Каталонцы арагона

Четвертая группа каталаноязычного населения на территории Испании, численно значительно уступающая первым трем (каталонской, валенсийской и островной) — обитатели восточной, прилегающей к Каталонии полосы территории Арагона (так называемая Франжа). Их насчитывается около 70 тыс., и земли их проживания как бы отсечены от остальной части каталаноязычного массива арагоно-каталонской границей. Языковая ситуация, в которой они находятся, однозначно оценивается как «абсолютная диглоссия», т. е. сосуществование двух языков при значительном неравенстве их позиций в обществе. Каталанский язык никогда не использовался здесь ни в административной, ни в судебной практике, ни в школе, ни в церкви.

С приходом к власти в стране и в Арагоне социалистов администрация впервые признала специфику жителей восточной части региона. В феврале 1984 г. на собрании представителей каталано-язычных селений Арагона была принята декларация с призывом поднять статус каталанского языка. В ответ последовало обещание новых арагонских властей способствовать его использованию в общественной жизни. Мадридское министерство просвещения разрешило ввести каталанский в программы начального и даже среднего образования на территории девяти попросивших об этом аюнтамь-ентос (органов местного самоуправления).

Оппозиция социалистам в арагонском парламенте, в том числе местная регионалистская партия, начала кампанию против «прока-талонской политики» властей региона, обвиняя их в том, что они поощряют намерение жителей Франжи «приписаться» к Каталонии.

Однако и представители регионального правительства, и сами каталаноязычные арагонцы решительно опровергали предъявленные обвинения в сепаратизме и его поощрении. Очень характерно заявление, прозвучавшее на II Международном конгрессе каталанского языка (апрель — май 1986 г.) из уст представителя арагонских каталонцев. Смысл его сводился к тому, что каталанский язык части арагонского населения является достоянием региона, и в этом отношении его можно рассматривать как арагонский, подобно тому, как каталанский, кастильский и другие языки Испании должны, по мысли многих из их носителей, считаться испанскими. Это свидетельствует о том, что по крайней мере некоторые из тех, кто не сомневался в каталанской сущности языка жителей восточного Арагона, кто активно участвовал в разработке его научной проблематики и в различных общественно-культурных мероприятиях с целью его пропаганды, видели основную задачу своей деятельности в укреплении позиций каталанского в пределах родного региона как основы для возрождения и упрочения именно местной, региональной культуры. О существовании же здесь какого-то прокаталонского, политически тяготеющего к соседней Каталонии движения пока не приходилось встречать сообщений.

Иначе говоря, если людей, о которых идет речь, и называть «каталонцами», то только в том смысле, который подразумевает (по Фустеру) их каталанский язык. Судя по тому, что известно об этой группе — это, скорее, каталаноязычные арагонцы.

Так что же такое каталонский народ?

Итак, пришло время подвести итог нашему краткому исследованию, которое, если помнит читатель, само по себе является необходимым условием моделирования этнической ситуации в Испании, рассмотрения идущих здесь этнических процессов и правительственной политики в этноязыковой сфере. Мы задались целью понять, какие общности являются субъектами интересующих нас процессов, могут быть квалифицированы как народы-этносы. Этой, по сути дела, предварительной работой пришлось заняться потому, что в существующую ныне простую и ясную схему четырех народов не укладываются многие факты политической и общественной жизни страны, многие действия администрации кажутся необъяснимыми. Обратившись к одному из народов Испании — каталонскому, мы обнаруживаем, что в этом случае языкового тождества, даже при компактном расселении и очевидном генетическом единстве, оказалось недостаточно для торжества того коллективного сознания, которое давало бы право назвать эту совокупность людей этносом. Зато отчетливо доминирует чувство принадлежности к региональным, областным общностям, именно они осознаются большинством населения и выступают на практике в качестве «народов», совокупность которых и составляет население страны. Так называемые объективные этнические особенности, и прежде всего язык, осмысляются и используются довольно неожиданным для нас образом, подчиняясь воздействию исторически сложившихся форм общественного самосознания. Это хорошо видно на примере культурно-языкового возрождения, начавшегося в 60-е годы не только в Каталонии, но и в других регионах каталанского языка. Усилился интерес к местной истории и культуре, переросший в широкое движение за укрепление и развитие культурной и лингвистической самобытности. Получение автономии после падения режима Франко дало в этом смысле дополнительные и весьма существенные возможности, прежде всего организационные и финансовые. Постепенно все сколько-нибудь влиятельные политические силы начали поддерживать культурно-языковое возрождение. Массированная модернизация экономики, кроме всего прочего устранявшая тот огромный разрыв, который существовал между передовой Каталонией и ее более отсталыми «родственниками» в Валенсии, Арагоне и на Балеарах, казалось бы, должна была вызвать мощный подъем консолидаци-онной волны. На деле же возрождение, которое и по содержанию и по форме могло бы быть охарактеризовано как национальное, сосредоточилось по преимуществу в региональных границах и шло на пользу главным образом утверждению региональной самобытности. Пропаганда культурно-языкового своеобразия областной общности одновременно цементировала ее и как бы наглядно подтверждала право на самостоятельность в решении своих внутренних дел.

Таким образом, на первый взгляд чрезвычайно благоприятные для этнического возрождения и консолидации «окраинных народов» Испании условия, сложившиеся в последние десятилетия, пока что принципиально не изменили самосознания коренных жителей в каталаноязычном ареале. Но справедливо ли в таком случае говорить о едином каталонском этносе, считать его предположим, этносом основного уровня, пусть и разделенным на субэтносы границами между государствами (Испанией, Францией, Андоррой, Италией), а в пределах Испании — регионами? Если пользоваться выработанными в нашей науке критериями, в ряду которых важнейшее место справедливо занимают этническое самосознание и порожденное им самоназвание, в данном случае речь может идти скорее о группе близкородственных этносов. Однако похоже, что и таким образом описав ситуацию, мы еще не приблизимся к адекватному отражению реальности. Ведь самосознание подавляющего большинства представителей некоторых из выделенных таким способом общностей до сих пор строго говоря, не является этническим. Необходимо дополнить уже существующую систему этнических понятий и терминов такими, которые отражали бы качественные различия в степени «этничности»: от ее полноценного присутствия и функционирования — в сторону убывания вплоть до ничтожно малых проявлений, а может быть, и полного отсутствия.

Но если субъектами межобщинных отношений у нас выступают областнические коллективы разных уровней, какой же вид приобретает тогда этническая ситуация, да и можно ли ее так называть? По-видимому, можно, поскольку этнообразующие тенденции действуют и здесь, мало того, похоже, что их значение постепенно усиливается. Тут и естественное при становлении и укреплении автономии каждого региона стремление его обитателей (как правило, поддерживаемое местными властями) доказать историческое право на самостоятельное существование; в этой ситуации язык, фольклор и традиции играют весьма заметную роль. Тут и все более распространяющееся в условиях растущей политизации общественной жизни и других факторов «немецкое», или «традиционное», как здесь говорят, понимание нации, т. е. того, что делает людей общностью. В этом понимании доминирующую роль играют «объективные этнические признаки». Наконец, есть целые группы населения, пусть и не слишком многочисленные (возможно, пока не слишком), которые уже живут и действуют в соответствии с ощущением своей каталанской — по сути дела, общекаталанской — принадлежности.

Как бы там ни было, этническая ситуация вполне может быть описана как состояние этнического фактора в данной среде. Выявляются прежде всего доминирующие формы общности, их реальный перечень и состав, наличие, отсутствие, а также специфические виды проявления этничности в каждой из них, в их отношениях между собой и с окружающим миром. И тогда мы получаем широкий спектр: от безэтничности тех обитателей Валенсии и Балеарских островов, которые проявляют полное равнодушие к «объективным этническим признакам» как к критерию разделения на «своих» и «чужих», через «региональную этничность» тех, кто озабочен упрочением культурно-языковой специфики своего региона или иной территориальной единицы, до этничности в полном смысле слова тех жителей ареала, для которых язык и общность происхождения только и определяют «своих» и «чужих», а региональные или государственные границы являются лишь досадной помехой. Последние, пожалуй, настоящие «этнические каталонцы». На людей иного происхождения и языка, поселившихся на их родине, они смотрят как на представителей другого мира, заслуживающих, в зависимости от их поведения, либо помощи в добровольной ассимиляции, либо настороженности к тем, кто медлит с ней, либо враждебности к тем, кто отказывается от нее и хочет сохранить свой исходный облик. К этим трем категориям можно добавить и другие, менее значительные. Например, существуют убежденные эспаньолисты, т. с. носители общегосударственного, а не этнического самосознания и в то же время, как следствие его, определенного языкового (кастильского) облика.

Вряд ли нужно добавлять, что каждая из отмеченных тенденций находится в постоянном развитии, в динамике; одни из них усиливаются, другие, напротив, постепенно утрачивают силу. Соответственно меняется этническая ситуация. И все же пока, как нам представляется, доминирующими формами общности остаются региональные. Это подтверждается всей совокупностью известных нам фактов, с этим считаются политические силы в Испании и правительство этой страны, а значит, надо считаться и нам.

Итак, мы пришли к тому, чтобы отказаться видеть во второй из двух сторон привычной нам оппозиции «испанцы — каталонцы» понятие, адекватно отражающее реальность в пределах каталано-язычного ареала. Насколько же можно доверять первой стороне — понятию «испанцы»? Ведь все материалы, факты, свидетельства, оказавшиеся в поле нашего зрения в связи с каталонской проблематикой, дают основание предполагать, что те же закономерности, которые проявились тут, действуют и в среде, соприкасающейся с каталаноязычным ареалом. И сама эта среда, будь то мигранты, осевшие в пределах ареала, или обитатели сопредельных территорий, насколько можно судить по их высказываниям и поступкам, обнаруживают наиболее тесную связь именно с регионами своего происхождения.

По-видимому, это обстоятельство можно было бы использовать как своего рода мостик для перехода к проблематике кастильско-язычного ареала, хотя бы в тех пределах, которые позволяют сделать заключение об этническом статусе его населения, подобно тому, что мы проделали относительно Каталанских земель. И все же мы продолжим исследование в рамках традиционного подхода, в соответствии с которым прежде рассматриваются все национальные меньшинства и лишь затем наступает очередь «доминирующего народа». Дело в том, что официальное непризнание и третирование какой-либо общности на протяжении длительного времени — столь важный фактор, что пренебрегать им вряд ли разумно.

Итак, пойдем дальше по пути выявления подлинной этнической ситуации в Испании, опробуя на практике принятую в советской этнографии трактовку.