7. Наши законоведы согласны с тем, что закон никогда не может

противоречить разуму и что законом является не буква (т. е. всякая

конструкция закона), а лишь то, что соответствует намерению законодателя. И

это верно. Вопрос только в том, чьему разуму должен соответствовать закон.

Этим разумом не может быть разум любого человека, ибо тогда законы так же

часто противоречили бы друг другу, как и различные схоластические учения;

этим разумом не может также быть (как думает Эд. Кок) искусственное

совершенство разума, достигнутое долгим изучением, наблюдением и опытом. Ибо

бывает так, что долгое изучение умножает и утверждает ошибочные мнения, а

где люди строят на неправильных основаниях, там, чем больше они построят,

тем сильнее развал, мнения же и решения тех, кто изучает и наблюдает в

течение одинакового времени и с одинаковым прилежанием, бывают и должны

остаться противоречивыми. Поэтому закон устанавливается не juris prudentia,

или мудростью подчиненных судей, а разумом и приказанием нашего

искусственного человека - государства. И так как государство является в лице

своего представителя единым лицом, то нелегко могут возникнуть противоречия

в законах, а если таковые возникают, то тот же разум способен путем

толкования и изменения устранить их. Во всех судах судит суверен (являющийся

государственным лицом). Подчиненный судья обязан принять во внимание мотив,

побудивший его суверена издать такой закон, с тем чтобы согласовать свое

решение с ним, но тогда это решение суверена. Иначе - это собственное,

потому и неправильное, решение судьи.

Закон есть закон лишь для тех, кто способен его понимать. 8. Из того,

что закон есть приказание, а приказание состоит в изъявлении или проявлении

в устной, письменной или какой-нибудь другой форме воли того, кто

приказывает, мы можем заключить, что приказание государства является законом

лишь для тех, кто способен понимать его. Для идиотов, детей и сумасшедших не

существует закона, так же как и для зверей, и к ним неприменимы понятия

справедливого и несправедливого, ибо они никогда не были способны заключать

соглашение или понимать вытекающие из него последствия и, следовательно,

никогда не обязывались считать своими действия какого-либо суверена, как это

должны делать те, кто устанавливает для себя государство. И подобно тому как

не вменяется в вину несоблюдение законов людям, которых природа или случай

лишили возможности познания законов вообще, не должно быть вменено в вину

несоблюдение закона любому, которого какой-нибудь случай, происшедший не по

его вине, лишил возможности познать его, ибо, собственно говоря, этот закон

не является законом для него. В этом месте необходимо поэтому рассмотреть

доводы в признаки, достаточные для того, чтобы при их помощи установить,

каков закон, т. е- какова воля суверена, как при монархиях, так и при других

формах правления.

Все неписаные законы - естественные законы. И прежде всего если это

закон, который обязывает всех подданных без исключения и который остается

неписаным и не опубликованным в другой форме для сведения в этих местах, то

это естественный закон. Ибо все, что люди обязаны знать как закон не на

основании слов других людей, а каждый по собственному разуму, должно быть

чем-то таким, что согласуется с разумом всех людей, а таковым не может быть

никакой иной закон, кроме естественного. Естественные законы поэтому не

нуждаются ни в какой публикации и ни в каком провозглашении, ибо они

содержатся в одном признанном всеми положении: не делай другому того, что ты

считал бы неразумным со стороны другого по отношению к тебе самому.

Во-вторых, если имеется закон, обязывающий следовать ему лишь людей

определенного общественного положения или одно частное лицо и остающийся не

опубликованным ни в устной, ни в письменной форме, то это также естественный

закон, и он познается при посредстве тех же примет и признаков, которые

отличают этих людей от других подданных. Ибо всякий закон, неписаный и не

опубликованный в какой-нибудь форме тем, кто его делает законом, может быть

познан лишь разумом того, кто обязан ему повиноваться, и является поэтому не

только гражданским, но и естественным законом. Например, если суверен

назначает какого-нибудь государственного служителя, не давая ему никаких

инструкций насчет того, что ему следует делать, то это должностное лицо

обязано черпать свои инструкции из предписаний разума. Так, если суверен

назначает кого-нибудь судьей, то последний должен сообразовывать свое

решение с тем, что считает разумным его суверен; а так как предполагается,

что суверен всегда стремится к справедливости, то и судья должен стремиться

к тому же на основании закона. А если суверен назначает посла, то в

отношении всего, что не содержится в писаных инструкциях, посол должен

руководствоваться тем, что разум подсказывает как наиболее способствующее

интересам его суверена. И так в отношении всех других служителей верховной

власти, государственных и частных. Все эти предписания естественного разума

могут быть выражены одним словом верность, составляющим часть естественной

справедливости.

За исключением естественных законов, все другие законы имеют своим

существенным признаком то, что они доводятся до сведения всякого человека,

который будет обязан повиноваться им, или устно, или письменно, или

посредством какого-нибудь другого акта, заведомо исходящего от верховной

власти. Ведь волю другого можно знать или из его слов и действий или

догадаться по его намерениям и целям. А последние в лице государства всегда

предполагаются согласными с разумом и справедливостью. В древние времена,

когда письменность еще не была в общем употреблении, законы часто

составлялись в стихотворной форме, с тем чтобы простой народ, находя

удовольствие в их распевании и декламировании, мог легче запоминать их. По

той же причине Соломон советует человеку навязать десять заповедей (Притч.