Arkin_D_E_Obrazy_arkhitektury_i_obrazy_skulptu

356 ОБРАЗЫ СКУЛЬПТУРЫ

камня, его рваной, грубой поверхности и гладкой белизны полирован­ ного мрамора, из которого изваяны статуи. Вряд ли на что-нибудь боль­ шее, чем на пластический и колористический эффект этого порядка, рассчитывал сам скульптор.

Насколько более глубокое и многостороннее значение получил тот же мотив каменной глыбы в памятнике Петру! Скульптор не ограни­ чился здесь простой заменой обычного, геометрически правильного по­ стамента гранитной скалой. Благодаря приданной постаменту сложной асимметричной форме зритель видит не только всадника на вершине скалы, но и движение всадника к этой вершине. Постамент показывает не одно лишь свершившееся действие, но и то, как это действие произошло

как добрался всадник до отвесно обрывающейся площадки и как он остановил своего коня на самом ее краю. Гранитная глыба по-разному обработана с переднего и с заднего фасадов памятника. Сзади перед нами путь к вершине скалы, пологий подъем со слегка намеченными тремя ступенями. Подъем переходит в плоскую площадку, на которой всадник осадил коня. Затем следует отвесный срез камня. Этот срез об­ разует со стороны переднего фасада вертикальную плоскость выступа, нависающего над вторым, нижним выступом. Очертания двух выступов, напоминающие всплеск завихренной волны, придают постаменту своео­ бразную динамичность. Эти очертания отдаленно вторят силуэту коня с его выдвинутой вперед головой и поднятыми передними ногами.

Необычайная форма постамента усиливает движение, заложенное в композиции самой статуи. Статичная масса огромной каменной глыбы и таящаяся в ней напряженная динамическая мощь многократно повы­ шают впечатление волевой силы, носителем которой является могучий человек, одолевший эту каменную кручу и возвышающийся над ней. Ал­ легорическое значение постамента неразрывно связывалось с его пла­ стическим и композиционным участием в движении всадника, с идей­ ной сущностью скульптурного целого.

Именно это сочетание придало постаменту настолько важную, актив­ ную роль в сложении художественного образа, что постамент в памят­ нике Петру Первому сделался частью изваяния, неотделимой от изобра­ жения самого героя.

Какая сила в нем сокрыта!

Памятник Петру Первому, торжественно открытый q августа 1782 го­ да и ставший с этой поры частью Петербурга, не только занял выдаю­ щееся место в архитектурном ансамбле города, но и вошел в число ве­ ликих произведений мирового искусства.

Когда при громе оркестров и пальбе пушек, при стечении народа и воинских частей была произведена церемония торжественного открытия

памятника, он возвышался на пустынной «площади Петровой», походив­ шей скорее на громадный пустырь, чем на архитектурный центр сто­ лицы. С одной стороны этого обширного прибрежного плаца тянулись однообразные стены старого, коробовского Адмиралтейства, с другой стоял невзрачный Сенатский дом, сзади памятника, в глубине площади, высились барочные башни старого, ринальдиевского Исаакия.

Все эти разрозненные строения, намечая контуры площади, не соста­ вляли ее сколько-нибудь четкого и цельного архитектурного лица. По­ надобился ряд десятилетий, чтобы это окружение монумента преврати­ лось в законченный архитектурный организм. «Медный всадник» сыграл в этом становлении нового ансамбля роль своеобразного композицион­ ного центра. В первом десятилетии XIX века по правую руку всадника, на месте архитектурно безликого корпуса старого Адмиралтейства, был воздвигнут великолепный фасад захаровского здания, расчлененный строгими классическими портиками. К началу 30-х годов на другой сто­ роне Сенатской площади, по левую руку бронзового Петра, вырос двой­ ной корпус Сената и Синода, соединенный аркой, — произведение Карла Росси, строго согласованное в своих габаритах и общих контурах с про­ тиволежащим фасадом Адмиралтейства. Наконец, в течение почти всей первой половины XIX столетия в глубине площади воздвигалась громада нового Исаакиевского собора — мощный архитектурный массив, соста­ вивший дальний объемный «фон» памятника и завершивший собой единственный по своей мощи и красоте ансамбль центральных площа­ дей Петербурга.

Эти крупнейшие здания, обступившие с трех сторон Сенатскую пло­ щадь (четвертая сторона открыта к Неве), составили великолепное обра­ мление «Медного всадника», Фальконетова статуя не потерялась среди этих монументальных архитектурных форм. Дух русской классической архитектуры оказался внутренне близким духу и стилю памятника. Именно это обстоятельство вместе с удивительным масштабным един­ ством нового ансамбля позволило Фальконетову изваянию, несмотря на его сравнительно небольшие размеры, главенствовать на обширной пло­ щади и после того, как эта площадь была обстроена монументальными зданиями.

Но памятник Петру в последующие времена оброс не только новыми сооружениями, но и новыми поэтическими образами. Уже на другой день после торжественного открытия памятника Радищев, присутство­ вавший на этой церемонии, дал первое описание и объяснение мону­ мента в «Письме к другу, жительствующему в Тобольске» (8 августа 1782 года). Позднее Пушкин и Мицкевич по-разному положили начало поэти­ ческому истолкованию петербургского монумента. Произведение скуль­ птуры было воспринято великими поэтами, как этого и хотел скульптор, в качестве глубокого образа-символа, воплощающего не только память о

герое, но и исторические судьбы народа и страны. И если польский поэт склонен был видеть в этом образе лишь апофеоз самодержавной власти, то Пушкин, прямо отвечая Мицкевичу, вложил в «Медного всадника» гораздо более глубокое, многопланное идейное содержание. «Гигант на бронзовом коне» олицетворяет идек> государства и народа, побежда­ ющего в своем историческом восхождении все препятствия.

Какие бы истолкования ни давались в различные времена и «Мед­ ному всаднику» пушкинской повести, и «Медному всаднику» Фальконе, в основе этого произведения монументальной скульптуры лежит высо­ кая идея России, ее юной мощи, ее победного восхождения по дорогам и кручам истории. Монумент на плошади Декабристов именно потому и мог стать темой и героем великого творения поэзии, что сам он является великим творением искусства, великим прежде всего единством реали­

стического образа и исторического символа. Этот символ не «рассказан» здесь какими-либо внешними приемами, знаками, аллегорическими атрибутами, а выражен всем художественным строем произведения.

Как мы пытались показать, это единство достигнуто соединением всех композиционных и пластических средств, какими располагает мо­ нументальная скульптура: начиная от выбора места для памятника, об­ щего силуэта статуи, жеста героя, пластики его лица, трактовки одежды, изображения коня и кончая необычным характером постамента. Скуль­ птор сумел слить воедино и вызвать к творческой жизни все эти много­ образные элементы скульптуры, извлечь все скрытые в них образные силы и властно подчинить их главенствующей художественной идее сво­ его произведения.

Стремясь наполнить это произведение движением самой жизни, скульптор избрал путь смелого сопоставления и скрещения противо­ борствующих сил в самой композиции статуи и разрешения этих проти­ воречивых начал в пластическом единстве монументального образа.

Вот почему памятник площади Декабристов не оставляет зрителя хо­ лодным, а порождает в нем множество чувств, мыслей, близких и отда­ ленных ассоциаций, множество новых образов, среди которых неиз­ менно главенствует возвышенный образ героического человека и народа-героя, образ Родины, ее мощи, ее славы, ее великого историче­ ского призвания.

ных монументов, ориентировалась на древнеримские образцы настолько добросовестно, что эта ориентировка переходила очень часто в простое копирование или в создание малосамостоятельных вариаций и реплик. Так было, когда на площади Вандом была воздвигнута памятная ко­ лонна, а на площади Каррузель архитекторы Персье и Фонтен построили трехпролетную триумфальную арку. Так было и с храмом Славы — буду­ щей церковью Мадлен, представляющей собой довольно сухое подража­ ние римскому периптеральному храму. Арка Шальгрена выделялась среди этих стилизаций, вариантов, реплик и прямых копий. В то же время в ней запечатлелись некоторые черты, типичные для художествен­ ных пристрастий «стиля империи»: монолитность и известная лапидар­ ность громадного массива с большими гладкими плоскостями пилонов, тяжелым венчающим карнизом и аттиком, четкостью силуэта — все это, вместе с включением больших скульптурных групп, отвечало общему ха­ рактеру архитектурных исканий периода наполеоновской диктатуры.

Впрочем, как произведение архитектуры арка на площади Звезды на­ чала жить тогда, когда наполеоновская эпопея уже давно отошла в про­ шлое. Строительство, к которому приступили в i8o6 году, было прервано в 1814 году, затем в течение полутора десятков лет на площади возвыша­ лись леса: стройка была возобновлена лишь после Июльской революции 1830 года, в пору правления «короля-буржуа» Луи-Филиппа, а торжест­ венное открытие монумента состоялось 29 июля 1836 года. Воспомина­ ние о Наполеоне понадобилось Июльской монархии в качестве популяр­ ного символа, которого так недоставало банкирам и разбогатевшим коммерсантам, составляющим опору режима. Вскоре после этого, в 1840 году, во Францию был перевезен с далекой Св. Елены прах императора, и траурный кортеж продефилировал по улицам Парижа под грохот пушеч­ ных салютов и шелест развернутых знамен, возвещавших о былой славе и призывавших давно ушедшие исторические призраки.

Проект Шальгрена предполагал установку по обеим сторонам арки, перед каждым из ее пилонов, больших скульптурных групп, посвящен­ ных различным событиям наполеоновской эпопеи. Эти группы, как и вся арка в целом, должны были напоминать о победах французских ар­ мий. Но темы четырех скульптурных композиций окончательно опреде­ лились гораздо позднее — тогда, когда осуществлялось строительство арки и когда Шальгрена давно уже не было в живых. Теперь для скуль­ птур были заданы более широкие и более общие темы. Победы Напо­ леона, все эти Аустерлицы, Ваграмы, Риволи, уже казались сквозь дымку десятилетий слишком частными случаями: монумент, начатый Наполеоном, должен был прославлять уже не только его время, но и всю послереволюционную Францию, прославлять так, чтобы яркие лучи ге­ роической эпохи каким-то образом задели и озарили негероические вре­ мена Июльской монархии. Только одна из четырех скульптурных групп

отводилась теперь Наполеону: перед левой опорой арки, со стороны Елисейских полей, должен был поместиться скульптурный «Апофеоз Напо­ леона», три другие группы олицетворяли исторические события ми­ нувших десятилетий: перед правой опорой арки — «Выступление добро­ вольцев в I792 году», с противоположной стороны — «Сопротивление на­ шествию» и «Апофеоз мира». Под этим последним наименованием под­ разумевалась «Мирная эра» правления самого Луи-Филиппа, включав­ шаяся, таким образом, в круг великих эпох французской истории.

Ничто в приведенном перечне не указывало на первенствующее зна­ чение какой-либо одной из этих четырех скульптурных групп арки Три­ умфа. Но после того, как весь громадный монумент на площади Звезды был доведен до завершения и стал неотъемлемой частью Парижа, сдела­ лось явным, что одна скульптурная группа с огромной силой вырывается из этой четырехчастной сюиты, затмевает собой три другие скульптур­ ные композиции, одинаковые по размерам, месту и характеру, и стано­ вится главным, ведущим звеном всего скульптурного цикла, важнейшей частью всего монумента.

И действительно, слава этого произведения скульптуры переросла славу самой шальгреновской арки. «Выступление добровольцев» заняло в истории изобразительного искусства XIX века место более значитель­ ное, чем породившая его арка Триумфа в истории архитектуры. Это объ­ ясняется не только тем, что Франсуа Рюд был художником более значи­ тельным, чем его современники Корто и Этекс, работавшие, как и он, для арки Триумфа. Независимо от преимуществ таланта, «Выступление добровольцев» оказалось наделенным такой исключительной силой при­ тяжения и воздействия потому, что в этой скульптурной группе была впервые во французском и мировом монументальном искусстве запечат­ лена тема Великой буржуазной революции. «Выступление доброволь­ цев» стало «Марсельезой» — именно это название закрепилось за произ­ ведением Рюда, передавая его подлинное содержание: прославление Революции. Все прочие скульптуры, в том числе и «Апофеоз Напо­ леона», не могли идти в сравнение с темой «Марсельезы» по глубине и силе героического пафоса и общечеловеческого смысла, каким оказался наделен этот скульптурный гимн революционному патриотизму, этот апофеоз революции, высеченный в камне триумфального монумента.

Так Париж и мир узаконили двойной историко-художественный па­ радокс: скульптурный гимн революции был создан в пору господства буржуазной монархии и составил часть памятника, посвященного на­ полеоновской империи. Два «заказчика» арки — Наполеон и Луи-Фи­ липп—стали по иронии судьбы строителями монумента, самой яркой чертой которого явилось прославление революционного народа. Что же изображает эта скульптурная композиция, включающая всего несколько фигур, объединенных общим движением? Она посвящена совершенно

конкретному историческому событию, точно обозначенному в названии, которое скульптор дал своему произведению, — выступлению доброволь­ цев в I792 году. Необходимо, следовательно, прежде всего вспомнить об­ стоятельства и смысл этого исторического эпизода.

Он относится ко времени наивысшего подъема Великой буржуазной революции конца XVIII века. В первые месяцы 1792 года угроза воору­ женной интервенции нависла над революционной Францией. Королевс­ кий двор вел тайные переговоры с Австрией и Пруссией, чьи армии де­ ятельно готовились к вторжению в страну, покончившую со старым режимом. 20 апреля Законодательное собрание, предупреждая это втор­ жение, приняло декрет об объявлении войны Австрии —- «войны свобод­ ного народа против несправедливой агрессии королей». «Эта война, — го­ ворил Робеспьер в Якобинском клубе, — должна носить совершенно иной характер, чем все прежние войны. Ее должно вести не правитель­ ство, а весь вооруженный народ». Французская регулярная армия не была готова к войне. Генерал Лафайет изменнически предложил двору обратиться к австрийцам с призывом приостановить военные действия, с тем чтобы сам Лафайет мог двинуть войска на Париж для обуздания якобинцев и руководимого ими народа. Робеспьер писал в «Защитнике Конституции», что двор и аристократия ведут войну против народа — нужно вести войну народа против тирании.

Как бы в ответ на эти призывы, в борьбу вступила новая сила — на­ родные добровольцы. Якобинский лозунг «священной любви к оте­ честву» зажигал сердца. По всей стране проводилась запись волонтеров, сбор денег и ценностей. Именно в это время в Страсбурге капитан сапер­ ных войск Жозеф Руже де Лиль сочинил бессмертную песню свободы — «Песню Рейнской армии», позднее получившую всесветную известность под именем «Марсельезы». Отныне призывные строфы этого гимна, его грозный напев, поднимающий всех и вся на борьбу за свободу, стали не­ отделимыми спутниками воинов-добровольцев — «детей отечества», вы­ ступивших с оружием в руках на защиту родины и революции.

Между тем с наступлением лета 1792 г°да военная опасность усили­ лась. Прусские войска появились на Рейне, у северных границ Франции. Северная французская армия под командованием маршала Люкнера, не­ мца по происхождению, отступила к Лиллю, и июля Собрание объ­ явило: «Отечество в опасности!» —и призвало армию и народ к борьбе с врагом. Войска коалиции продолжали продвигаться к границам Фран­ ции. Именно в этот момент волна народного энтузиазма достигла своей высшей точки — тысячи волонтеров записывались в ряды армии. Угрозы герцога Брауншвейгского, возглавлявшего армию контрреволюции про­ тив «бунтовщиков», приблизили день народного восстания: ю августа 1792 года народ Парижа сверг монархию, парижские секции образовали революционную коммуну. 19 августа армия герцога Брауншвейгского

перешла границу Франции, а 20 сентября наступил исторический день разгрома этой армии в битве под Вальми — в той битве, о которой Гёте сказал, что «с этого места и с этого дня начинается новая эра в истории мира».

Такова историческая канва, на которой родилась тема «Выступления добровольцев в 1792 году». Как видим, не случайно скульптурная группа, созданная на эту тему, стала более известной под именем «Марсе­ льезы».

Имеется краткое, но исчерпывающе точное описание скульптурной композиции Рюда, сделанное выдающимся скульптором более позднего времени — Огюстом Роденом. В этом описании настолько хорошо «рас­ сказан» сюжет рюдовской «Марсельезы», настолько четко передано ее содержание, что уместно привести запись Родена полностью.

«Вот «Марсельеза» могучего Рюда. Она изваяна на одной из сторон триумфальной арки.

«К оружию, граждане!» —вопит во все горло Свобода, вихрем несясь на своих распростертых крыльях. Она в стальной кольчуге и высоко под­ няла левую длань, призывая всех храбрецов под свое знамя, — а правую с мечом простерла к врагу. Ее фигура прежде всего бросается в глаза, она господствует над всей группой этой величавой поэмы войны.

Как будто ее слышишь: ее каменные уста своим криком раздирают барабанную перепонку.

Не успела она бросить свой зычный призыв, как уже воины устре­ мляются со всех сторон.

Это второй момент действия. Впереди галл с львиной гривой машет шлемом, как бы приветствуя богиню. Около него юноша-сын; он хочет следовать за ним. «У меня довольно сил, я уже мужчина, я хочу с вами!» —как будто говорит он, сжимая рукоять меча.

«Идем!» —отвечает отец, с нежной гордостью глядя на него. Третий момент. Ветеран, гнущийся под тяжестью доспехов, силится

их догнать, — тут нет выбора, всякий должен идти.

За ним старик, удрученный годами, провожает воинов горячими мо­ литвами и жестом руки как бы подчеркивает советы своего долголетнего опыта.

Последний момент: стрелок натягивает лук, сгибая свою мускули­ стую руку, горнист бешено трубит неистовый призыв к атаке. Знамена развеваются по ветру и хлопают, копья устремляются вперед. Сигнал дан —бой начинается ...».

В этом описании, прекрасном и верном самом по себе, подчеркнута сюжетность «Марсельезы». Не группа фигур, символизирующих опреде­ ленную историческую идею или событие, а целая драматическая сцена, наполненная действием, движением, призывными криками, звуками трубы, шумом оружия, шелестом знамен, возгласами и диалогом, пере-

364 ОБРАЗЫ СКУЛЬПТУРЫ

живаниями и жестами действующих лиц, — вот что представляет собой скульптура Рюда в записи Родена. И автор записи резюмирует: «Вы не скажете больше, я полагаю, что скульптура и живопись не в состоянии соперничать с театром? ...»

Горельеф «Выступление добровольцев» представляет собой компози­ цию из семи фигур, размещенных в двух горизонтальных рядах —двух ярусах: верхний рад занят крылатой женщиной в фригийском колпаке, показанной в стремительном беге-полете; под этим изображением, в нижнем ярусе,— шесть фигур воинов, выступающих в поход. Эти ше­ стеро, если обозревать их слева направо: воин в кольчуге, трубящий в фанфару; лучник, обнаженный до пояса, пригнувшийся к своему луку; далее центральная фигура всей группы — бородатый воин-галл с львиной гривой, в панцире, с шлемом в руке; рядом с ним — обнаженный отрок; затем воин со щитом и, наконец, почти заслоненный своими сотовари­ щами, длинноволосый старик, поднявший руку указующим жестом.

Верхняя фигура дана в таком сильном развороте вытянутого по ди­ агонали корпуса, рук, ног, крыльев, что почти целиком покрывает собой шестифигурную группу нижнего ряда.

Двухъярусное построение позволило четко отделить друг от друга две разнородные части композиции: аллегорический образ —в верхнем ярусе и фигуры реальных людей — внизу. В способе и форме этого соче­ тания аллегории с реальностью заключена одна из наиболее примеча­ тельных особенностей созданной Рюдом монументальной группы.

Аллегория как художественный прием принадлежит в той или дру­ гой форме всем эпохам, всем стилям. В образной системе классицизма аллегория была тесно связана с репертуаром античных, преимущест­ венно мифологических, образов, аллегоричных по самому своему смы­ слу; любая фигура греко-римского мифологического круга была «го­ товой» аллегорией, с точно присвоенными ей смысловым значением, внешними признаками, вещественными атрибутами. Художнику остава­ лось лишь выбрать нужную фигуру или подходящий атрибут — аллего­ рическое выражение идеи, понятия или события было тем самым обо­ значено.

Впрочем, классицизм широко практиковал и различные другие виды аллегории, не связанные с мифологическими образами и сюжетами. Из­ обретение новых (не античных) аллегорических построений заняло не менее важное >место, чем эрудированное использование сюжетов и пер­ сонажей «Илиады» или Овидиевых «Метаморфоз». В годы Французской революции, когда, по словам Маркса, «в классически строгих традициях Римской республики гладиаторы буржуазного общества нашли идеалы и художественные формы, иллюзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой истори-

ческой трагедии», — аллегорические мотивы и сюжеты разрабатывались с особым рвением. Художники стремились передать в изобразительной форме не только самые общие понятия и лозунги, выдвинутые револю­ цией, но и разнообразные риторические построения, развивавшие эти лозунги подчас в отвлеченно-умозрительном, сугубо «книжном» плане. Так, рядом с героическими образами античной Греции и Рима в ис­ кусстве классицизма заняли свое место аллегорические изображения и целые сюжеты, иногда весьма сложные и отмеченные печатью абстрактно-рассудочной схемы. Быть может, самым характерным при­ мером в этом отношении был проект памятника «Славы французского народа», принятый в 1793 Г°ДУ Конвентом по докладу художника Луи Давида.

«Я предлагаю, — говорил Давид, выступая в Конвенте iq брюмера 1793 года, — поставить памятник, составленный из нагроможденных об­ ломков этих статуй (королей. —Д.А.), на площади Нового моста и поме­ стить сверху изображение народа-гиганта — французского народа. Пусть этот величавый по своей силе и простоте памятник носит на себе над­ писи большими буквами: на лбу —Просвещение; на груди — Природа, Истина; на руках —Сила; на кистях рук —Труд. Пусть помещенные на одной из его рук одна против другой фигуры Свободы и Равенства, гото­ вые пройти по всему миру, показывают всем, что они почиют только на гении и добродетели народа. Пусть этот образ народа, изваянный сто­ ящим, держит в другой своей руке ту грозную и действенную палицу, ко­ торая у древнего Геркулеса была только символом».

Декретированная Конвентом установка этого монумента не была осу­ ществлена. Памятник «Славы французского народа», задуманный яко­ бинским правительством в момент, когда революционный вихрь достиг наибольшей силы, остался лишь литературной программой. Эта про­ грамма, изложенная в докладе Давида и постановлении Конвента, — об­ разчик аллегорического построения, характерного для художественного мышления наиболее радикальных представителей «классицизма тре­ тьего сословия». Монументальный образ призывается здесь служить на­ глядной демонстрацией философских и политических положений — этот образ-схема должен «прочитываться» в буквальном смысле слова, то есть соответствовать определенной словесно изложенной формуле. Аллегория выступает здесь в виде своеобразного ребуса с расшифров­ кой: условное изображение сопровождается тут же словесным объясне­ нием-разгадкой—голова народа несет с собой просвещение, его руки обозначают силу и труд, обломки королевских статуй говорят о низверг­ нутой монархии и т. д.

Монумент, задуманный людьми «девяносто третьего года», не был воздвигнут ни в этом году, ни в следующих. Прошли десятилетия, давно отгремели бури революции, когда — в совсем иные времена — в Париже