Несколько слов о постмодерне.

Постмодерн — философская идея, наиболее ярко выразившаяся в новой эпистемологии, связанной прежде всего с именами французских философов Ж. Бодрийяра, Ф. Лиотара, М. Фуко и др. Это не значит, конечно, что они «изобрели» постмодерн; просто с их работ началось осознание особенностей современного опыта, делающего его отличным от опыта предыдущих времен, осознание начала новой когнитивной эпо­хи в истории человечества. Если обобщить их соображения, то окажется, что для опыта постмодерна характерны три основных момента: во-первых, постмодерн ставит под сомнение характерное именно для модернистской эпистемологии четкое разделе­ние субъекта и объекта; во-вторых, постмодерн ставит в центр внимания воспроизвод­ство, репродуцирование, а не производство, как это делал ранний капиталистический модерн; в-третьих, постмодерн не доверяет так называемым «метаповествованиям», т. е. глобальным объяснительным концепциям.

Остановимся на этом подробнее. Ж. Бодрийяр отправлялся от марксова анализа капиталистического производства и прежде всего — от анализа различий между потре­бительной и меновой стоимостью. Потребительная стоимость — это ценность объекта с точки зрения его способности удовлетворить определенные человеческие потребности. Меновая стоимость — это рыночная стоимость объекта или продукта, измеряемая его ценой. Именно как предмет, обладающий меновой стоимостью, объект, согласно Марк­су, становится товаром. С превращением объекта в товар Маркс связывал всю динамику капиталистического производства. Бодрийяр добавляет к марксову анализу еще одну категорию: он говорит о знаковой стоимости объектов. Потребительная стоимость выра­жается в структурах потребления, меновая стоимость — в институтах рынка, знаковая стоимость — в институтах статуса. Причем потребление согласно потребительной сто­имости оказывается, по Бодрияру, не главным в предмете; главной становится его спо­собность репрезентировать статус. Функция товара как знака состоит не столько в удов­летворении потребности, сколько в символизации и репрезентации самой этой потреб­ности. Товар не столько удовлетворяет потребность, сколько обозначает статус. Отсюда Бодрияр делает вывод, что первичность потребностей в человеческой жизни и обще­ственном развитии — миф. Субъект не отделен от объекта. Их связывает друг с другом то, что диктует формы потребления, а именно — жизненные формы и стили, образую­щие не осознаваемую структуру социальных связей, выраженную в знаках и символах, в частности в знаковых объектах — товарах.

Отсюда Бодрийяр переходит к понятию кода. Применительно к обществу можно говорить, что совокупность ценностей группы, к которой принадлежит человек, есть код его потребления. От товара как кода можно перейти к кодам вообще, многообразие кото­рых есть исключительная черта современного опыта.

Коды господствуют не только в производстве и потреблении, но и в науке — например в биологии (ДНК), в компьютерной и коммуникационной технике, и при их посредстве проникают во все области жизни. Эпоха кодов идет на смену эпохе знаков. Коды выполняют функцию совершенного воспроизве­дения объектов. Важно, что при воспроизведении посредством кода утрачивается разли­чие между оригиналом и копией. Копия и есть оригинал или ни то, ни другое — не копия и не оригинал, поскольку код оригиналом не является (оригиналом может быть только природный объект, а код — это число, сигнал, формула, т. е. система знаков). Когда господ­ствуют коды, реальные объекты «утрачивают доверие». Коды позволяют «обойти» реаль­ность и порождают «гиперреальности» (голография, виртуальная реальность и т. д.). Воз­никает феномен «обратимости». Это ведет к исчезновению «конечностей» любого рода; все оказывается включенным в одну всеобъемлющую систему, которая тавтологична. Источником вещей являются не другие вещи, а принципы, существующие в абстрактной форме. Исчезает не только различие между субъектом и объектом, но и различие между реальностью и ее репрезентацией. Нельзя же считать реальностью число или формулу! Но и то, что возникло, что репродуцировано, — тоже не оригинальная вещь, а репрезен­тация, модель, «симулякр». И таких «вещей» становится все больше: объекты и слож­ные системы возникают из компьютерных моделей: голограммы замещают предметы; растения и живые существа клонируются. Даже смерть, говорит Бодрийяр, может быть интегрирована в систему благодаря тому, что можно репродуцировать живое существо, и смерть, по существу, не будет иметь места.

На человеческую жизнь это оказывает поразительное влияние. Противополож­ность настоящего и искусственного исчезает. Благодаря таким жанрам, как перформанс или инсталляция, переход от искусства к жизни либо оказывается незаметным, либо его вовсе не существует. В политике благодаря репродуцированию идеологий, более не свя­занных с «социальным бытием», снимается различие между правым и левым. Различие истинного и ложного в общественном мнении — в сфере масс-медиа прежде всего — перестает быть значимым; значима сенсация. Полезность и бесполезность объектов, кра­сивое и безобразное в моде — эти и многие другие противоположности, определявшие ранее жизнь человека, теперь сглаживаются и исчезают. И главное, что исчезло, — это, как уже было сказано, различие между реальным и воображаемым. Одно равно другому в мире «гиперреальности»: копия — оригиналу, правое — левому, истина — лжи и т. д. Это и есть магическая реальность постмодерна. Именно здесь простор для приемов ана­логовой магии: воздействие на копию есть воздействие на оригинал; фигурка соперни­цы, которую протыкают иголкой, есть «код» самой соперницы.

…

Объективность — самый грандиозный из метанарративов модерна, от которых отказывается постмодерн. Такая ситуация порождает массу парадоксов. В частности, отказ от объективности как главного метанарратива влечет за собой допущение в жизнь бесконечного количества других метанарративов. Отказ от главного метанарратива от­меняет его тоталитарную власть. От имени объективности нельзя уже сказать: это пра­вильно, это соответствует объективному состоянию вещей, а потому этот «рассказ» мо­жет быть «вставлен» в глобальный метанарратив, и эта конкретная история может стать частью всеобщей истории. В отсутствии объективности метанарративов становится много, и столько же появляется несовместимых друг с другом путей жизни, каждый из которых черпает собственную легитимацию из собственного метанарратива. Другими словами, отмена главной, стоящей выше любой другой, т. е. научной, объективности порождает массу объективностей, несоизмеримых друг с другом.

Осмысление этой глубоко парадоксальной ситуации и родило идею постмодерна. Бессмысленно говорить о том, каков мир «в действительности», и на этом основании судить о том, правильна или неправильна идея постмодерна. Мир «как он есть» целиком помешается в постмодерне вместе с его метанарративом, т. е. с его историей, с настоя­щим, прошлым и будущим, будь все это выражено в марксистских, либерально-демо­кратических, консервативных или любых других исторических и идеологических схе­мах. Постмодерн не опровергает их, а вбирает в себя, точно так же, как он вбирает в себя мир - и каким он мог быть, но не стал, и каким он может или должен быть, и каким я его себе представляю, и т. д. и т. п. — и магическое мировоззрение, все более становящееся непременной, а иногда даже определяющей чертой современной жизни.