Злободневность
Журналист очень сильно действует на читателя, в то время как последний даже не догадывается об этом. Журналист прекрасно знает своё предназначение и никогда не забывает о вкусе публики. У читателя же далее меньше сознания: он вовсе не предполагает, как влияет круг других читателей на него самого. На чём же оно отражается? К примеру, на интересах. Если читатель знает что тот или иной интерес, который присущ ему, разделяет большое количество людей, то он становится ещё более интересней для него читателя. Человек открывает газету, считая её, свежей и начинает поглощать информацию, но потом, обратив на то, что число издания старое, она становится ему совершенно не интересна. Это и есть доказательство того, что живость нашего интереса поддерживалась призраком сходства нашего чувства с чувствами других индивидов.
В то время как мы слепо попадаем под это невидимое влияние со стороны публики, мы объясняем это обаянием злободневности. Злободневность это всё то что вызывает интерес у людей. К примеру, все те факты, которые волнуют всеобщие интересы, новые или даже очень старые, всё равно какие они. Злободневно всё то, что в моде и наоборот незлободневно то, что ново, но не подвергается взгляду публики. И одно из самых удивительных её проявлений это общественность. Страсть к злободневности растёт вместе с общественностью.
Зарождение публики и её задачи
Детский возраст это - то время когда мы чувствуем, как на нас влияет взгляд других, это выражается в поступках, жестах, в идеях и суждениях и.т.д. Только после долгого влияния, которому мы подвергались и подвергали другие субъекты, мы становимся способны посредством идеи, мысли о взгляде другого внушить, что мы составляем предмет внимания для далеких от нас людей. Так же как лишь после того, как мы большое время испытывали на себе и использовали влияние авторитетного голоса, нам достаточно прочесть какое нить энергетическое утверждение для того, что бы подчинится ему. Для образования публики нужна духовная и общественная эволюция. Отсюда образование публики есть более сложный процесс, чем образование толпы.
В древних языках, берём в поле зрения латинский и греческий, не было ни одного слова обозначающее слово публика. Есть слова указывающие на все различные толпы. Спрашивается почему? Или тут уместен другой вопрос, а была ли публика в средние века? Нет. Зарождение публики стало возможным только после распространения книгопечатания в XVI веке. Передача силы на расстоянии – ничто по сравнению с передачей мысли на расстояние.2 В то время как Библия была издана в миллионах экземплярах, она повлекла за собой удивительное явление. То есть люди ежедневно читающие Библию почувствовали что составляют некое новое социальное тело, отделённое от церкви. Но эта же новорождённая публика и была церковью. Слабость протестантизма в этом и заключается, что он был и публикой и церковью одновременно.
Выделилась публика более – менее ясно при Людовике XIV. И эта самая публика составлялась из незначительного количества «honnetes gens», что значит с французского честные люди, которые читали свой ежемесячный журнал и небольшое количество книг, написанных для узкого круга людей. Эти читатели были сгруппированы по всему Парижу. Растёт и раздробляется эта публика в XVIII веке, во второй половине XVIII века появляется политическая публика, которая возрастая и развиваясь, поглотила все другие виды публик – научная, литературная, философская. Но до революции они были мало интенсивными и получали значения только благодаря жизни толпы. Революция повлекла за собой водворение журнализма, а следовательно и публики, это тот самый момент лихорадочного роста публики. Это не значит, что ранее революции не волновали толпы, но в этом оно не чем подобным не отличалась, как допустим в эпоху Фронды. Когда толпы влекли за собой убийства, разрешения, пожары, постройки баррикад. В 1789 году обстояло всё иначе, главная характеризующая черта, которой не знали предыдущие эпохи, это огромное распространение газет. Так же клубы и собрания в кафе сыграли важную роль во время революционного периода, родились от публики, между тем как до революции публика была скорее следствием, чем причиной собраний в салонах и кафе.
Благодаря инновационным технологиям, с помощью которых можно моментально передавать мысли и информацию в любую точку мира, на наш век выпала задача дать безграничное распространение публике. К которому она так способна, и которое так резко создаёт контраст, между толпой и публикой. Ведь самая большая аудитория для толпы – это Колизей вместимостью сто тысяч человек. Но вот публика бесконечно растяжима, и по мере растяжимости её социальная жизнь всё более интенсивная, отсюда следует, что она вполне возможно станет социальной группой будущего. Я не могу согласиться со смелым писателем Лебоном (Гюстав Лебон (1841—1931) — знаменитый французский психолог, социолог, антрополог и историк, бесспорный основатель социальной психологии.), заявляющим, что наш век – это «эра толпы». Наш век - это эра публики или публик, что далеко не похоже на его утверждение.3 Что касается меня, то я поддерживаю Тарда, наш информационный век просто обязан плодить публику до бесконечности.