища, герцог Карл Лотарингский представил его императору как самого несравненного полководца того столетия. Ловкость и оригинальность его военных приемов особенно замечательна в итальянском походе. Вместо того, чтобы идти, как французы, по проездным дорогам, Евгений Савойский повел свои отряды, с помощью нагорных жителей, по непроложенному еще пути и застиг врасплох французское войско, которое под начальством маршала Катина (Catinat), потерпело поражение в Веронской равнине и лишилось важной позиции при Карпи.

Принц Евгений Савойский. Гравюра работы Г. Фалька с портрета кисти Маттеуса Мериана

Поход 1702 г. Переход принца Евгения через Тридентские Альпы в Верхнюю Италию.

Из «Theatrum Europaeum»

Катина отступил с целью удержать за собой хоть Милан, но в это время король, недовольный им, передал командование войсками Вильруа, который, по высочайшему приказанию, дал сражение принцу Савойскому. Войска сошлись при Киари (Chiari), к востоку от Адды, и французский маршал, разбитый наголову, сам был взят в плен, что, впрочем, было не особенно выгодно для победителей, так как на смену ему явился герцог Вандомский – человек очень способный и предприимчивый. Битва при Луццаре окончилась как-то неопределенно, но французам удалось удержать за собою Мантую и Милан, к австрийцам же присоединились несколько мелких владений, как например, Модена и Мирандула.

Италия. Нидерланды

В Нидерландах война началась в 1702 году. Вильгельма сменил здесь герцог Марльборо, человек с блестящим военным дарованием, но не отличавшийся особенной преданностью Вильгельму III, при королеве же Анне он стал во главе партии «вигов» и пользовался полным ее доверием. С супругой его, леди Марльборо, королева была в самой тесной дружбе.

Усмирить северогерманских принцев – сторонников Франции было не трудно, а затем и некоторые важные пункты в нидерландских владениях, каковы, например: Венло, Рермонд, Люттих оказались во власти союзников. Соединенные войска последних (т. е. Англии, Нидерландов и Бранденбурга) равнялись в общей сложности 60 000 человек.

Германия, 1703 г.

Лишь в 1703 году начались в Германии особенно энергичные военные действия. Здесь у французов был могущественный союзник в лице курфюрста Максимилиана Эммануила Баварского, который, наряду с непомерным честолюбием, обладал и замечательными военными способностями. В мае 1703 года французское войско, под предводительством Виллара, соединилось с отрядами курфюрста, и оба вождя согласились между собою овладеть Тиролем и, таким образом, соединиться с французскими отрядами в Италии.

Кроме того, курфюрст еще имел в виду сохранить за собою эти земли, и французы ничего не имели бы против этого. Во главе 12-тысячного войска, Максимилиан Баварский прошел вверх по Инну, на Куфштейн, Раттенберг и Инспрук. Повсюду слышались жалобы на правительство, и курфюрст, не задумываясь, обещал всем, что на его попечении жизнь для них будет лучше. Однако народным массам это было не по сердцу: курфюрста и его войска встречали враждебными криками, швыряли в них с укреплений и с городских стен каменьями. Герцогу Вандомскому был прегражден доступ в Южный Тироль; соединиться с ним курфюрст также не мог и сохранил за собою в Тироле лишь Куфштейн. Война была, таким образом, перенесена на почву Баварии. Из Швабии надвигались сильные отряды под предводительством маркграфа Людвига Баденского, но Макс Эммануил все-таки не хотел вести мирных переговоров, на которые его склоняли его собратья – остальные государи и союзники.

Одержав победу над австрийским генералом Стирумом (Styrum) при Гегштедте на Дунае, курфюрст взял Аугсбург, а маркграф снова отступил. Как тирольское население мешало его успехам в этой стране, так и самому императору помешало в его планах восстание в Венгрии, во главе которого находился некто Ракочи. Но и во Франции народные массы давали о себе знать, да еще в то самое время, когда Людовик XIV был уверен, что сила его единодержавной власти навсегда прочно установлена. Незначительная часть протестантов, еще оставшихся в горах Лангедока – Севеннах, возбудила против дворян и католиков все местное население, безжалостно отплатившее последним за те жестокости, которые приходилось от них претерпевать протестантам. Лишь в 1703 году с помощью войска удалось подавить разыгравшиеся страсти угнетенных и их сторонников.

Битва при Гёхштедте, 1704 г.

Кроме того, в 1703 году произошло еще одно очень важное событие: к коалиции присоединились, в мае, король португальский, и в октябре – герцог Савойский, а в ноябре император Леопольд I торжественно провозгласил королем Испании своего второго сына, эрцгерцога Карла, в Вене, в том же 1703 году.

Следующий год прошел для союзников особенно благополучно, несмотря на то, что начало его ознаменовалось неприятным и опасным для них событием: в январе 1704 года энергичный и неустрашимый курфюрст Баварский взял Пассау и, с помощью французских денег, поддержал венгерское восстание, которому весной явились на помощь французские вооруженные отряды в количестве 8000 человек пехоты и 2500 человек кавалерии, под предводительством Марзена. Курфюрст мог, действительно, питать большие надежды, так как в этом месте императорские оборонительные силы не могли с ним сравнятся. Однако ему не суждено было восторжествовать. Императорскими войсками, которые находились под управлением двоих фельдмаршалов, главным образом, руководил один низ них – Евгений Савойский, ему-то и удалась настолько умная и хитрая уловка, что перевес оказался на стороне австрийцев. Герцогу Марльборо, который предводительствовал войсками в Нидерландах, удалось обмануть французов с Вилларом во главе, затем он направился на Маастрихт, Кёльн, Кобленц, как будто имея в виду осаду одного из городов при Мозеле – например, Трира, но оттуда свернул к востоку, на Неккар, Майнц, Хейльбронн и, наконец, в июне 1704 года благополучно соединился при Гейслингене с войсками императора, которыми командовал маркграф Баденский. Первое военное дело, в котором они действовали соединенными силами, произошло при укреплениях, которые возвел курфюрст Баварский на Шелленберге, близ Донаувёрта, рассчитывавший на них как на надежный оплот при нападении неприятеля. Но расчет его не оправдался: город был взят и Людовик XIV поспешил прислать своему германскому союзнику 26 000 войска, из числа своей верхнерейнской армии, под начальством маршала Таллара. Благополучно совершив переход через Шварцвальд, Таллар соединился с курфюрстом при Аугсбурге. Но и Евгений Савойский уже успел присоединить свою армию к армии Марльборо при Донаувёрте. Не долго думая, они вместе продолжали наступательные действия, результатом которых была блестящая победа при Лутцингене, Гегштедте и Бленхейме, 13 августа 1704 года. Битва эта известна под названием Гёгштедтской, или Бленхеймской, так как эти местности были одинаково близки от поля сражения. Соединенных австро-английских войск было 50 000 человек, столько же было и баварско-французских, но добрых 15 000 человек из них было взято в плен, и до 20 000 человек убито и ранено. В числе военнопленных оказался и маршал Таллар, которому не под силу была возложенная на него обязанность. Города Аугсбург, Регенсбург и Пассау, подпали также под власть императора, а курфюрсту пришлось и вовсе покинуть свои земли, и которых стало распоряжаться австрийское правительство. Вместе с французами, курфюрст перебрался на левый берег Рейна, а затем и в Нидерланды. Франция лишилась Ландау; ей приходилось теперь серьезно опасаться за свои собственные границы. За нападение на саму Францию стояли оба австрийских полководца, равно как и герцог Лотарингский. На их стороне оказался и сам император, преемник своего августейшего отца, Леопольда I – Иосиф I, который пожаловал победителя при Бленхейме, герцога Марльборо, высоким и редко даруемым саном «имперского князя» («Reichsfurst»).

Император Иосиф I, 1705 г.

Однако до такого решительного нападения на Францию дело не дошло. Французам удалось не только укрепить свои пограничные владения, но и усмирить протестантский бунт в Севеннах. Кроме того, герцог Баденский, пользовавшийся значительным авторитетом в Германии, был против этого плана, а герцог Марльборо, которому было поручено напасть на Виллара, расположившегося укрепленным лагерем при Зирке (Sierk, Mosel), не взялся за это дело и вернулся в Нидерланды. Да и сам император не особенно отстаивал свой прежний план, так как и в своих владениях у него было немало забот по поводу венгерского восстания, а также и с баварской неурядицей: его власти положительно не ладили с населением Баварии.

Рамильи и Турин, 1706 г.

Насколько неудачен был для союзников 1705 год, настолько успешно пошли их дела в 1706 году.

В Нидерландах Марльборо, вернувшийся с Мозеля, оттеснил французов, а в мае 1706 года Вильруа перешел через Диль (Dyle) и к северу от Намюра, при Рамильи, дал 23 числа сражение герцогу Марльборо, который сам добивался того. Силы противников были равны: с обоих сторон было приблизительно по 60 000 человек, но Вильруа неудачно выбрал себе позицию и потому был разбит. Ему пришлось потерять около трети своих войск, он вынужден был отступить за Лис, в то время как главнейшие города, как Мехельн, Брюссель, Гент и Брюгге, были взяты союзниками. Карл III был повсеместно объявлен королем Испании и правителем Нидерландов. В Италии также все шло, как нельзя успешнее, хотя сначала и преобладали там французские войска, взявшие у Евгения Савойского (с 1703 г. – союзника императора) один за другим несколько укрепленных пунктов. Они даже осадили Турин и в продолжение всего 1705 года принц Савойский не мог иметь успеха в борьбе с ними. Но летом 1706 года к нему подоспели подкрепления из Германии – Пфальца и Саксонии – и бранденбургские войска под предводительством князя Леопольда Дессауского и, таким образом, со своими последними 13 000 человек герцог Савойский еще отстоял Турин. Неудачи лучшего из полководцев Людовика XIV герцога Вандомского принудили этого государя отозвать его к северным войскам, а на его место назначить в Италию принца крови, герцога Орлеанского, которому на помощь был, кроме того, послан в качестве советника полководец не особенно решительного характера – маршал Марзен. Не сопротивляясь наступлению австрийской армии, они поджидали ее в укреплениях Турина.

7 сентября 1706 года под градом пуль дважды шли на приступ, не дрогнув, прусские отряды и на третий ворвались в крепость, заставив французов отступить. Правое крыло и центр укрепления вскоре оказались во власти союзников, когда же австрийская кавалерия появилась внутри крепости, отступление французов обратилось в беспорядочное бегство. Победители забрали в плен 7000 человек, в том числе и раненого маршала Марзена. Эта блестящая победа над могущественной французской державой дала грандиозные результаты. Герцогу Савойскому были возвращены его владения, Карл III был объявлен и признан герцогом Миланским, а французские войска должны были покинуть Италию и очистить все занятые ими позиции вслед за своей полной генеральной капитуляцией, которая обеспечила им беспрепятственное возвращение на родину в марте 1707 года. В июле того же года, значительное войско с графом Дауном во главе овладело, для Карла III, Неаполем, который и был вынужден признать его власть над собою.

Война в Испании

Сам же эрцгерцог лично уже с марта 1704 года находился на испанской территории. Здесь перевес оказывался на стороне англо-голландского флота против французско-испанского. В мае же 1702 года союзники завладели «серебряным» испанским флотом, который из Мексики вернулся в гавань Виго, в Галиции, впрочем, особых выгод эта победа не доставила австрийцам, так как груз принадлежал преимущественно немецким и голландским торговцам. Король португальский, не колеблясь, присоединился к союзникам, а в марте 1704 года на португальский берег высадились 12 000 англичан и голландцев, и затем антикороль испанский, Карлос III, появился в Лиссабоне. В августе того же года англичанам удалась весьма ловкая и выгодная хитрость: их матросы вскарабкались на выступы Гибралтарского мыса, где было удобнее всего на них взобраться, и напугали мирных прибрежных жителей, которые в ужасе не оборонялись и только читали молитвы. Все старания португальцев снова завладеть этим важным пунктом оказались тщетны. В том же 1704 году лорд Питерборо взял Барселону, что ему не стоило больших трудов, так как Филипп V слишком разыгрывал из себя кастильца, и это оскорбляло народное чувство каталонцев, которые, наравне с Арагонией и Валенцией, признали своим королем Карлоса III. Летом 1706 года из Португалии и Арагонии разом двинулись союзники на столицу Испании – Мадрид. Филипп был вынужден ее покинуть, а в июне в нее вступили португальцы, повергая народ в невообразимый ужас. Одни только кастильцы остались верны Филиппу и с их помощью, с маршалом Бервиком (незаконным сыном Иакова II) во главе, король Филипп V снова вступил в Мадрид, к великой радости населения, которое в самом имени его уже видело залог процветания своего отечества. Английские, более дальновидные полководцы, не скрывали своих опасений, что вряд ли притязания союзников будут иметь полный успех. Карл III мог удержаться в Барселоне, но и только: дальше этого не шли его испанские дела, а между тем, сердце испанского народа всецело принадлежало Филиппу.

Военные действия 1707 г.

Большие надежды, которые со всех сторон возлагались на будущий, 1707 год, однако, не оправдались. Английский флот и немецко-пьемонтские войска под предводительством Евгения Савойского обложили Тулон с моря и с суши, придавая особое значение этому важному пункту, от завоевания которого англичане ожидали весьма важных последствий. Однако же оказалось, что Франция с этой стороны неуязвима: соседние провинции готовились к отпору вторжения и англичане вынуждены были отступить. Но и французам, в свою очередь, не удалось вторжение в Германию. Они думали было воспользоваться минутой, когда скончался маркграф Людвиг Баденский, и это повело к весьма характерному рассуждению о том, кого лучше назначить на его высокий пост главнокомандующим императорской армией: католика или протестанта? Вопрос этот был решен в пользу старейшего по летам маркграфа – Байрёйтского. Однако ему не под силу было бороться с таким смелым и ловким противником, как маршал Виллар; он даже был вытеснен за так называемые «Штальгоферовы Линии» (укрепления), возведенные еще маркграфом Людвигом близ Раштадта, а все-таки французы ушли ни с чем, так как их расчет соединиться с королем шведским для совместных действий не удался.

Людовик XIV стремится к миру

При этой войне нельзя упрекнуть Людовика XIV в упрямстве: он и сам сознавал, что силы его истощаются в борьбе с союзными державами и, желая мира, выказал расположение к переговорам. Но и союзники заметили его ослабление и спешили им воспользоваться. 1708 год довел натянутое положение французов до крайности. Людовик попытался возбудить в Шотландии движение, благоприятное юному претенденту на шотландский престол, которого он величал Иаковом III; эта попытка рухнула еще в самом своем зачатке. В Нидерландах английского полководца сильно поддержало появление самого принца Евгения, войска которого были расположены в долине Саары и Мозеля. 11 июля, при Уденарде, на реке Шельде, союзники напали на северную армию французского короля, во главе которой (80 000 чел.) стояли герцог Вандомский и старший сын дофина – герцог Бургундский. Под вечер кровавого боя французы отступили с тяжкими потерями. Снова Брабант и Фландрия перешли к союзникам, французские войска и не пытались даже хоть чем-нибудь вознаградить себя за город Лиль, который в декабре капитулировал. Дорога во Францию была проложена, оставалось только воспользоваться ею, но тут Людовик XIV снова начал добиваться мирных переговоров и добился их с помощью властей города Гааги, где он (и не без оснований) надеялся найти поддержку. День ото дня положение Франции, уже и без того истощенной войнами, преследуемой призраком наступающего неурожая (зима 1708-1709 гг. была особенно сурова), становилось все более и более шатким, чтобы не довести ее до полного разорения, Людовик XIV поспешил направить все свои усилия к тому, чтобы заключить мирный договор с неутомимыми своими врагами – союзными державами. Посол его, де Торси, искусно повел это дело в Гааге, и мирное соглашение состоялось, хотя и не без ущерба для французских интересов. Соединенные испанские земли пришлось отдать австрийцам, которые потребовали, чтобы в двухмесячный срок Филипп V покинул Мадрид, в противном случае его должны были оттуда изгнать войска союзников и короля французского. За эти два месяца перемирия последний обязывался возвратить некоторые из главнейших завоеванных им городов, например, Люксембург и Страсбург. Но до этого дело не дошло. Тем временем состоялись все подготовления к вторжению во Францию с севера и со стороны Италии. Еще раз удалось маршалу Виллару отклонить эту опасность, но и битва при Мальплакэ, на Шельде, в Геннегау, 11 сентября была ими проиграна. Однако защищались французы блестящим образом и победителям дорого досталась эта победа: они потеряли 20 000 человек, а французы 14 000 человек. Уже в 1710 году Людовик XIV был готов заключить переговоры миром, готов был на всякие уступки со своей стороны: только не соглашался принять участие в изгнании своего внука из Испании. Впрочем, в договоре, состоявшемся при Гертруиденберге, он изъявил согласие оказывать союзникам денежную помощь, что давало им возможность привести в исполнение свои планы и, таким образом, способствовало изгнанию из испанских владений Филиппа V, внука Людовика. В возмещение утерянного им могущественного престола ему отдали Силицию – жалкую подачку, которая не могла идти в сравнение с испанской властью. В июле конференция в Гертруиденберге была распущена.

Военные действия 1708 г.

Людовик XIV видел, что созданному им зданию французского могущества грозило неминуемое разрушение, и послал в Испанию особое доверенное лицо, чтобы уговорить Филиппа смириться перед настоятельной необходимостью. А между тем, союзникам особенно повезло в этом 1708 году. Англичане взяли Порт-Магон на острове Минорке и удержали его за собой в возмещение тех сумм, которых им стоил Карл III. Летом 1710 года союзники действовали и еще того успешнее, их поход замечателен своими удачами. 27 июля австрийский генерал Штаремберг одержал победу при Альменаре (в Арагонии), а 20 августа при Сарагоссе. Месяц спустя, 28 сентября 1710 года, Карл III вступил в Мадрид.

Война в Испании, 1709 и 1710 гг.

Но тут-то счастье и начало несколько изменять союзникам. Они нашли Мадрид совершенно опустелым и обезлюдевшим, лавки были заперты, дворянство, купцы и богатейшие граждане последовали за Филиппом, который удалился в Валльядолид. О католическом духовенстве и говорить нечего: оно было верно своему королю-католику и пользовалось озлоблением народных масс против «еретиков», забывая, что этим «еретикам» (протестантам) принадлежало чуть ли не полмира. Фанатизмом испанцев удачно воспользовался маршал Вандом, который собрал 20 000 человек войска и 9 декабря напал при Брихуэге на англичан, предводимых Стангопом, который и не подозревал о такой близости французов. Храбро защищались англичане, несмотря на то, что их застигли врасплох, но, в конце концов, принуждены были капитулировать. На следующий же день неутомимый герцог бросился на австрийские войска под командой Штаремберга. Последнему удалось, однако, удержать за собой поле сражения при «Вилла-Вициозе», но оставаться на этой вулканической почве, так сказать, горевшей у него под ногами, было все-таки опасно: поэтому австрийцы заклепали свои орудия и ушли, оставляя их за собою. К концу года Карл III снова был оттеснен в Барселону, а Филипп V сделался полновластным хозяином всей Каталонии и большинства главных испанских городов.

Кончина императора Иосифа I. Карл VI, 1711 г.

Несколько месяцев спустя свершилось еще более важное событие: 17 апреля 1711 года скончался бездетный император германский, Иосиф I, всего лишь на 36 году от рождения. Прямым наследником его оказывался все тот же Карл III, которому, таким образом, предстояло соединить в своих руках всю власть Габсбургского дома. 12 октября того же года он был торжественно коронован во Франкфурте римским императором под именем Карла VI.

Император Иосиф I незадолго до своей кончины в традиционном испанском придворном наряде (XVIII в.)

Переворот в Англии

Понятно, что это событие отразилось и на делах Англии, где и без того уже начиналось некоторое брожение. После воцарения в 1702 году королева Анна продолжала вести начатую Вильгельмом III политику. Как того требовал сам народ, а особенно партия вигов, она объявила Франции войну. Ее личные симпатии были, однако, на стороне тори, и потому она соединила в министерстве обе партии и их вождей: Годольфина, Сеймура, Ноттингема; на выборах же 1702 года перевес оказался на стороне тори. В чем, однако, Анна не последовала примеру своего предшественника, так это именно в его равном отношении к обеим партиям. Вильгельм же знал, что государю опасно выказывать преимущество той или другой партии, так как она не преминет забрать власть над правлением и над самим его королем.

Анна, королева Великобритании и Ирландии. Гравюра работы И. Смита с портрета кисти Кнеллера

В начале царствования Анны выдвинулся вперед и получил титул герцога полководец Марльборо, который отличался еще и при Вильгельме III своими блестящими военными и дипломатическими способностями. Первоначально он принадлежал к партии тори, но, в силу обстоятельств и своего видного положения во время войны, которую по справедливости можно было назвать «войной вигов», он очутился во главе последних и быстро поднял их влияние. Вследствие благополучного хода войны, при новых выборах в 1705 году перевес оказался на стороне вигов и во главе правления стали: со стороны тори – Харлэ (впоследствии лорд Оксфорд) и Сен-Джон (вспоследствии лорд Болингброк), а со стороны вигов – Сендерлэнд, Галифакс и Годольфин. Последний благополучнейшим образом управлял английскими финансами, а Марльборо соединял в себе одновременно звания главного полководца и первейшего дипломата королевства и был для королевы, не отличавшейся особым умом или развитием, более, нежели простым подданным. Влиянию его на монархиню много способствовала его жена: с нею королева была настолько дружна, что в переписке они называли друг друга просто миссис Морлэ и миссис Фримэн. С 1706 по 1709 год герцог Марльборо пользовался настолько неограниченным влиянием, что возмечтал получить назначение бессмертного «генерал-капитана» (главнокомандующего) английской армией. Солдаты любили его и потому его надежды не были лишены основания, несмотря на то, что были у него и значительные недостатки: несокрушимое честолюбие и стремление властвовать, которые он, однако, умел скрывать и облекать в приличные формы. Но нельзя сказать того же о его супруге. Такая же честолюбивая, как и герцог, герцогиня Марльборо не умела сдерживать свои порывы. Ее злость и желание первенствовать, наконец, несколько охладили любовь королевы к ней, но она еще не замечала в своей венценосной подруге никакой перемены и еще долго не заметила бы ее, если бы одна из главных фрейлин, которую герцогиня сама особенно рекомендовала Анне, не открыла глаза королевы на ее неблаговидное обращение и поступки. Немилость властолюбивых супругов еще ускорили политические и иные частные причины.

Герцог Марльборо. Гравюра работы И. Смита с портрета кисти Кнеллера

Герцогиня Марльборо. Гравюра работы И. Смита с портрета кисти Кнеллера

В мае 1710 года, когда наступили новые выборы, в отсутствие герцога Марльборо, партия тори одержала верх, а когда он вернулся, то немилость его уже вполне определилась: герцогиня была лишена своей высокой должности при дворе. Опираясь на решение главенствующей партии (т. е. тори), которая была против продолжения войны, правительство вступило в тайные переговоры с Францией в июле 1711 года, а в сентябре уже приступило к подготовительным действиям для заключения мира, о чем и оповестило тогда же союзников. В январе 1712 года в Лондон прибыл принц Евгений Савойский, его приняли любезно и с большим почетом, но миссия его убедить правительство в необходимости прекращения мирных переговоров с Францией так и осталась безуспешной. Тогда же, в январе 1712 года, начались переговоры держав в Утрехте и соглашение между ними состоялось по очереди: франко-английское, франко-голландское, франко-прусское, франко-савойское, испано-английское, испано-потругальское, испано-савойское, в промежутке времени с 11 апреля 1713 года по 6 февраля 1715 года. Совокупность их принято обозначать общим именем «Утрехтского мира».

Утрехтский мир, 1713 г.

Основное положение всех этих условий было: не соединять под одним скипетром Францию и Испанию. Филипп V, обратившийся уже в совершенного испанца, охотно отказался для себя и для своего потомства от всяких притязаний на французский престол. Его примеру, но в отношении испанской короны, последовал Орлеанский королевский дом, к которому теперь перешли права на французский престол. Зато Филипп Анжуйский торжественно был признан королем Испании и Индии. Людовик XIV обязался срыть укрепления в Дюнкирхене и осушить гавань. Кроме того, он уступил англичанам остров Св. Христофора (Вест-Индия) и некоторые спорные владения в Северной Америке. Испанцы уступили англичанам Гибралтар и остров Минорку, с условием, что населению будет предоставлена полная свобода исповедывать католическую веру. Испания, равно как и Франция, должна была признать права Ганноверского дома на английский престол. Для Франции и для Пруссии остались в прежней силе условия Вестфальского договора, испанская же часть Обергельдерна (Obergeldern) отошла к Пруссии и за ней было признано королевское достоинство. Испанцам пришлось отдать Сицилию Савойскому дому, к которому также должно было перейти и королевство испанское, если бы Филипп V умер бездетным, с сицилийскими же владениями был связан также и королевский сан. Соглашение, состоявшееся между Португалией и обеими державами, не имеют значения.

Раштадтский мир, 1714 г.

Император, однако, все еще продолжал вести войну сначала в союзе с Голландией, а затем и один: вскоре и голландцы заключили мир, по которому они получили «барьер», т. е. право осады в нескольких пограничных местностях и крепостях Испанских Нидерландов, по поводу которых им предстояло войти в соглашение с Австрией. Продолжать вести войну самостоятельно оказалось слишком тяжело для австрийцев и потому им тоже пришлось вступить в мирные переговоры. Главнейшие из полководцев обеих сторон – принц Евгений Савойский и маршал Виллар – сошлись в Раштадтском замке.

Мир был подписан 7 марта 1714 года. Альтбрейзах, Фрейбург и Кель французы вернули австрийцам, французские укрепления по правую сторону Рейна были срыты, но надежда императора получить обратно Эльзас не оправдалась, и Ландау в Рейнском Палатинате отошел к Франции.

Максу Эммануилу, с которым Людовик XIV не прочь был поделиться, и Иосифу Клименту, курфюрсту Кёльнскому, не досталось ничего нового: им только вернули их собственные, отнятые у них владения. Из спорных земель испанского наследства за императором остались Испанские Нидерланды, Милан, Сардиния, Неаполь. Таким образом, результатом двенадцатилетней войны явилось то, что некогда предлагал Вильгельм III. Дальнейшие соглашения, являвшиеся как бы дополнением и заключением Раштадтского договора, произошли 7 сентября 1714 года в Бадене (в Ааргау) и подтвердили его статьи: тот же параграф Ризвикского мира, который касался условий вероисповеданий, остался неприкосновенным на возвращенных территориях.

ГЛАВА ВТОРАЯ Московское государство: первые цари из дома Романовых. Начало царствования Петра I Алексеевича. Современное положение Дании, Швеции и Польши. Борьба Петра I с Карлом XII. Великая Северная война. Россия вступает в число великих европейских держав

Царствование Михаила Федоровича

В то время, когда среди развалин освобожденной от поляков Москвы со всей Земли Русской съехались выборные люди на Земский Собор и избрали юного боярина Михаила Федоровича Романова на царство, сам избранник, ничего о том не зная, жил вместе со своей матерью в глубоком уединении в костромском Ипатьевском монастыре. Туда из Москвы и было отправлено посольство, в состав которого входили представители высшего духовенства и других сословий. Прибытие в Кострому этого посольства, а также переговоры с Михаилом Федоровичем и составляют предмет нашего описания, заимствованный из «Книги об избрании на царство царя Михаила Федоровича».

Юный избранник долго отказывался от предлагаемого ему венца, и мать будущего царя не хотела благословлять сына. Но послы с твердой уверенностью убеждали, что «русские люди теперь наказались и пришли в соединение», и наконец, убедили мать-инокиню. 2 мая 1613 года юный царь въехал в опустошенную поляками Москву, а 11 июня венчался на царство.

Новому царю предстояло решить трудную задачу – он должен был закончить борьбу с внутренними врагами, в скором будущем ради поддержания чести и достоинства Московского государства ему предстояло вести войну и с внешними врагами. Все это осложнялось еще и тем, что государственная казна была пуста, земля истощена, а народ разорен настолько, что содержать войско было не на что. В это время Новгородская область была занята шведами, королевич Владислав заявлял о своих правах на московский престол, а разбойничьи шайки поляков, казаков и всякой вольницы грабили западные области Московского государства и разоряли земли, лежащие в низовьях Волги. Совершенно очевидно, что государство можно было спасти только благодаря твердости и самоотверженности русских людей, а потому, немедленно был созван Земский Собор, на котором было решено послать грамоты по городам, и всех просить об оказании помощи государству и деньгами, и ратными людьми. И откликнулась все Земля Русская, помощь пошла отовсюду, внутренние враги были вскоре усмирены, истреблены и наказаны.

Затем начались внешние войны. Война со Швецией, начавшаяся в 1614 году, сложилась для русских неудачно. Шведский полководец Делагарди разбил русское войско близ Новгорода, а затем со свежими силами из Швеции прибыл сам король Густав Адольф, и война приняла для России весьма опасный оборот. К счастью, Густав Адольф не. смог взять Пскова и напрасно тратил на его осаду все свои знания и опыт полководца. Псковичи настолько мужественно держали осаду города, что охладили воинский пыл у молодого короля, и он сам изъявил желание заключить мир, тем более, что на Западе дела складывались так, что ему необходимо было быть там. Согласно условиям заключенного мирного договора, Швеция отказывалась от Новгорода и его области, но оставляла за собой Ям, Копорье, Иван-город и Орешек, то есть Московское государство в очередной раз было отрезано от водного пути через Балтийское море.

С Польшей царю Михаилу Федоровичу пришлось вести две войны. Первая война (в 1617-1618 гг.) была довольно неудачна для Польши, но все же закончилась перемирием (на 14 лет) довольно выгодным для нее. За Польшей остался не только Смоленск, но и вся Северная область, но зато при заключении перемирия обменялись с обеих стороны пленниками, что позволило вернуться в Москву отцу государя, митрополиту Филарету, томившемуся в тяжком плену со времени взятия Смоленска Сигизмундом.

Встреча (под Москвой) по возвращению из польского плена митрополита Филарета с сыном своим царем Михаилом Федоровичем.

(Картина восстановлена по древнему подлиннику, помещенному в книге «Об избрании на царство Михаила Федоровича»)

Тотчас по прибытии в Москву возведенный в сан патриарха Филарет стал во главе правления, рядом с юным царем, и был ему добрым советником и надежным соправителем. Находясь в таком исключительном и высоком положении, патриарху Филарету удалось многое сделать по улучшению областного управления и восстановлению государственного хозяйства, разоренного долгими внутренними смутами.

Печать патриарха Филарета

При непосредственном влиянии Филарета была начата и вторая война с Польшей в 1632 году, целью которой было отвоевать Смоленск, столь необходимый для обеспечения безопасности государства со стороны Литвы.

Под стенами Смоленска русское войско потерпело жестокое поражение от короля Владислава; но и он сам, вступив в пределы России, претерпел целый ряд неудач, и, убедившись в бесполезности борьбы, которую опасно было затягивать, он заключил с Московским государством «вечный мир» и навсегда отказался от своих притязаний на московский престол, признав Михаила Федоровича «государем московским».

Последние годы царствования царя Михаила Федоровича прошли весьма мирно; Московское государство с честью смогло выйти из всех внешних и внутренних затруднений и вступило со многими иноземными государствами в самые тесные и добрые отношения: шведский король Густав Адольф превратился из врага в доброго соседа и старался даже вступить в союз с царем Михаилом. Французский король Людовик XIII, с которым Московское государство впервые обменялось посольством при царе Михаиле, приглашал московского государя к союзу против Германии. Датский король старался поддержать и упрочить свои связи с Московским государством, а персидский шах Аббас (Великий) и английский король Иаков I даже ссужали царя Михаила деньгами, во время его войны с Польшей.

Царь Алексей Михайлович

Царь Михаил Федорович – первый царь из дома Романовых – скончался 12 июля 1645 года и оставил после себя наследником сына, царевича Алексея Михайловича, который вступил на престол на шестнадцатом году жизни. Его долгое царствование (1645-1676 гг.) было преисполнено войнами с внешними врагами и внутренними смутами, которые ясно указывали на необходимость серьезных преобразований во внутреннем управлении и во многих сферах государственного устройства.

Уложение

Заботы царя о внутреннем устройстве Московского государства выразились в составлении нового «Уложения», или сборника законов, который бы соответствовал современным потребностям русской жизни и устранял, по возможности, важнейшие проблемы, которые тяжелее всего отзывались на простом народе. Это необычайно трудное дело было поручено доверенным лицам государя и опытным политикам и законникам – дьякам Леонтьеву и Грибоедову. По поводу составления нового «Уложения» созван был в Москве Земский Собор и составители «Уложения» согласовывали с выборными людьми каждый пункт, прежде чем утвердить его окончательно.

Патриарх Никон. Исправление церковных книг

Во время составления «Уложения» царь Алексей Михайлович сблизился с новгородским митрополитом Никоном – человеком умным, энергичным и твердым. После смерти патриарха Иосифа царь пожелал возвести Никона в сан патриарха и с его помощью произвести целый ряд преобразований в быту духовенства и в церковном устройстве. Наибольшее внимание новый патриарх обратил на исправление священных и богословских книг, в которых, благодаря малограмотности писцов, в течение веков вкралось множество грубых ошибок, перешедших, отчасти, и в печатные издания. Эти ошибки в книгах были замечены уже в предшествующее царствование, но попытки их исправления встретили сильнейший отпор со стороны невежественного духовенства, а те, кто занимался исправлением подверглись жестоким гонениям.

Рукописная миниатюра XVII в., изображающая богословский диспут справщиков с Лаврентием Зизанием в 1627 г.

Однако патриарх Никон не остановился ни перед какими опасностями и препятствиями, и в 1654 году поручил исправление книг надежным, знающим людям, которые сличили печатный текст с древними русскими и греческими рукописями. Прежде всего по его благословению издан был в свет исправленный «Служебник», а затем и другие книги. Однако даже непреклонный Никон встретил ожесточенное сопротивление со стороны некоторой части русского духовенства, когда по его приказу вновь исправленные книги стали всюду рассылать и вводить, а старые – всюду отбирать и уничтожать.

Противники Никона громко порицали его крутые меры и отказались признать правильность произведенных им исправлений. Их примеру последовала во многих местах и невежественная масса народа. Многие стали утверждать, что Никон вводит какую-то новую веру, и доказывали, что молиться и читать в церкви следует только по старым (неисправленным) книгам, если не хочешь изменить «старой, истинной вере». Отсюда-то эти люди и получили название староверов, или, иначе – раскольников, потому что со времен Никона в Русской Церкви произошел раскол (или разъединение), вызванный отчасти печальными недоразумениями и невежеством массы, отчасти же слишком крутыми мерами Никона, который подверг всех противников книжного исправления жестоким наказаниям, чем и побудил многих смотреть на них, как на мучеников^[29].

Скит патриарха Никона в Воскресенском (Ново-Иерусалимском) монастыре близ Москвы

Притеснения православия в Западной и Южной Руси

В то время, когда внутри Московского государства происходили эти споры и разногласия из-за догматических религиозных тонкостей, на юго-западной окраине Русской земли велась другая, гораздо более важная борьба, вызванная теми жестокими и несправедливыми притеснениями, которые приходилось выносить православному русскому населению в польско-литовских областях и в малороссийской Украине. Особенно тяжелым было там положение народа, который находился под двойным гнетом. Его угнетали и польские паны-помещики, обратившие все крестьянство в своих рабов, и духовенство из иезуитов, которые силой заставляли православных переходить в ненавистную им униатскую Церковь. Эти притеснения побуждали народ к восстаниям, в которых самое активное участие принимали и малороссийские казаки, организованные польским правительством в регулярное войско, и вольные ватаги запорожцев. Полякам большого труда стоило усмирение этих восстаний, и подобные усмирения с их стороны обычно сопровождались неслыханными жестокостями, еще более озлоблявшими народ.

Западная граница Московского государства в XVII в.

Юго-западная граница Московского государства в XVII в.

Богдан Хмельницкий

Но вот, наконец, во второй половине XVII века среди малороссийского населения появился тот грозный вождь, которому суждено было избавить Малороссию от польского гнета – то был казацкий сотник Зиновий Богдан Хмельницкий. Известный своим умом и мужеством, он пользовался большим влиянием среди казачества. Испытав на себе лично полную бесправность русского народа под властью Польши, Хмельницкий решился избавить своих единоверцев от этого гнета. Он бежал сначала в Сечь, к запорожцам, а оттуда – в Крым. Там он поднял на войну с Польшей крымского хана и вместе с крымцами и со всей казачьей вольницей вторгся в Польшу. Два жестоких поражения, нанесенные им польским войскам, открыли Хмельницкому путь в самое сердце Польши. При этом народное восстание быстро охватило все русские области Польши. Народ поднялся против своих угнетателей и стал поголовно избивать панов-помещиков, евреев и все католическое духовенство. Борьба завязалась жестокая и кровопролитная и ознаменовалась несколькими блестящими победами Хмельницкого, которые привели к заключению выгодного для казаков Зборовского договора. Но этот договор, как оказалось вскоре, не имел никакой силы. Поляки его не соблюдали, притеснения русского населения возобновились в Малороссии с прежней силой, а между тем продолжение открытой борьбы за независимость Малороссии оказывалось невозможным. Тогда Богдан Хмельницкий убедился в том, что Малороссия может быть спасена от гибели, только приняв подданство царя Алексея Михайловича. С этой целью он неоднократно посылал доверенных людей в Москву с мольбами о помощи и о принятии несчастной страны «под царскую высокую руку».

Принятие подданства Малороссии царем Алексеем. Первая Польская война

Царь Алексей Михайлович очень хорошо понимал, что, согласившись на эти ходатайства Хмельницкого и малороссов, он будет неизбежно вовлечен в войну с Польшей, но вместе с тем, он был не в силах отказать в помощи единоверному народу, страдавшему под гнетом Польши. До него уже доходили сведения о том, что если он, царь московский, не вступится за Малороссию, то все население ее уже решилось перейти в подданство турецкого султана, лишь бы не оставаться под властью Польши. Сначала царь Алексей попытался уладить дело миром и предложил королю польскому примириться с его малороссийскими подданными на основании условии Зборовского договора. И только тогда, когда польское правительство отказалось выполнять эти условия, царь Алексей Михайлович решился «принять малороссийских казаков в подданство» и объявил войну Польше.

Эта первая война с Польшей в царствование Алексея Михайловича сложилась очень удачно для России. Уже в самом ее начале поляки потерпели жестокое поражение от русского воеводы князя Черкасского, в то время как сам царь осаждал Смоленск. Все важнейшие города Литвы – Вильно, Ковно, Гродно – один за другим сдавались русским войскам. Наконец сдался царю и Смоленск, а в то же время Хмельницкий овладел Люблином.

Но эта Первая Польская война перешла в войну со Швецией, которая также задумала воспользоваться затруднительным положением Польши и присвоить себе часть ее владений. Война велась обеими сторонами безуспешно в течение пяти лет и закончилась в 1661 году миром со Швецией, по которому ни Швеция, ни Московское государство ничего не приобрели. Но этот мир был тем более необходим, что царю Алексею Михайловичу уже приходилось начинать вторую войну с Польшей в Литве и Белоруссии.

Вторая война с Польшей

Вторая Польская война сложилась настолько неудачно для русских, что в течение двух лет Московское государство потеряло все приобретенное им в Первую Польскую войну, кроме Смоленска. В 1661 году вся Литва и большая часть Белоруссии вновь были отвоеваны поляками. Обе воюющие стороны были страшно истощены тяжкой борьбой, но ни та, ни другая не думали уступать, так как и поляки, и русские хотели во что бы то ни стало удержать за собой Малороссию. Война длилась еще пять лет и, несмотря на всякие невзгоды и страшный недостаток в деньгах, Московское государство все же одержало верх в долгой борьбе за Малороссию. В 1667 году, в деревне Андрусове (между Смоленском и Мстиславлем), один из умнейших и образованнейших русских вельмож, боярин Ордин-Нащокин, заключил с Польшей перемирие на 13 1/2 лет на следующих условиях: Московское государство уступило Польше свои завоевания в Литве, но оставляло за собой Смоленск, весь Северский край (северную часть Черниговской губернии) и ту часть Малороссии, которая лежала на левом берегу Днепра. На правой стороне Днепра за Московским государством временно оставался только город Киев. Таким образом, в состав Московского государства начинали потихоньку вновь возвращаться все те области, которые на Западе и Юго-Западе составляли некогда территорию Древней Руси и захвачены были Литвой в тяжкий период татарщины.

Бунт Стеньки Разина

В последние годы царствования царя Алексея Михайловича государство было потрясено еще одной страшной смутой на восточной окраине. Здесь московскому правительству пришлось вести трудную и продолжительную борьбу с казачеством и той вольницей, которая со всей Русской земли собиралась и селилась в низовьях Дона и Волги, куда издавна уходили все недовольные суровыми условиями русской городской жизни XVII века или не желавшие подчиняться власти помещиков после того, как переход крестьян был воспрещен. У всей этой вольницы появился (в 1667 г.) удалой предводитель, атаман Стенька Разин, человек грубый, жестокий, но отчаянно храбрый. Восстание, сопровождавшееся страшными жестокостями, распространилось по всему Поволжью, до Казани и Нижнего Новгорода. К мятежным скопищам Разина пристали толпы приволжских племен: мордва, черемисы, чуваши и татары... И только четыре года спустя мятеж этот удалось подавить самыми суровыми мерами после того, как сам Разин был пойман и казнен в Москве (1671 г.).

Вскоре после того царь Алексей Михайлович скончался (29 мая 1676 г.), оставив после себя большую семью от двух браков. От первого – двоих болезненных сыновей, царевичей Федора и Иоанна, и несколько дочерей. От второго брака – сына Петра (род. 30 мая 1672 г.), которому в год смерти отца было четыре года от роду.

Дворец (деревянный) в селе Коломенском – любимое местопребывание царя Алексея Михайловича

Царствование Федора III Алексеевича

На престол по смерти Алексея вступил Федор III Алексеевич и царствовал очень недолго (всего 6 лет). Его царствование ознаменовалось только войной с Турцией за обладание Западной Украиной (на правом берегу Днепра), которую Польша уступила турецкому султану, и еще – уничтожением «местнических счетов», которые были большим препятствием к введению в русском войске разумной и строгой дисциплины. Очень часто случалось, что храброе и мужественное русское войско терпело неудачи только потому, что в военное время на глазах у неприятеля между начальниками происходили ссоры и споры из-за старшинства и знатности их родов, и при этом более родовитые отказывались подчиняться менее родовитым (т. е. местничались с ними). По этому поводу 12 января 1682 года царь созвал Земский Собор и передал вопрос о местничестве на его рассмотрение. Большинство участников Собора высказалось в пользу окончательного уничтожения «местничества». Книги, по которым родовитые люди «местничались» (разрядные), были по приказанию царя снесены во дворец и сожжены в печи, а «местнические счеты» воспрещены под страхом смертной казни.

Несколько месяцев спустя после уничтожения местничества царь Федор Алексеевич скончался (в 1682 г.) бездетным, и вопрос о престолонаследии остался открытым.

Двоецарствие. Софья-правительница

Иоанн, старший после царя Федора, сын царя Алексея (от первого брака), был юноша болезненный, хилый и слабоумный. Передача ему престола представлялась делом невозможным. В отличие от него, десятилетний царевич Петр (сын царя Алексея Михайловича от второго брака) был крепок здоровьем, обладал быстрым умом и способностями не по летам. После долгих совещаний патриарх и бояре решили, что на престол следует возвести царевича Петра Алексеевича, и этот выбор был единогласно одобрен людьми всех сословий, собранными по приказанию патриарха на площадь.

То положение правительницы, которое предстояло занять царице Наталье, матери царевича Петра, и ее родственникам, пробудило ненависть в детях царя Алексея от первого брака и в их родственниках. Одна из дочерей царя Алексея, царевна Софья – женщина умная и энергичная – решилась не уступать мачехе и отстоять права на престол своего единоутробного брата, царевича Иоанна.

При помощи своего дяди, хитрого боярина Милославского, царевна Софья привлекла на свою сторону стрелецкие полки, стоявшие в Москве и под Москвой, и произвела в 1682 году кровавый переворот, во время которого были беспощадно убиты многие родственники царицы Натальи и ближайшие ее сторонники. Опираясь на буйных стрельцов, царевна Софья добилась того, что царевич Иоанн Алексеевич был признан царем наравне с Петром, она сама провозглашена правительницей, а царица Наталья устранена от правления.

Правление Софьи продолжалось семь лет, пока Петр не вышел из отрочества и не достиг 17-летнего возраста. Тогда уже он воспользовался первым удобным случаем, чтобы продемонстрировать свою самостоятельность и порвать с сестрой-правительницей, которая вынуждена была ему уступить после слабой попытки к борьбе – и кончила жизнь в монастыре. В первых числах октября 1689 года Петр вступил уже в самостоятельное управление государством, тогда как его брат и соправитель, царь Иоанн, до смерти своей оставался царем только номинально.

Царь Петр. Его юность. Азовские походы

Царь Петр был в полном смысле слова богатырь и телом, и духом – натура исключительная, необыкновенная... С раннего детства он проявлял энергию, силу воли и страсть к приобретению знаний, которые изумляли всех окружающих и волей-неволей заставляли их покоряться желаниям юного царя. Еще юношей он сблизился со многими иноземцами, состоявшими на русской службе, многому от них и при помощи их научился и особенно пристрастился к кораблестроению и мореплаванию, получив первые сведения о том и другом от голландца Брандта, жившего в Немецкой слободе, под Москвой.

Петр Великий в юности.

Гравюра работы В. Гретбаха с портрета, написанного с натуры Годфреем Кнеллером в 1698 году в Лондоне

Благодаря этому пристрастию, освободившись от опеки сестры, Петр, прежде всего, решил исполнить свою любимую мечту – построить русский флот. С этой целью в течение первых трех лет царствования Петр дважды побывал в Архангельске, ознакомился с Белым морем, устроил там верфи, начал на них постройку больших кораблей и отвлекался от построек только для участия в своих любимых воинских упражнениях с теми немногими полками, которые были уже по его желанию обучены регулярному строю. Вскоре юному царю представился случай испытать свои силы и знания в военном и морском деле – на настоящей войне.

Союзники Московского государства, король польский и император германский – известили Петра о своем намерении начать войну против Турции и крымских татар. Петр, стремившийся проложить путь России к Черному морю, обрадовался этому случаю, чтобы начать войну против Турции, заграждавшей ему выход из Дона своей крепостью, Азовом. Поэтому весной 1695 года Петр объявил войну Турции и осадил Азов.

Постройка флота. Первое путешествие за границу

Во время этой долгой осады, которая только к концу лета 1696 года закончилась взятием Азова, Петр убедился в том, что русское войско плохо обучено, не подготовлено к ведению серьезной войны, да и в самом внутреннем устройстве государства выяснились для него множество недостатков. Это навело его на мысль о необходимости радикальных преобразований в Московском государстве и сближения его, во что бы то ни стало, с Западной Европой. Еще более утвердился он в этой мысли, начав постройку флота для Азовского и Черного морей, в Воронеже. Были собраны средства для постройки кораблей, выписаны из-за границы иноземные корабельные мастера и свезены все материалы, необходимые для оснастки и вооружения кораблей. Но трудности, с которыми он столкнулся при выполнении этой работы, ясно доказали Петру, что даже мастера, выписанные из-за границы, недостаточно знакомы с кораблестроением, а потому он сам задумал ехать за границу, чтобы научиться там искусству строить корабли и вообще всем тонкостям современного европейского мореплавания.

Но кораблестроение было тут не более, как одним из звеньев в той цепи, которую царь Петр стремился установить между Московским государством и Европой. И действительно, посетив Европу в 1697-1698 годах (инкогнито, под именем дворянина Петра Михайлова), Петр на собственном опыте познакомился со всеми практическими тонкостями кораблестроения в Голландии, а в Англии изучал теорию мореплавания. Помимо этого, он знакомился с жизнью, с историей и с памятниками посещаемых им стран, изучал всякие производства и ремесла, сам работал в мастерских, осматривал фабрики и заводы, учился иностранным языкам, наукам и искусствам, разыскивал и нанимал для отправки в Россию разных мастеров, ученых и мореходов. Побывав в Северной Германии, Голландии и Англии, Петр посетил Вену и собирался ехать в Венецию, которая тогда славилась своим военным флотом, но весть о новом восстании стрельцов в Москве вынудила его вернуться домой.

По прибытии в Москву он судил мятежников неумолимо и так разгромил стрелецкие полки, что и следа их не осталось. В то же время он принял меры и к преобразованию внутреннего управления государством на новый лад, по европейскому образцу. Желая всем наглядно показать, что он ни перед чем не остановится в своем стремлении изменить Россию на иноземный лад, Петр действовал чрезвычайно круто и решительно. Так, например, пренебрегая застарелыми и укоренившимися предрассудками русских людей, царь, по возвращении из-за границы, приказал всем, кроме духовенства и крестьян, обрить бороды и вместо старинной русской одежды надеть короткое платье немецкого покроя, а с тех, кто хотел носить по-прежнему русское платье и не брить бороды, предписал взимать особую и весьма значительную пошлину.

Бородовой знак, выдаваемый сроком на один год тем, кто платил за право носить бороду

Но, прибегая к таким крайностям, Петр был очень далек от желания придать русским только внешний вид европейцев. Он совершенно искренне стремился их сблизить с лучшими сторонами европейской жизни и перенести из Европы в Россию все полезное и необходимое для общего блага. Ради достижения этой цели он готов был выдержать упорнейшую борьбу как внутреннюю, так и внешнюю, и в этом направлении решился напрячь все силы государства для создания ближайшего морского пути в Европу, столь необходимого для прямых связей с ней. В Смутное время этот путь был отнят у России Швецией, а потому Петр решился воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы отвоевать у Швеции и возвратить России ее исконное достояние. Но прежде чем мы приступим к описанию борьбы России со Швецией за обладание Балтийским побережьем, нам придется сказать несколько слов о том, что происходило в это время в соседних с Россией странах – Швеции, Дании и Польше.

Швеция, Дания и Польша

Швеция после смерти Карла X. Карл XI, 1660 г.

После смерти Карла X ему наследовал пятилетний сын его, Карл XI (1660-1697 гг.), а потому для управления Швецией было учреждено регентство, в состав которого, кроме пяти высших сановников, входила и вдова короля Густава. Это было, в полном смысле слова, аристократическое правление, со всеми присущими ему недостатками. За это время государственный долг значительно возрос, народ роптал, возмущенный ограничением брачных союзов между дворянством и бюргерством, и особыми преимуществами, дарованными дворянству, заключавшимися в праве судопроизводства в пределах дворянских владений. Французская партия, во главе которой стоял канцлер Магнус Делагарди, втянула Швецию в войну, развязанную в 1672 году Людовиком XIV из честолюбивых соображений. Мы уже упоминали выше о том, насколько неудачным был для Швеции исход этой борьбы с великим курфюрстом.

Когда Карл XI лично встал во главе страны, дела приняли иной оборот. После заключения Сен-Жерменского мира три государственных сословия – духовенство, крестьяне и бюргеры – потребовали, чтобы обещанное сокращение коронных владений было приведено в исполнение, и на сейме 1680 года было принято решение, которое значительно способствовало усилению королевской власти и обратило главный орган аристократизма, государственный совет, в совет королевский. Карл XI, расчетливый хозяин и прекрасно умевший анализировать политико-экономическую ситуацию, сумел воспользоваться и той мерой, относительно коронных земель (которая давно уже была признана необходимою и только из года в год откладывалась), и теми дополнительными властными полномочиями, которые при этом приобрел, и быстро восстановил равновесие в финансах, рассчитался с долгами, собрал значительную казну, оживил торговлю и промышленность и, незадолго до своей смерти (в 1697 г.), привел войско и флот в наилучшее состояние.

Карл XII, 1697 г.

Ему наследовал восемнадцатилетний сын его, Карл XII. Хотя по завещанию его отца ему и следовало бы некоторое время оставаться под опекой регентства, однако, благодаря интригам одной из партий, которой устранение регентства было выгодно, Карл был признан совершеннолетним и полноправным и вступил на престол как король.

Вот эта быстрая и неожиданная перемена правления, а может быть также и слухи, проникшие в соседние страны, о беззаботном характере юного короля, упрямого и безумно смелого, проводившего все время в седле и на охоте, навели соседей на мысль о том, что для них наступило время вернуть себе то, что предшественники юного короля завоевали у соседних стран.

В основу их замыслов положен был проект ливонского дворянина Паткуля– заклятого врага Швеции, который стремился во что бы то ни стало освободить свое отечество из-под власти шведов. Проект его заключался в том, чтобы Польша, Дания и Россия заключили между собою союз и одновременно начали против Швеции войну. При этом Польша должна была добиваться присоединения к своим владениям Лифляндии и Эстляндии, Дания присоединит к своим владениям герцогство Голштин-Готторпское, состоявшее, на основании родственных связей, под покровительством Швеции, а Россия должна была отнять у Швеции Ингрию и Карелию. Проект Паткуля понравился и Саксонскому курфюрсту Августу II, который был незадолго перед тем избран польским королем, и королю датскому, Фридриху IV, которые склонили и царя Петра к заключению с ними тайного договора против Швеции.

Следует отметить, что в Дании после Копенгагенского мира 1660 года произошла важная перемена, подобная всем тем политическим изменениям, какие наблюдались повсеместно в те времена на материке Европы. Общее недовольство, вызванное финансовыми преимуществами дворянства и антипатриотическим поведением его во время последней войны, побудило духовенство и бюргерство к решительным действиям против дворянства на ближайшем собрании государственных сословий (в сентябре того же 1660 г.).

Руководимые епископом Сваном и копенгагенским бюргермейстером Нанзеном, оба эти сословия решились превратить избирательную королевскую власть в наследственную – признать короля Фридриха III, вместе с его мужским и женским потомством, наследственным королем. Таким образом, существовавшие доселе ограничения власти избирательных королей рушились сами собой. Дворянство вынуждено было согласиться на эту перемену; переворот был проведен весьма ловко и оформлен королевским законом 1665 года, который, однако же, был обнародован позднее.

Фридрих III почти против воли согласился на такое изменение власти, которая утверждалась за ним этим актом и почти полностью освобождала его от зависимости по отношению и к дворянству, и к народу. Весь переворот был осуществлен Шумахером, ловким министром и талантливым человеком, который и при новом короле, Христиане V (1670—1699 гг.), сумел преобразовать датское дворянство в графов и баронов и учредить новый орден Данеброга, чем значительно способствовал утверждению новой формы королевской власти^[30].

В период с 1676 по 1679 год Дания вместе с Бранденбургом была вовлечена в войну против Швеции, которая в противовес их общим интересам, поддерживала герцогов Голштин-Готторпских, которые при помощи Карла X подчинили своей власти оба герцогства – Голштинское и Шлезвигское. Борьба за владение этими землями еще продолжалась, и в этом отношении новый король Фридрих IV (1699—1730 гг.), вступая в союз с Польшей и царем Петром против Швеции действовал вполне разумно с точки зрения датской национальной политики.

Карл XII в Дании. Травендальский мир

Однако все ожидания и расчеты участников тайного союза, направленные против Швеции, были подорваны разом той энергичностью и быстротой действий, которые обнаружил юный король Карл XII. Опираясь на свои дружественные связи с Англией и Голландией, он тотчас же решился перейти в наступление и, прежде всего, устремился на ближайшего врага – на Данию. 4 августа 1700 года он высадился с войском в 5 милях от Копенгагена и, в пылу своего юношеского азарта, при высадке десанта на берег, первый бросился в воду с мечом в руках. Датские войска не выдержали натиска шведов и бежали. Две недели спустя, 18 августа 1700 года, Карл XII уже подписывал в Травендальском замке договор, по условиям которого зять короля, герцог Голштин-Готторпский (датские войска уже вторглись было в его владения) восстанавливался вновь во всех правах, изложенных в прежних трактатах, а король Фридрих IV отказывался от союза с Россией и Саксонией.

Карл под Нарвой

Тем временем, ничего не зная о Травендальском мире, Петр объявил войну Швеции. В конце августа 1700 года русские войска вступили в Ливонию и осадили город Нарву, занятую шведским гарнизоном. Этой осадой и началась та великая Северная война, которая длилась 21 год и окончательно сблизила Россию с остальными европейскими державами. В то время, когда русская 40-тысячная армия осаждала Нарву, и осада, проводимая неправильно, с военной точки зрения, уже затянулась на целых два месяца, Карл XII решил, что именно ему следует нанести упреждающий удар по русскому царю, а потом уже обратить оружие против Августа, короля польского.

Неожиданно для всех он высадился в Перновской гавани, с 9000 отборного шведского войска, выдвинулся к Нарве и в туманное утро 19 ноября 1700 года внезапно напал на русский укрепленный лагерь, расположенный под стенами Нарвы, мощным натиском смял его и обратил в бегство. Командовавший русским войском иноземец, генерал де Кроа, а также остальные генералы и офицеры, служившие в русском войске, поспешили сдаться шведам, чем еще более усилили смятение. Только два полка, Преображенский и Семеновский, с честью выдерживали натиск шведских войск в течение целого дня так, что Карл вступил в переговоры с их командованием и дозволил им отступить с оружием и знаменами.

После такой решительной победы Карл XII вообразил себе, что с Россией, точно так же, как с Данией, можно покончить одним ударом. Поэтому, оставив в Ливонии только лишь небольшое количество войска, под начальством генерала Шлиппенбаха, он сам с главными силами устремился против третьего участника союза – польского короля Августа. Но он жестоко ошибся в своем противнике и не предвидел, чем обернется впоследствии его борьба с царем московским!

Карл в Польше. Избрание Станислава Лещинского

Быстро вытеснив войска короля Августа из Курляндии, Карл, не обращая внимания на протесты поляков, которые доказывали, что с Карлом воюет не Речь Посполитая, а Саксонский курфюрст Август, вторгся в Литву. Здесь, несмотря на мирные предложения, которые поспешил ему сделать Август, он издал манифест, в котором приглашал поляков свергнуть Августа II и избрать себе другого короля, а сам тем временем двинулся к Варшаве. При Клиссове, неподалеку от Кракова, в июле 1702 года, он разбил саксонско-польское войско и вскоре овладел и этой второй столицей королевства.

Тщетно уговаривал Карла его министр Пипер не затягивать войну, не доводить до крайности, и принять предлагаемый ему мир. Карл, со свойственным ему упрямством, настаивал на свержении Августа. Это привело к сильнейшему волнению в Польше. Вся шляхта разделилась на две партии – саксонскую, стоявшую за Августа II, и шведскую, принявшую сторону кандидата, предложенного Карлом (воеводы Познанского, графа Станислава Лещинского). Дело затянулось на целых три года; Карлу пришлось, забыв о затеянной им войне, принимать участие в интригах, подбирать партии для своего избранника, и только в июле 1704 года после нескольких бурных сеймов Лещинский был, наконец, провозглашен королем польским, а король Август объявлен сверженным с престола. Но Август на это не соглашался, ссылался на незаконность избрания и, сам отступая перед Карлом и избегая с ним сражения, молил своего союзника, царя Петра, о помощи и защите, побуждая его к вторжению в польско-литовские пределы.

Успехи Петра и основание Петербурга

Между тем, как Карл «завяз в Польше», Петр сумел воспользоваться предоставленным ему временем.

Поражение под Нарвой только пробудило его к более активной деятельности, и он напряг все силы для обеспечения успешного ведения дальнейшей борьбы с Карлом. С этой целью он сосредоточил все свое внимание на выправке и обучении новых полков, которые готовил к борьбе с опытными шведскими войсками. Эта подготовка велась настолько энергично и настойчиво, что уже в 1701 году Петр стал тревожить шведов набегами на Ливонию, а в конце того же года Шереметев уже одержал первую победу над шведами (при м. Эрестфере). Полгода спустя Шереметев вторично разбил шведского главнокомандующего Шлиппенбаха и русские вновь овладели почти всей Ливонией, а немного позже заняли Копорье и Яму, Дерпт и Нарву. В следующем году Петр сам вступил с сильным войском в Ингрию (Петербургскую губернию), осадил и взял шведскую крепость Нотебург (старинную новгородскую крепость Орешек) и назвал ее Шлиссельбургом, т. е. ключ-городом, потому что взятие этой крепости открывало ему путь к морю по реке Неве. Завоевав берега Невы, Петр решился на них утвердиться и с этой целью 16 мая 1703 года основал здесь новую столицу своего государства – Санкт-Петербург (город Св. Петра).

Домик Петра Великого в Санкт-Петербурге. Вверху: внешний вид; внизу: внутренний вид домика

Тогда же, для защиты новой столицы с моря, на острове Котлин была заложена крепость Кронштадт. После всех этих успехов, вняв мольбам своего союзника, Августа II, Петр весной 1705 года двинул свои войска через Западную Двину. Русские быстро овладели большею частью Литвы и сосредоточили главные свои силы около города Гродно, в укрепленном лагере.

В то время, когда Петр твердой ногой становился на прибрежьях Финского залива и Балтийского моря, Карл настойчиво воплощал свой план мщения Августу II, завоевывая для своего избранника, Станислава Лещинского, польско-литовские области. Шведские войска под командованием самого короля, а иногда под командованием его генералов бились и в Познани, и в Литве, и на Волыни. Наконец, в июле 1706 года, он вступил в Саксонию, не обращая никакого внимания на отношения ее курфюрста к германскому императору. От такого поворота событий войны Август II пришел в отчаяние и, когда Карл занял Альтранштед – очень важный пункт в стратегическом отношении – Август растерялся до того, что согласился на самые постыдные условия мира, продиктованные ему Карлом. Он отрекся от польской короны, обязался не вступать ни в какие союзы против Карла и, следовательно, отказаться от союза с Петром, и даже выдал Карлу несчастного Паткуля, которого тот приказал казнить, как изменника. Мир был заключен 24 сентября 1706 года, и только тогда Карл мог обратить оружие против единственного из троих союзников, еще не побежденного им – против царя Петра, которому, таким образом, пришлось выносить на себе все тягости борьбы с воинственным шведским королем.

Борьба с Петром. Поражение шведов у деревни Лесной

Не надеясь успешно выдержать эту борьбу, Петр предложил Карлу начать переговоры о мире. Он готов был даже согласиться на значительные уступки и довольствоваться только одной гаванью на Балтийском море. Но Карл, со свойственной ему заносчивостью, отвечал, что он «заключит мир с Петром только в Москве» и быстро двинул войска в Литву. Тогда Петр приказал своим войскам отступать к русским границам, нигде не вступая в генеральное сражение со шведами и всюду разоряя за собой страну, по которой приходилось наступать неприятелю. Такой способ войны был для Петра тем более вынужденным, что он не мог направить все свои силы на борьбу с Карлом: значительная часть их в то время находилась на Дону, где занята была подавлением весьма опасного (так называемого Булавинского) бунта – междоусобицы, вспыхнувшей между казаками и крестьянами.

Только после усмирения этого бунта Петр изменил свою тактику и стал стягивать все войска к Могилеву (на Днепре), зная, что здесь к войску Карла должен был присоединиться еще один корпус шведских войск под командованием Лёвенгаупта, шедший к Могилеву из Ливонии с большими припасами. Но Карл не дождался Лёвенгаупта и, неожиданно для всех, с величайшей поспешностью двинулся на юг России. Тогда Петр воспользовался ошибкой Карла и ударил всеми силами по корпусу Лёвенгаупта и нанес ему сокрушительное поражение у деревни Лесной (близ местечка Пропойска, Могилевской губ.). Шведы потеряли в этом сражении 10 000 убитыми, всю артиллерию и запасы. Эта битва была еще и тем примечательна, что здесь впервые русские сражались со шведами на равных. Лишь жалкие остатки корпуса Лёвенгаупта успели добраться до главной армии Карла, которая к тому времени терпела страшную нужду в съестных припасах и главным образом потому спешила на юг, что у нее там оказался нежданный союзник...

Торжествуя победу под Лесной, как первую «солдатскую пробу», Петр получил известие о том, что гетман малороссийских казаков, Иван Мазепа, изменил ему и перешел на сторону шведов, которых призывал в Малороссию, посулив им обильные запасы и общее восстание всех малороссийских казаков против Петра. Положение царя могло стать весьма опасным, если бы расчеты Карла оправдались, вот почему он и поспешил принять самые энергичные меры предосторожности.

Но оказалось, что примеру Мазепы последовала лишь весьма незначительная часть казаков и небольшая часть запорожцев. Остальные же малороссийские казаки с негодованием отвернулись от изменника и встретили шведов весьма враждебно. Они нападали на шведские отряды и обозы, угоняли лошадей, не давали продовольствия. Это поставило Карла с его 30-тысячным войском в очень трудное положение, которое еще более ухудшилось, когда наступила необычайно суровая зима. В войске стали распространяться болезни и развилась большая смертность. Карл искал выхода из этого положения, стремясь вступить в открытую, решительную битву с Петром; но Петр постоянно от нее уклонялся и в ожидании удобного случая берег войска, ограничиваясь только частными нападениями и мелкими схватками.

Битва при Полтаве

Наконец, весной 1709 года, Карл осадил город Полтаву. Петр поспешил на выручку этому городу со всеми своими силами. И вот 27 июня 1709 года, в 4 часа утра, на правом берегу реки Ворсклы произошла знаменитая «Полтавская баталия». Заняв позицию, Петр приказал ее как можно лучше укрепить и подготовил свое войско ко всем случайностям предстоявшей ожесточенной борьбы. Шведы напали первые и думали сломить русских стремительным натиском, но встретили такое сопротивление, которое заставило их попятиться и расстроило боевой порядок. Затем перешли в наступление русские. Битва продолжалась семь часов подряд с величайшим упорством и мужеством с обеих сторон и закончилась около полудня полным поражением шведов на всех пунктах. Шведское войско обратилось в беспорядочное бегство, и сам Карл, накануне раненный в ногу, едва успел избежать плена вместе с Мазепой и несколькими приближенными. Русские упорно преследовали остатки шведской армии, отступавшие под руководством Лёвенгаупта, но Меншиков, нагнав их, вынудил сложить оружие.

План сражения при Полтаве

Полтавская битва. Гравюра на меди XIX в.

Полтавская битва (фрагмент). Гравюра на меди XIX в.

Петр недаром торжественно праздновал Полтавскую победу, как событие, которое должно было иметь громадное историческое значение для России. Этой победой было окончательно и навсегда подорвано преобладающее положение Швеции в Северной Европе – на ее место встала Россия. Ближайшим последствием полтавской победы было то, что все побежденные Карлом враги Швеции сразу приободрились и вновь подняли оружие против нее. Возведенный Карлом на польский престол Станислав Лещинский был свергнут Августом II и его партией и вынужден был искать себе убежища во Франции. При этом и Польша, и Дания стали искать союза с Россией, а германские принцы спешили вступить в родство с Петром посредством брачных союзов. Следует отметить, что города, расположенные по Балтийскому побережью и в Карелии: Рига, Пернов, Ревель, Выборг и Кексгольм, узнав о полтавской победе, один за другим стали сдаваться Петру.

Карл в Турции. Петр на реке Прут

Тем временем Карл XII, вместе с Мазепой и другими русскими изменниками, укрылся во владениях турецкого султана и не переставал оттуда угрожать России. Гордый воитель не хотел вернуться в свое отечество побежденным, хотя его присутствие и было бы в данное время гораздо более полезно в Швеции, нежели в Турции. Но он хотел во что бы то ни стало отомстить Петру, как он отомстил Августу II, хотел видеть Петра приниженным и побежденным, а так как у него уже не хватало собственных сил для борьбы с русским царем, то он старался всеми силами склонить султана к войне с Россией. Вскоре Турция объявила войну России и двинула сильное войско к берегам Дуная.

Петр оказался не готов к этой войне и был вынужден ее вести против своего желания. Понадеявшись на союз с Августом II и на помощь единоверных русским подданных султана: сербов, черногорцев, молдаван и валахов – он выступил в поход всего с 40-тысячным войском, рассчитывая, что союзники его выставят в поле еще вдвое больше сил. Однако же на деле оказалось, что только одни черногорцы честно стали на сторону Петра и храбро бились с турками. Польский король медлил, а валахский господарь даже изменил Петру и перешел на сторону султана. Вследствие этого, Петр неожиданно очутился со своим войском перед 200 000 армией турок, которые и окружили его со всех сторон на берегах реки Прут. Положение Петра было безвыходное, и гибель всей его армии неизбежна, если бы турки решились атаковать русских, приготовившихся к отчаянной обороне. Но визирь (турецкий главнокомандующий) предпочел вступить с Петром в переговоры, и Петр, находясь в таком угрожающем положении, был вынужден согласиться заключить мир с Турцией (12 июля 1711 г.) на самых невыгодных для России условиях. Петр обязывался возвратить Турции Азов, уничтожить вновь построенные крепости на Азовском море, отказаться от союза с Польшей и позволить Карлу беспрепятственно вернуться в Швецию через Россию.

Приобретения России на севере в царствование Петра I и Елизаветы I

Продолжение Северной войны. Новые успехи Петра

Но Прутская неудача была вскоре вознаграждена целым рядом успехов на севере, где Петр неутомимо продолжал воевать со Швецией. Одновременно он помогал своим союзникам, Польше и Дании, воевать со Швецией в Померании, в свою очередь вытесняя шведов с северного берега Финского залива, тогда как южный был уже давно в его руках. При этом огромную роль сыграл в этой войне российский флот, который был заложен Петром на Балтийском море, сразу после основания Петербурга. Этот юный балтийский флот всюду одолевал флот шведский. Он овладел с моря городами: Або и Гельсингфорсом. В то же время русские войска нанесли шведам поражение при Таммерфорсе и заняли почти всю Финляндию (25 июня 1714 г.). Вскоре после этого Петр одержал морскую победу над шведским флотом при Гангуте и овладел Аландскими островами. Русские войска оказались так близко от шведской столицы, что шведы стали спешно укреплять ее.

Возвращение Карла в Швецию. Его кончина. 1718 г.

В то время, когда русские войска и русский флот одерживали победу за победой над шведами, Карл XII после многих приключений вернулся в Швецию и увидел полное торжество Петра на суше и на море. Один из приближенных к Карлу министров, голштинец Герц, стал склонять шведского короля к примирению с Петром. На одном из Аландских островов были начаты даже переговоры о мире между Швецией и Россией, но вскоре они были прерваны смертью Карла, погибшего под стенами норвежской крепости Фредериксгальд (11 декабря 1718 г.).

Карл XII, король Швеции. Гравюра работы Питера Танье с портрета кисти Давида Крафта, 1717г.

Тогда враждебное Герцу дворянство, воспользовавшись сумятицей, наступившей после смерти Карла обвинило Герца в государственной измене. Он был казнен, и России была вновь объявлена война. Но она не могла продлиться долго, потому что Швеция была истощена, а русские войска повсюду одерживали верх, делали смелые высадки на берега Швеции и даже подступали к стенам Стокгольма. В результате этого, Швеция, наконец, начала переговоры о мире. 30 августа 1721 года русские уполномоченные Брюс и Остерман, заключили в Ништадте мир, по условиям которого Швеция отказалась от Ливонии, Эстонии, Ингрии, части Карелии и части Финляндии. Так закончилась «Великая Северная война», длившаяся более 20 лет. Заключение Ништадтского мира, как события первостепенной важности, было ознаменовано в новой русской столице целым рядом празднеств, и по общему ходатайству всех сословий государства Петр принял титул Императора Всероссийского.

Петр Великий. Гравюра работы Як. Хубракена (первая четверть XVIII в.)

Ништадтский мир. Петр – император

Пять лет спустя (28 января 1725 г.) Петр скончался. Современники и потомство, с одинаковой признательностью, назвали его Великим, и он вполне заслуживает этого звания за все то, что он сделал для России. В течение всего своего долгого и изумительно деятельного царствования, Петр постоянно старался сблизить Россию с Европой, стремился пробудить в своих подданных энергию и любовь к труду, побуждал их учиться и указывал на пользу учения с тем, чтобы россияне сами могли приступить к разработке природных богатств обширной России. При этом Петр заботился о просвещении народа, искоренял господствовавшие в народе суеверия и предрассудки и обучал народ новым, полезным для него ремеслам и промыслам. Кроме того, Петр неусыпно трудился над улучшением внутреннего управления государством и над искоренением злоупотреблений в различных сферах. С этой целью Петр предпринял целый ряд преобразований в России, затронув практически все стороны русской государственной, общественной и народной жизни.

Преобразования Петра

Одним из наиболее важных преобразований в отношение внутреннего государственного строя было учреждение двух высших правительственных органов: Святейшего Синода и Правительствующего Сената.

Синоду было передано управление всей русской Церковью, и это коллегиальное учреждение заменило собой власть патриарха, так как Петр после смерти патриарха Адриана (1700 г.) не пожелал избрания нового. Синоду же вверены были заботы о распространении образования в среде духовенства и вменено в обязанность издание книг религиозно-нравственного содержания.

Прежняя Боярская Дума (высшее государственное учреждение при царях московских) и прежние приказы, ведавшие отдельными направлениями государственного управления и государственного хозяйства, были заменены Правительствующим Сенатом и коллегиями. Сенат представлял собой высший суд и высший контрольный орган, наблюдавший за общим ходом дел в государстве, за государственными доходами и расходами, а главное – за исполнением законов и царских указов во всем Российском государстве.

В административном отношении все государство было разделено на губернии, а губернии – на провинции. Каждому из сословий дано некоторое определенное устройство. Определенный образовательный ценз был признан необходимым для поступления на службу, и, таким образом, являлся обязательным для всего дворянства, которому по воле Петра приходилось всю жизнь посвящать службе государственной – военной или гражданской. Этим же была вызвана необходимость и в организации школ, как начальных и образовательных, так и специальных, и только при Петре всем сословиям одинаково был открыт доступ к образованию.

Наряду с этими важными государственными преобразованиями, Петр успел создать в России сильную, постоянную армию, обученную регулярному строю, и флот, который еще при его жизни заявил о себе громкими победами. Обратив внимание на положение государственных финансов, Петр сумел увеличить государственные доходы и всеми силами старался изыскать новые источники их приобретения, заботился о развитии промышленности и торговли, поощрял частную предприимчивость, прокладывал в государстве новые пути сообщения, сухопутные и водные, сам вникал во все мелочи городского порядка, благоустройства и общественной безопасности. Важная перемена была произведена Петром и в семейной жизни русского народа – он положил конец затворничеству русской женщины и ввел ее в общество, чем в значительной степени способствовал общему смягчению нравов.

Одним словом, Петр вывел Россию на новый путь развития и сближения с Европой настолько смело и твердо, дал такой сильный толчок развитию русской жизни в этом направлении, что уже никакими усилиями нельзя было вернуть русский народ к прежним допетровским порядкам и прежним воззрениям.

Сподвижники Петра

Немало способствовало успешному проведению в жизнь преобразований Петра Великого то обстоятельство, что он сумел окружить себя людьми, горячо ему преданными и твердо убежденными в пользе преобразовательной деятельности государя. Великий реформатор России постепенно создал вокруг себя круг сподвижников, отчасти – из тех иноземцев, которые окончательно поселились в России и всю жизнь свою посвятили своему новому отечеству. Среди этих новых людей были выдающиеся деятели, умные талантливые, великолепно образованные. В их числе были и проповедники, и воины, и государственные деятели. Из проповедников особого внимания заслуживает Феофан Прокопович, образованнейший богослов и остроумнейший писатель, который в своих проповедях и сочинениях разъяснял важнейшие государственные мероприятия Петра. В числе сподвижников Петра, ведущих свое происхождение из старинной русской знати, первое место занимал фельдмаршал граф Борис Петрович Шереметев, братья – князья Голицыны, Дмитрий и Михаил Михайловичи, князь Куракин и знаменитый русский дипломат Бестужев. Из низших слоев общества происходили три выдающихся деятеля: Шафиров, Ягужинский и Меншиков. Первый вышел из подьячих Посольского приказа и достиг высших государственных должностей. Ягужинский происходил из торгового сословия, а впоследствии, при учреждении Сената, был первым его генерал-прокурором. Меншиков был в ранней юности простым разносчиком, затем поступил в «потешные» полки юного царя Петра, понравился ему, заслужил его доверие и быстро достиг высших почестей, княжеского достоинства и первостепенного государственного значения. Как человек умный и необычайно способный, Меншиков действовал с равным успехом и на гражданском, и на военном поприще (Петр был ему в значительной степени обязан Полтавской победой) и после кончины Екатерины I был некоторое время даже правителем государства, в период несовершеннолетия Петра II.

Сподвижники Петра:

Граф Ф. А. Головин. Граф Б. И. Шереметев. Светлейший князь А. Д. Меншиков. Граф Брюс. Граф Г. И. Головкин.

Семья Петра. Его наследники

В своей семье Петру довелось пережить тяжелые испытания. После развода со своей первой супругой еще в ранней молодости (после возвращения из первой поездки за границу), Петр не имел возможности, среди постоянных тревог и забот, заняться воспитанием своего сына, царевича Алексея Петровича. Люди, окружавшие царевича в юности, были враждебно настроены против Петра и сумели внушить царевичу свою нелюбовь к Великому Преобразователю и его деятельности. Царевич постоянно занимал по отношению к отцу пассивную оппозицию, уклонялся, по возможности, от участия в государственных делах, и, наконец, решился даже вступить в открытую борьбу с отцом. Он бежал за границу, ко двору германского императора Карла VI, и отдался под его защиту. Петр сумел вернуть сына в Россию и поступил с ним чрезвычайно сурово: предал его суду, состоящему из высших сановников государства, которыми царевич был приговорен к смертной казни, но он скончался раньше исполнения приговора от тех волнений и нравственных мучений, которые перенес во время розыска (26 июня 1718 г.).

От второго брака Петра не осталось наследников мужского пола: права наследования престола перешли сначала к его внуку, Петру II, а потом к его дочерям, Анне и Елизавете.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Европейские государства после заключения мирных договоров и до вступления на королевский престол Пруссии Фридриха II

1720—1740 гг.

Вслед за великими войнами, на которых было сосредоточено внимание всей Европы, наступили два десятилетия сравнительно мирного времени, но затем с 1740 года начинается снова бурный период. За минувшие два десятилетия границы и состав европейских государств приобрели тот самый вид, в каком застигла их французская революция, а именно: 1) Великобритания; 2) Франция; 3) Габсбургская монархия с Венгрией, Богемией и австрийскими (бывшими испанскими) Нидерландами, с ее владениями в Италии, Сардинией, Миланом, Неаполем во главе с императором, и, наконец, 4) Великая Российская империя, которая уже и тогда была предметом опасений со стороны Западной Европы. И без того уже грандиозная по своим размерам, Россия еще шире раздвинула свои пределы за счет владений Турции и Швеции и в последней войне получила самую крупную долю в добыче.

Кроме этих главных государств, в Европе было еще немало второстепенных, находящихся в упадке или в стадии развития. Таковы были, например, Нидерланды, Швеция, Дания и новое королевство Пруссия, еще не распавшаяся, но уже сильно расшатанная Польская республика со своими правами свободных выборов, с господством дворянского сословия, быстро разрушающаяся Османская империя, государства Пиренейского полуострова, Португалия и некогда грозная, но уже лишенная прежней своей мощи – Испания. Италия в то время состояла из множества мелких владений, из которых наиболее выдающимся был Пьемонт – еще юное королевство, во главе которого стоял Савойский правящий дом, получивший по Утрехтскому миру Сардинию, на которую Австрия обменяла Сицилию в 1720 году. Эти разрозненные государства назывались государственной системой и даже шла речь о равновесии европейских держав и нечто подобное, действительно, начинало проявляться после неудачного для Франции исхода испанской войны.

Религия все еще играла важную роль в политике, однако даже в окружении Людовика XIV все были поражены необычайным явлением: во время войны за Испанское наследство, Господь оказывал помощь «еретикам» и «узурпаторам» – Нидерландам и Англии. С другой стороны, и понятие национальности еще не вполне определилось, хотя уже и возможно было наметить три главные группы ее: романскую, славянскую и германскую.

Франция. Конец царствования Людовика XIV

Людовик XIV – самый типичный представитель своей эпохи – прожил еще два года после заключении Утрехтского договора. Последние десять лет его царствования были несчастливы для его государства, особенно же плохо пришлось ему в 1705-1707 году, когда ясно обозначился упадок того могущества, которое Людовик успешно созидал в первое время своего царствования. Чтобы добыть средства на ведение злополучной войны за испанский престол, приходилось пускаться на всевозможные ухищрения: налоги, установление должностей, за которые платились известные взносы, сдачу земель в аренду, выпуск новой монеты и кредитных билетов. Финансовые затруднения одолевали, и из них так и не могло уже выбраться это некогда богатейшее из европейских государств: они и послужили позднее поводом к революции. Борьба с янсенистами вспыхнула снова, но не имела теперь большого значения, так как сам король, подчинившийся влиянию госпожи де Ментенон, ревностной католички, и подружившейся с папой, быстро подавил янсенистское движение, ненавистное для него, как и всякое другое проявление свободомыслия.

Папская же власть и дух католицизма не допускали проявления посторонней воли. В 1713 году обнародована была папская Булла «Unigenitus», в которой был наложен запрет на «Новый Завет» янсенистов – издание Кенеля («Paschasius Quesnel»), одобренный даже архиепископом города Парижа – Ноайлем. Книга эта встретила сильный отпор со стороны иезуитов, а 101 выдержка из нее, были преданы папой проклятию. Как это ни странно, между ними оказались и такие, которые почти слово в слово совпадали с некоторыми изречениями Св. Писания и творений Святых Отцов. Влияние благочестия госпожи де Ментенон на короля совершенно перевернувшего весь уклад его личной и официальной жизни, по ее указаниям, объясняется, пожалуй, выражением итальянцев, которые смотрели на Людовика, как на человека «molto pio, e non molto dotto» («очень набожного, но не очень ученого»). При дворе воцарилась скука и строгий этикет, сторонницей которого была умная и набожная до ханжества вдова Скаррона – всесильная госпожа де Ментенон.

Французское общество было строго разделено на классы, к высшему из которых принадлежали дети и внуки самого короля, затем шли принцы крови, класс которых начинался с детей внуков французского королевского дома; затем шли незаконнорожденные дети Людовика XIV, воспитание которых было поручено госпоже де Ментенон,– в то время вдове Скаррона, одного из второстепенных поэтов этой блестящей эпохи. Родилась она в 1635 году и уже в зрелом возрасте, благодаря своему скромному месту воспитательницы, сумела выдвинуться и заслужить дружбу и любовь величайшего из государей того времени, а в 1685 году, пятидесяти лет от роду, сочеталась с ним тайным браком. Она придерживалась до того строгой формальности, что при дворе даже в точности соблюдались и такие мелочи, как, например, присутствие или отсутствие при титуле определенного члена «1е» или «la»: «Madam la Duchesse d'Orleans» или же: «Madame (?) Duchesse d'Orleans». Несоблюдение такого пустяка нередко влекло за собой серьезную немилость.

Помимо всего этого, Людовик XIV до конца своей жизни оставался энергичным и заботливым деятелем, всемерно радеющим за интересы своего государства; в натуре его не было мелочности; он обладал способностью ясно обобщать факты и здраво смотреть на их настоящие и будущие условия. Будущее Франции не внушало ему ни малейших опасений до злополучного 1711 года, когда счастье его покинуло. Помимо неудач в войне, Людовика постигло ужасное бедствие: в апреле этого года скончался его пятидесятилетний сын – Дофин, а вслед за тем, с 1711 года по февраль 1712 года умерли все его прямые наследники: сын Дофина (внук Людовика XIV), герцог Бургундский, воспитанник Фенелона,– человек строгой нравственности, прекрасный муж и семьянин; но еще раньше умерла его жена от кори и один из сыновей; от горя по любимой супруге скончался (также от кори) сам Дофин, а вслед за ним и второй его сын. Все эти смерти, приключившиеся в феврале 1712 года возложили на главу пятилетнего, единственного оставшегося в живых правнука короля, будущую корону Франции. В 1714 году умер и ближайший его дядя – третий внук Людовика XIV, герцог Беррийский; второй, Филипп V, как нам известно, отказался от всяких притязаний на престол Франции, и потому право регентства перешло к герцогу Филиппу Орлеанскому.

Людовик XV. Герцог Орлеанский – регент Франции. 1715 г.

Людовик XV. С гравюры Ж. Г. Вилля

Людовик XIV скончался 10 сентября 1715 года на семьдесят седьмом году жизни после долголетнего царствования, преисполненного славы и блеска. Во многом этот блеск был только кажущийся, но во многом и действительный. Наружная сторона его разрослась, как нам известно, до грандиозных размеров; в душе же, Людовик XIV, «Король Солнце» («Le Roi Soleil»), как он сам себя величал, признавал его лишь настолько, насколько он был связан с его собственной особой. Как ни преданы были своей вере французы, их вера не имела ничего общего с Евангельским учением, с учением кротости и милосердия. Это было особенно заметно в отношениях и воззрениях самого короля, весьма напоминавшего собой (несмотря на всю свою цивилизованность) тип восточных деспотов.

Преемником его был его малолетний правнук Людовик XV (1715 – 1774 гг). Регент Франции, Филипп Орлеанский, был человек умный и властолюбивый. Он вполне полагался (и мог, действительно, полагаться) на свою личную рассудительность, и потому не соблюдал в управлении страной никаких требований или указаний, которые Людовик XIV оставил в своем завещании для ограничения регента.

Насколько Филипп был умен, настолько же был и распущен в своих нравственных и религиозных воззрениях; насколько при дворе Людовика XIV господствовала чопорность и благочестие, доходившее до ханжества, настолько при дворе его юного преемника царили безнравственность и легкомыслие. Последнее, впрочем, принесло даже некоторую пользу, так как регент Филипп возвратил свободу заключенным янсенистам, осужденным папской буллой «Unigenitus», и прогнал от себя иезуитов, в числе которых был и последний из духовников Людовика XIV, отец ле Телье. Своим главным советником и, так сказать, соправителем, Филипп избрал бывшего своего учителя, аббата (а вскоре после того уже и кардинала) Дюбуа, настолько же умного и настолько же испорченного человека, как и его питомец.

Расстройство финансов, сильно пострадавших за последнее царствование, привело к серьезной попытке введения новой финансовой системы. Она была поручена некоему шотландцу, Джону Лоу, который прибыл в Париж в 1716 году и сумел убедить правителя в неоспоримых преимуществах своего особого финансового плана, вполне ясного для нас как своими преимуществами, так и крупными недостатками. Лоу, который действительно глубже других вникал в запутанный вопрос о денежном обращении, исходил в своей системе из принципа кредита и введения его в общий строй финансов государства, который он находил «более важным, нежели открытие обеих Индий», а свои вычисления основывал на той идее, что стоимость банковских обязательств смело может вдесятеро превышать наличность банка, а стоимость акций любого торгового товарищества – представлять ценность, вчетверо большую, чем все его имущество.

В этом именно смысле, на основании преувеличения идеи, в основе совершенно верной, был учрежден банк и основана большая торговая компания – на акциях. Опорой последней должны были служить заморские владения и торговые дела Франции, которыми, как совершенно правильно предполагалось, надлежало в будущем воспользоваться в гораздо более усиленной степени, нежели им пользовались до того времени. Жажда наживы до бесконечности преувеличила надежды на те сокровища, которые предстояло добыть на берегах Миссисипи и в Луизиане, в Ост-Индии или в Африке.

Вскоре предприимчивый шотландец был удостоен почетного звания «генерал-контролера» финансов, ради получения которого он перешел в католичество. Торговая компания, акции которой стали раскупаться нарасхват, приняла участие в откупе государственных доходов и таким образом могла ссудить государству 1200 миллионов за весьма умеренный процент, вследствие чего правительство могло погасить некоторые из своих старых займов, по которым уплачивались более высокие проценты. Возвращенные по этим займам деньги, в большей своей части, были обращены прежними кредиторами на покупку новых миссисипских акций, которые вследствие этого стали быстро возрастать в цене. Все захотели участвовать в барышах компании, стали покупать акции, брать их в качестве залога,– увлечение приняло громадные размеры; в то же время выпущено было и огромное, ни с чем не соразмерное количество банковых билетов, и мимолетное изобилие денег привело к весьма важному в политическом смысле замыслу – задумали выкупить покупные должности, уплатив обладателям права на них известную сумму, дабы вновь возвратить государству право произвольного распоряжения этими должностями...

Но до этого дело не дошло – все предприятие было подорвано правительственным распоряжением, по которому никто не имел права держать дома наличными деньгами сумму, превышающую 500 ливров. Этим распоряжением, совершенно во вкусе XVIII века, хотели искусственно поддержать курс бумажных денег, выпущенных в огромном количестве. Но в сущности оно-то и навело всех на сомнение в возможности получения полной суммы по всем выданным обязательствам. Притом же и большие торговые предприятия не приносили ожидаемых барышей: когда же, вскоре, вопреки всем представлениям и доводам Джона Лоу, ценность банковых билетов была понижена наполовину – наступил полный крах предприятия. Все очнулись от ослепления, стали осаждать банк требованиями, и оказалось, что банк не в состоянии уплатить всем. Насколько велико было бедствие, можно судить по тому, что не было уплачено заявленных обязательств на 2000 миллионов франков! Лоу вынужден был бежать; регент, некоторые из его приближенных и те немногие, что были поумнее других, воспользовались суммами банка для уплаты своих долгов, и даже кое-что полезное было сделано на эти суммы: государство же значительно снизило тягость своих долгов, черпая средства из оборотов банка.

Монета, отчеканенная в качестве насмешки над Джоном Лоу

Кардинал Дюбуа

Как внешнюю, так и внутреннюю политику Франции, Филипп-правитель и его соправители вели довольно удачно. По церковному вопросу они сошлись с папой, в силу необходимости, на таком компромиссе: янсенистов не притесняли и даже не преследовали возрождение протестантизма. С Англией пришли к выгодному соглашению и Тройственный союз против Испании, с присоединением к нему теперь Австрии, обратился в «четверной», так как испанцы стали слишком высокомерничать, а у французского королевского дома явилась своего рода зависть к родственному французской династии Филиппу V, Анжуйскому.

Испания. Филипп V

С вступлением Филиппа V на испанский престол началась в Испании новая династия. Он царствовал с 1701 по 1746 год и за это время сильно поднялось национальное чувство испанцев, ободренных своими успехами над союзниками перед окончательным утверждением своего короля на престоле. Народ имел полное основание любить своего государя: Филипп V был не только благочестивый, но и на деле богобоязненный и строго нравственный человек. К сожалению, он был не особенно самостоятельного нрава и нуждался в руководителе, который и нашелся сначала в лице его супруги, принцессы Савойской, умершей в 1714 году. Ею же, в свою очередь, руководила ее гофмейстерина, принцесса Орсини, которая после смерти королевы пыталась вновь женить короля, но на этот раз ошиблась в расчете.

Вторая супруга короля Филиппа, Елизавета Пармская – женщина умная, тщеславная и энергичная, прежде всего удалила всесильную обер-гофмейстерину и забрала в свои руки бразды правления, пригласив себе в сподвижники такого же умного и честолюбивого итальянского прелата – Альберони, который еще во время войны проявил замечательные способности как дипломат, ученый и патриот или, говоря вернее, преданный слуга Испании, на службе которой он находился. Его влияние было благотворно не только с национальной, но и с материальной точки зрения: кроме подъема народного духа, Альберони достиг еще и подъема финансов, что подало испанцам мысль и надежду приобрести влияние и на французские дела. Эти надежды основывались на том, что король французский еще несовершеннолетний и что Филипп V, в качестве герцога Анжуйского, имел больше прав на регентство, нежели Орлеанский; в случае же неудачи, они решили требовать возврата земель, отнятых у них Утрехтским договором, или, по крайней мере, вознаграждения обоих сыновей Филиппа V от второго брака, инфантов дон Карлоса и дон Филиппа, новыми владениями.

Между тем Альберони, которого папа не мог не пожаловать саном кардинала, ловко сумел прикинуться доброжелателем императора австрийского и, делая вид, будто собирается двинуть войска к нему на помощь против турок, неожиданно двинул их на остров Сардинию, которым и завладел беспрепятственно в августе 1717 года, несмотря на то, что этот остров был, по договору, присужден австрийцам. На этой политике предательства и лукавства скоро положен был конец. В 1719 году французское войско в количестве 40 000 человек перешло Пиренеи, Альберони был свергнут, а в 1720 году и сам Филипп V вынужден был подчиниться желанию четырех союзных держав: Австрии, Франции, Англии и Голландии, которые предлагали ему заключить мир, но с условием, чтобы он подписал отречение от своих второстепенных владений, доставшихся по Утрехтскому договору. Савойскому дому, который не особенно охотно присоединился к коалиции, пришлось также довольствоваться сделкой, придуманной главными державами, т. е. согласиться на обмен Сицилии на Сардинию, которая и в наши дни имеет так же мало значения, как и тогда, вернее говоря, никакого.

Людовик XV с 1723 г.

Как ни было поведение Дюбуа несогласно с его духовным званием, а папе пришлось-таки прислать ему кардинальскую шапку: умный соправитель Филиппа Орлеанского со всеми имел сношения, а от Англии даже получал тайно денежный пенсион. Добившись в 1721 году сана кардинала, он снова сделал шаг к сближению с Испанией, предложил обручить четырехлетнюю дочь Филиппа V с королем французским, а дочь герцога-регента выдать за принца астурийского. В феврале 1723 года исполнилось совершеннолетие Людовика XV и в том же году скончался кардинал, а за ним и герцог Орлеанский (от оспы, в декабре 1723 г.). О нем говорили в народе, будто бы сам сатана за ним приходил, потому что регент запродал ему свою душу. Его место при короле занял Людовик Генрих, герцог Бурбон-Конде,– человек не лучше Орлеанского по своей нравственности и несравненно худший его в делах управления.

Тем временем в Испании разыгрывалась своего рода комедия. Там король Филипп, утомленный заботами правления, передал престол своему сыну, принцу Людовику, но в том же году юный король скончался от оспы. Тогда, с разрешения папы, Филипп V дал себя убедить в необходимости вернуться на оставленный им престол.

Между тем королева Елизавета всецело предалась мечтам, чтобы оба ее сына получили наделы в Италии, и с этой целью повела уже тайные переговоры с венским двором. Но об этом проведали во Франции, и регент отослал обратно в Испанию юную инфанту, которую воспитывали при французском дворе для ее будущего высокого сана супруги Людовика XV. Его помолвили и женили на Марии, дочери бывшего короля польского, Станислава Лещинского, в 1725 году. Большое влияние в франко-испанском разрыве оказала в этом случае одна безнравственная, но властная женщина, некая маркиза де При (de-Prye). Разрыв брачных планов с Испанией, как небывалое еще оскорбление, побудил испанцев войти в союз с австрийцами против Франции, и в Вене был заключен между обеими державами союзный договор, причем важную роль играл преемник Альберони, барон Рипперда, перешедший с голландской службы на испанскую; обе державы согласились помогать друг другу в случае нападения со стороны Франции. Но из этого союза не последовало никакой дальнейшей опасности для Франции, так как королю Людовику XV посчастливилось сыскать такого министра, который сумел без всякого насилия поддержать мир и сохранить достоинство Франции.

Во главе правления стоял теперь епископ Фрэжюсский, Эркюль де Флёри, кардинал Флёри, человек большого ума и дипломатического дарования. Это был, бесспорно, самый достойный из четырех кардиналов, державших во Франции бразды правления в течение последних 75 лет. Флёри, как воспитатель короля, давно уже приобрел его доверие, так что герцог Бурбонский, желая устранить его, тем самым подготовил почву для своего собственного падения, свершившегося в июне 1726 года. Внезапная опала регента или, вернее, главного советчика, повлекла за собой возвышение в этот высокий сан самого кардинала, который умело держал в своих руках бразды правления еще целых 18 лет (ему было 73 года при вступлении в эту должность),– до самой своей смерти в 1743 году. Он пользовался неограниченным доверием короля и вполне оправдал его. Разумной расчетливостью и умением ему удалось постепенно восстановить равновесие французских финансов; сами собою, под его мирным управлением, пришли вновь в цветущее состояние и торговля, и промышленность, развитию которых так благоприятствует и положение Франции, и ее природные условия. Точно так же удалось ему умными и энергичными мерами положить конец долгой борьбе, поднятой из-за папской буллы «Unigenitus». Он решительно стал на сторону папы и сделал ее законом для всех, и парламент, после некоторого колебания, назначил за неисполнение буллы строгое наказание. Но вместе с тем он умел быть снисходительным и к парламенту, который все-таки стоял за духовных пастырей, подвергавшихся преследованию.

Кардинал Флёри. Гравюра работы И. Древэ с портрета кисти Гиацинта Ригo

Кардинал Флёри

Внешнюю политику кардинал Флёри вел так же ловко и разумно. Он вообще отличался умеренным и миролюбивым характером. Все отношения европейских держав между собой имели точкой отправления желание императора австрийского – оставить свои владения дочери, за неимением сыновей, наследников его власти. В этих делах Франция, состоявшая в добрых отношениях с Англией, благоразумно держалась лишь посреднической роли. Частности: присоединения того или другого государства к союзу той или другой державы, или например: европейский конгресс в Суассоне, 1728 год Ссвильский трактат, состоявшийся между Францией, Англией и Голландией в 1729 году; занятие Пармы австрийцами в 1731 году; испанско-тосканское «семейное соглашение» в том же 1731 году – не важны для целей нашего изложения, так как тут дело шло вовсе не о существенных интересах итальянского населения, а только о чисто династических интересах. Эти вопросы еще не были окончательно решены, когда в 1733 году прибавилось к ним новое осложнение.

Осложнение вызвано было смертью короля польского Августа II (1733 г.), после которого предстояли, по обыкновению, выборы нового короля, а следовательно и связанные с ними беспорядки. Французская партия избрала тестя Людовика XV, Станислава Лещинского, а противная партия, опираясь на покровительство, оказываемое ей в этом случае Россией и Австрией, отдала предпочтение Августу III, преемнику Августа II Саксонского.

Король Людовик XV отстаивал права своего тестя, и с этой целью послал войска на Рейн и в Италию; к нему присоединились еще Испания и Сардиния, а император австрийский объявил этим державам войну. Таким образом 1734 год оказался весьма воинственным. Французские военные силы вторглись в Лотарингию и заняли земли по Рейну; испанское войско завладело Неаполем и Сицилией для принца Карлоса, а французско-сардинское – Миланом. Однако и все эти обстоятельства кардинал Флёри сумел обратить во благо своему государству: 3 октября 1735 года Франция заключила с венским двором предварительный мирный договор в Вене, к которому на следующий год примкнули Испания и Сардиния, и который был окончательно утвержден в 1738 году. Этим договором определилось, положение дел в Италии, которое и осталось без изменений вплоть до французской революции, а затем снова было восстановлено в 1815 году. Неаполь и Сицилия достались испанскому принцу, который и основал здесь под именем Карла I неаполитанскую линию Бурбонского дома; Парма и Пьяченца отошли к империи, а вторичным водворением на польском престоле Станислава Лещинского, которому так и не суждено было утвердиться на нем окончательно, воспользовались французы. Он сохранил за собой совершенно бесплодный титул короля польского и кроме того получил Лотарингию с г. Баром; а герцога Лотарингского, Франца Стефана, помолвленного с дочерью и наследницей императора Марией Терезией, пожаловали титулом великого герцога Тосканского.

У Лещинского не было сыновей и потому после его смерти Лотарингия должна была перейти к королю французскому, супругу его дочери Марии. 19 мая 1736 года Германская империя «правительственным актом» подтвердила этот договор и не преминула по этому поводу, с обычной своей чопорной витиеватостью, выразить свою признательность его императорскому величеству за такую, еще «раз достойно выказанную отеческую об империи заботливость и предусмотрительность». В 1737 году, после смерти последнего из Медичи, Франц Стефан вступил в управление великим герцогством Тосканским.

Венский договор, 1735 г.

В то время, как в Западной Европе происходили вышеописанные перемены, восточная держава Турция не дремала. Воспользовавшись этим периодом розни между двумя сильнейшими государствами для своих личных выгод, она завладела Мореей, которая досталась Венецианской республике по Карловицкому договору (1699 г.). Однако в 1716 году Австрия направила против турок прежнего их победителя – принца Евгения Савойского, и он снова стяжал себе лавры в августе того же года при Петервардейне, а затем в 1717 году отвоевал у неприятеля Белград. В следующем 1718 году заключен был мир при Пасаровицах, по условиям которого для венецианцев была утрачена Морея, но императору достались: Белград, Семендрия, Темешвар и еще небольшое владение, которое обеспечило ему удобные границы для Венгрии.

Швеция с 1720 г. Дания

Как Швеция, так и Дания не привлекали к себе в это время особого внимания. Первая, лишившись своего видного положения еще по договору 1648 года, находилась с 1720-1751 годы под управлением супруга королевы Ульрики Элеоноры, Фридриха VI. Он правил на условиях, установленных в королевстве после смерти Карла XII. В Дании же преемником Фридриха IV ( 1730 г.) после его смерти явился Христиан VI (1730-1746 гг.).

Англия

Наиболее развитым за последнее время североевропейским государством была Англия, достигшая значительной степени всестороннего процветания при королеве Анне, преемнице Вильгельма III. Эта перемена правления совершилась уже не в силу революции или какого-либо чрезвычайного акта, но уже в силу нового, в 1689 году установленного права, которое получил себе еще одно подтверждение в самом факте этого беспрепятственного наследования престола Анной после Вильгельма III. Как нам уже известно, она не отличалась особенно блестящим умом или талантами, но продолжала разумную политику покойного короля – держалась, по возможности, выше всяких партий и не допускала, как это часто случается в республиканском правлении, преобладания одной партии над другой, причем и сподвижниками ее были замечательные люди. К народу относилась она чрезвычайно добродушно и была им любима; этой любви народной немало способствовало то глубокое соболезнование, которое всем внушали семейные несчастья, пережитые Анной: она похоронила всех своих детей, прижитых ею в браке с датским принцем, и должна была пережить своего супруга.

Правление ее оказалось весьма плодотворным по результатам: в некотором смысле именно ей пришлось пожать плоды посеянного ее предшественником – дальновидным политиком. Нам уже известны победы ее полководцев в войне за Испанское наследство и вообще удачное ведение этой войны в целом, знаем и о прочном ее союзе с Нидерландами, и о сближении с Португалией при посредстве знаменитого «Метуэнского договора», состоявшегося в 1703 году в Лиссабоне. Он имел особенно важное значение в смысле того, что дифференциальные пошлины на португальские вина были понижены на треть против пошлин на вина французские, взамен чего открыт был свободный ввоз английским шерстяным товарам в Португалию. Кроме того, благоприятное влияние на развитие английской торговли имело еще положение англичан в Испании, занятие Гибралтара и острова Минорки. Благодаря всем этим обстоятельствам, Английское королевство могло свободно нести громадные финансовые затраты, которых стоили последние войны.

Внутренняя политика увенчалась в Англии таким же успехом, как и внешняя. Величайшим из событий первой было, бесспорно, слияние Англии и Шотландии воедино, состоявшееся в 1707 году. Особенности каждой народности, преимущественно отстаиваемые Шотландией, страной более слабой и более бедной, были сохранены в неприкосновенности, но материальные выгоды слияния в этот век быстро развивающегося меркантилизма, были уже слишком очевидны, чтобы их можно было оставить без внимания. Благодаря этому слиянию Шотландия, наконец, могла принять полное участие в широко развитом мореплавании и в колониях богатой Англии. А вот вероисповедание шотландцев осталось неприкосновенно, и в английском парламенте наравне с английскими представителями стали заседать теперь и шестнадцать шотландских пэров, а в Нижней палате 20 шотландских коммонеров. Во главе нового управления стояли: Роберт Харлэ – впоследствии герцог Оксфордский – и Сент-Джон – позднее лорд Болингброк (1710 г.). В народе поговаривали, не без раздражения, о том, что будто бы не только эти господа, но и сама королева настроены в пользу якобитов-легитимистов; но достоверно известно только то, что она не желала, чтобы в ее государстве, при жизни ее, жил ее будущий наследник, курфюрст Ганноверский, большой сторонник «вигов», которым он вскоре и доказал на деле свое сочувствие.

Георг I, 1714 гг.

В августе 1714 года умерла королева Анна. Согласно постановлению 1710 года, ей наследовал Георг Лудвиг, курфюрст Ганноверский, под именем Георга I (с 1714 по 1727 год). Все прежние министры получили отставку, а напоминание претендента, Иакова Стюарта, о его правах на престол, только подкрепило протестантов, из которых главным образом и состояла партия «вигов». Король Георг из них избрал своих министров, которые направили всю свою ненависть против торийских вождей. Лорд Болингброк бежал во Францию, а герцог Оксфордский был арестован по обвинению в государственной измене. Между тем, Болингброк, как человек свободомыслящий, предприимчивый и смелый, примкнул к недовольным с претендентом во главе, и, в качестве «статс-секретаря» последнего, привел в исполнение дерзкий план: возмутил шотландский народ против английского правительства в конце 1715 года, а в январе 1716 года состоялось даже коронование в Сконе короля Иакова VIII. Но силы правительства несравненно превосходили шотландские, и победы первых над шотландскими войсками, храбро перешедшими границы своего могущественного соседа, дали им бесспорный перевес; особенно замечательна была победа при Престоне. Как и всегда, неуспех восстания способствовал еще большему усилению правительства; плодом этого усиления был так называемый «Семилетний билль» («Septennial-Bill»), которым выборы парламента утверждались не раз в три года (как прежде), а раз в семь лет.

Сам король, Георг I, прочно сидел на престоле, но не стяжал особой любви своего народа, чему мешало то, что он не говорил и не понимал по-английски и всей душой был предан своей родине, видевшей его детство, юность и зрелый возраст. Если бы ему предложили на выбор: быть королем в Англии, или просто жить в своем милом Ганновере и в его окрестностях, он, не колеблясь, выбрал бы последнее – до того скромны были его желания. Во внешней политике видную роль играл главный ее представитель со стороны англичан – министр Стангоп, а со стороны французов – кардинал Дюбуа, заключившие от лица своих держав дружественный союз против Испании: то была эпоха тройственных и четверных союзов! Однако и положение Георга, как государя континентального, тоже имело значение, благоприятное для Англии, в смысле выполнения условий Утрехтского мира; этому-то значению курфюршество Ганноверское и обязано было получением Бремена и Вердена. В 1721 году Роберт Уальполь вступил в управление кабинетом, и с тех пор держался в нем целых двадцать лет, благодаря влиянию, которое он оказывал на наследника престола, принца Уэльского. Главной точкой опоры его было умение в распоряжении финансами и поощрение промышленной деятельности; свою предусмотрительность и умение он проявил еще и в устройстве финансов, которым в 1720 году грозил крах, благодаря проектам, похожим на те, которые аферист Джон Лоу проводил во Франции.

Георг II, 1727 г.

В 1727 году вступил на престол Георг II и царствовал до 1760 года. За это время еще более упрочилось влияние уже и без того сильного министра, благодаря Севильскому трактату 1729 года, по которому за англичанами утверждено право беспрепятственной торговли в Испании и ее колониях и право владения Гибралтаром и Миноркой. Затем, в 1731 году, когда, наконец, и император германский, Карл VI, подтвердил эти условия, Утрехтский договор окончательно вошел в силу. Отношения англичан к французам, между тем, изменились: в 1733 году между испанским и французским представителями дома Бурбонов состоялось соглашение или так называемое «семейное условие»; состоялось оно в глубокой тайне и имело целью ограничить могущество Англии на море. Кроме того, оно как бы послужило предвестником грядущих войн за первенство на море вообще – войн, которыми так была переполнена вторая половина XVIII столетия.

Нидерланды

Меньше всего приходится упоминать после Утрехтского мира о нейтральной стране – Нидерландах. Тяжело легли на них – и без того уже скудных по своей природе и по денежным средствам – затраты, которые вызвала война за Испанское наследство. Поэтому Нидерланды предпочли придерживаться нейтралитета в общеевропейских делах и ограничили в целях экономии свой флот, а также и войско самым необходимым минимумом – в 34 000 человек. Положение страны было настолько затруднительно, что поддерживать ее приходилось на те средства, которые были отложены, как избыток, в более благоприятные времена. Но больше всего забот доставляла в ту пору нидерландцам основанная в Остенде Ост-Индская торговая компания (1722 г.), которая и была, наконец, уничтожена в 1731 году после долгих обсуждений и переговоров.

Общий обзор

Если не ставить Карлу VI в укор то, что он уступил королю французскому (после своей смерти) уже наполовину потерянную для него Лотарингию, то можно смело признать, что он с достоинством поддерживал славу германского могущества. Не имея прямого потомства мужского пола, он еще при жизни озаботился вопросом о престолонаследии, и целью своей политики поставил – утверждение своей дочери Марии Терезии наследницей всех габсбургских земель в империи. С этой целью он обнародовал 6 декабря 1724 года закон о престолонаследии, так называемую Прагматическую Санкцию, и всеми силами старался побудить все главные и второстепенные державы к признанию всех статей этой «санкции». Принц Евгений Савойский высказал по этому поводу мнение, что готовая к бою армия в 100 000 человек была бы несравненно лучшей охраной прав наследования, нежели какие бы то ни было санкции; но такой совет было, несомненно, легче дать, нежели исполнить. На это потребовались бы единовременно большие затраты и хлопоты; а между тем и то, и другое было недоступно такой, хоть и весьма обширной империи, но все же склеенной из отдельных государств и владений несогласных между собой и враждебно относившихся друг к другу. Да и в общей германской жизни Австрия (даже и в смысле ее немецких земель) принимала лишь самое незначительное участие.

Император Карл VI. Гравюра и портрет работы Антония Биркгарда

Германия. Карл VI

О такой «общей германской» жизни в политическом смысле в это время едва ли может идти речь. В это время все пространство территории Германской империи может быть определено приблизительно в 12 000 кв. миль, а ее население составляло около 26-30 миллионов человек, которые распределялись на 2300 городов, 3000 торговых местечек, около 100 000 сел и 30-40 тысяч рыцарских владений. Из почти 300 владетельных территорий, на которые она распадалась, вероятно, было до 80 и таких, площадь которых не превышала и 12 кв. миль. Вся эта разнородная масса владений – рейхсграфств, епископств, аббатств, герцогств, курфюршеств.к которой можно было еще причислить приблизительно 30 баронств и от 1400 до 1500 имперско-рыцарских поместий – по старому порядку подразделялась на десять округов. Главным органом и символом единства в этих владениях можно считать сейм в Регенсбурге, где составлявшие его члены подразделялись на «коллегии» курфюрстов, князей и вольных городов, где согласия трех членов, утвержденного императором, было достаточно, чтобы считать любой вопрос или проект принятым, причем, однако, решающий голос имела «Коллегия курфюрстов», где опять-таки, если решался духовный вопрос, состав сейма делился на две части: 1) коллегию евангеликов – «Corpus Evangelicorum» и 2) коллегию католиков – «Corpus Catholicorum». Но если и решался вопрос единодушно и довольно быстро, непременно появлялись комментарии и возражения, которые затягивали на десятки лет заключительное его решение. То же было и в судах, где дело могло начаться еще при жизни главного истца и все еще тянуться тогда, когда от всей его семьи уже никого не оставалось в живых. Например, в 1772 году было насчитано 61 230 нерешенных дел; нашлись люди, которые высчитали, что со всеми пересмотрами, затяжками и деловой перепиской любое дело может тянуться приблизительно 188 лет. Как ни разрушительно действовала на империю и на ее народный дух общая рознь и своеобразность мелких владений, из которых она состояла, но, все-таки, несмотря на приведенные выше примеры, такие учреждения, как, например, «Главный государственный суд» – Reichskammergericht (1689 г.) или «Государственный совет» – Reichshofrat, принесли свою долю пользы, так как были учреждены именно с целью объединения государства и его населения. Постепенно это объединение пошло своим нескорым, но верным шагом и заметным образом отразилось, например, на литературном, печатном деле в следующих цифрах. В 1616 году из числа напечатанных книг было: 461 латинская книга и 270 немецких книг; в 1714 году – 209 латинских и 419 немецких; в 1716 году – 162 латинских и 396 немецких... Год от года немцы становились все более развитыми, начитаннее, интересовались сложными общественными вопросами, что и доказал на деле ученый Лейбниц (1646-1716 г.), разносторонний, живой и деятельный, принимавший живейшее участие в разрешении и отвлеченных, и религиозно-общественных вопросов. Многим в то время приходило на ум, что недостаток сплоченности и единодушия в германском народе происходит от духовной розни между ревнителями и последователями католической и протестантской веры, и многие задумывались над способами примирить эти два совершенно противоположные, по своим внешним формам, направления. Лейбниц и другие ученые или богословы, принимавшие близко к сердцу это дело, искали точек примирения и объединения в особенностях обоих вероисповеданий, но их старания не дали успешных результатов, потому что были направлены лишь к подробному разбору старых догматов и воззрений, а не к какому-либо новому, более целесообразному способу породнить между собой, с помощью общехристианских воззрений, всю великую, распавшуюся семью католиков и протестантов. В особую заслугу следует поставить деятельному защитнику чистого христианского учения, Христиану Томазиусу то, что он многое сделал для уничтожения веры в колдовство и во всякую «бесовщину» вообще.

Однако не одним только народом ощущалась необходимость в культуре: в ней сильно нуждались и высшие классы, усвоившие себе только внешний лоск цивилизации. При королевских и герцогских дворах предавались самому разнузданному веселью и безумной роскоши, беспощадно обирая своих подданных и вообще все бедное население, которое все терпело, не смея возмутиться. Как образец распущенности нравов и такого бесцельного, бессмысленного блеска, который в своем умственном и нравственном невежестве большинство высокопоставленных особ принимало за величие, связанное с их саном, можно привести герцогство Вюртембергское при герцогах: Эбергарде Людвиге (1693-1733 г.) и Карле Александре (1733-1737 г.). При одном – герцогством управляла порочная женщина – его любовница, госпожа фон Грэвениц, а при другом – всесильный еврей, Зюсс Оппенгеймер, который, так сказать, выжимал все соки из несчастного народа, лишь бы доставлять двору необходимые средства для необузданных кутежей. То же было при дворе курфюрста Саксонского, короля польского Августа II и при дрезденском дворе, где целые дни и ночи проводили в пикниках и маскарадах, разыгрывая из себя пастушек и крестьян, где романтизм достиг высшей своей степени, где был свободный доступ евреям и всяким искателям приключений, шулерам и мошенникам. Единственным и отрадным примером среди такой распущенности был прусский королевский двор, глава которого, сам король Фридрих I, не придавал значения внешней пышности и этикету, как это делали остальные, подражатели «Короля-Солнца» – Людовика XIV.

Пруссия с 1701 г.

Фридрих не обнаружил во внешней политике ту смелость и силу, которой отличался его отец, но все же умел достойным образом поддерживать начатое им дело. Он весьма благоразумно держался во время запутанных и опасных столкновений Северной войны, а в войне за Испанское наследство, до полного окончания которой он не дожил, его войска, где бы ни приходилось им сражаться, действовали всегда смело и доблестно: при Гохштедте, под стенами Турина, при Рамильи. Достойными памятниками его царствования и его гуманных, миролюбивых наклонностей являются замечательные сооружения в Берлине: Берлинский замок, цейхгауз, мост с монументом курфюрста и в особенности университет, основанный в 1694 году, за которым осталась слава центра наиболее свободного направления учености и ума в Германии того времени. Богословские кафедры были в нем заняты друзьями Шпенера, которые были рады выйти из тисков ограниченного лютеранства и всей душой предались отраде иметь свободу слова и силой его приносить пользу людям невежественным и жаждущим христианской правды и истины. Особенно выдвинулся из числа таких искренних богословов Томазиус, обличитель невежественной веры в «колдовство и бесовщину», а с 1706 года и Христиан Вольф, опиравшийся на доктрины Лейбница, которые он разработал в научной и доступной форме в систематически изложенных печатных трудах. Его учение создало целую школу его последователей, чего не удалось ни Томазиусу, ни Лейбницу. Само устройство университета и его состава сложилось как нельзя удачно.

Удачен был также и выбор королем супруги, оказавшейся вполне достойной ему подругой по своему стремлению к поднятию литературного и научного уровня его государства. Дочь курфюрста Эрнста-Августа Ганноверского, София Шарлотта, была женщина весьма умная от природы и разносторонне образованная. Она особенно уважала Лейбница и ничего так не любила, как вести умный, серьезный разговор о вопросах, сильно интересовавших в то время таких выдающихся людей, как, например, Лейбниц и др. Гуманное и заботливое отношение Фридриха I к своему народу отразилось и на внешнем облике Пруссии. Свободомыслящий англичанин Толэнд, посетивший прусские владения, не нахвалится впечатлением, которое произвели на него хорошие дороги, тщательно вспаханные нивы, зеленые луга, красивые и прочные верстовые столбы с четкими надписями, благоустроенные постоялые дворы и гостиницы, которые резко отличались от виденных им за границами Пруссии.

Фридрих I, король Пруссии. Гравюра работы И. Г. Вольфганга с портрета кисти И. Ф. Венцеля

Фридрих Вильгельм I, 1713 г.

После смерти Фридриха в 1713 году на престол взошел его сын, Фридрих Вильгельм I. Несмотря на свои еще молодые годы (25 лет), он был уже отец семейства. В возрасте восемнадцати лет его женили на ганноверской принцессе, дочери Георга I, Софии Доротее, от которой у него родилось трое детей: двое умерли, а третий – кронпринц – родился в 1712 году. Правление молодого короля было совершенно противоположно по своему духу правлению его родителя и предшественника. Вильгельм, тотчас же по вступлении на престол, распустил весь придворный штат своего отца от высших до низших его представителей. Везде и во всем до крайности сократив издержки, он вычеркнул все, что относилось к внешнему блеску, ничего не прибавляя к королевскому достоинству, и в одном из своих писем прямо говорит: «Скажите герцогу Ангальтскому, что я не более, как министр финансов и фельдмаршал короля прусского».

Фридрих Вильгельм I. Гравюра работы Менцеля, XVIII в.

Внешняя политика

Фридрих I оставил после себя действительно сильно расшатанные финансы, и Фридриху-Вильгельму было вполне естественно обратить на них особое внимание. Но не одними личными и финансовыми мерами стремился он к их исправлению: он неуклонно держался мирного направления в своей внешней политике и, в самом деле, – отсутствие войн и уверенность народа в безопасности как нельзя лучше способствовали поднятию финансов. Солдат в душе, молодой король, однако, сознавал губительное влияние войн и потому более заботился о постоянной поддержке своего войска в боевой готовности, нежели о военных подвигах.

Однако в первые же годы своего царствования, он, в союзе с русским императором, завладел Штральзундом и затем ему досталась часть Померании с городом Штеттином по договору 1720 года. Относительно Швеции и ее владений король, однако, не питал миролюбивых замыслов. Напротив, он подумывал о том, как бы и вовсе вытеснить шведов из немецких пределов. Во всем же остальном он строго держался стороны императора германского, следуя в этом традициям своего дома.

Только однажды пошатнулось было согласие Пруссии с Австрией, когда последняя заключила с Италией в 1725 году Венский договор, направленный против «турок и протестантских князей» (contra el Turco у los principes protestantes). Главным пособником этого соглашения явился испанец-интриган барон Рипперда, в интересах своей карьеры много раз менявший даже религию.

Фридриха Вильгельма касалось это соглашение не только как протестантского короля, но и как будущего владельца юлих-клэвских владений, вследствие вымирания потомства мужского рода пфальц-нейбургского дома, которому пришлось их уступить во время распрей за это наследство. Тогда король прусский решился примкнуть к франко-английскому союзу, и 3 сентября 1725 года состоялся в Ганновере между Францией, Англией и Пруссией договор, по которому они обязались взаимно охранять в неприкосновенности свои права и границы. Но австрийский посол при берлинском дворе, генерал Секкендорф, был человек умный и ловкий: ему удалось провести прямого и добродушного короля, который согласился снова вступить в союз с императором в 1726 году. В октябре того же года в Вустерхаузене было подписано соглашение, по которому король признал «Прагматическую Санкцию», а император, со своей стороны, обязался помогать прусскому королю в утверждении за ним будущего юлих-клэвского наследства. Отношения между ними снова стали по-прежнему хороши; но еще более сблизил короля с императором берлинский договор, состоявшийся в декабре 1728 года, еще более упрочивший за Фридрихом Вильгельмом помощь императора в юлих-клэвском деле, взамен чего первый обязался выставить ему, в случае надобности, 10 000 человек войска на поддержание «Прагматической Санкции».

Этот договор еще более отдалил Пруссию от Англии, в которой с 1714 года царствовал Ганноверский дом. Стремление обеих королев – английской и прусской – породниться и тем восстановить добрые отношения между этими протестантскими династиями, не осуществилось. Политика и личные интересы помешали состояться предполагаемым брачным союзам: принца Уэльского с Вильгельминой, принцессой прусской, и кронпринца прусского (ее брата) с Амалией, дочерью короля английского Георга II. Много повлияло на эту неудачу и упрямство короля Вильгельма, который все больше и больше подпадал под влияние австрийской мнимой дружбы.

В 1733 году, вследствие выборов на польский престол, произошли недоразумения дипломатического и даже воинственного характера, причем Фридрих Вильгельм сдержал свое слово и его пруссаки снова удостоились особой похвалы великого полководца Евгения Савойского. Выгоднее всего было бы для Пруссии, если бы над Польшей поставили королем местного магната или принца из совершенно нейтрального дома, но король твердо придерживался своих обещаний и потому только отстаивал интересы императора, которому, как нам уже известно, и удалось водворить Августа, курфюрста саксонского, на польском престоле. Но этим еще не окончились его невзгоды. Помимо него, его мнимый друг, Австрия, вошла в сношения с Францией, вследствие Венского договора удалившей своего кандидата на польский престол, и водворила на нем Августа III. Представители католических держав – Испании, Неаполя, Сардинии, Польши, Франции и Австрии – вошли в тесный союз. Об условиях и обещаниях насчет юлих-клэвского наследства не было больше речи: Австрия по отношению к Пруссии не соблюдала даже простой вежливости, что со стороны первой было даже недальновидно, как это вскоре оказалось на деле.

Внутренняя политика

Фридрих Вильгельм поступал как человек вполне честный и искренне расположенный к своему венценосному собрату и покровителю, поэтому его нельзя упрекнуть в легкомыслии. Что же касается его распоряжений внутри своих владений, в них он, наоборот, проявлял те самые качества, которые этим владениям были наиболее полезны. Положим, личность его как государя до крайности просто и отечески обходившегося со своими подданными, подавала повод к многочисленным анекдотам по этому поводу, но немало способствовала этому и сама его дочь, которую, после неудавшегося сватовства в Англии, он выдал за маркграфа Байрейтского. Про него ходили рассказы, будто он, сам король, собственноручно ловил на улице праздношатающихся и учил их трудолюбию своей «испанской тростью». Так, будто бы, случилось и с одним евреем, который, завидя короля, в испуге бросился от него бежать. Фридрих нагнал его и «проучил», приговаривая, что он желает, чтобы все подданные «не боялись, а любили его».

Кроме народных нужд и интересов, Фридрих Вильгельм знал еще толк в войске, которое особенно полюбил уже будучи кронпринцем, когда им был сформирован целый образцовый батальон, для которого он даже подбирал великанов. В его правлении численность прусской армии, при населении всего в 2,5 миллиона человек, составляла до 72 000 человек и притом не значилась только на бумаге и в списках, а существовала в действительности. Офицеры в его войсках главным образом принадлежали к дворянам его же владений, и это обстоятельство еще более способствовало единству патриотического чувства в подчиненных и начальствующих. Король любил сам наблюдать за тем, чтобы его солдаты были сыты, хорошо содержаны, одеты и всем довольны; в самом деле сила прусской армии не столько зависела от ее численного, сколько от качественного превосходства.

Совершенно несправедливо утверждают, будто только пристрастие к солдатчине побудило этого короля-скопидома к занятию вопросами народного хозяйства: напротив того, в нем были врожденные способности к подобного рода занятию. Он, несомненно, знал толк в сельском хозяйстве, и потому именно, вместо обычного арендного землевладения «по наследству», он установил аренду «временную», что побудило арендаторов особенно внимательно и бережливо обращаться с землей, которая, в случае их нерадения, у них отбиралась и отдавалась другому. При этом он ежегодно объезжал провинции, ко всему внимательно присматриваясь, и нередко случалось при этих объездах, что простая рига служила для королевского ночлега, за неимением лучшего помещения.

Потребности армии служили ему побуждением к поощрению промышленности, точно также, как и вызывали разные таможенные мероприятия. Ради нее учреждены были оружейные заводы для выделки огнестрельного и холодного оружия, а затем было обращено внимание на суконное производство, и вскоре все войско стало получать обмундирование из сукна, изготовляемого на королевской суконной фабрике. При этом правительство не затруднялось в средствах для борьбы с конкуренцией со стороны бумажных изделий: в 1721 году издан приказ штрафовать 100 рейхсталерами каждого, кто посмеет носить грубые или тонкие бумажные ткани.

Результаты этой хозяйственной деятельности оказались весьма очевидными. Правительство, унаследовавшее крупные долги от предшествовавшего короля, двадцать лет спустя, уже насчитывало в своей казне до 7 000 000 рейхсталеров сбережений. Войско, насчитывавшее к тому времени уже 90 000 человек, было прекрасно обмундировано, организовано и удовлетворено жалованьем и остальным довольствием. Население городов, расположенных по окраинам государства, в 1713 году не превышавшее 100 000 человек, в 1738 году достигло уже 206 000, следовательно, более, чем удвоилось. Большой заслугой Фридриха Вильгельма были его заботы о колонизации прусских земель переселенцами, которых он привлекал отовсюду: из Швабии, Саксонии, Франконии и т. д.

В 1731 году архиепископ Зальцбургский изгнал из своих владений протестантов, которых, равно как и 10 000 человек польских диссидентов, приютил король прусский, не пожалевший расходов на образование новых земледельческих колоний. Число таких благоустроенных сел в 1736 году возросло до 332.

В отношении науки Фридрих Вильгельм отличался узостью взглядов, но наряду с этим высоко ставил элементарную образованность. Так, например, недовольный взглядами ученого-богослова и красноречивого оратора города Галле, философа Вольфа, король побудил свой кабинет «довести до его сведения», чтобы он, под страхом повешения, оставил город в течение 48 часов (в ноябре 1723 г.). А между тем, тот же король, горячий сторонник народной грамотности, сделал обязательным для крестьянских детей посещение школ, число которых при нем увеличилось еще на 1000.

Частная жизнь короля

Частная жизнь Фридриха Вильгельма представляет собой особый интерес, как жизнь весьма замечательного и наиболее своеобразного из государей гогенцоллернского дома. Жизнь его шла в самых незатейливых и, так сказать, семейных условиях и может служить идеальным образцом жизни немца строгих нравов и хорошей немецкой семьи того времени. В юности он одевался просто и лишь позднее, уже будучи несколько лет королем, стал носить полковничий мундир потсдамской гвардии. Почти грубая простота его обхождения и строгая дисциплина, однако, не проявлялись в его ежедневных беседах с приближенными за кружкой пива и за голландской трубкой табака.

Это собрание, или Tabakscollegium, как его тогда называли, и изредка охота – вот и все развлечения короля, весь его отдых от многотрудных забот правления. Беседа велась здесь весело, непринужденно, причем без всякого стеснения обсуждались важные вопросы, в которых при иной обстановке было бы трудно добиться искренности. Здесь же допускались и шутки, в которые частенько пускался и сам король. Сборища эти происходили летом в Потсдаме или в Вустергаузене, под открытым небом или в палатке. Объезжая ежегодно свои владения, чтобы лично удостовериться в реальном их положении, король был до того непритязателен, что его личные потребности не превышали уровень самого простого смертного. О литературе в бесцеремонных беседах короля не было речи, и лишь порой, когда другие темы иссякнут, кто-нибудь начинал разговор о газетных новостях.

София Доротея, мать Фридриха Великого. Гравюра работы Эдуарда Эйхенса

Как и ко всем другим своим обязанностям, Фридрих Вильгельм и к своему дому как глава семьи относился весьма серьезно и добросовестно. Он был строг, но справедлив, и в деле воспитания детей во всем действовал согласно с супругой своей, Софией Доротеей, за исключением его религиозной стороны, не отвечавшей взглядам королевы.

Воспитание кронпринца

24 января 1712 года София Доротея – тогда еще кронпринцесса – родила кронпринцу сына и наследника, в числе восприемников которого был сам император австрийский. (До него у супругов было еще двое сыновей, но они оба умерли). К малютке кронпринцу была приставлена французская протестантка, вследствие чего крестник императора в самом раннем детстве научился лишь простонародному, солдатскому немецкому языку. На седьмом году к нему был назначен обер-гофмейстер, генерал Финкенштейн, человек безупречной нравственности и прямого, честного характера. Кроме него находились при малютке: унтер-гофмейстер фон Калькштейн (для военного дела) и воспитатель, опять-таки француз-реформат, Дюхан де Жанден (Duhan de Jandun), бежавший из Франции, вследствие преследования гугенотов. Не особенно ученый по своему образованию, он, однако, имел больше влияние на юного принца, нежели оба других; он, главным образом, развил в кронпринце любовь к литературе и к риторико-историческим сочинениям. Король заметил молодого де Жандена при осаде Штральзунда, где тот отличился в качестве офицера, и приблизил его ко двору.

Инструкция, выданная королем всем воспитателям и преподавателям его сына 3 сентября 1721 года, касается лишь внешних сторон их обязанностей. Они должны были строго наблюдать за тем, чтобы кронпринц вставал по воскресным дням в семь, а по будням – в шесть часов утра. Потом шли по порядку: краткая молитва, работа и игры, попеременно. Преподавание имелось в виду лишь в самых ограниченных размерах: немного сведений по истории, географии, арифметике, чтения и письма по-французски и Закона Божия. Последний преподавался ежедневно с 9 до 1045 утра. Латыни вовсе не полагалось, а познания молодого кронпринца во французском языке выразились в позднейшие годы в его переписке со своим учителем: слог их хорош, но орфография плоха.

Фридрих Великий в детстве. Портрет с натуры кисти придворного художника Антуана Пэна (Pesne)

В частности Фридрих Вильгельм, по-видимому, не входил и только иногда вдруг грубо и авторитетно вмешивался в то, что ему не нравилось: так, например, он заметил, что мальчик носил французскую прическу, и отменил ее. Кронпринц писал довольно прилично по-немецки и этим почерком был исключительно обязан скромному преподавателю элементарных знаний. Но дурное влияние на воспитание юноши оказывала, главным образом, рознь между королем, его сыном и женой. Опасаясь гнева своего супруга, София Доротея сама привыкла и сына приучила многое, даже подчас самое пустое, утаивать от отца, и это послужило основанием к дальнейшему непониманию их взаимных воззрений и отношений. Так, например, без ведома короля, кронпринц брал уроки у одного виртуоза-флейтиста, который прибыл из Дрездена. Флейта и французские книги – вот каковы были единственные наслаждения будущего короля Пруссии, которым он предавался по окончании своих военных обязанностей и обеда.

Король обходился с ним несравненно строже и холоднее, чем с последующими детьми, и прозвал его «изнеженным мальчишкой» за то, что из него не вырабатывался спартанец, чего он так усердно добивался. С 1726 года, когда ему минуло 14 лет, кронпринц, в чине майора, командовал потсдамскими солдатами-богатырями, но не чувствовал никакой любви к своему делу. Отец относился к нему не только строго, но и резко, холодно, придирчиво, так что юноше такая жизнь стала нестерпима.

Раздраженный отказом отца отпустить его в обычное для наследников престола путешествие, он решился бежать. Его сообщницей и соучастницей была не только мать, но и сестра, которая была на несколько лет старше его. Решение свое удалось ему привести в исполнение в 1730 году, когда отец взял его с собой в южногерманские земли. За ним, однако, следили и успели вовремя остановить его, донесли королю. Последний, едва только ступил на границу своих владений, как призвал к себе сына, который сознался во всем. Король очень серьезно посмотрел на это дело и готов был предать сына смертной казни, как дезертира. Удалось доказать королю, что о дезертирстве тут не могло быть и речи и что, кроме того, не им, подчиненным кронпринца, будущего короля, судить его. Король поддался на уговоры не сразу; но, считая достойное наказание необходимым, чтобы впредь была острастка, излил свой гнев на «подстрекателя и соучастника» принца, поручика фон Каттэ, которого, по его приказанию, казнили (6 ноября 1730 г.) под окнами арестованного юноши. Каттэ мужественно и с большим достоинством окончил жизнь, и на кронпринца, которого заставили смотреть на казнь, она произвела тяжелое, но сильное и внушительное впечатление.

Он вдруг как будто прозрел: его личные недостатки и проступки против отцовской воли стали ему вдруг очевидны; он, уже восемнадцатилетний юноша, почти мужчина, стал размышлять серьезнее и беспристрастнее, постепенно и к отцу стал относиться почтительнее, покорнее, усердно работал в военной и правительственной камере и своими самостоятельными и умными трудами побудил и отца признать за собою недюжинные способности к управлению государством. Со своей стороны и король стал к нему снисходительнее. Например, зная, что тот предан, по его мнению, «ереси», кальвинистскому учению, Фридрих Вильгельм не препятствовал ему в этом. «Что ж, – говорил он, – коли злодей стремится ко злу, ну и пусть себе стремится; коли хочет пойти к черту – пусть себе убирается!»

В конце февраля 1732 года, кронпринц, повышенный в чине полковника, был переведен в пехоту, стоявшую в Руппине, и тут также доказал, что он сведущ и в военном деле. Но еще более утешил он своего родителя тем, что с покорностью принял его выбор, когда Фридрих избрал ему в супруги принцессу Елизавету Христину Брауншвейг-Бевернскую (Bevern). Брак их, состоявшийся в 1733 году, оказался не особенно удачным. С 1736 года молодые супруги жили в стороне от дворцового этикета, в замке Рейнсберге, который король построил для них поблизости Руппина. Там кронпринц предался своим любимым литературно-философским занятиям, плодом которых явился его труд «Анти-Маккиавели».

Войдя в письменные сношения с Вольтером, благодаря своему умному и прекрасному (по слогу) письму, кронпринц послал ему для прочтения своего «Анти-Маккиавели» в 1739 году. В этом небольшом сочинении разбирается тип государя, которого изобразил Маккиавели; одобряются или опровергаются те или другие его черты, а кроме того высказываются и личные воззрения кронпринца на идеал государя. Кронпринц был, как и Вольтер, скорее противником религии, нежели ее сторонником, но, в то же время, он весьма серьезно относился к понятию об обязанностях короля, которому надлежит быть «первым слугой» («la premier domestique») своего народа. Замечательно, что принца особенно влекло к себе кальвинистское учение, потому что оно было основано на вере в предопределение; тогда как отец его, воззрения которого не допускали свободомыслия, потому и не признавал кальвинизма, что он именно и способствовал этому свободомыслию, был, так сказать, главным его рычагом.

Кончина Фридриха Вильгельма

Впрочем, нет прямых указаний на то, чтобы королю особенно бросалась в глаза эта духовная рознь с его сыном, тем более, что за последние годы жизни отца последний действовал крайне умно и рассудительно, так что отец убедился в достоинствах его, и в том, что он будет настоящим ему преемником и надежным продолжателем его дела, хотя и не признавал в нем его блестящих способностей.

Почувствовав приближение кончины – оно сказалось некоторыми признаками вполне ясно и задолго до смерти – умирающий король приказал позвать к себе сына. Когда Фридрих Вильгельм, в полном самообладании делая распоряжения по своему дому, изложил сыну положение своего государства и его отношение к различным державам, то встретил в сыне человека, который вполне способен был его понять и действовать с ним заодно. Он сам вручил ему бразды правления, а затем скончался 31 мая 1740 года.

Преемнику своему он оставил благоустроенное государство в 2 240 000 человек населения, размещенного на пространстве 2 275 кв. миль, 8 000 000 в государственной казне рейхсталеров экономии и стотысячное войско в полной боевой готовности.

Больной король обнимает своего сына, кронпринца, и затем сообщает о скором наступлении его царствования.

Примечания

1

Это признавалось и в кругу лиц, стоявших на вершине власти.

(обратно)

2

Меланхтону был всего 21 год, когда он вступил на кафедру греческого языка профессором по рекомендации Рейхлина, как один из лучших его учеников. Он присутствовал при лейпцигском диспуте и сделался с той поры горячим сторонником Лютера. Меланхтон – ученое прозвище, данное ему согласно обычаю времени, было лишь переводом его немецкой фамилии: Schwarzerd (т. е. черная земля).

(обратно)

3

«Святый Боже» – есть никто иной, как Христос. См. Еванг. Марка, I, 24.

(обратно)

4

Августинцы, члены нищенствующего ордена, основанного в середине XIII в. в Италии. Устав приписан Августину (отсюда название). Орден августинцев действовал во многих странах Западной и Центральной Европы.

(обратно)

5

Незадолго до этого Фридрих Мудрый умер (5 мая 1525 г.). Брата своего и наследника он просил о снисходительности к этим несчастным, так как он сам всегда был мягок и снисходителен по отношению к своим подданным.

(обратно)

6

В современной историографии она называется «Папская область».

(обратно)

7

Карл I, испанский, он же Карл V, император германский (или Священной Римской империи германской нации).

(обратно)

8

В современном написании АУТОДАФЕ (исп. и португ. auto de fe, букв. – акт веры), торжественное оглашение приговора инквизиции в Испании, Португалии, а также само исполнение приговора (главным образом публичное сожжение). Первое аутодафе относится к XIII веку, последнее состоялось в 1826 году в Валенсии. 

(обратно)

9

Коннетабль (connetable) во Франции с XII века – военный советник короля, начальник королевских рыцарей, с XIV века – главнокомандующий армией. В 1627 году должность коннетабля была упразднена При Наполеоне I были звания великого коннетабля и вице-коннетабля.

(обратно)

10

Клиенты – (лат., единственное число cliens, множественное число clientes). Понятие, восходящее к истории Древнего Рима, где так назывались отдельные лица или целые общины, отдававшиеся под покровительство патрона. Они получали родовое имя патрона, земельные наделы и несли сельскохозяйственную и военную повинности в пользу патрона.

(обратно)

11

В современной историографии эти войны называются Французскими Религиозными войнами.

(обратно)

12

Ранке. – Статья Маркса в I тетради Зибелева Исторического журнала (Sybel. Zeitschrift, 1889). Автор полагает, что Колиньи принял замысел Мерея за пустую похвальбу.

(обратно)

13

Примас (от лат. primas – первенствующий), в католической и англиканской церквах почетный титул главнейших епископов.

(обратно)

14

Лолларды (англ., ед. ч. lollard) – народные проповедники, участники антикатолического крестьянско-плебейского движения в Англии и других странах Западной Европы (впервые появились в Антверпене в начале XIV в.). Они сыграли важную роль в подготовке восстания Уота Тайлера в 1381 г. в Англии (их идеолог Дж. Болл стал одним из руководителей восстания), а также Реформации.

(обратно)

15

Стюарт – имя древнейшей шотландской фамилии, которая с 1390 года правила Шотландией.

(обратно)

16

Дедом Марии был король шотландский Иоанн VI, женатый на Маргарите, старшей сестре Генриха VIII.

(обратно)

17

Штатгальтер – (нем. Statthalter), наместник главы государства в исторических Нидерландах (статхаудер), в землях Австрийской империи (затем Австро-Венгрии), в фашистской Германии (т. н. имперские штатгальтеры).

(обратно)

18

Его сыну Михаилу Федоровичу Романову, тогда еще младенцу, суждено было впоследствии стать царем – родоначальником династии Романовых.

(обратно)

19

Оправдание Пайма: в книге Guizot, Histoire de la Revolution d'Angleterre. II, 325.

(обратно)

20

Фимиам (греч. thymiama, от thymaiao – жгу, курю), ладан, благовонное вещество, сжигаемое при богослужениях. «Курить фимиам» – льстить, чрезмерно восхвалять кого-либо.

(обратно)

21

От level – уровень.

(обратно)

22

Выше уже была приведена выдержка из письма Кромвеля от 26 ноября 1625 г., к полковнику Гамонду. Она характеризует Кромвеля и настолько многозначительна сама по себе, что мы воспроизводим ее буквально по Карлейлю (Carlyle, Letters and Speeches, II, 96): «If the Lord have any measure persuaded his people, as generally. He hath, of the lawfulness, nay of the duty,– this persuasion prevailing upon the heart is faith; and acting thereupon is acting in faith; and the more the difficulties are, the more the faith» (Перевод этих строк см. выше).

(обратно)

23

Postulant – «домогающийся», т. е. лицо, которое по каким-либо причинам не может быть избрано на какой-либо пост в духовенстве, но за которого ходатайствует капитул, дума или иное избирательное собрание, прося разрешения папы.

(обратно)

24

Анна Иоанновна была дочерью царя Иоанна Алексеевича, брата Петра Великого, одновременно с ним возведенного на престол.

(обратно)

25

Племянница императрицы Анны, Анна Леопольдовна, была дочерью Екатерины Иоанновны и герцога Леопольда Мекленбургского. Анна Леопольдовна была замужем за Антоном Ульрихом, герцогом Брауншвейг-Люнебургским.

(обратно)

26

Английский титул Army-pay-master – совершенно соответствует немецкому «цальмейстеру».

(обратно)

27

В замечательном сочинении Эльбена «История Швабского Меркурия» (Штутгарт, 1885 г.) приводится история одного из позднейших основателей этой газеты, магистра Христиана Готфрида Эльбена, в качестве примера того, как мирный гражданин, путешествуя в своем собственном отечестве, мгновенно превратился в прусского рекрута, против воли был отведен в Берлин и потерял целых 4 года из своей жизни (1774—1778 гг.).

(обратно)

28

Рядом с этими авторами следует назвать Бидермана, произведение которого «Германия в XVIII столетии» (Лейпциг, 1854 г.) может быть поставлена наряду с выдержками из Шлоссеровой «Истории XVIII столетия» и «Картинами германской старины» Фрейтага. В отношении детальной бытовой обрисовки превосходно сочинение Юлиуса Клайбера: «Штутгарт сто лет назад» (Штутгарт, 1870 г.).

(обратно)

29

Крутые меры Никона не понравились также юному царю Алексею и его приближенным. Последние, опасаясь влияния Никона, сумели внести раскол в его дружбу с царем. Никон, обиженный этим, сложил с себя патриаршество и удалился в свой любимый Воскресенский монастырь (иначе называемый Новый Иерусалим) под Москвой. Это самовольное деяние Никона привело к знаменитому суду над ним, для которого вызваны были с Востока патриархи Александрийский и Антиохийский. Этот Собор (1666 г.) осудил Никона за отречение от патриаршества и суровое отношение к духовенству, но вполне одобрил исправление книг, исполненное по благословению Никона. 

(обратно)

30

Этому министру, впоследствии возведенному в графское достоинство, пришлось на себе испытать изменчивость счастья и царских милостей: он умер в тюрьме, после 25-летнего заточения.

(обратно)

Оглавление

 Книга первая. Реформация в Германии (1517—1555)

   ГЛАВА ПЕРВАЯ Общее положение Германии в 1517 г. Индульгенции. Первые шаги Лютера. Избрание императора. Первый сейм при Карле V, в Вормсе. Лютер на сейме и Вормсский эдикт. 1517 – 1521.

   ГЛАВА ВТОРАЯ Иконоборство в Виттенберге. Возвращение Лютера из Вартбурга. Сейм в Нюренберге и папа Адриан VI (1522 г.). Ульрих фон Гуттен и Лютер

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ Зикингенская распря. Нюренбергcкий сейм 1524 г. и Регенсбургский конвент. Крестьянская войнаАравия

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Сейм в Шпейере, 1526 г. Новые церковные порядки. Цвингли и реформация в Швейцарии. Европейские замешательства до мира в Камбрэ. Протестанты. Турки под стенами Вены. Аугсбургский сейм

   ГЛАВА ПЯТАЯ Шмалькальденский союз. Катастрофа в Швейцарии. Анабаптисты в Мюнстере. Успехи протестантства: Бранденбург, Саксония. Европейские отношения до мира в Крепи

   ГЛАВА ШЕСТАЯ Смерть Лютера. Шмалькальденская война: битва при Мюльберге. Интерим: победа императора. Мориц Саксонский: пассауский договор. Аугсбургский религиозный мир. Кончина Карла V

 Книга вторая. Реформация и антиреформация (1555—1618)

   ГЛАВА ПЕРВАЯ Религиозные партии и силы их после заключения религиозного мира. Италия: орден иезуитов и Тридентский собор. Папы. Испания при Филиппе II

   ГЛАВА ВТОРАЯ Нидерланды при Карле V. Правление Маргариты: Гранвелла. Владычество Альбы. Восстание и война: Утрехтский союз и объявление независимости

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ Франция при четырех последних Валуа. Кальвин и реформация в Женеве. Гугенотские войны. Первые шаги Генриха IV

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Англия и реформация. Генрих VIII, Эдуард VI, Мария, Елизавета. Шотландия и Мария Стюарт. Век Елизаветы. Гибель армады

   ГЛАВА ПЯТАЯ Англия: царствование Елизаветы с 1588 года. Стюарты. Иаков I. Нидерланды с 1581 года. Франция с 1589 года. Генрих IV. Испания с 1588 года. Конец Филиппа II. Филипп III. Восточная Европа. Московское государство. Иоанн IV и Курбский. Самозванец и иезуиты. Борьба с поляками в Москве. Минин и Пожарский

   ГЛАВА ШЕСТАЯ Германия с начала религиозного мира. Царствования: Фердинанда I, Максимилиана II, Рудольфа II, Матвея. Юлих-Клэвские споры о наследстве и смуты в габсбургских потомственных владениях

 Книга третья. Период Тридцатилетней войны

   ГЛАВА ПЕРВАЯ Тридцатилетняя война и Вестфальский мир

   ГЛАВА ВТОРАЯ Франция с 1610 г. Регентство Марии Медичи. Людовик XIII и Ришелье. Регентство королевы Анны. Мазарини и смуты при Фронде. Испания при Филиппе IV

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ Англия, Шотландия и Ирландия при Карле I. Борьба между короной и парламентом

 Книга четвертая. Век Людовика XIV

   ГЛАВА ПЕРВАЯ Обзор. Начало царствования Людовика XIV: Мазарини. Пиренейский мир. Самостоятельное правление Людовика. Реформы. Внешние дела: деволюционная война и Аахенский мир

   ГЛАВА ВТОРАЯ Англия с 1649 г.: республика. Великобритания под управлением Оливера Кромвеля. Возвращение Стюартов. Правление Карла II до 1668 г.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ Франция с 1668 г. Янсенизм. Людовик XIV. Война с Голландией и Нимвегенский мир. Внутреннее управление: галликанские постановления и отмена Нантского эдикта

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Англия. Правление Карла II, 1668-1685 гг. Иаков II и его низвержение. Вильгельм Оранский и революция 1689 г.

   ГЛАВА ПЯТАЯ Людовик XIV. Война с аугсбургскими союзниками. Ризвикский мир. Великобритания при Вильгельме и Марии

   ГЛАВА ШЕСТАЯ Германия со времен Вестфальского мира. Крушение могущества Османской империи. Карловицкий мир. Великий курфюрст и первый король Пруссии (1700 г.). Успехи цивилизации после эпохи реформации

 Книга шестая. Век Фридриха Великого

   ГЛАВА ПЕРВАЯ Смерть Карла VI. Начало царствования Фридриха II и Марии Терезии. Две силезские войны и война за Австрийское наследство

   ГЛАВА ВТОРАЯ Правление Фридриха II с 1742 по 1756 г. Европейские государства в период от Ахенского мира до начала Семилетней войны

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ Семилетняя война

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Европейские государства с 1763 по 1789 г.

   ГЛАВА ПЯТАЯ Великобритания с 1763 г. Индия и Америка. Война за независимость североамериканских колоний

 Книга седьмая

   ГЛАВА ПЕРВАЯ Война за Испанское наследство и Утрехтский мир

   ГЛАВА ВТОРАЯ Московское государство: первые цари из дома Романовых. Начало царствования Петра I Алексеевича. Современное положение Дании, Швеции и Польши. Борьба Петра I с Карлом XII. Великая Северная война. Россия вступает в число великих европейских держав

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ Европейские государства после заключения мирных договоров и до вступления на королевский престол Пруссии Фридриха II