Krizis_multikulturalisma

210Часть III. Мультикультурализм: украинское измерение

в«кастрировании» украинской самобытности и нивелировании «неповторимости культурных образцов ради того, чтобы приспособиться к требованиям западного рынка»1.

Конец первого десятилетия XXI в. стал периодом, когда национальный дискурс все больше концентрировался вокруг темы цивилизационного выбора, и одновременно периодом, когда более отчетливо проявился третий нарратив украинского национализма — нарратив борьбы с врагом.

Уже в конце девяностых в адрес получавших все большую популярность представителей новой волны национально ориентированной украинской интеллигенции (в данном случае имеется в виду, прежде всего, писательская среда), позволявших себе, в том числе, и эксперименты с литературным стилем и темами (это уже не только произведения о жизни украинского народа и его борьбе, но и, к примеру, обращение к теме сексуальных меньшинств), прозвучало обвинение в постмодернизме как идеологии, которая, по мнению, к примеру, С. Квита, несет угрозу украинской культуре2. Причем Квит (на момент написания им цитируемой нами рецензии — редактор крайне правого издания «Украинськи проблэмы») фактически ставит знак равенства между постмодернизмом и демократией, выступая, соответственно, против обоих. Показательно, что он также выдвигает писателям обвинение в неопределенности. Только в данном случае подразумевается неопределенность идеологическая (связанная с выбором между относительно либеральным, и в этом отношении несущим угрозу, и консервативным национализмом), во имя преодоления которой возможно — и даже необходимо — применение силы: «Это новая вавилонская башня, разрушить ко-

1 Гнатюк О. Прощання з імперією. С. 188. Гнатюк объясняет это жесткое противостояние в писательской среде в 1990-е годы (которое, добавим от себя, ощутимо и сегодня) элементарной завистью, вызванной тем, что независимые писатели имели больший доступ к внебюджетным средствам». Ведь, как отмечает исследовательница: «Несмотря на растущую русификацию в 1970-х годах, положение украинских писателей было неизменным. Я имею в виду то, что русификация не уменьшила ни числа украинских литературных журналов, ни их тиражей. Их определяли не потребности рынка и не сложные расчеты издательств, а директивы» властей (Там же. С. 185). Писатели рассчитывали занять достойное место в независимой Украине, но в итоге, наоборот, утратили практически все свои привилегии и обвинили в своих бедах власть, которая, по их мнению, проводит антиукраинскую политику (Там же. С. 187).

Пояснение Гнатюк в данном случае представляется, без сомнения, важным, но далеко не исчерпывающим. По нашему мнению, речь в данном случае идет именно о двух разных нарративах в украинском национализме.

2 Гнатюк О. Прощання з імперією. С. 219.

Денис Кирюхин 211

торую можно только определенностью. Душа живет предчувствием террора»1.

Обращение к идее борьбы с врагом, которую все чаще сегодня можно встретить в украинском националистическом дискурсе, связано с общим разочарованием значительной части национально ориентированных украинских граждан в элите (как политической, так и гуманитарной). Оно представляет собой в значительной степени выражение социального вопроса в терминах идеологии национализма. Этот нарратив связан с культом национальных героев (а это уже не писатели Т. Шевченко или М. Хвылевой, а прибегавший к убийствам политических оппонентов С. Бандера) и идеей этнократии как единственного способа решения проблемы социальной справедливости (отсюда лозунг борьбы за политические и социальные права этнических украинцев против коррумпированной власти и олигархов, и одновременно с этим — борьбы за расширение жизненного пространства этнических украинцев, «стесненных» в своей стране)2.

Нарратив борьбы сегодня стремится стать главным репрезентантом украинского национализма в целом. Его успеху способствует готовность многих сторонников националистической идеи к поддержке политического радикализма, который легитимируется в рамках этого нарратива.

Конфликт идентичностей

Проведение в современном полиэтническом и поликультурном обществе гуманитарной политики, рамки для которой задает националистическая идеология, с неизбежностью приводит к возникновению проблемы идентичности (прежде всего — этнической

1 Цит. по: Гнатюк О. Прощання з імперією. С. 219.

2 Анализируя структуру националистического мышления, Патрик Кольм Хоган выделяет в нем три прототипные нарративные формы — героизм, жертвенность и романтизм (Hogan P.K. Understanding Nationalism. On Narrative, Cognitive Science, and Identity. Columbus: Ohio State University Press, 2009. P. 167–213). Эти нарративные формы можно увидеть и в украинском национализме: первый выделенный нами нарратив отчетливо связан с доминированием романтизма, второй — жертвенности, третий — героизма (показательно, что доминирование героизма связывается Хоганом с конфликтом, войной). Только, в отличие от американского исследователя, мы в данном случае анализировали не само националистическое мышление, но то, какое выражение националистическая идеология находит в современной Украине. Соответственно, определяющую роль в нашем случае играют не ментальные структуры, а социальные процессы, способствующие смене одного нарратива на другой.

212Часть III. Мультикультурализм: украинское измерение

иязыковой)1, которая становится не только предметом для дискуссии в среде интеллектуалов, но и проблемой выбора, который фактически каждый индивид вынужден постоянно делать в своей повседневной жизни (покупая газету, выбирая школу для ребенка либо включая тот или иной канал телевизора).

Вполитической теории на протяжении длительного времени господствовал подход, в рамках которого власть трактовалась исключительно как сила, подавляющая и принуждающая индивида. Фактически только М. Фуко убедительно продемонстрировал, что власть не только и не столько подавляет, сколько формирует и создает. Ярким примером этого являются контролируемые властью практики культурной и лингвистической идентификаций. По мнению Брубейкера, «государство является мощным “идентификатором” не потому, что оно может создавать “идентичности” в строгом смысле слова (вообще говоря, оно не может этого делать), но потому, что оно располагает материалом и символическими ресурсами, позволяющими насаждать категории, классификационные схемы и способы социального подсчета и отчетности, с которыми должны работать чиновники, судьи, учителя и врачи и которые должны иметь в виду не-государственные акторы»2. И действительно, используя такие процедуры, как перепись населения, государство очень эффективно категоризирует население и затем уже «работает» с этими генерализированными концептами. Но необходимо принимать во внимание, чего не делает Брубейкер, — государственная власть не только задает классификационный инструментарий для чиновника, но и оказывает влияние (возможно, не определяющее, но все-таки достаточно существенное) на повседневные практики социального взаимодействия, в ходе которых формируются партикулярные самопонимания индивидов или, иными словами, их языковая и этнокультурная идентичности, например.

1 Мы в данном случае отдаем себе отчет в том, что, как абсолютно справедливо отмечает Р. Брубейкер, слово «идентичность», как правило, означает или слишком много, или слишком мало, или вообще ничего не означает (Брубейкер Р. Этничность без групп. С. 61). Тем не менее, принимая во внимание проходящую в среде социологов, политологов и социальных антропологов дискуссию относительно оправданности использования термина «идентичность», мы считаем возможным в данном случае использовать этот термин описания партикуляристского самопонимания индивида, поскольку в украинском случае такое самопонимание в качестве представителя определенной языковой и этнокультурной групп на данном этапе чрезвычайно актуализировано не только на уровне государственной гуманитарной политики, но и на уровне повседневных коммуникаций.

2 Брубейкер Р. Этничность без групп. С. 92.

Денис Кирюхин 213

Обращаясь к ситуации, которая сложилась сегодня в Украине, необходимо заметить, что так называемая «языковая проблема» отнюдь не случайно является одной из наиболее острых гуманитарных проблем, которая со времени провозглашения независимости все еще остается нерешенной. Следствием государственной политики регулирования функционирования украинского и русского языков, проводившейся на протяжении последних двадцати лет, явилась ситуация, когда ни украиноязычная, ни русскоязычная группы не удовлетворены теми возможностями, которые они имеют для использования и развития предпочтительного для них языка. И связано это

стем, что сама языковая политика опирается не на общественный консенсус, а задается идеологией «украинского национального проекта». Таким образом, в украинских реалиях вопрос об украинском/ русском языке — это не только и не столько вопрос, относящийся к сфере культуры (как, например, вопрос о том, является ли русский язык частью украинской культуры или это язык культуры соседнего государства) или сфере права (права индивида на использование своего родного языка), сколько вопрос политический, вопрос об одной из базисных основ национальной идентичности. Что касается украинского языка, то его особая политическая значимость связана

стем, что украинский национальный проект опирается на этничность, главным маркером которой выступает именно язык. Язык — это для украинской ситуации один из тех очевидных и не требующих разъяснения факторов, которые позволяют в рамках политики идентичности отличать «своих» от «чужих», что в данном случае означает в первую очередь — «украинцев» от «русских».

Выше уже указывалось на то, что гуманитарная (и, конкретно, языковая) политика в Украине, как и в ряде других стран Центральной и Восточной Европы, определяется принципами господствующей националистической идеологии. То есть она акцентирует внимание на этнокультурной (как правило, совпадающей с языковой) идентичности индивида. Эта политика преимущественно направлена на гомогенизацию культурного и лингвистического пространства1, но ее прямым следствием как раз оказалась его дифференциация — политика украинизации русскоязычного населения2 способствовала формированию лингвистического самопонимания как украиноязычных, так и русскоязычных.

1 Конечно, такая политика проводилась не всегда последовательно.

2 Для мировосприятия, определяемого националистической идеологией, такой украинизации должны подвергаться, как минимум, этнические украинцы, не говорящие на «естественном» для себя языке.

Денис Кирюхин 215

Эти изменения можно объяснить, с одной стороны, реакцией русскоязычных граждан на политику насильственной украинизации, а с другой — следствием практик классификации части населения как «неукраинского», которые отсутствуют на государственном уровне, но присутствуют в повседневной жизни, например,

ввысказываниях националистически ориентированных политиков. В частности, стоит обратить внимание на рост числа тех, кто назвал себя русскоязычным именно после 2004 г., когда власть стала проводить более активную политику украинизации.

Очевидно, что увеличение числа тех, кто называет своим родным языком русский, произошло в первую очередь за счет этнических украинцев, проживающих в восточных регионах Украины. Чем же вызвано такое положение дел?

Дело в том, что в Украине наблюдается сильная региональная дифференциация. Политическая идентичность украинцев, проживающих в центральных и западных областях, формируется, как правило, именно на этнолингвистической основе. Однако ситуация с восточными и южными областями Украины куда более сложная. Политическая идентичность населения этих областей формируется не столько на этнической, сколько на гражданской основе, о чем свидетельствуют данные социологических исследований (в частности, исследование представлений о стабильности и справедливости

вРоссии и Украине, проведенное Киевским международным институтом социологии в 2007 г.1). К примеру, по данным исследования, проведенного Центром Разумкова в 2007 г., абсолютное большинство (86%) русскоязычных граждан воспринимают Украину как свою Родину, а подавляющее большинство (72%) полностью или скорее являются ее патриотами. Иными словами, население восточных областей страны идентифицирует себя не столько как этнических русских, сколько как русскоязычных граждан Украины.

Этническая идентичность не всегда выступает в качестве категориальной формы идентификации, а в тех случаях, когда она оказывается «подчиненной» иным — региональным, конфессиональным и т.п. — идентичностям, она выступает как идентичность реляционная2. Именно с такой ситуацией мы и сталкиваемся в слу-

1 См.: Кірюхін Д.І., Щербак С.І. Уявлення про справедливість в Україні та Росії: повсякденність та ідеологія // Соціологія: теорія, методи, маркетинг. 2007. № 1. С. 136–151.

2Различение категориальной и реляционной идентичностей проводит

К.Калхун (см.: Калхун К. Национализм. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006).

На региональную разницу в практиках идентичности обратила внимание автора С. Щербак, которая, кроме того, указывает на необходимость говорить

216 Часть III. Мультикультурализм: украинское измерение

чае Украины. Если относительно Центрального и Западного регионов можно вести речь о приоритетности именно этнолингвистической идентичности, то относительно Юга и особенно Востока Украины это будет не совсем корректно. Для жителей этих регионов этническая идентичность не играет важной роли — культурно-линг- вистическая и региональная идентичность, наряду с гражданской идентичностью, в их случае преобладают над этничностью. Многие из них двуязычны и ассоциируют себя как с русской, так и с украинской культурой, не желая отказываться от одной культурно-линг- вистической идентичности в пользу другой. В данном случае этничность, особенно необходимость делать однозначный выбор в пользу одного из этносов, становится, скорее, навязанной идентичностью. Причем наблюдаемое несовпадение этнической и культурно-линг- вистической идентичностей, насколько можно судить по данным социологических исследований, является отличительной чертой не только украинцев, но и русских, и в целом является одной из региональных особенностей Юго-Востока.

Выше уже указывалось на то, что часть этнических украинцев считает своим родным языком русский. Но одновременно с этим часть русскоязычных этнических украинцев считают своим родным языком украинский. На этом любопытном феномене стоит остановиться отдельно.

Как свидетельствуют данные социологических исследований, русскоязычная группа неоднородна, в ней можно выделить две подгруппы. Первая — самая многочисленная. К ней можно отнести тех, кто крайне негативно оценивает украинизаторскую деятельность властей, отдает предпочтение русскому языку при просмотре телепрограмм и фильмов, чтении газет, выборе языка обучения школы для своих детей. Иными словами, это группа с четкой культурнолингвистической идентичностью, не зависящей от этнического происхождения.

Вторая группа немногочисленна. Это, по приблизительным подсчетам, до 10% от всех русскоязычных граждан. К ней можно отнести тех, кто более лояльно относится к языковой политике властей и не против того, чтобы их дети учились в школе с украинским языком обучения. Например, 4,8% русскоязычных считает, что преподавание всех предметов во всех школах страны должно вестись на украинском языке. Как можно было заметить, число

о культурно-лингвистической, а не этнолингвистической группе, в том случае, когда мы говорим о русскоязычных жителях юго-восточных регионов страны. Нижеследующий фрагмент о несовпадении этнической и культурно-лингви- стической идентичностей написан совместно со С. Щербак.

Денис Кирюхин 217

тех русскоязычных, кто не удовлетворен имеющимися у них возможностями на использование русского языка, ниже общего числа украинских граждан, которые называют русский своим родным языком. Следует ли из этого, что такая ситуация отражает отсутствие в Украине препятствий нормальному функционированию русского языка в объеме, достаточном для удовлетворения потребностей русскоязычных граждан? Анализ государственной языковой политики и интересов, потребностей граждан исключает подобную возможность (правда, необходимо признать, что в последние пару лет ситуация несколько смягчилась, власти отказались от политики «жесткой» украинизации).

Очевидно, дело в ином, а именно: часть русскоязычных жителей страны не видит проблемы в том, чтобы отказаться от русского языка (как минимум, отказаться от того, чтобы их дети, так же как и они, были русскоязычными). Данная категория граждан в подавляющем большинстве выступает против политики «жесткой» украинизации, предполагающей полное вытеснение русского языка. С одной стороны, они подчеркивают, что являются патриотами Украины и отдают своих детей в школы с украинским языком обучения. С другой стороны, они выступают против того, чтобы им, например, запрещали смотреть фильмы в русском переводе, поскольку считают себя вправе самим выбирать язык кино или телепередачи, против преподавания в школах русских писателей в переводах на украинский язык и т.п. Иными словами, они против того, чтобы им запрещали использовать тот язык, на котором им удобнее всего говорить, — русский язык.

Вместе с тем, в их собственном представлении их русскоязычность не соответствует их же (идеологическим) представлениям о гражданине государства Украина. Иными словами, они считают, что национальная идентичность должна строиться на этническом основании, а этничность, в свою очередь, они связывают с языком как главным маркером этнической принадлежности. В их представлении этничность, язык и культура должны быть слиты воедино.

Это звучит в унисон с официальной моделью этнонационального строительства. Очевидно, у представителей данной (повторимся — крайне немногочисленной) подгруппы русскоязычных граждан Украины этническая идентичность занимает важное место в структуре идентичностей, и в этой связи они ощущают собственную неполноценность и несоответствие собственному представлению об этническом украинце. Фактически, можно говорить о том, что у них наблюдается конфликт лингвистической и этнической идентичностей.

218 Часть III. Мультикультурализм: украинское измерение

* * *

Превращение культуры (этнокультурной идентичности) в один из ключевых факторов, влияющих на политический процесс, породил ряд острых проблем, вынудив многих политических деятелей и политических философов искать альтернативу сложившейся ситуации в отказе от политики мультикультурализма в пользу либо «либерализма с мускулами» (Д. Кэмерон), либо «общественной культуры» (Уил Кимлика), либо, как Славой Жижек, в Leitkultur. При всем различии подходов их объединяет то, что они настаивают на необходимости нахождения (как Жижек) или использования уже существующей (как Кэмерон) общей универсальной идеологии, общих ценностей, «универсального проекта», способного объединить всех участников политического процесса. Иными словами, речь идет о проекте, позволяющем этнокультурную идентичность граждан сделать второстепенной по отношению к их (обще)гражданской идентичности.

Для Украины таким общим политическим проектом могло бы быть создание единой гражданской политической нации.

Выработке и реализации такого проекта в Украине сегодня мешает «сопротивление» элит (как политических, так и интеллектуальных), не готовых, да и, по большому счету, не способных предложить и реализовать такой проект. А во-вторых, общая тенденция капиталистического мира, отмеченная в работе Д. Белла «Культурные противоречия капитализма»: формирование публичной политической культуры, для которой, в отличие от традиционного либерального подхода, характерно внимание не к интересам индивидов, а к интересам групп (языковых, культурных, религиозных, гендерных).

Это ставит под сомнение позитивные перспективы выработки такой общегражданской идентичности в Украине. А это в конечном итоге ставит под угрозу существование даже того, в целом неудовлетворительного, уровня социальной интеграции, который достигнут сегодня.