Krizis_multikulturalisma
.pdf190 Часть II. Полиэтническое общество и государство…
среде. Однако идеологами и наставниками экстремистских групп часто выступают представители образованной элиты, лидеры общественных организаций и политических партий. Правовые санкции
идаже запреты на деятельность такого рода организаций и партий, а также издательств, интернет-сайтов и редакций изданий несколько улучшают ситуацию, как и судебные процессы против убийц
итеррористов из числа националистических и расистских экстремистов. Но в целом современная Россия столкнулась с проблемой, для эффективного решения которой пока не хватает компетенции
исилы государства и необходимого потенциала толерантности в институтах гражданского общества.
Следует заметить, что в демократических странах ксенофобия
ирасизм практикуются в более мягких формах, чем в странах с тоталитарными режимами. Однако демократия не служит панацеей от расизма. Демократические нормы и свободы фактически допускают этнически избирательную дискриминацию, придавая первоначально части жителей страны статус культурно отличительного сообщества (меньшинства или расы) через разные бюрократические процедуры (например, переписи населения) и политические декларации, затем наделяя эти сообщества образами «чужаков» и людей «другой крови» и, наконец, порождая расистские практики.
Существующие в странах демократии и в Российской Федерации эти практики пока изучаются и обсуждаются недостаточно. Хотя речь идет о довольно разных вещах. Во-первых, это бытовой расизм, который не требует разработанной идеологии, но который распространен в разных социальных группах и оказывает свое влияние как в семейной среде, так и в повседневном общении людей.
Во-вторых, это политический расизм, основанный на партийной идеологии, когда действующие во многих странах партии
идругие организации кладут в основу своих программ и деятельности открытые или скрытые формы этнорасовой непримиримости
ивражды. В России в последние годы ряд таких организаций был запрещен судебными решениями, но произведенная ими программатика остается в общественном обороте через публикацию экстремистской литературы, неформальные коалиции, флешмобы и социальные сети в Интернете.
В-третьих, существует институциональный расизм, присущий отдельным социальным институтам (армия, школа, медицинское обслуживание, социальная помощь, религиозные организации и пр.). По этой части в странах Запада в рамках многолетней политики политической корректности накоплен большой и позитивный опыт, который заслуживает внимания российских политиков и ученых.
Валерий Тишков 191
Наконец, есть государственный расизм, который обнаруживает себя в законодательстве, принципах формирования государственных служб, некоторых санкционированных государством практик. В России конституционно-правовые нормы отвечают должным требованиям демократических обществ, но вот практики очень часто отстают от этих норм.
Формирование расового мировоззрения и неорасистских практик в постсоветской России можно объяснить следующими факторами.
Во-первых, при всем интернационализме и дружбе народов как лозунгах коммунистическая этнополитика включала в себя практики, которые на Западе обоснованно считались расистскими, — например, трактовка этничности не как формы идентичности, а как жестких коллективных тел (со своей территорией, государственностью, культурой и характером), и иерархия народов и наделение их неравными политическими статусами. Крушение коммунистической утопии и переход от «реального социализма» к реальному капитализму расчистили дорогу расистским идеям и их политическим проявлениям. Этот наследованный от советского времени этнонационализм усилил свое влияние в последние советские десятилетия, когда марксизм окончательно стал догмой и «обслуживал» консервативную верхушку страны. Тогда этническая парадигма стала более привлекательной и даже обрела солидную академическую оболочку в виде теории этноса.
Во-вторых, распад СССР происходил на фоне своего рода «национального возрождения», т.е. мощного взрыва периферийного этнонационализма, который зачастую воспринимался частью отечественных политиков и ученых и, конечно, западным сообществом как «союзник демократии», как справедливая форма «национального освобождения» от советского колониализма. Именно в эти годы распада расцвели крайние формы этнического (основанного на «почве и крови») национализма, а вместе с ним — и шовинизма (национализма большинства). Наконец, последовавшие после распада иммиграция и внутренняя миграция (например, из республик Северного Кавказа) воспринимались населением и описывались публично в культурных терминах как «столкновение культур» и как «культурная несовместимость».
В-третьих, либеральные реформы существенно подорвали статусы части интеллектуального слоя, работников военно-промыш- ленной сферы и спецслужб и вызвали неуверенность в жизненных перспективах многих россиян, что не могло не породить настроения социального протеста. Многие из не принявших новый уклад или ушедших в сферу личного обустройства оказались восприимчивы
192Часть II. Полиэтническое общество и государство…
кразного рода ксенофобской идеологии, которая стала обильно поставляться на книжный и информационный рынок, а также в сферу образования. Негативную роль сыграла часть профессуры старшего поколения, которая занималась индоктринацией молодежи по части «развала страны», «мировых еврейских заговоров», «агентов Запада» и т.д. Ксенофобия у молодежи подпитывалась примитивным патриотическим воспитанием и антизападническими, антиамериканскими проповедями через влиятельных комментаторов и политических харизматиков на предмет защиты страны от внутренних и внешних врагов. Последние стали чаще всего ассоциироваться с иммигрантами, которых так и стали называть «захватчиками», «оккупантами». Одновременно формировалась ненависть к либерально настроенным гражданам, к ученым и общественным активистам, которые сотрудничали с западными коллегами и пользовались поддержкой иностранных научных и других фондов. Объектами нападок для ксенофобов и лжепатриотов стали не только «чужаки», но и отечественные «грантососы», «западники», «агенты влияния», которых «лидер Международного евразийского движения», известный расист А. Дугин призывал «экстерминировать» (т.е. физически уничтожать): «В русское общество пробрались различные животные, называемые “либералами”, “западниками”, “агентами влияния” и т.д. Огромный выводок вирусов, который в течение десятилетий поражает российское общество. Эти люди поднимают вопрос о том, нужен или не нужен патриотизм, потому что они сами являются воплощением болезни. Их надо либо изолировать (если они заражены вирусом), либо экстерминировать (если вирусы — это они сами)»1.
Расистские настроения, дискриминация по этнорасовым признакам и нападения на «расово чуждых» в России росли довольно быстро. Это отмечали российские эксперты, а также западные наблюдатели. В 2006 г. правозащитная организация «Международная амнистия» сделала вывод, что «ситуация с расизмом в России несовместима с тем местом, которое страна занимает на международной арене, что подрывает ее положение в мире»2. Специальный докладчик Совета по правам человека ООН Дуду Дьен также отметил усиление в России влияния политических партий расистской ориентации, формирование расистской и ксенофобской культуры и рост насилия на этой почве3.
1 Русский журнал. 21 апреля 2009 г. № 11(25).
2 Цит. по: Шнирельман В.А. Указ. соч. Т. 2. С. 468.
3 Дьен Д. Доклад специального докладчика Совета по правам человека ООН по вопросу о современных формах расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости 3 мая 2007 года.
Валерий Тишков 193
Сегодня некоторые авторы объясняют ксенофобию социаль- но-экономическим неблагополучием, негативными демографическими тенденциями и войной в Чечне с ее тяжелым «чеченским синдромом»1, а также «оборонительной реакцией» русских на натиск чужеродных «торгашей» и «преступников»2. Но эти аргументы мало убеждают, ибо стремление ксенофобов выдать себя за жертву засилья «чужаков» известно очень давно. Оно распространено также и в других европейских странах. Российские социологи опровергают мнение о связи роста ксенофобии с ухудшением материального положения. В 2000-х гг. экономическое положение страны и населения заметно улучшилось, но снижения ксенофобии не наблюдалось. Некоторые специалисты полагают, что именно динамика изменений благосостояния и радикальные различия воспринимаются людьми острее, чем положение устойчивого материального (благо) состояния. Ксенофобия и всплески массовой агрессии могут быть связаны с завышенными социальными ожиданиями или с разочарованиями в либеральных реформах, с нарастанием неотрадиционализма с его ностальгией по прошлому, с болезненным привыканием этнического большинства к своему новому положению после распада СССР3.
Действительно, следует признать, что начало 2000-х гг. было ознаменовано триумфом консервативной «националистической элиты»4. По крайней мере, так все выглядело в общественно-по- литическом дискурсе, который был настроен на воспевание брежневских времен и дореволюционных консерваторов типа П.А. Столыпина. Общественные настроения в России (как и в ряде других стран) оказались под большим влиянием неотрадиционализма, испытывающего ностальгию по «доброму старому времени» и настороженно относящегося к переменам. Особенно распространенными эти настроения оказались среди представителей силовых ведомств, части технической интеллигенции и некоторых течений художественной культуры и поп-культуры. Немало российских интеллектуалов, охваченных идеей консерватизма, отчаянно ищут для нее надежную опору и находят таковую в «вечных ценностях», «народ-
1 Паин Э.А. Между империей и нацией. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2003. С. 93–95.
2 Могилевский Р. СССР развалился, а комплексы остались // Известия. 10.11.2005. С. 6.
3 Паин Э.А. Указ. соч. С. 90; Он же. Этнополитический маятник. М.: Ин-т социологии РАН, 2004. С. 219.
4Лапкин В.В. Закономерности смены российских политических сезонов
//Полис. 2004. № 1. С. 42–46.
194 Часть II. Полиэтническое общество и государство…
ном менталитете», «традиционных устоях», «этнокультурном портрете», а некоторые ученые (особенно психологи и культурологи) всячески пытаются приписать им биологическую основу. Так, «биология становится символическим гарантом от новых потрясений»1.
Следует прислушаться к тем социологам, которые подчеркивают, что традиционалисты, ныне составляющие большинство населения, недовольны не столько самими по себе рыночными отношениями, сколько тем, что сами они не сумели получить от этого ожидаемой выгоды2. Поэтому объяснение высокого накала ксенофобии должно исходить из того, что речь сегодня может идти уже не о сопротивлении модернизации, не о разочаровании ее ходом
иплодами, а о страхе упустить возможности для жизненного успеха
ироста личного благосостояния, предоставляемые модернизацией. При этом угроза видится со стороны «чужаков», и, опасаясь их конкурентоспособности, люди пытаются обезопасить себя, опираясь на поддержку со стороны государства. Отсюда проистекает желание, особенно среди этнических русских, т.е. большинства населения, получить определенные преимущественные права, урезав в правах этнические меньшинства, «некоренных» и «иностранцев». Подспудно в этом может содержаться опасная идея передела собственности, которая ассоциируется в умах людей с неправовыми («прямыми») действиями. Именно передел собственности стал подоплекой печальных событий в карельском городе Кондопоге в 2007 г. Эти события, а также массовые беспорядки в Москве в декабре 2010 г. убеждают в серьезности проблемы, с которой столкнулась Россия
икоторая может стать помехой модернизации страны и ее развитию по пути демократии. Если не придет должное понимание ситуации
ине будут найдены эффективные механизмы управления, т.е. так называемого хорошего правления (good governance).
1 Шнирельман В.А. Указ. соч. Т. 2. С. 475.
2 Российская идентичность в условиях трансформации / Под ред. М.К. Горшкова и Н.Е. Тихоновой. М.: Ин-т социологии РАН, 2005. С. 96–97.
Часть III. Мультикультурализм: украинское измерение
Мультикультурализм, национализм и идентичность: украинский контекст
Денис Кирюхин
Проблема мультикультурализма
Понятие «мультикультурализм» сегодня используется преимущественно в двух значениях. Во-первых, им обозначается государственная политика, в рамках которой признается принципиальная равноценность и равнозначность различных культурных (и религиозных) традиций. Эта политика направлена на создание условий для сосуществования разных культур и религий в рамках одного национального государства. Как в свое время принцип толерантности был выработан в качестве средства решения острой проблемы религиозных войн, охвативших Европу со времен Реформации, так сегодня, как упреждение, принцип мультикультурализма призван предотвратить возникновение конфликтов на этнокультурной и религиозной основе.
Во-вторых, под словом «мультикультурализм» подразумевается культурное и этническое многообразие, характерное для многих современных обществ, для глобального сообщества в целом1. «Земной
1 Возможно, такое определение с точки зрения академического подхода является не совсем точным. Действительно, можно согласиться с теми исследователями, кто подчеркивает, что слова, оканчивающиеся на «-изм», означают принципы, идеи, но никак не определенное состояние. Последнее, к примеру, может передаваться терминами «культурное разнообразие» и «культурный плюрализм» (См.: Колодій А. Доктрина мультікультуралізму: перспективи модифікації у нових державах із неконсолідованіми націями // Демократичне врядування: науковий вісник. 2001. Вип. 8. Online: http://www.lvivacademy.com/ visnik8/fail/Kolodij.pdf). Однако когда мы сегодня говорим о мультикультурализме как определенном состоянии, тем самым подчеркивается не просто разнообразие культур, этносов, религий, но и указывается на тесную связь и взаимозависимость, которая установилась между различными этносами и культурами
196 Часть III. Мультикультурализм: украинское измерение
шар стал маленьким», как предрекал когда-то Ф. Ницше, и многие культуры, религии, языки неожиданно оказались очень тесно сосуществующими друг с другом в рамках одного национального государства (в случае Европейского союза речь идет преимущественно о христианской и исламской культурно-религиозной традициях), что и позволяет говорить в целом о едином мультикультурном глобальном мире и о проблемах, перспективах и задачах, которые в связи с этим возникают.
За такой «плавающей семантикой» этого термина (так довольно точно обозначил особенности «мультикультурализма» В. Малахов), которая дезориентирует многих политиков и экспертов, очень часто остается незамеченным один существенный факт. Оба значения, которые вкладываются в данный термин, отчетливо демонстрируют новую и до недавнего времени не проявлявшуюся значимость — (гео)политическую, правовую и экономическую — культурной идентичности (культуры в целом) в современных обществах, новую, по сравнению с тем, какую роль партикулярная культурная традиция и/или религия играли в социально-политической сфере еще, вероятно, несколько десятков лет назад.
Провозглашение в качестве ценности сохранения и поддержания культурной идентичности индивида и группы — это одно из проявлений сформировавшейся в рамках либеральной традиции реакции на указанное культурное многообразие1. Европейские государства, реализующие политику мультикультурализма, декларируют стремление к обеспечению равенства всех проживающих
встране культурных сообществ путем отказа от попыток поставить одну культурную традицию в привилегированное положение по отношению к другим и стимулирования культурного разнообразия.
Но достаточно обратиться к книгам немца Тило Саррацина «Германия: самоликвидация» или британца Кристофера Колдуэлла «Размышление о революции в Европе: иммиграция, ислам и Запад», чтобы получить убедительный и исчерпывающий набор примеров, демонстрирующих, что такая государственная нейтральность по отношению к различным культурам способствовала (как напрямую,
врамках государственной политики, так и косвенно, после того как культурные различия оказались политически и социально-экономи- чески значимыми) развитию религиозных, этнических и культурных
вряде регионов (прежде всего, в Западной Европе) во второй половине ХХ сто-
летия под влиянием процессов деколонизации и глобализации.
1 В данном случае мы оставляем без внимания иные формы реакции, такие, например, как политика ассимиляции или изоляционизма.
Денис Кирюхин 197
идентичностей. И именно эта нейтральность в конечном итоге поставила мультикультурные европейские сообщества перед угрозой дезинтеграции и экстремизма, что и привело к провозглашению отказа от продолжения этой политики. Действительно, когда исламская молодежь, выкрикивая лозунг «Пропади ты пропадом, прекрасная Франция!», идет поджигать машины в пригородах Парижа,
ав ответ растет поддержка теми европейскими гражданами, кто не исповедует ислам, правых антииммигрантски настроенных популистских партий, говорить об общественном консенсусе в условиях культурного многообразия не приходится. А именно его имеет своей заявленной целью политика мультикультурализма.
Прямым следствием попыток ряда европейских стран реализовать принципы мультикультурализма1 является сегодняшнее усиление влияния на политическую жизнь этих стран, наравне с гражданами, еще и сегрегированных религиозных и этнокультурных групп,
атакже появление в качестве значимого политического субъекта социальной группы, интегрированной на культурно-религиозной основе. Поэтому представляется возможным подвергнуть сомнению довольно распространенное убеждение, будто мультикультуралистская позиция означает в то же время и позицию демократическую, коль скоро демократия в ее традиционном либеральном понимании опирается на автономных индивидов, но никак не на группы.
Во многих случаях, без сомнения, политика мультикультурализма действительно способствует утверждению принципов демократии, как, например, в Канаде или Австралии, где такая политика позволила реализоваться праву на участие в политическом процессе сообществам, для которых их этнокультурная идентичность является доминирующей. Речь идет, в первую очередь, об аборигенах, сохраняющих в той или иной мере свой традиционный способ жизни, которые в ином случае были бы просто вытолкнуты за пределы политического процесса. Кроме того, политика мультикультурализма помогла решить проблему сосуществования в рамках одного государства двух культурно-языковых общностей без того, чтобы на их основе формировать «в плавильном котле» единую культурную общность. Однако в европейских странах акцентирование внимания на этнокультурных идентичностях в конечном итоге поставило под угрозу существование общего демократического политического пространства, сформированного на основе новоевропейских
1 Хотя, пожалуй, не столь уж и не правы те, кто подобно канадскому философу Чарльзу Тейлору утверждает, что в Европе на самом деле и не предпринимались попытки реализовать эти принципы.
198 Часть III. Мультикультурализм: украинское измерение
ценностей. Ведь теперь и для многих европейцев главенствующей оказывается не общегражданская, а их религиозная или этнокультурная идентичность, традиция не гражданско-демократическая, а религиозная и культурная традиция той этнической группы, с которой человек себя идентифицирует1.
Тем не менее, утверждать, что политика мультикультурализма уже исчерпала свой позитивный потенциал, представляется преждевременным2. Проблема культурного многообразия, столкновения различных этнокультурных традиций сохраняет свою остроту,
1 Действительно, по данным Pew Research Center за 2006 год (см.: Muslims in Europe: Economic Worries Top Concerns About Religious and Cultural Identity // Online: http://www.pewglobal.org/2006/07/06/muslims-in-europe-economic- worries-top-concerns-about-religious-and-cultural-identity/), 81% исповедующих ислам жителей Британии, 69% — Испании, 66% — Германии и 46% — Франции ощущают себя в первую очередь мусульманами. Гражданами же своей страны ощущают себя в первую очередь лишь 7% британских мусульман, 3% — испанских, 13% — немецких и 42% французских (по сравнению с другими европейскими странами французская политика по отношению к мигрантам носит, скорее, ассимиляторский характер, чем и объясняются отличия в идентичности французских мусульман от мусульман из других европейских стран). Эти данные подтверждаются и данными Policy Exchange (исследование проведено
вБритании), согласно которым 86% опрошенных мусульман поддержали тезис: религия является «наиболее важной вещью в моей жизни».
Ситуация же с теми, кто исповедует христианство, диаметрально противоположна. Так, согласно Pew Research Center, в Германии среди них 59% ощущают себя в первую очередь гражданами своей страны и только 33% в первую очередь христианами, в Великобритании — 59% и 24% соответственно, Франции — 83% и 14%, Испании — 60% и 14%.
Обращает на себя внимание также то обстоятельство, что, например, среди британских мусульман 45% обеспокоены снижением важности религии для их единоверцев, а 44% — влиянием светской музыки, кино, телевидения на молодежь.
Большинство опрошенных как мусульман, так и не мусульман согласны с тем, что исламская идентичность зачастую оказывается более значимой для молодежи, чем для старшего поколения. Так, в Британии (данные Policy Exchange за 2007 год (см.: Living Apart Together: British Muslims and the paradox of multiculturalism // On line: http://www.policyexchange.org.uk/images/publications/ living%20apart%20together%20-%20jan%2007.pdf)) 37% молодых людей в возрасте от 16 до 24 лет предпочитает жить по законам шариата, в то время как среди мусульман старше 55 лет таких только 17%. Показательны и другие цифры: 74% молодых мусульман предпочитает, чтобы женщины ходили с покрытой головой,
вто время как среди тех мусульман, кто старше 55 лет, сторонников ношения женщинами хиджаба только 28%. Причем, наложенная на социальные проблемы, эта религиозность молодежи естественным образом политизируется, приобретая экстремистский характер.
2 Повторимся, речь идет о той политике, которая проводилась и в той или
иной мере продолжает и сегодня проводиться во многих европейских странах.
Денис Кирюхин 199
причем не только для Европы, но и для таких стран, как, например, Россия. И политика мультикультурализма (в ее различных вариантах) представляет собой один из возможных демократических способов ее решения. В этом отношении не случайно, что звучащие
впоследнее время заявления о крахе мультикультурализма — это часто лишь способ привлечь внимание к проблеме и повод для теоретической дискуссии. Причем активность последней свидетельствует о том, что у сторонников рассматриваемой нами политики не меньше аргументов в ее защиту, чем у ее противников — против.
Можно ли говорить о том, что, подобно многим европейским странам, Украина сегодня столкнулась с проблемой (или даже, скорее, вызовом) мультикультурализма, принимая во внимание, какое влияние оказывают на политическую ситуацию в стране проблемы языков (прежде всего, русского и украинского), религий и культурных традиций? Как представляется, не вполне1. Перед европейскими странами, такими, например, как Германия, Франция или Великобритания, остро стоит проблема сосуществования христианской и исламской традиций, которая имеет даже не столько культурное, сколько социальное измерение (что связано с социальной необустроенностью мигрантов). Хотя, без сомнения, ее культурную составляющую также не стоит недооценивать. Для России же проблема сосуществования различных культур в рамках одного государства
втой или иной форме существует вот уже не одно столетие (фактически с того момента, как с XIX в. Россия стала осознавать себя многонациональной империей). И сегодня мы наблюдаем в России обострение межэтнических конфликтов под влиянием политических и экономических факторов, в том числе и под влиянием общемирового тренда актуализации культурной идентичности.
ВУкраине же ситуация иная. Тут, в отличие от Запада, нет проблемы сосуществования двух различных культурно-религиозных традиций, носители которых «неожиданно» оказались соседями, равно как нет и корреляции между социальным статусом и культурно-ре- лигиозной принадлежностью гражданина. А в отличие от России, перед Украиной не стоит задача поиска новых оснований для мирного сосуществования представителей различных культур, которые на протяжении столетий жили в рамках единого государственного образования. Ранее, на территории современной Украины эта проблема
1 Подчеркнем, речь в данном случае идет не о том, что принципы политики мультикультурализма не могут применяться для решения этнокультурных и языковых проблем Украины. Речь идет о мультикультурализме в его «демографическом» измерении и о сходстве/различии связанных с ним проблем в европейских странах и Украине.