2. История как социокультурный процесс

КУЛЬТУРА КАК ДЕТЕРМИНАНТА РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВА

“Культура, — писал Ж.-П. Сартр, — никого и ничего не спасает и не оправдывает. Но она дело рук человека, в ней он ищет свое отражение, в ней он узнает себя, только в этом критическом зеркале он и может увидеть свое лицо”. Что имеет в виду Сартр и во всем ли с ним можно согласиться?

Сартр совершенно прав, когда рассматривает культуру в качестве критического зеркала, в котором только и может человек увидеть свое лицо. Много это или мало? Очевидно, мало, если человек просто удовлетворяется тем, что удалось посмотреться в “зеркало”. И в то же время много, если он, всмотревшись, сумеет сделать практический вывод: способен он или не способен по своему культурному обличью на свершение задуманного? Сказанное применимо и к обществу в целом. Следовательно, тот же Сартр не прав, когда уверяет, что культура никого и ничего не спасает. Спасает — и тогда, когда она способна помочь человеку в его исторических действиях; и тогда, когда критически оценив себя (что, несомненно, тоже является актом высокой культуры), общество воздерживается от утопичных и бессмысленных в данных социокультурных условиях действий.

Итак, культура, с одной стороны, есть результат предшествующей деятельности человека (общества), но, с другой стороны, она детерминирует их дальнейшие успехи. Детерминантный статус культуры особо зримо обнаруживается в эпохи революционно-реформаторских изменений в обществе. Как и куда выведет революция общество, в определяющей степени зависит от культурного уровня борющихся сил. Вот и сегодня мы вынуждены задумываться не только над тем, от чего должно отказаться во имя успеха реформ, но и над тем, от чего мы не в силах отказаться по уровню своей культуры, в частности по складу менталитета.

Для выработки социокультурной парадигмы объяснения истории обществознанию пришлось пройти трудный и долгий путь. На первом этапе (начиная с конца XVIII века) социокультурное осознается лишь как следствие исторического развития общества, как его продукт, а творческая функция культуры еще остается в тени. На втором этапе (вторая половина нашего века) активная роль культуры начинает все более фиксироваться общественным сознанием, что находит свое отражение в придании культуре статуса одной из детерминант общественного развития. На третьем этапе, т.е. сегодня, пробивает себе дорогу мысль о социокультурном как генеральной детерминирующей общественного развития¹.

При этом под социокультурным понимается культура социума как коллективного субъекта. Социокультурное включает в себя как фундаменты обоих важнейших срезов исторического процесса (формационного и цивилизационного), так и производное от них. Социокультурная парадигма не имеет ничего общего с так называемой теорией факторов, исходящей из равнозначности, равноценности последних. Прежде всего потому, что каждый из срезов исторического процесса характеризуется своим ведущим, системообразующим фактором (формационный — экономическим, цивилизационный — технико-технологическим и т.д.). К тому же в отдельных общественно-экономических формациях значимость того или иного фактора, входящего в социокультурный причинный комплекс, может сильно гипертрофироваться. Мы называем именно буржуазное общество (по крайней мере — раннее) обществом “чистого чистогана”, потому что оно — в отличие от ранее существовавших или предполагаемых в будущем — гипертрофировало роль всеобщего эквивалента (денег) и олицетворяемой им рыночной экономики, все превратившей в товар.

Культура может выступать, действительно выступает в качестве детерминирующей в системе каузальных связей общества в силу двух обстоятельств. Во-первых, все компоненты социума — от технико-технологического базиса до политической и идеологической надстройки — суть результаты специфически человеческой деятельности и они же выступают как способ продолжения и совершенствования этой деятельности. Сказанное полностью относится и к социуму в целом, поскольку он является единственным способом существования и воспроизводства общественного человека. В общем логически “объемы” социума и культуры совпадают за вычетом, как может показаться на первый взгляд, того природного, что сохраняется в жизнедеятельности индивида и совокупного человека, хотя, разумеется, тоже в специфически человеческом, социализированном, окультуренном виде. Вот почему, с учетом сделанной сейчас оговорки, и оба “фланговые” составляющие фундамента социума — природная среда общества и его этнические особенности — тоже вписываются в габариты как социума, так и культуры (см. схему 1).

Общественная психология третьего уровня
Политическая и духовная надстройка
Общественная психология второго уровня
Тип и форма семьи	Экологи-ческие отношения	Экономический базис Форма организации общественного хозяйства	Социально-этническая общность
Общественная психология первого уровня

Природные, в т.ч. демографические, особенности данного общества

Технико-технологический базис цивилизации

Этнические и вообще исторические особенности

Схема 1

Во-вторых, все каузальные факторы, действующие в обществе или воздействующие на него (в том числе природные), даже в тех исторических ситуациях, когда они выходят на передний план, опосредуются таким социокультурным достоянием, как общественная психология.

Чрезвычайно важным является вопрос об отношении социокультурной парадигмы к марксову, материалистическому пониманию истории, в котором в качестве генеральной детерминирующей общественного развития выступает экономический базис. Необходимо отметить, что в ряде случаев Маркс и Энгельс обозначали и культуру в качестве одной из детерминант социальных изменений, не игнорировали (хотя явно недооценивали) такой важный компонент социокультурного, как общественная психология; предупреждали о несовпадении развития отдельных видов искусства с общим развитием общества, следовательно, и с развитием материальной основы последнего. И все же в целом все внеэкономические составляющие формации, вся политическая и духовная надстройка выводились ими, как правило, непосредственно из экономического базиса.

Социокультурное объяснение истории накладывает определенные ограничения на казавшуюся универсальной концепцию экономического детерминизма, сохраняя в то же время все ценное, непреходящее, что есть в так называемом историческом материализме в качестве частного, предельного, случая новой парадигмы. При таком подходе сохраняется материалистическое понимание истории, ибо социокультурная парадигма есть лишь более широкий его вариант, если мы учитываем, что материальное и в применении к обществу включает в себя не только вещественное, но всю объективную реальность, а значит, и “опредмеченные” формы и элементы культуры.

Следовательно, открытое Марксом материалистическое понимание истории не отвергается и, более того, еще раз доказывает свою научность:

а) оно фальсифицируемо, то есть, как и полагается научной теории, опровержимо в любых своих частях по мере развития социальной практики и научного знания (оказалась не столь универсальной и уникальной роль экономики);

б) оно сохраняет в себе при этом весомый элемент абсолютного знания, относящегося прежде всего к объяснению формационного среза исторического процесса.

ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КУЛЬТУР

В развитии культуры чрезвычайно важную роль играет закон преемственности.

Нужно различать преемственность непрерывную и прерывную. Практически непрерывной выглядит преемственность в развитии культуры быта, особенно в традиционных, не затрагиваемых коренными преобразованиями обществах. Примером непрерывной преемственности является и развитие языка, который сам, в свою очередь, выступает необходимейшим средством, обеспечивающим преемственность в развитии всей культуры, а значит, и общества в целом. Типичным примером прерывной постепенности может служить западноевропейское Возрождение. Даже чисто этимологический подход показывает, что речь идет не о простом продолжении каких-то (в данном случае — античных) социокультурных традиций, а именно о возрождении их после более или менее продолжительной полосы забвения. Разумеется, речь идет не об абсолютном забвении, ибо из ничего, как заметил еще Лукреций Кар, и не рождается ничего.

Следует различать также преемственность непосредственную и опосредованную. Упоминавшееся сейчас западноевропейское Возрождение представляло собой первый из этих вариантов: возрождалось наследие, являвшееся результатом исторического развития непосредственно данного региона. Но ведь во многих своих существенных чертах Возрождение произошло и у народов более молодых, произошло как своеобразный отклик на культурную революцию у более древних соседей. Здесь явно присутствует и доминирует элемент опосредования.

По сути дела, мы вторглись таким образом в еще одну важную проблему — проблему взаимодействия культур, которое можно и должно рассматривать тоже как преемственность, относящуюся уже к процессу развития не одной из культур, а двух или нескольких. Проиллюстрируем это на примере взаимодействия египетской, еврейской (древнеизраильской) и европейской культур. Общеизвестно, что самой читаемой в мире книгой по сей день остается Библия. Если к этому добавить, что в истории мирового искусства неоспоримо прослеживается приоритет библейских сюжетов и мотивов, а десять знаменитых моральных заповедей, якобы внушенных Моисею Богом, лежат в основе современной нравственности, то степень воздействия древнееврейской культуры на европейскую станет рельефно осязаемой. Но выясняется, что в истоках самой библейской культуры есть много элементов, свидетельствующих о восприятии ею всего лучшего, что было в культуре соседних народов — древнеегипетской, вавилонской, шумерской. Мы взяли лишь одну линию развития европейской культуры — внешнюю, оставив в стороне не менее важную — внутриевропейскую, о которой уже было немного сказано в связи с Возрождением. Очень велико и обратное воздействие. В результате многовекового рассеяния евреев по всему миру сегодняшняя израильская культура оказывается в значительной степени европеизированной, арабизированной и т.п. В частности, в связи с тем, что поток репатриантов из России является наиболее массовым и образованным, можно слышать не лишенное резона мнение о современной культуре Израиля как культуре русской по своим корням и ряду важных черт.

ЗАПАД, ВОСТОК, РОССИЯ В ДИАЛОГЕ КУЛЬТУР

В исторической и философской литературе, в публицистике вот уже полтора века оживленно обсуждается вопрос о характере русской культуры и русского менталитета в контексте их взаимодействия с культурами Запада и Востока. Вспомним славянофилов и западников, обратим внимание на аналогичные им группировки сегодня и мы без труда поймем, что спорящие стороны, как правило, не стремятся ограничить себя узкими рамками теории: их концепции устремляются в политику и находят свое прямое отражение в стратегии и тактике авторов и сторонников очередных реформ, нацеленных на догоняющее развитие России, равно как и в деятельности их противников. Отсюда повышенная актуальность данной проблемы в современных российских условиях.

“Запа д” и “Восток”, противопоставляемые России и сопоставляемые с ней, выступают в этих спорах не как географические регионы, а как два особых типа цивилизованного и культурного развития. Что же представляет собой русская культура, русский менталитет и, следовательно, к какому типу социокультурного развития тяготеет Россия?

Если иметь в виду славянофилов и западников, то вырисовываются, казалось бы, две альтернативные концепции:

1. Россия идет своим, совершенно самобытным путем, узловые точки ее культуры, менталитета, исторического поведения не имеют ничего общего ни с западным, ни с восточным вариантами. Поэтическое выражение эта концепция нашла в знаменитом четверостишии Ф. Тютчева:

“Умом Россию не понять.

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать —

В Россию можно только верить”.

Обнаружив несомненную самобытность отечественной культуры и менталитета, эта концепция бескомпромиссно абсолютизировала их “русскость”.

2. Россия по своим социокультурным истокам и своему менталитету, безусловно, тяготеет к Западу и должна ориентироваться только на него, когда речь заходит о попытках модернизации, о догоняющем развитии страны. Историческая приобщенность России ко многим духовным ценностям западной цивилизации и культуры не подлежит сомнению. С Запада в Россию пришло христианство (правда, в его юго-восточном, византийском варианте); в течение веков мыслящая Россия впитывала в себя элементы западного рационализма, просветительства, романтизма в искусстве, социального утопизма, авангардизма и пр. Однако в концепции западников, так же как у славянофилов, присутствует абсолютизация. Во-первых, она сказывается в стремлении к всеохватывающему, в том числе и к механическому, “дурному” заимствованию западного опыта, что мы наблюдаем сегодня и в экономике, и в искусстве, и в других сферах жизни, когда наряду с целесообразным, высокодуховным перенимается устаревшее в социально-экономическом плане, безнравственное в плане духовном и т.п. Во-вторых, сбрасывается со счетов колоссальное обратное воздействие русской культуры на Запад (художественной литературы, музыки, балета, политических и нравственных концепций, системы образования). В-третьих, игнорируются восточные моменты и мотивы в русской культуре.

Как реакция на категоричность славянофильства и западничества вполне логично должна была родиться еще одна концепция. И она появилась.

3. Россия представляет собой специфический тип культуры — евразийский, связанный с ее географическим местоположением, историческими перипетиями судьбы, взаимодействием с восточными и западными соседями. Евразийство как особая концепция социокультурной ниши России возникло в начале 20-х годов нашего века в среде русской эмиграции, пытавшейся разобраться, с одной стороны, в истоках и смысле происшедших потрясений, и с другой — в перспективах дальнейшего развития родной страны. В отличие от западников евразийцы не хотели, по их словам, смотреть на Россию как на культурную провинцию Запада, с запозданием повторяющую ее “зады”. Более того: по их мнению, “богиня культуры”, чья палатка столько веков была раскинута среди холмов и долин европейского Запада, перемещается на Восток¹. В то же самое время в отличие от славянофилов евразийцы учитывали воздействие на русскую культуру и западной, и южной (по преимуществу византийской), и восточной культур.

Особое место в культурно-историческом развитии России евразийцы отводили роли “азиатского элемента” — степной стихии, дающей мироощущение “континента-океана”. Азиатское воздействие глубоко вошло в ткань русской политической культуры, впитавшей в себя централистско-деспотическую организацию государства, подчинение общества государству, стремление к экспансии. Широко повлияли на Россию и бытовой уклад степного Востока (разумеется, не только монгольского, но и скифо-сарматского), психологическая установка на коллективность.

Читатель, несомненно, обнаружит в концепции евразийства солидное рациональное зерно, которое необходимо учитывать, размышляя над происходящим сегодня в России, а тем более осуществляя ее практическое реформирование. Но крайне важно отметить, что евразийцы проигнорировали социально-классовое размежевание российского общества, вносящее существенные поправки в понимание его культуры: преимущественно западность в культуре элиты и почти полная непричастность к этой западности культуры низов.