2. Нравственные ценности

Диалектический принцип всеобщей взаимосвязи вполне естественно распространяется и на мир ценностей. В результате мы с полным правом можем говорить о единстве ценностей материальных и духовных, о единстве таких ценностей, относящихся к различным формам общественного сознания, как истина, красота и добро. Поскольку проблема истины нами уже более или менее подробно анализировалась, остановимся на ценностях нравственных и эстетических (художественных). Остановимся на них потому, что именно нравственное и эстетическое сознание с особой силой выражают аксиологическое, оценочное отношение человека к реалиям окружающего мира.

СУЩНОСТЬ МОРАЛИ

Здесь мы на новом уровне и под новым углом зрения возвращаемся к тому, что было сказано о морали в главе “Духовное бытие общества”.

В истории философии известны различные, на первый взгляд порой и взаимоисключающие друг друга, концепции морали (этики) и соответственно ее основополагающих категорий.

Наиболее древней из таких концепций является этика добродетелей, выдвинутая и обоснованная Сократом и Платоном, а затем приведенная в систему Аристотелем, дополнившим знаменитый сократовский вопрос “Что есть добро?” не менее важным вопросом “Как достигается добро?”. Отвечая на этот вопрос, Аристотель и вводит понятие добродетелей как таких качеств личности, благодаря которым добро может быть достигнуто. В человеке, по Аристотелю, заложено внутреннее стремление к благой цели, однако это стремление встречается с препятствиями, которые также таятся в природе самого человека. Человеческая добродетель есть умение верно ориентироваться, выбрать надлежащий поступок, определить местонахождение добра. Это умение Аристотель выражает посредством понятия “середина” (“оптимум”). “Каждый знающий, — писал он, — избегает излишества и недостатка, ищет среднего пункта и стремится к нему, и именно среднего не по отношению к делу, а к себе самому... добродетель, которая точнее и лучше всякого искусства, должна стремиться, подобно природе, к среднему”¹. Таким образом, добродетель выбирает среднее между излишеством и недостатком.

Этика добродетелей уже по своему определению неизбежно упирается в проблему природы человека, соотношения добродетелей и пороков в его природе. Если исходить из пессимистической концепции природы человека, то этика добродетелей теряет всякие основания. Сошлемся на один из таких пессимистических выводов: “Меняется все — одежда, язык, манеры, понятие о религии, порою вкусы, но человек всегда зол, непоколебим в своих порочных наклонностях и равнодушен к добродетели”² . В противоположность этому этики-оптимисты верят в доброкачественность человеческой природы, в его способность научиться добродетели и вести себя соответствующим образом.

Занимая взвешенную позицию в этом вопросе и исходя из несовершенства человеческой природы, Кант создает этику долга. Нравственность, по Канту, это долженствование, обращенное к человеку, а не естественно заложенное в нем в соответствии с его добродетелями стремление или чувство. Мораль не дана человеку изначально, в виде прирожденных или “исконных” стремлений. В этом отношении человек как моральное существо свободен от самого себя, от своей психической природы: какими бы врожденными или благоприобретенными качествами он не обладал, он все равно должен выполнять вменяемое ему нравственностью. Подлинно нравственные побуждения человек приобретает в процессе морального воспитания, познания своего нравственного долга. Нравственность, таким образом, предписывает нечто человеку, требует чего-то от него, вменяет ему добродетель в обязанность, каким бы он ни был на самом деле, “по природе”. Рассуждая так, Кант вовсе не стремится унизить человека: напротив, он старается найти в нем то, что “возвышает человека над самим собой”¹ , над его собственной “естественной природой”, относительно свойств которой Кант отнюдь не обольщался² .

Что же представляет собой этот высший моральный закон, которому должен подчиняться человек в своей нравственной деятельности, чтобы возвыситься над самим собой? Вот его формулировка Кантом: “Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства”³ . “Максима твоей воли” — это и есть моральный закон, ставший внутренним, собственным принципом человека. Этот закон вошел в историю философии как категорический императив Канта. И в его выведении Кант наследовал уже известное нам библейское поучение: поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой. Но объяснить происхождение морального долженствования Кант так и не сумел. В полном соответствии со своей общей теорией познания он объявил вопросы о том, почему же в конце концов человек должен выполнять свой долг и каково его конечное основание, “крайней границей” всякого этического исследования, “предельными вопросами” разума в области этики.

Есть еще одна парадигма, вокруг которой сложилось целое направление в этике, — этика ценностей. Согласно этой парадигме основой нравственности и критерием человеческих поступков является их полезность. Характерной для этого направления школой является английский утилитаризм (от лат. utilitas — польза, выгода). О другой подобной школе — американском прагматизме — мы уже говорили в связи с проблемой критерия истины. Для прагматиков полезность служит ключом и для понимания добра: моральное благо понимается как достижение успеха. В смягченном варианте этика ценностей представлена в “разумном эгоизме” — концепции, о которой мы говорили в связи со взглядами Н.Г. Чернышевского: чтобы удовлетворить свой интерес, человек вынужден быть добродетельным; добродетель есть средство достижения общественного успеха, признания и благоденствия. Против такого понимания моральности решительно возражал Кант: подлинно нравственный настрой человека, утверждал он, состоит в том, чтобы исполнять свой долг, не ожидая наград ни в этом, ни в ином мире, ни внешнего блага, ни внутреннего удовлетворения, без расчета на “компенсацию”.

Ни одна из трех этик (этика добродетелей, этика долга, этика ценностей) не должна рассматриваться как эталон, ибо каждая из них обладает как достоинствами, так и недостатками и в силу этого не обладает абсолютной достаточностью. Вот почему сегодня так много пишут о целесообразности синтезирования воедино всего лучшего, что есть в каждой из этих концепций морали.

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЭТИКА. ЭТИЧЕСКИЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ НАУКИ

Среди нравственного наследия человечества большую ценность представляют и требования высокой профессиональной этики. История показывает, что в действительности не только такие большие социальные группы, как классы и нации, но даже каждая профессия имеют свою собственную мораль. Люди разных профессий трудятся в не совсем одинаковых практических, конкретно-социальных условиях. У одних профессий совершенно отсутствует живой объект труда, у других он есть и к тому же различен (больные — у медицинских работников, обучаемые — у педагогов, зрители и слушатели — у деятелей искусств, правонарушители — у юристов). Не совсем одинаково складываются внутри определенных профессий и отношения с сотоварищами по труду. Таким образом, профессиональная сфера деятельности вызывает определенную модификацию нравственной психологии индивидов.

Профессиональная этика есть совокупность моральных норм, определяющих отношение человека к своему профессиональному долгу, а посредством его — к людям, с которыми он связан в силу характера своей профессии, и в конечном счете к обществу в целом.

Проиллюстрируем особенности профессиональной этики на примере этических и социокультурных ценностей науки. Речь идет о человеческом, гуманистическом измерении науки, о социально-этических принципах научного познания. Вполне понятно, что эти вопросы имеют не просто познавательное, общекультурное, но и большое прикладное значение. Чем дальше движется человечество (не без помощи науки), тем больше обнаруживается невозможность и даже опасность как для науки, так и для человека разрыва связей между научным познанием и человеческими ценностями.

Что это за ценности? К ним можно отнести:

1. “Стремление к познанию, понимаемому как долг”¹. Как отмечает Г. Башляр, такое стремление неизменно присутствует в глубине человеческой души. Чем же подобное стремление ученого отличается от стремления “простого смертного”? Очевидно, с точки зрения психологической, речь идет о превращении стремления в одержимость, а с точки зрения социокультурных оснований — об осознанной ориентации ученого на такую несомненную ценность, как вера в могущество разума, в его способность облагодетельствовать человечество.

2. Общечеловеческая моральная заповедь “не укради”. В преломлении к профессиональному труду ученого она выражается в его негативном отношении к такому явлению, как плагиат, когда человек выдает чужие научные результаты за свои. Элементарная научная порядочность требует щепетильного отношения к использованию чужих исследовательских результатов — при каждом таком использовании необходима исчерпывающая ссылка.

3. Общечеловеческая моральная заповедь “не лги”, которая сплошь и рядом трансформируется в требование бескорыстности научного поиска. Известно, что в противном случае ценностный подход может играть и отрицательную роль в науке, порождая всякого рода лженаучные и антинаучные построения. Вспомним хотя бы волюнтаристский произвол в обществоведении в период сталинизма и застоя, “лысенковщину” в биологии и т.п. К. Маркс с полным основанием сказал в свое время: «Человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, — такого человека я называю “низким”»¹ . Заметим, что здесь “внешнее” применено Марксом как синоним “чуждого”, ибо, вообще-то, внешние импульсы играют в развитии науки, как мы видели, нередко определяющую роль.

4. Отстаивание истины как этическая норма науки. Вряд ли нуждается в каких-либо комментариях известное изречение Аристотеля “Платон мне друг, но истина дороже”. Что бы мы ни подставили в эту формулу вместо Платона — карьеру, женщину, деньги, политические соображения, — формула продолжает выражать важнейшее этическое требование к ученому. Примеров святого выполнения учеными этой нормы в истории науки много.

5. Социальная ответственность ученого. Библейский проповедник Екклесиаст говорил: “...во много мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь”. Но, пожалуй, и без Екклесиаста настоящие ученые всегда чувствовали (и нередко весьма мучительно) ответственность за свою деятельность.

Ответственность эта сегодня неизмеримо возрастает в связи с прорывом науки и техники в глубинные, фундаментальные уровни мироздания (физического, биологического и т.д.). Каждый дальнейший неосторожный шаг в этом направлении гибельно опасен для человечества. Мы имеем в виду не только то, что связано с исследованием и использованием внутриатомной и других энергий. Целый спектр социально-этических проблем порождает молекулярная биология (например, эксперименты с молекулами ДНК), генетическая (генная) инженерия. Не случайно многие ученые полагают, что здесь человек столкнется с такими политическими, моральными, психологическими проблемами, по сравнению с которыми проблемы, занимавшие ученых-атомщиков, будут выглядеть детской забавой. При этом имеются в виду тотальная опасность для человека и человечества использования биологических средств воздействия в военных целях, последствия применения психофармакологических средств, практика пересадки органов и т.д.¹. Положение усугубляется тем, что сами вторжения человечества при помощи науки в природную среду (да и в природу самого человека) принимают катастрофически крупномасштабный характер. Вспомним хотя бы эпопею вокруг предполагавшегося поворота северных рек.