Раздел IV

машины, и который (примитивизм), прибегая к парафразу мысли В. Лан-щикова, заставлял лицемерить, спекулировать на покорности и доверии трудящихся не столько к людям линии, сколько к Линии, верность кото­рой они (номенклатурщики) как бы собой воплощали.

Довольные жизнью, имеющие доступ ко всем благам (от заезжавшего через окно на коне в загородный дом Ворошилова до бросавшего жене в лицо апельсиновые корки и окурки и пускавшего в лицо сыну Васе табач­ный дым подгулявшего Сталина), за редким исключением оставались они слабыми, мелкими, малоспособными, дешевыми, полуобразованными, бесцветными, грубо идеологичными совчиновниками, склонными к три­виальному бытовому хамству.

Группа Б. Типичная серократия (Баткин) — «чиновники вчерашнего и сегодняшнего дня», «дельцы и пошляки», «не знать и не простонародье; не звери, не комья земли, не обрывки тумана, не осколки планет, не демо­ны и не ангелы»²⁸, по выражению Гоголя, «метущие свой кусочек улицы». Люди, во имя социальной роли утратившие яркость, личностность, оригинальность. Тургеневский Гамлет Щигровского уезда не мог изба­виться от душевной муки, идущей от понимания того, что он не ориги­нальный человек. Не то представители новой молчалинской страты — ра­ритеты советской генерации управленцев — всякого рода назначенцы и выдвиженцы.

Безликие, местечковые угрюм-бурчеевы, некомпетентные ни в чем, но мобилизованные и призванные партией, обретавшие вдруг компетенцию во всем, ломатели дров, головотяпы, они были абсолютно свободны от ком­плексов, не испытывали неудобств от собственной внутренней ущербно­сти. Поднятые на свет божий политической трескотней, эффектами «бара­банного боя», всю свою отданную служению делу партии жизнь они употребляли на ведение до мозга костей фискального курса «Даешь!». Склонные к коридорным играм, нашептываниям, подсиживаниям, возне по добыче наград, выбиванию привилегий представители этой группы — плоть и кровь аппаратчины.

Тревогу относительно засилья последней один из первых (хотя не беско­рыстно) забил Троцкий, 8 октября 1923 г. обнародовавший свои опасения в нашумевшем письме ЦК. Аналогичную озабоченность выразили и 46 боль­шевиков (среди них — Пятаков, Преображенский, Косиор, Осинский) в кол­лективном обращении в высший партийный орган, где отмечалась пороч­ность административно-командных орграспределительных методов деятельности, когда люди на места (без выборов) подбирались и назначались

^иБлок А. Искусство и революция. М., 1979. С. 351.

208

Власть

центром, а затем в свою очередь избирали центр. Что сталось с ними, как со всеми, кто позволял сметь свое суждение иметь, мы знаем.

Неумолимый молох кулуарного назначенства, «жестко огосударствлен­ный, устрашающе массовый и безличный, полностью идеологизирован­ный и квазиполитизированный, разворачивающийся в условиях нарастаю­щего тоталитаризма, коллективизации, террора»²⁹, продолжал тем не менее делать свое дело. Сотни тысяч «спецов» были выброшены из армии, госаппарата, промышленности, тонкий слой профессиональных револю­ционеров был рассеян и уничтожен. Ставшая экс-массовой партия засо­сала в себя выдвиженцев, которые «вверх вызывались, кое-как подучива­лись, сортировались, истреблялись, набирались по новому призыву, обрабатывались, устрашались, натаскивались на лозунги и установки, обу­чались слепому послушанию и вере, исполнительности, и самоуверенно­сти, и готовности к расправе» — так формировались миллионные ряды сталинской команды³⁰.

Доля образованных, интеллигентных лиц в ней катастрофически редела. На XIV съезде ВКП(б) делегатов с высшим образованием насчитывалось 5,1%. Удельный вес большевиков с дореволюционным стажем к 1928 г. со­ставлял 1%.

Малограмотные люди одобряли малограмотные действия. Произошло то, от чего предостерегал Плеханов: центр партии съел партию. Без сво­бодных выборов, без неограниченной свободы печати и собраний, без сво­бодной борьбы мнений, указывала Р. Люксембург, жизнь отмирает во всех общественных учреждениях, становится подобием жизни, при котором действующий элемент лишь бюрократия.

Так и случилось. Аппаратные «зубры и волки» — сангвиники, жизнелю­бы, лукавцы, а также истеричные злобные фанатики, тупые исполнители и тьма-тьмущая человеческой дряни всех соргов, перенесшие на Вождя свою преданность партии, обрубили в себе и во всех все, кроме пользы Общего Дела; не профессионалы, не политики, не работники, не интеллигенты, а «кадры», — эти-то люди должны были и в действительности «решали все».

Группа В. Слой среднемелких прихвостней, держиморд режима, ревни-тельных малютскуратовых, давителей всех и вся. Духовные и физические каратели, вертухаи, откровенные садисты, нравственные выродки, переро­жденцы, забывшие, что произошли от людей, рабы, в своем заплечнодель-стве упивающиеся рабством, мясники, психологические уроды, тс, кто во­очию — весомо, грубо, зримо демонстрировал, «сколько весит наше

''Осмыслить культ Сталина. С. 48. ³⁰ Там же.

НЗак. 3993

209Раздел IV

государство», — всякие там Мироновы, хваты и иже с ними, точно губки впитавшие весь ужас, смрад, боль сталинской эпохи.

Существование данных «псов» предопределяется логикой обществен­ных отношений тоталитаризма главным образом тем, что аппарат здесь не управляет, а властвует, и что социальная техника здесь рассчитана на «воз­можность чудес» — выполнение (теперь-то мы знаем какое!) тех же пя­тилеток в 2 или 3 года (к чему тогда Госплан?!) и т. д. Поскольку жизнь, избегающая чудес, в маниловские прожекты аппаратчиков не укладывает­ся, надо что-то делать: успокаивать народ, объяснять ему, что да как, ис­кать виноватых. Тут-то и требуются услуги натасканных в зубодробитель-стве шестерок, вершащих суд неправедный, набрасывающих на массы узду покорности и страха.

Представители этой группы, таким образом, — опричники тоталитариз­ма, чьими кровавыми руками непосредственно отправляется культ, не знаю­щей ни юридических, ни этических барьеров репрессивной центральной власти. В социологическом отношении они играют роль своеобразного со­циального буфера, разделяя слуг народа и народ и делая абсолютно недо­сягаемыми, закрытыми первых для второго и полностью досягаемым, от­крытым второго для первых.

Группа Г. Говоря о данном общественном слое, правильно подчерк­нуть некую двойственность социально-психологического измерения об­суждаемого предмета. С одной стороны, рекордизм, первопроходчество, воодушевляемый, мотивированный порыв («мы рождены, чтоб сказку сделать былью!»), езда в светлое незнаемое, атмосфера подъема, заворо­женности, которая, по словам Л. Я. Гинзбург, позволяла жить, повыша­ла тонус, была подлинной, искренней — у массового человека и у самых изощренных интеллектуалов³¹.

Что питало энергетику активизма тех дней? Как представляется, — чув­ство сопричастия к грандиозной социальной утопии, невиданной дотоле попытке при опоре на силу, натиск, действие, самоутверждение перекро­ить мир на началах свободы, равенства, справедливости. Магия преобра­зования— подлинный контекст жизни того времени. Человек видел в себе титана, которому все по плечу. И многочисленные техницистские, косми-стские утопии обсуждаемого периода — достоверное, точное тому свиде­тельство. Не песни, не религия, не музыка — а «шеренги и толпы станков, подземные клокоты огневой печи, подъемы и спуски нагруженных кранов, дыханье прикованных крепких цилиндров, рокоты газовых взрывов и

Власть

" См.: Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности. Л., 1987. С. 318.

210

мощь молчаливая пресса» (А. Гастев) — вот ценности и ордена, поднимае­мые на щит действующей тогда идеологией.

С другой стороны — репрессии, манекеншина, ритуальность, пропаган­дистская обработка, лакировка, насаждение грез, снов, мифов, оболвани­вание, запугивание, нажимные, надрывные механизмы поддержания «на­родного порыва».

Так что на вопрос: сколько было энтузиастов, т. е. за вычетом: 1) про­цента участников индустриальных сталинских строек, всех «Магниток», дорог, рудников и пр., составленных из заключенных Гулага; 2) раскула­ченных; 3) бежавших в бараки, на «стройки социализма», спасаясь от де­ревенского голода; 4) оставшихся на селе работать за «галочки», а затем просто не могущих бежать за отсутствием паспорта, — за вычетом всех этих на поставленный вопрос, сколько из них (энтузиастов) было людей искренних, по убеждениям готовых строить и «за ценой не стоять», на этот вопрос дать ответ мы не решаемся.

Героизм. Использование понятий, подобных данному, естественно, тре­бует сугубой ответственности. Поэтому для упреждения недоразумений уточним: понятие «героизм» употребляется нами не как оценочное, а как типологическое — оно обозначает специфический стиль, характер поведе­ния членов общества.

Герой — человек, способный преодолевать конечность, ограничен­ность за счет предельной мобилизации собственных ресурсов в решении неординарных, в полном смысле слова непосильных задач. Быть супер­меном и одновременно героем нельзя. Герой — человек рядовой, однако действующий за гранью возможного.

Некогда в порыве отчаяния Н. Чернышевский утверждал: в России — сверху донизу — все рабы. В подобной универсальной редакции эту мысль как адекватную, разумеется, принять невозможно. Верно: в России рабов много, но отнюдь не все — рабы, о чем мы узнаём в том числе и се­годня.

Вакханалия насилия, прибегая к слогу Солженицына, канализация лагерного социализма, заглатывающая и переламывающая «простых совет­ских людей», и та не разлилась по стране сплошным безнадежным поло­водьем рабства. В безбрежных потоках надломленных попадались ручьи, ручейки, ручеечки, капельки несгибаемых, кто не жертвовал самостью, на­ходил внутреннюю способность противостоять жесткой и жестокой агрес­сивной тоталитарности. Сохраняя достоинство, честь, свободу совести, несгибаемые становились оплотом оппозиционерства— неравной, заведо­мо обреченной, а потому в высшей степени героической борьбы с властью.

14

211I