Глава 1 называется « с какою целью говорит человек? Здесь автор, прежде всего объясняет своему ученику, что значит учить и что значит учиться?

В продолжение длинного диалога с I по X главы Августин толкует Адеоданту различные методы учения «истины» – это «припоминание на экране памятливой души, способной «взять» предмет, освоить его в его цельности здесь и теперь, в коем сходится прошлое одушевленного предметного опыта того, кого учат (кто учит), и будущее – чем станет сей предмет (в том числе и учитель и ученик) в представленном райском или адском далеке» [там же, 252].

Начиная с Главы XI ученик «уходит на второй план» и начинается монолог. Именно здесь Августин, задолго до Я. А. Коменского, говорит об эффективности наглядно-чувственного обучения и учения. Он писал: «Учит меня чему-либо тот, кто представляет или глазам, или другому какому-либо телесному чувству, или же самому уму то, что я хочу познать» [там же, 253].

Августин выступает против самых распространенных в средние века методов обучения: зубрежки и механического заучивания, муштры. Философ считал: «При посредстве слов мы учимся только словам, даже только звуку, треску слов, ибо если то, что не есть знак, не может быть словом, то я, хотя и слышу слово, не знаю однако ж, что оно – слово, пока не узнаю, что оно значит» [там же, 253]. Важным открытием Августина в данном случае является его утверждение о том, что слово является образным (абстрактным) обобщением окружающих человека предметов и явлений действительности. Слово – это образ, и он лишен конкретности, «не охватывает живую действительность в целом». Вполне вероятно, что к такому выводу Августин приходит опираясь на учение Аристотеля. Ведь именно он под «словом» («именем» предмета, вещи) понимал «всякую отдельную вещь, всякое отдельное существо, всякую эпоху, и наконец, космос тоже» ( см. выше «Метафизика»).

После Августина Томас Гоббс, рассматривая назначение и смысл философии, писал: «Реально существует только единичные вещи, а общие понятия суть лишь имена вещей. Всякое знание поэтому имеет своим источником опыт; только один род опыта есть восприятие, или первичное знание, а другой – знание об именах вещей… Источник этого второго опыта ум, который сводится, таким образом, к способности именования вещей и связывания имен, т. е. правильного употребления слов. Имя (вещи) есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки, чтобы возбуждать в нашем уме мысли, сходные с прежними мыслями, и одновременно, будучи вставленное в предложение и обращенным к кому-либо другому, служит признаком того, какие мысли были и каких не было в уме говорящего.… Одно всеобщее имя применяется ко многим вещам в силу их сходства в отношении какого-нибудь качества или другой акциденции…» [51, 1, 275–279].

Философский подход к толкованию имени вещей и явлений мы находим в феноменологических учениях Гуссерля и его школы, а также в учении Кассирера о «символических формах».

Рассуждения о «слове» были продолжены А. Ф. Лосевым. В «Философии имени» (1927) он философско-диалектически обосновал слово и имя как орудие живого социального общения, далекое от чисто психологических и физиологических процессов. Лосев как бы соглашаясь с Августином писал о том, что «слово» (категория) «неопытна в чувственном смысле. Она только осмысливает и оформляет опыт» [26, 387–397]. В «Философии имени» он подчеркивает: «Если слово не действенно и имя не реально, не есть фактор самой действительности, наконец, не есть сама социальная ( в широчайшем смысле этого понятия) действительность, тогда существуют только тьма и безумие, и копошатся в этой тьме только такие же темные и безумные, глухонемые чудовища. Однако мир не таков » [27, 20].

Итак, как видим, Августин не был одинок в мыслях: «Мы учимся не посредством слов, внешним образом звучащих, а от внутренним образом учащей истины» [1, 253], у него были продолжатели и подражатели.

В главе XI Августин, как и Платон, продолжает развивать теорию познания, а именно решать вопрос, как относятся наши идеи об окружающем нас мире к самому миру. Философ склонен думать, что мир создается в процессе восприятия, так как окружающая человека действительность –«комплексы ощущений». Свои мысли он сформулировал так: «Познание слов приобретается после того уже, как познаются предметы; по одному же слуху не научаемся даже и словам. Ибо мы не изучаем тех слов, которые знаем; а если мы их не знаем, не можем сказать, что мы их изучили, если не усвоили себе их знания; значение же усвоения не тем, что мы слышим издаваемые звуки, а познанием предметов обозначаемых.

О всем, постигаемом для нас, мы спрашиваем не у говорящего человека, который внешним образом произносит звуки, а у самой, внутренне присущей нашему уму, истины, побуждаемые к тому, пожалуй, словами» [там же, 253]. На наш взгляд, если бы дальше Августин заговорил о двух неразрывных ступенях познания – «живом созерцании и абстрактном мышлении», переходящих одна в другую и являющихся ступенями единого диалектического процесса отражения действительности, то его можно было бы приписать к материалистам, но Августин человек своего времени, преданный «единственно верной Истине».

Хотя философ часто повторяет: «Что я разумею, тому и верю; но не все, чему я верю, то и разумею. Все, что я разумею, то я знаю; но не все то знаю, чему верю. Я знаю, как полезно верить многому и такому, чего не знаю» [51, 1, 157]. Тем самым, еще и еще раз Августин подчеркивает, что он схоласт, и поэтому он считает: «У кого мы спрашиваем и кто нас учит, есть обитающий во внутреннем человеке Христос, то есть непреложная Божия сила и вечная премудрость…» [1, 253].

Далее Августин-схоласт раскрывает путь к познанию «вечной премудрости». Так как «вечная премудрость» не открывается каждому из обратившихся к ней – «всякой разумной душе», необходимо одно важное условие – вера. Вера сильная, беззаветная, которая и должна привести христианина к Богу: «Бог – умный свет, в котором, и от которого, и через которого разумно сияет все, что сияет разумом» [там же, 231]. Но познание «вечной премудрости» и вера – не бессмысленное заучивание составляющих премудрость слова, а согласно, Августину вера может базироваться только на понимании. Философ пишет: «Вере в Бога должно предшествовать понимание некоторых вещей. В то же время вера, которой в него верят, помогает больше понимать…, вера происходит от слышения, а слышение – через проповедование Христа…

Имеются вещи, которым сначала нужно верить, чтобы потом их понять. Так, что ум продвигается вперед в понимании того, во что он верит» [там же, 232]. Итак, здесь Августин – подчеркивает, что вера – это мышление, без которого вера невозможна. Ведь вера заключается в принятии проповедования Христа, потому как «Христос непреложная Божия сила».

Начиная с Главы XII Августин говорит об Истинном Учителе: «Истина – Христос – учит внутреннем образом». Это главный вывод этой главы, однако, философ продолжает развивать свои мысли по теории познании, утверждая: «Все, что познаем, мы познаем или телесным чувством или умом. Первое называется чувственным, последнее – умственным, или говоря языком наших писателей, первое – телесным, последнее – духовным» [там же, 253–254].

Главу XII Августин заканчивает «Учитель слов» (имеет в виду школьных учителей) не учит. Словам можно верить. Но не учить себя ими. Слова не учат. «Учит Христос – учитель чистого дела – деяния. Учит личным примером: делом-деянием. Нужно знание об этом деянии. Знание – деяние нужно» [там же, 255].

Основной вывод Главы XIII – «Посредством слов не открывается даже и душа говорящего».

Глава XIV – «Христос учит внутренне, а человек напоминает внешним образом – словами. В этой главе Августин в качестве основы для своих рассуждений и толкований берет слова евангелиста Матфея о том, что не нужно христианам называть кого-то другого, как не Христа, учителем. «Ибо один у вас Учитель – Христос, все же вы братья… И не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник – Христос» (Матфей. 23.8 – 10).

Итак, согласно Августину, есть учитель: он один – единственный. Он живет во мне – в каждом из нас – внутренно, хотя и говорит внешнем образом в каждом из нас, каждому из нас, – во мне, мне…» [1, 256]. На основе изложенного мы приходим к выводу, что Аврелий Августин является одним из основоположников авторитетной авторитарной педагогики. В трактате «О порядке» он написал: «Так как любой человек делается образованным из необразованного и любой необразованный не может не знать того, как он должен вести себя и что делать, чтобы приобрести способность к учению, то для всех желающих учиться чему-либо великому и сокровенному вратами к этому служит только авторитет» [1, 232].