Новое средневековье

Образ «нового средневековья», в свое время предложенный Н.Бердяевым для обозначения новой наступающей непонятной эпохи, утрачивающей рационализм и ясность XVIII-XIX веков, оказался весьма востребованным и удачным. Действительно, двадцатый век при всей своей, казалось бы, рациональной технической мощи с первых же десятилетий оказался погруженным в мистификации. Создание Федерального резерва США и доллара как денег принципиально нового типа, тайны революций и мировых войн, невероятные кульбиты дипломатии, реальные заговоры и конспирологические трактовки реальности, отказывающейся вести себя по рациональным законам, теория относительности и квантовая физика – всё это были свидетельства и проявления новой мировой реальности – подвижной, недетерминированной, непредсказуемой в линейных моделях.

И хотя мировая реальность подобными свойствами отличалась всегда, во времена Ньютона и Лапласа возникла иллюзия, что она может быть сведена к элементарным и в конечном счёте познаваемым моментам. Эпоху, соответствующую этим представлениям, Бердяев назвал «дневной», предположив, что ей на смену движется эпоха «ночная». Каковой, собственно, и стал весь двадцатый век. Мы знаем почти все тайны и понимаем практически всё, происходившее в XVIII-XIX веках, но по-прежнему затрудняемся объяснить слишком многое из того, что происходило совсем недавно. Если, конечно, не сводить происходившее в XX веке к надуманным теориям прогресса.

Наверное, глубинной основой большинства мистерий «нового средневековья» XX века явилось противоречие между технократическим, построенным на рациональных основах характером цивилизации и уходящей корнями в седое прошлое экзогенной иерархичностью. Причем экзогенная иерархичность – свойство отнюдь не одного лишь западного мира, она доминирует в большинстве современных стран, включая Китай, Индию, Россию и даже «революционный» Египет. Нет её, правда, в Сомали и не будет в Афганистане после того, как после ухода оттуда американцев движение «Талибан» вновь возьмёт власть. Но будущее мира всё равно определяется не в этих землях.

Четкий образ замкнутой иерархичности – один из основополагающих признаков подлинного средневековья. Скрытая, замикшированная иерархичность – признак наших дней. Однако различие – не в форме подлинной власти. Различие заключается в последствиях её решений, в том числе и решений ошибочных, случайных, но при этом многократно резонируемых технической и информационной мощью нынешнего века.

Поэтому для того, чтобы средневековый по своей сути тип экзогенной иерархичности стал адекватен нашему «новому средневековью», необходимо совсем немного - упорядочить «общество модерна». В то время как публика, просаживающая своё время в «твиттерах», с упоением будет забавлять себя длящейся иллюзией свободы, реальные обстоятельства жизни, занятости и социальных перспектив будут постепенно перемещать людей в жёсткий функциональный мир.

И тогда окажется, что корпоративная модель «технологического социализма» - практически полный аналог средневековой цеховой организации, что прикрытые многоуровневыми системами контроля и безопасности банки и аэропорты – аналоги замков, а усиливающиеся мистические настроения – возрождение средневекового фатализма. Грядущая функционализация труда, жёстко и навсегда привязывающая человека к определённому роду деятельности и исключающая возможность самостоятельного «горизонтального трансфера» - также из рода средневековых цеховых узаконений. Учитывая же высочайшую резистентность средневекового общества, которое продержалось, как-никак, целых полтора тысячелетия, можно предсказывать и весьма высокую степень устойчивость грядущего Нового Запада.

Казалось бы, что согласно принципу отрицания, любой альтернативный Новому Западу проект должен быть антисреденевековым. Являться проектом модерна.

Не обязательно. Альтернативная новая экономика, основанная на примате знаний и сложного труда, в части характера трудовых отношений также во многом оказывается аналогичной средневековой цеховой организации. Более того, расширяя возможности нередуцируемого узкой специализацией труда, новая экономика переводит цеховую организацию из замкнутого партнёрства или цеховой мини-иерархии на качественно новый уровень современного кооператива с эндогенной иерархичностью. Если принять неотчуждаемый, цельный труд за естественный стандарт труда для человека (ведь никто не оспаривает, что труд Бога – изначально цельный, стало быть, у человека, созданного по Его образу, характер труда также должен быть цельным), то эпоху машинного производства, редуцировавшую труд до элементарных простых операций и позволившую приступить к стремительному накапливанию отчужденного простого труда в капитале, следует рассматривать как исторический эксцесс. Эксцесс, не столько предопределённый необходимостью сообщить импульс развитию производительных сил, сколько неумением человечества обеспечить их развитие иным путём.

С позиций исторического детерминизма «иные пути» сегодня нам представляются невозможными и фантастичными. Но что бы произошло, скажем, если электрические машины, для изготовления которых нужны повсеместно распространённые медь, железо, ткань и стекло, возникли бы не в XIX, а в XII веке, а аппарат математической логики, позволяющий создавать вычислительные алгоритмы, был бы освоен людьми на пару столетий раньше - то есть тогда, когда мировоззрение было цельным, а человеческая душа вполне искренне стремилась к небесной справедливости? И если бы бобовые культуры, позволившие покончить с голодом и активизировать мозговую деятельность людей, были введены в европейские севообороты не в XI, а в VIII веке? Ведь в подобном случае автоматические линии и промышленные роботы могли возникнуть не на вершине промышленной цивилизации модерна, а в рамках как раз средневековой цеховой организации. И тогда знакомая и понятная нам новая эпоха, стартовавшая с XVII века, могла бы начаться раньше и стать совершенно иной. На основе гильдий сформировались бы кооперативы, а обеспокоенные стремительным обесценением земли и своего социального статуса феодалы превратились в прогрессивных зачинателей биотехнологий и биоэкономки – почему бы и нет?

Так что, возможно, одно из назначений новой экономики – исправить этот самый эксцесс. Который, что бы ни говорили в его защиту, в лице капиталистической цивилизации обернулся для мира невиданными масштабами человеческих страданий и крови. А поскольку подобное лечится подобным, то исправление эксцесса вполне может состояться на «неосредневековой» основе.

Тогда слово и дело сверхчеловечности, слово и дело богочеловечества, реализуемые через полноту человеческого бытия, поддерживаемую технологиями, окажутся ни чем иным, как возрождением Ренессанса…