2) Список действующих лиц, говорящие имена

Многие герои в пьесе как бы не живые. Персонажи-маски. Автор дает своим «маскам» прозрачные имена-прозвища «Не Рыдай», «Богомил», «Все Равно», имена-характеристики, подобные именам-аллегориям в старинных мистериях.

Более того, он воскрешает древнюю фигуру соблазнителя - Мефистофеля, и, одев ему цилиндр и фрак, в образе Балаганщика пускает гулять по ярмарке своего сумасшедшего города. Мефистофель - хозяин балагана.

3) Конфликты

«Эуген Несчастный», написанный в 1922 году, в частности только ставит вопрос, что может возместить человеку утрату возможности биологически пользоваться жизнью, никак его не решая.Эуген обращается со своим жалким и смешным вопросом к окружающим, к людям разных миропостижений, к обществу, государству, судьбе — но ответа не получает. Он гибнет: произнесено слово «жертва», но оно не разрешает положения. Тяжелый воздух тупика не разрежен, вопли повисают в воздухе.

Вся Германия, весь мир — и жалкий вопрошающий Эуген; но он — человек. Как прокричать во все глухие уши: это человек — не машина, не цифра, не двуножка, а человек?

Экспрессионисты в подобных случаях прибегают к самым резким, низменным, отвратительным доказательствам. Смотрите: у меня дрожит веко, я заикаюсь, я страдаю дурной болезнью, несварением желудка, припадками лихорадки, лицо у меня перекошено — я человек, поймите — я человек! Этот же мотив является руководящим в «Эугене». Что писатели новой Германии бросились на форму именно драмы, неудивительно; они в ней легче и сильнее всего могут излить выстраданный протест и кричать, как от боли.

4) Проблематика

Картина Германии на четвергом году Версальского мира развертывается здесь — страшная картина нищеты и спекуляции, безнадежного отчаяния и отчаянной надежды. Картина ширится, но это уже не Германия, это безумная земля 1921 года сорвалась с заржавевших петель и сквозь мировые сквозняки летит к катастрофам и обновлению. В этом «Мальстреме» событий стоит одинокий человек, герой трагедии, калека Эуген, Бессильный силач, гигант, утративший радость жизни, «печально смешной, как наше время».

Его ропот и горький вопрос, задаваемый им как старым хозяевам жизни, так и представителям разных оттенков социализма, создает трагическое раздвоение и вносит своеобразную биологическую поправку к социально-экономической доктрине. «Кто нам поможет?» - спрашивает Эуген. «Пролетариат имеет право на жертвы» - отвечает один из собеседников, и так же делом своей жизни ответил и сам Толлер, но трагический разрыв остается, и пьеса кончается катастрофой.

5) Композиция

Трагедия в трех действиях

6) Художественное своеобразие

Драма сохраняет излюбленный Толлером драматургический стиль. Только Эуген и разве еще жена его Грета вполне и до конца живые люди. За ними стоят полусхематичные фигуры - типы, рабочий социал-демократ, христианский социалист, коммунист с анархическим уклоном. Еще дальше — чистые схемы, уже не люди, а вещи, «любовная машинка», «ее счетчик», «резиновый стэк», «стальной шлем», «стоячий воротничек». Подобная схематичность сущности не Толлеровский даже, но и вообще свойственный экспрессионизму прием, но вот что любопытно. Эту специфически-экспрессионистскую манеру Толлер приближает к формам старой и глубоко-народной немецкой драмы. Он дает своим схемам, своим маскам прозрачные имена-прозвища «Не Рыдай», «Богомил», «Все Равно», имена-характеристики, подобные именам-аллегориям в старинных мистериях.

Более того, он воскрешает древнюю фигуру соблазнителя - Мефистофеля, и, одев ему цилиндр и фрак, в образе Балаганщика пускает гулять по ярмарке своего сумасшедшего города. Мефистофель - хозяин балагана. А балаган что? Не весь ли мир, бьющийся в сетях капитализма.

Так скрещиваются в этой пьесе социальная тема с индивидуально-трагической фабулой, экспрессионистская техника с народно-немецкой драматургией.Создав ее, Толлер стоит на пути к тому, чтобы стать большим народным поэтом, понимая это слово так, как сам он понимает его, говоря о «пролетарском искусстве как о единственном, открывающем сейчас пути к творчеству вечно человеческого».

Особенности драматургии Толлера требуют и особого театрального к ней подхода. Всего ошибочнее было бы, при постановке его драмы, задаться целью с жизненной точностью воспроизвести картину ярмарки, рабочей харчевни, бедного жилища Эугена. Все это лишь схемы, очертания их лишь «намечены», как указывает это сам автор в ремарках. То же относится и к большинству действующих лиц. Основное здесь - это темп, стремительный вихревой темп суеты мирового балагана с его проститутками, газетчиками, прохожими, кружащимися под хриплые окрики Балаганщика-Мефистофиля.

Этот бешеный темп прерывается лишь речами самого Несчастного. «Тяжелое и темное косноязычие» его «примитивной души» пересекает ярмарочную суматоху так же, как медленное назревание катастрофы в его душе служит стержнем, поддерживающим стремительный хоровод окружающих масок.

Драма «Эуген–несчастный» шла в 1924 году в Московском театре комедии (бывш. театр Корша). Годом раньше постановку пьесы Толлера в Москве осуществил театр им. Комиссаржевской.