Глава VII

О ЦЕНЗУРЕ

Подобно тому, как провозглашение общей воли совершается посредством

Закона, так и объявление суждения всего общества производится посредством

цензуры. Общественное мнение есть своего рода Закон, служителем которого

выступает Цензор; он лишь применяет этот закон, по примеру государя, к

частным случаям.

Цензорский трибунал, таким образом, вовсе не является судьею народного

мнения, - он лишь объявитель его; и как только он от него отходит, его

решения уже безосновательны и не имеют действия.

Бесполезно проводить различие между нравами какого-либо народа и тем,

что он почитает, ибо все это восходит к одному и тому же принципу и

неизбежно смешивается. У всех народов мира не сама природа, а их взгляды

определяют, что им любо. Исправьте взгляды людей, и нравы их сами собою

сделаются чище. Любят всегда то, что прекрасно, или то, что находят таковым;

но в этом-то суждении и ошибаются; следовательно, именно это суждение и

следует выправлять. Кто судит о нравах, судит о чести, а кто судит о чести,

тот выводит свой закон из общего мнения.

Взгляды народа порождаются его государственным устройством. Хотя Закон

и не устанавливает нравы, но именно законодательство вызывает их к жизни:

когда законодательство слабеет, нравы вырождаются. Но тогда приговор

цензоров уже не может сделать того, чего не сделала сила законов.

Отсюда следует, что цензура может быть полезна для сохранения нравов,

но никогда - для их восстановления. Учреждайте Цензоров, пока законы в силе;

как только они потеряли силу - все безнадежно; ничто, основанное на законе,

больше не имеет силы, когда ее не имеют больше сами законы. Цензура

оберегает нравы, препятствуя порче мнений, сохраняет их правильность, мудро

прилагая их к обстоятельствам, иногда даже уточняет их, когда они еще

неопределенны. Обычай иметь секундантов на дуэлях, доведенный до

умопомрачения во Французском королевстве, был здесь уничтожен единственно

следующими словами одного из королевских эдиктов: "Что до тех, которые имеют

трусость звать секундантов..." Этот приговор, предупреждая приговор

общества, сразу же определил его. Но когда те же эдикты захотели объявить,

что и драться на дуэли это трусость, - что весьма верно, но противоречит

общему мнению, то общество подняло на смех это решение, о котором у него уже

составилось свое суждение. Я сказал в другом месте*, что так как мнение

общественное не может подвергаться принуждению, то не требовалось ни

малейшего намека на это в коллегии, учрежденной, чтобы его представлять.

Нельзя вдоволь надивиться на то, с каким искусством этот движитель,

полностью утраченный у людей новых времен, действовал у римлян, а еще лучше

у лакедемонян. Когда человек дурных нравов высказывал верное мнение в Совете

Спарты, то Эфоры, не принимая его в расчет, поручали какому-нибудь

добродетельному гражданину высказать то же соображение. Какая честь для

одного, какое предостережение для другого, хотя ни тот, ни другой не

получили ни похвалы, ни порицания! Какие-то пьяницы с Самоса** осквернили

трибунал Эфоров: на другой день публичным эдиктом самосцам было разрешено

быть негодяями. Когда Спарта выносила приговор относительно того, что честно

или бесчестно, то Греция не оспаривала ее приговоры.

__________

* Я лишь указываю в этой главе то, что я более пространно рассмотрел в

Письме к г-ну д'Аламберу (190).

** Они были с другого острова, который в этом случае запрещают нам

назвать принятые в нашем языке приличия (191).