Раздел VI

более развитого центра аллохтонных социальных и индустриальных тех­нологий, дискредитировавших традиционные устои жизни и влекших раз­рушение местных этносов — прямых и непосредственных носителей этих устоев). Подобное обстоятельство позволяло русским нейтрализовывать сильнейшую мотивацию антизахватнической борьбы, связанную, говоря словами Катона Старшего, с неприятием «новых порядков» — всего прив­несенного, идущего в разрез с национальным, самобытным, патримони-апьным.

4. Веротерпимость. Мягкое протекание колонизации с установлением обоюдовыгодного сотрудничества, взаимопрорастанием устоев, традиций, культурной кооперации исключали свойственную всякой колонизации борьбу с неверными в рамках навязчивого воинствующего миссионерст­ва. В России не было инквизиции в отношении и чужих, и своих: притес­нение иноверных (баптистов, штундистов), гонения на еретиков (стриголь­ников, жидовствующих) или даже преследования старообрядцев настолько отличаются по масштабам от западноевропейских религиозных войн, машины конфессионального подавления, что их даже затруднитель­но рассматривать как одно и то же явление. Вот почему в России невоз­можен проект узкоориентированного, конфессионального идеократическо-го государства. И, похоже, заблуждался В. Соловьев, ставивший на христианский принцип как основу внутренней и внешней политики. Все­российская теократия с православием a tout prix (во чтобы то ни стало) — химерическая утопия; столь же иллюзорен, но все-таки более приближен к традициям русской ментальности духовный идеал А. Хомякова — иде­ал всемирного государственного братства, фундированного космополити­ческой (прямо в духе мормонов) любовью и свободой.

Изложение подводит к следующим заключениям:

— избегающая национализма — этого блока этнической самонадеянно­сти с политиканством — российская государственность оформлялась и проистекала не из племенного, а из геополитического начала. Последнее, предотвращая насильственную русификацию, лишение национально-ду­ховных корней, собственной поступи в истории, благоприятствовало со­хранению этносов на окраинах;

— как следствие мягкой, бескровной, базирующейся на взаимодействии симбионтов, обоюдовыгодной колонизации — синтетический вид русской национальности. Лексически допустимо: хорошо немцам, плохо францу­зам, но не допустимо: хорошо или плохо русским. Принято: россиянам.

Практическая философия жизни, материализуемая в языке, препятству­ет самому намеку на подрыв комплексности этнических основ русскости.

398

________Национально-государственная идеология

^J согласии с классической идеей Jus gentium (международное право) рос­сийский национальный мир совершенно естественно оформлялся как •.право народов, а не народа. Это, однако, не отменяет роли русского эт­носа как носителя (с позиций диахронии) культуры и державных ценно-; стей. Русский вопрос в России не подлежит обострению. В противном 'случае страну ожидают тяжкие дни надрывных кровопускательных ис­пытаний;

— централизм, абсолютизм, самодержавноегь, печальная неразвитость гражданских институций породили тлетворное разделение субъекта власти ■ и субъекта культуры — черты, ответственной за многие пороки и лишения отечественной жизни. Наряду с этим ослабление центральной государст­венности традиционно инициировало в России расколы по этническим и цивилизационным признакам. Исходя из отчетливо просматриваемых в российской истории осцилляции, связанных с изменением территориаль­ных и этнических конфигураций и наполнений России как государствен­ной целостности и происходящих ввиду трансформации балансов в сцеп­ках державного сильного центра — национального выбора становящихся слабых периферий, факторами консолидации в истории оказывались: а) го­сударственность (декретирующий аппарат), б) русский этнос и русскоя­зычные анклавы, выполняющие общецивилизацпонную миссию. В настоя­щий момент распада русскоязычных анклавов и невозможности ткрытого государственного насилия возможность контроля центробежных потоков или какой-то реставрации прежней России (если озабочиваться этой зада­чей) покоится на: а) использовании такого средства величия, как природ­ное богатство — территории, пространство, сырье; б) усилении централь­ного макрорегулирования для проведения модернизации: субъектом жизнеспособных реформ у нас всегда было государство — от петровско­го абсолютизма (первая европеизация России) до большевистскою авто­кратизма (последняя европеизация России). Принимая в расчет масштабы, громадье российского целого, средством обеспечения индустриально-ци-вилизационных рывков на нашей почве может быть только правительство. К несчастью, действия его — это также традиция — сковывает бюрокра­тизм (истоки коего Н. Бердяев связывает с массовым завозом государст­венных чиновников из Германии) — специфический пресс, орудие пытки, «злее которого никто ничего не изобрел в течение веков». Оттого, испыты­вая потребность в реформах, но понапрасну теряя темпы, власть зачастую озабочивается не столько программой реформ, сколько борьбой с вызы­вающими их причинами. Данное обстоятельство навевает горестный вы­вод: «В наших реформах и революциях все тот же двигатель — крепост-

399Раздел VI

ной, раскольник, бунтовщик»²¹. Исторически ситуация для России естест­венная, а по сути — противоестественная. Потому, уточняя мысль В. Бер-ви-Флеровского, можно сказать: основа нашего процветания — сильная государственность вкупе с чувством своевременной реформации у правя­щего слоя.

Фундированная не националистическим принципом крови, а экзистен­циальным началом выживания российская государственность есть пла­вильный котел, куда, избегая порабощения и уничтожения извне, многие народы стремились добровольно (Армения, Грузия, Украина). В обмен на эксплуатацию географических пространств они получали этническую, ис­торико-культурную защиту. В этом — контрапункт, пафос государствен­ного союза нерусских с русскими, союза, который не выдерживает испы­таний гримасой агрессивного окраинного национализма (эскалация суверенизации).