Комментарии

А. С. Торжество в Ясной Поляне (От нашего специального корреспондента). - Русское слово, 1910, 2 февраля, No 26. Автор заметки, по-видимому, В. Г. Куприянов. Выл в Ясной Поляне вместе с фотографом "Русского слова" 31 января 1910 г. Толстой скептически отнесся к церемонии открытия библиотеки в деревне Ясная Поляна. "Все очень выдуманно, ненужно и фальшиво", - записал он в дневнике (т. 58, с. 14). "Я смотрел списки библиотеки, - сказал Толстой Маковицкому, - нехорошо составлено. Что ни посмотрел - все пустяки" (Маковицкий Д. П. Яснополянские записки, кн. 4, с. 173). 1* Павел Дмитриевич Долгоруков (1866-1927), общественный деятель, кадет, председатель Московского общества грамотности. 2* Мария Яковлевна Шанкс (1866-?), английская художница, пропагандистка идей Толстого. 3* Маковицкий называет следующих яснополянских крестьян, учеников Толстого, присутствовавших на открытии библиотеки: Тараса Фоканова, Степана Резунова, Адриана Болхина и Алексея Жидкова (Яснополянские записки, кн. 4, с. 171). 4* По-видимому, книга Н. Дмитриева "Недалекое прошлое" (Спб., 1865).

"Русское слово". П. Сергеенко. Вечер в Ясной

<...> В вагоне мне рассказывали о замечательном эпизоде, случившемся недавно со Львом Николаевичем в Туле. В судебной палате судили крестьян Денисовых (*1*). Дело было темное и запутанное. Судили, как в большинстве случаев судят. Вдруг в зал суда вошел старик с типическими чертами русского крестьянина и, севши, начал прислушиваться. Кто-то узнал старика, и по залу пронеслись магические слова: "Лев Толстой здесь!" И случилось не поддающееся описанию. Зал суда преобразился, как по мановению волшебства. Гнетущая атмосфера исчезла. Все стали неузнаваемы. И когда прокурор, волнуясь и краснея, начал говорить обвинительную речь, то всем было ясно, что и он прежде всего живой человек, взволнованный и потрясенный случившимся. И слова обвинителя говорили одно. А все его взволнованное существо доказывало другое, что нельзя было подвести ни под какую статью уложения о наказаниях. Защитник тоже очень волновался. Шутка ли: надо было проповедовать человеческое в присутствии представителя человечества! Впрочем, присутствовавшие мало обращали внимания как на прокурора, так и на защитника. Они прислушивались к иному голосу, который убедительнее всех прокуроров говорил им, что "на земле мир" возможен только тогда, когда назреет в "человецех благоволение". И этот голос одержал победу: подсудимые были оправданы.

* * *

Полозья скрипят. Бубенцы звенят. Скоро и Ясная Поляна. Мы проезжаем деревню с широкой засугробившейся улицей и спускаемся с небольшой горы в старинный седой парк с просвечивающими между деревьев огнями. Вместе со мною подъезжает к крыльцу молодой человек, студент Б. (*2*), поселившийся невдалеке от Ясной Поляны. Его мечта - заменить собою Н. Н. Гусева и хоть немного помочь Льву Николаевичу в его работах. Мы вместе входим в прихожую с книжными шкапами и тут же знакомимся. Слуга сообщает, что Лев Николаевич совершенно здоров и сидит наверху, в столовой. Я поднимаюсь по скрипучей лестнице наверх. В большой, полуосвещенной комнате, у длинного стола с цветами сидела семья Толстых, Лев Николаевич играл в шахматы с своим зятем М. С. Сухотиным. С первого взгляда я не нашел во Льве Николаевиче никакой перемены. Но затем мне показалось, что в лице его время от времени появлялись тени усталости и грусти. И было такое впечатление, будто он только что вернулся с утомительной прогулки, расставшись надолго с милым другом.

* * *

Эти "тени" появлялись не раз в течение вечера, проведенного мною в Ясной Поляне. Особенно заметно это было, когда за чаем зашла речь о России и плохой жизни наших крестьян. Л. Н. слушал обвинение с грустным видом, и когда заговорил, то в нем сразу вспыхнули горячие ноты в защиту народа. - Если народ наш, - сказал Л. Н., - живет плохо, то одна из главных причин заключается в том, что мы мерзки и живем отвратительно, живем, как паразиты... Льву Николаевичу стали возражать. И купцы-де, и ученые, и фабриканты тоже не живут трудами своих рук. Но Л. Н., видимо, нашел эти аргументы настолько незначительными, что даже и не возражал на них, а перенес беседу на свою поездку в Тулу. Он около 40 лет не был на суде (*3*) и ездил в Тулу вместе со своим старым приятелем и единомышленником М. В. Булыгиным (*4*), который должен был выступить на суде в качестве защитника. И Льва Николаевича поразило в суде бросающееся в глаза несоответствие между правом и правдой. Чем дальше правда, тем все яснее и проще на суде. Чем ближе правда, тем труднее суду разобраться в ней и выйти с честью из своего положения. Таково приблизительно было впечатление Льва Николаевича. Лев Николаевич рассказал, как он делал в Туле попытки, чтобы повидаться с одним подсудимым и по-человечески поговорить с ним. В имении Фигнеров (певцы) (*5*), невдалеке от Ясной Поляны, один из рабочих убил кинжалом лесного порубщика и теперь сидит в тюрьме. С ним-то и хотелось Льву Николаевичу побеседовать. - Помимо сего, - сказал он, - меня еще очень интересует психология этого человека. Убил кинжалом такого же мужика, как и сам. Почему кинжалом? И откуда у него кинжал? Но все его старания повидаться в Туле с убийцей не привели, однако, к желанной цели. Барьеры оказались непреодолимыми даже и для Толстого. А ему, видимо, необходимо это было для разрешения какой-то важной задачи, занимающей его, потому что он сейчас же как-то связал рассказ об убийце с полученным письмом от одного рабочего из Сибири. И, не сгоняя с лица грустной тени и все тем же печально-недоумевающим тоном, каким он говорил о суде, Л. Н. начал передавать содержание полученного письма. Но на полуфразе остановился. - Нет, нет!.. Необходимо прочесть самое письмо. Доктор и друг Льва Николаевича, Душан Петрович, быстро, но бесшумно и молчаливо приносит нужное письмо. Стараясь подавлять волнение, Л. Н. начал читать. Письмо было очень сильно по языку и лаконизму аргументации, искренно по тону и ужасающе по содержанию. Неведомый корреспондент старался, с дружелюбными вставками, убедить Льва Николаевича, что делами любви на этом свете ничего не добьешься, а можно улучшить свое положение только упорной и беспощадной борьбою, уничтожая своих врагов и даже их детей, чтобы очистить поле от сорных трав. В заключение корреспондент выражал сожаление, что Льву Николаевичу не придется, вероятно, дожить до этих счастливых дней... - Слава богу, что не доживу, - проговорил Л. Н. с страдальческим выражением. И глаза его затуманились. Он ответил на это письмо (*6*), характер которого не является исключительным за последнее время. И всякий раз в подобных случаях Льву Николаевичу хочется помочь людям в самом главном для них: в указании страшной пропасти, к которой может привести заблуждающийся ум...

* * *

Сила вещей так складывает в настоящее время жизнь Льва Николаевича, что он вынужден бывает отдавать и большую часть своего времени, и наивысшее напряжение своей души переписке с неведомыми ему людьми, обращающимися в Ясную Поляну со своими скорбями, упованиями и всякими "проклятыми вопросами" со всех концов мира... Но noblesse oblige - как Л. Н. сам иногда характеризует свое положение. В последнее время в Ясную Поляну стали направляться запросы по поводу кооперативного движения в России. И Л. Н. горячо откликается на эти запросы, заявив недавно в полушутливой форме, что в настоящее время в России единственное приличное занятие для порядочных людей - это кооперация. Кроме писем, у Л. Н. в настоящее время, как всегда, несколько начатых работ. Недавно он окончил два очерка, один - в виде сна, другой - из деревенской жизни (*7*). Но оба отложил до поры до времени. На очереди более назревшее. - Работа на триста лет, а жить осталось несколько дней, - говорит он. Но да продлятся эти дни еще надолго ко благу людей!