Логика-сборник мой

системах, в других системах они будут неопределенными. Понятия «следование» и «содержание» всегда являются неопределенными. Однако допустимость неопределенных понятий вызывает споры. Свойство, выражаемое определенным логическим предикатом первого порядка, всегда разрешимо относительно его наличия или отсутствия. Напротив, для неопределенного предиката нет никакой общей разрешающей процедуры. Поэтому Пуанкаре, Брауэр, Витгенштейн считали неопределенные понятия бессмысленными и недопустимыми. Однако Карнап показал, что они осмысленны и допустимы.

Неопределенные понятия считаются бессмысленными только потому, что смысл понятия определяют посредством метода, позволяющего установить, имеется оно или нет. У нас нет такой общей разрешающей процедуры для неопределенных понятий, поэтому мы считаем их бессмысленными. Однако нам хорошо известно, при каких условиях было бы достигнуто решение о наличии свойства, выраженного неопределенным понятием. Это произойдет в том случае, когда мы найдем доказательство наличия или отсутствия этого свойства. Можно с определенностью установить, является ли некоторая последовательность таким доказательством или нет. Поэтому неопределенные понятия осмысленны, ибо известно, когда их можно применять. Тогда их использование также можно не оспаривать, если принять ограничивающее требование относительно того, что в каждом отдельном случае должен быть разрешим вопрос о том, присутствует ли свойство, выражаемое неограниченным понятием, или нет. Для того чтобы доказать предложение с неограниченным оператором, общее предложение, вовсе не обязательно доказывать все конкретные предложения, полученные из него подстановкой констант, да это и невозможно сделать вследствие бесконечности их количества. Если бы это было действительно необходимо, то тогда, конечно, все общие предложения пришлось бы признать неразрешимыми и бессмысленными. Однако можно дать обоснование самого общего предложения с помощью отдельного доказательства. Доказательство является конечной операцией, поэтому доказуемы также и предложения с неограниченными операторами. Таким образом, «для неопределенных понятий также... в отдельных случаях существует возможность установить их наличие или отсутствие, даже если у нас нет общей разрешающей процедуры» (S. 116, 117). Поэтому нет необходимости исключать неопределенные понятия.

Важнейшим понятием общего синтаксиса является понятие следования. С его помощью определяются все логические связи в рамках некоторого языка. Определение «непосредственного следования» включает в себя задание знаков соответствующего языка, формулировку правил образования и преобразования формул. Определения на основе «следования» вновь отличаются от определений на основе «выводимости», с помощью которого определяются требуемые свойства выводимого предложения и того класса предложений, из которого оно выводится. В соответствии с тем, связано ли определение некоторого синтаксического понятия со следованием или с выводимостью, синтаксические понятия разделяются на понятия следования или выводимости. Ряд основных понятий следования — общезначимости, детерминированности (либо общезначимо, либо нет), совместимости и несовместимости, зависимости и независимости, полноты и неполноты, содержания и связи содержаний — получает формальное определение.

При этом правила преобразования Карнап рассматривает с самой общей точки зрения. В символических языках обычно принимают только такие правила преобразования, которые имеют логико-математическое обоснование. Карнап же разрешает принимать также и внелогические правила преобразования и включать в число аксиом законы природы и даже эмпирические предложения. В связи с этим следует различать языки, в которых приняты только логико-математические правила преобразования, и языки с «физикалистскими» (в самом широком смысле этого слова, т. е. эмпирическими) правилами преобразования («L»- и «A-языки). Синтаксические понятия, заданные для языка с правилами преобразования обоих видов — общезначимость, детерминированность и т.п., — являются более общими, нежели понятия «аналитичность», «противоречивость», «синтетичность». Если в число аксиом

включаются такие эмпирические постулаты, то может быть детерминирована общезначимость также и синтетических предложений и только на основе их логической формы можно решить вопрос о том, истинны они или ложны, как это было для аналитических предложений. «Аналитический», «синтетический», «противоречивый» являются понятиями тех языковых систем, которые принимают только логические правила преобразования. Различие между логическими и «физикалистскими» правилами преобразования, опирающимися на смысл предложений, Карнап последовательно трактует чисто формально.

Однако по поводу внелогических правил преобразования Шлик справедливо возразил, что было бы неверно говорить о законах природы как аксиомах. Когда предложение, которое с точки зрения обычной грамматики выражает закон природы, начинают рассматривать в качестве синтаксического правила, то тем самым этому ряду знаков «придают совершенно новый смысл или, более того, совсем ‘лишают’ его смысла. Теперь ‘это предложение’ больше не является законом природы и вообще не является высказыванием, а становится правилом для знаков. Все построение оказывается тривиальным и ненужным. Способ конструирования, стирающий столь важные различия, кажется в высшей степени

рискованным»67.

В дальнейшем формально вводится различие между логическими и дескриптивными знаками. Ранее это различие опиралось на их значение и определялось тем, обозначает ли знак нечто логическое или внелогическое, эмпирическое. Теперь это различие определяется тем, что каждое предложение, состоящее только из логических знаков (выражений), детерминировано относительно своей общезначимости. Далее чисто формально определяется разница между переменными и константами, а также разнообразные виды

операторов и логических связок (конъюнкция, дизъюнкция, импликация)68. Даже перевод одного языка в другой истолковывается чисто формально без обращения к смыслу как много-однозначное соответствие выражений, предложений или классов предложений. Если выражения обоих языков обладают одним и тем же логическим содержанием, такой перевод сохраняет смысл.

Наконец, определяются понятия «экстенсиональный» и «интенсиональный» с помощью ранее введенных определений. В обычное определение экстенсиональности как функции истинности входит понятие «истина», которое никоим образом не является синтаксическим понятием. Оно заменяется понятием «равный по содержанию». Некоторое предложение экстенсионально в отношении входящих в него предложений, если при замене какого-то из них другим предложением, равным по содержанию, оно сохраняет свое содержание. Витгенштейн утверждал, что каждое предложение является функцией истинности элементарных предложений, т. е. экстенсионально относительно своих частей. Однако это справедливо не для всех возможных языков. Существуют предложения, не являющиеся функциями истинности своих частей, интенсиональные предложения. Таковыми являются, например, предложения говорящие о мыслях или верованиях каких-то лиц: «Некоторые верят в то, что Фридрих Барбаросса продолжает жить в каменном гроте». В этом предложении выражение «Фридрих Барбаросса» можно заменить обозначением «Кайзер, который утонул в Салефе». Однако «Кайзер, который утонул в Салефе, еще жив» — это вовсе не то, во что верят некоторые люди. Точно так же и модальные предложения, говорящие о необходимости, невозможности и тому подобном, предложения, говорящие о

логическом следовании, Льюисом 69 и другими рассматриваются как интенсиональные

67Schlick. Gesammelte Aufsätze. S. 320.

68С тех пор Карнап считал эти определения достаточными и верными для всех видов исчислений. В работе «Meaning and Necessity» (1947) он придал им новую форму с помощью новых синтаксических понятий.

69Lewis. Survey of Symbolic Logic. 1918.

предложения. Таким образом, существуют экстенсиональные и интенсиональные языки. Однако Карнап полагает, что для каждого интенсионального языка можно построить такой экстенсиональный язык, в который будет переводим первый. (Сейчас он еще более

решительно настаивает на этом тезисе экстенсиональности70, дополняя его семантическим определением экстенсиональности, в котором выражение «равный по содержанию» заменено выражением «эквивалентный по смыслу».)

Если вначале думали, как это было с Витгенштейном, об анализе «одного, определенного» языка, то анализ показал, что существует не один язык, а множество различных языков. Язык определяется видом его знаков, способами построения предложений и правилами преобразования предложений. Все это опирается на соглашения, а соглашения могут избираться свободно. Можно вводить знаки с заданным значением и допускать или запрещать те или иные формы предложений в зависимости от того, насколько это кажется целесообразным. Правила образования и преобразования должны быть такими, чтобы с их помощью и согласно значениям основных знаков можно было получить надлежащие результаты. До сих пор синтаксис не мог быть избран свободно, ибо он был определен значением знаков. Но даже эти синтаксические определения можно избирать свободно, если сначала построить знаковую систему в виде чистого исчисления, лишенного значений, а затем для основных логических знаков искать — и находить! — подходящие значения. Можно строить языки разных логических форм и различные по своему логическому объему, как показал Карнап своим примером двух языков. В сочинении

«Проверяемость и значение» 71 он представил набросок бесконечного ряда возможных языков.

Нет смысла говорить об оправдании введения тех или иных языковых форм, ибо нет никакой инстанции, которая могла бы дать окончательное заключение. Здесь речь идет не об истинности или ложности, а о соглашениях и их целесообразности. Следует посмотреть на следствия, к которым ведут те или иные определения, и осуществлять их выбор в зависимости оттого, приводят ли они к достижению поставленной цели. Нельзя запрещать каких-то видов предложений или способов вывода (как это делал Брауэр в отношении закон а исключенного третьего или Витгенштейн в отношении неограниченно общих предложений),

в логике языка следует придерживаться принципа толерантности 72 . Многообразие возможных логических форм языка подчеркивает значение общего синтаксиса, разработанного Карнапом. Он раскрыл суть формальной стороны языка. Он позволил привести к общему знаменателю языки любых форм, увидеть в них конкретные представления одной общей структуры и точно выразить их характерные особенности и отличительные черты.

По-видимому, Карнап свел анализ языка к синтаксису вследствие того, что он исходил из определения смысла через верифицируемость и пытался сохранить ее для предложений с

помощью логического анализа. На конгрессе в Праге Ингарден возразил 73, что с точки зрения этого определения смысла метаязыковые предложения оказываются либо

70Introduction to Semantics. S. 249, 43.

71Philosophy of Science. 1937. Vol. 4. S. 25.

72Сначала его высказал К. Менгер в споре об основаниях математики (Menger K. Der Intuitionismus 1 1 Blatter f. deutsche Philosophie, 1930. Jg. 4), затем К. Поппер фактически принял его для логики науки (Popper K. Die Logik der Forschung. 1935. S. 19f, 195). В названии «принцип конвенциональное™», ко торое недавно ввел Карнап (Introduction to Semantics. S. 247), суть дела выражена лучше.

73Der logistische Vfersuch einer Neugestaltung der Philosophie // Actes du 8e Congres intemat. de Philosophie . 1936. S. 203f.

бессмысленными, либо абсурдными, ибо они принципиально неверифицируемы, о чем

говорил еще Витгенштейн в конце своего «Трактата» 74 . Верификация осуществляется только посредством воспринимаемых физических фактов, но в языке воспринимается только его физическая сторона — написанные знаки или произнесенные звуки, а это вовсе не то, о чем говорят метаязыковые предложения. Сущность языка заключена в смысле. Для того чтобы ответить на это возражение, Карнап должен был освободить анализ языка от смысла и ограничить его воспринимаемой внешней стороной языка — знаками и их соединениями, т. е. синтаксисом. Тогда его предложения были бы верифицируемыми и, следовательно, осмысленными.

На то, что синтаксис не исчерпывает всего языка, впервые указал Моррис 75, и Карнап со временем сам осознал это. Теперь он ясно увидел его семантическую сторону, хотя сначала допускал лишь синтаксическое и психологическое рассмотрение языка. Психологический аспект языка он теперь отнес к его прагматическому рассмотрению. Он отказался от односторонности первых подходов, когда в языке и логике он видел лишь одну синтаксическую сторону, и стал учитывать также обозначающую функцию языка, которую систематически исследовал в работе «Введение в семантику» («Introduction to Semantics»,

1942; 2-е изд. 1947).

Однако вместе с этим поворотом принципиально изменилась связь логики с языком. В «Логическом синтаксисе языка» Карнап видел в логике часть синтаксиса и логические связи конструировал как синтаксические. Благодаря тому что отношение следования он определял чисто синтаксически, как отношение между синтаксическими формами предложений, он сделал его независимым от смысла предложений. Это отношение можно установить между предложениями, не обращаясь к их смыслу, только на основе синтаксиса. Все п онятия и отношения логики, включая и логическое содержание предложений, могут и должны быть выражены чисто формально. Формализованная логика полна; нет ни одной части логики, которая требовала бы обращения к смыслу, поэтому понятие смысла является излишним.

Однако с тех пор Карнап осознал чрезвычайно важную мысль о том, что формализация логики лишь вторична и что в первую очередь логика опирается на значение, т. е. на

семантические правила. Еще К.И. Льюис утверждал 76, что логическое следование есть нечто иное, нежели импликация, отношение «если—то», как считали Рассел и Уайтхед в «Principia Mathematical, и что в этой системе вообще невозможно выразить логическое отношение

следования 77 . Карнап сам осознал, что одного синтаксиса для построения логики недостаточно. Различие между логическими и дескриптивными знаками можно провести, в

конце концов, только на основе их значений 78 и точно так же логическая истинность в отличие от фактической истинности не означает ничего другого, как истинность на основе семантических правил. Один синтаксис не может гарантировать, что в синтаксическом понятии сформулировано соответствующее семантическое отношение, ибо это зависит от

74Логико-философский трактат. C. 73.

75The Concept of Meaning in Prag mat ism and Logical Positivis m // Actes du 8e Congresde Philosophie ä Prague 1934, 1936. S. 103f.

76A Survey of Symbolic Logic. 1918.

77Йоргенсен также считает неустранимой логику, опирающуюся на смысл: Jorgensen. Über d ie Ziele und Probleme der Logistik // Erkenntnis, 1932, Bd. 111. S. 730.

78Уже в «Логическом синтаксисе языка» Карнап признавал, ч то для осуществления логическо й формализации необ ходима ло гика, учитывающая смысл, поскольку при установлении логических отношений высказывания метаязыка о фигурах и формулах должны быть поняты содержательно, в соответствии с их смыслом.

отношения формализованной системы, исчисления к соответствующей семантической системе. Кажется вообще невозможным определить синтаксические понятия, которые в каждом случае соответствуют понятиям, определенным на основе семантических правил. Поэтому синтаксические определения логических понятий, которые он дал в общем синтаксисе, Карнап не считает больше общезначимыми, хотя они и пригодны для многих исчислений. В одной из своих новых работ «Формализация логики» («The Formalization of Logic», 1943, 2-е изд. 1947) он осуществляет более полную формализацию логики.

б) Квазисинтаксические предложения

Если речь идет о синтаксисе языка, то при этом мы всегда имеем дело с двумя языками: 1) язык, синтаксис которого описывается, «объектный язык»; 2) язык, с помощью которого выражается этот синтаксис, «язык синтаксиса». Последний не обязательно является каким-то особым языком, он может быть и частью объектного языка. В последнем случае высказывания языка синтаксиса являются логическими предложениями объектного языка. Однако не все синтаксические высказывания можно выразить в объектном языке. Например, понятия «аналитический» и «противоречивый» нельзя определить в таком языке синтаксиса,

который является частью объектного языка, для этого требуется более богатый язык79.

Если язык синтаксиса, как это часто бывает, является частью объектного языка, то между обоими языками нужно установить четкое различие, ибо под одним и тем же выражением (например, «ООН») можно понимать обозначаемый им объект (Организацию Объединенных Наций), либо само это выражение (как, например, в предложении: «ООН» есть сокращение для «Организации Объединенных Наций»). Если обозначаемым объектом является само языковое выражение, что имеет место для синтаксических обозначений, то во избежание путаницы языковое выражение требуется отличить как таковое с помощью кавычек или иным образом (например, с помощью такого имени, как «Омега»). Если подразумевается само выражение (употребляется «автонимно»), то ему тем самым придается новое значение, оно употребляется для обозначения чего-то нового, а именно, знаков, в то время как раньше оно обозначало предмет. Это различие отчетливо проявляется в одном из примеров (S. 109) Карнапа: со есть порядковый тип; «о» есть буква; Омега есть буква; «Омега» есть слово из пяти букв. Фреге первым последовательно проводил различие между обозначением предмета и обозначением обозначения, и вслед за ним это делала Варшавская школа логиков. Однако и сегодня нередко пренебрегают этим различием (Гейтинг, Хвистек и др.), которое способно приводить к многозначности и недоразумениям.

Между свойствами обозначаемых объектов и свойствами их обозначений существует такого рода соответствие, что если предмету присуще определенное свойство, то выражению, обозначающему этот предмет, присуще определенное синтаксическое свойство. Так, высказыванию о предмете: «Пять есть число», соответствует синтаксическое высказывание: «Пять» есть числительное. Если предложению, приписывающему объекту некоторое свойство, соответствует предложение, приписывающее обозначению этого объекта соответствующее синтаксическое свойство, то первое предложение можно перевести во второе. Такое предложение Карнап называет «квазисинтаксическим». Квазисинтаксические предложения допускают двойное истолкование. Их можно понимать как высказывания о свойстве объекта, например, «Пять есть число»: здесь слово «пять» обозначает некоторый класс предметов. Это — «содержательный способ речи». Но их можно истолковать также как высказывания о свойстве обозначения объекта: «Пять есть числительное». Здесь выражение (пять) обозначает не объект, а самое себя, употребляется «автонимно», что и приводит к двусмысленности. Если вместо квазисинтаксических употребляют чисто синтаксические предложения, например, «‘Пять’ есть числительное»,

79 См.: Carnap. Formalwissenschaft und Realwissenschaft // Erkenntnis. Bd. V. S. 36.

используя «пять» как обозначение самого себя, то прибегают к «формальному способу речи». Это важно, ибо при таком способе речи языковой характер того, о чем говорят, выступает с полной ясностью.

Квазисинтаксические предложения играют важную роль. Они образуют промежуточную область между чисто объектными предложениями и чисто синтаксическими предложениями. При содержательном способе речи они кажутся объектными предложениями, однако по своему собственному содержанию они являются синтаксическими предложениями, ибо говорят об обозначении объекта. Они относятся к псевдо-объектным свойствам — таким свойствам, которые «кажутся свойствами объектов »,

но «по своему значению носят синтаксический характер»80.

Осознание этого позволяет Карнапу прояснить многие проблемы, связанные с квазисинтаксическими предложениями. Становится более понятным отношение между импликацией и логическим следованием. Льюис, как и Рассел, рассматривал импликацию и следование как отношение между предложениями, т. е. как нечто равнозначное, и о тличал следование как строгую импликацию от материальной импликации. Однако импликация и следование принципиально отличны друг от друга. Логическое следование действительно представляет собой отношение между предложениями, но импликация таковым не является. Импликация говорит не о предложениях, а о предметах этих предложений. Импликация «если кто-то голодает, то он худеет» ничего не говорит о предложениях, она говорит о двух процессах. Напротив, отношение следования имеет место между предложениями, а не процессами. Оно является синтаксическим отношением. Отношение между предметами, которое выражено импликацией, является синтетическим. Когда «если »— предложение и «то»—предложение просто фактически связаны друг с другом, то второе не следует из первого. Однако в особых случаях, когда импликативное отношение является не синтетическим, а аналитическим, оно имеет то же логическое содержание, что и отношение следования. Но и в этих случаях импликация не тождественна следованию, ибо она продолжает оставаться отношением между предметами. Однако здесь ей соответствует отношение между предложениями — синтаксическое отношение логического следования, в то время как при синтетической, фактической импликации этого нет.

Импликация совпадает со следованием только тогда, когда она является не синтетическим, а аналитическим отношением. При этом она совпадает по содержанию с отношением следования, т. е. является квазисинтаксическим предложением. Хотя кажется, что она говорит об отношении между предметами, на самом деле она говори т об отношении между предложениями.

Точно так же становится яснее подлинный характер модальных понятий (необходимо, случайно, возможно, невозможно), если их рассматривать как квазисинтаксические

понятия 81 . Традиционно различают логическую и фактическую необходимость, невозможность и т.п. Ясно, что логические модальности выражают лишь характер логического следования, противоречия и т.д. Но то же самое справедливо и для фактических модальностей. Кажется, что они относятся только к предметам, говорят о том, что какое-то положение дел необходимо или возможно. Однако естественная необходимость есть не что иное, как необходимость логического следования из закона природы. В природе существуют только факты. Организмы просто умирают. То, что они должны умирать, что смерть каждого организма необходима, определяется лишь биологическими законами, т. е. следует из этих законов. Если этого нет, то тогда нет никакой необходимости : возможно, организмы бессмертны. «Возможно» здесь означает, что это не противоречит законам природы. И точно так же фактическая невозможность означает лишь одно: противоречие с каким-то законом

80Vol. Die logische Syntax d. Sprache. S. 177, 211.

81Связь модальностей с логико-синтаксической формой предложений первым осознал Витгенштейн.

природы. Вечный двигатель невозможен потому, что он противоречит второму началу термодинамики. Противоречие есть чисто логическое отношение — отношение между предложениями. В природе ему соответствует только небытие, противоречивость просто не существует. Когда предметы и процессы считаются необходимыми или случайными, возможными или невозможными, то это всегда имеет лишь тот смысл, что они могут быть выведены из законов природы, совместимы или несовместимы с ними. Модальные характеристики только по видимости говорят об отношениях между предметами, на самом же деле они выражают отношения между предложениями. Поэтому их можно перевести в чисто синтаксические предложения. Предложение р1: «Все организмы должны умереть» соответствует синтаксическому предложению: является аналитическим предложением» (при соответствующих определениях и законах). Предложению р2 «Вечный двигатель невозможен» соответствует синтаксическое предложение: «p2 является противоречивым». А предложению р3. «Организмы являются, возможно, бессмертными» соответствует синтаксическое предложение: «p3 не является противоречивым». Предложению р4. «Расположение звезд и человеческие судьбы совершенно случайно могут согласоваться» соответствует синтаксическое предложение: «p4 не является ни аналитическим, ни противоречивым и его отрицание не является противоречивым, а только синтетическим». Таким образом, модальные высказывания являются квазисинтаксическими предложениями.

Для модальных понятий, как и для логического следования, Льюис («Survey of Symbolic Logic») требовал логики, опирающейся на смысл. Необходимость предложений не может быть выражена в системе «Principia Mathematical Поэтому модальные понятия Льюис считал неэкстенсиональными и требующими обращения к смыслу предложений. Он принял понятие «возможно» в качестве основного, ввел для него новый знак и с его помощью дал

определение понятиям «невозможно» и «необходимо». Его ученики и последователи 82 затем разработали собственные системы модальной логики, представляющие собой расширения системы Рассела.

Карнап показал, что модальным понятиям также можно дать логико-синтаксическую формулировку и истолковать модальные высказывания как квазисинтаксические предложения. Здесь в первую очередь следует обратить внимание на их логический, а не синтаксический характер. Модальные высказывания только по видимости говорят об отношении ситуаций, на самом же деле они являются квазилогическими высказываниями. Логика изначально опирается на семантику, поэтому модальная логика первоначально строится на основе семантики и учитывает отношения по смыслу, как фактически делает и сам Карнап в своей новой работе «Значение и необходимость» (1947). Тем не менее остается справедливым принципиальное положение «Логического синтаксиса языка» о том, что модальные высказывания, по сути дела, говорят не о положениях дел, а о логических отношениях. И поскольку логику можно представить в виде синтаксиса, они также не требуют никакой особой логики. Каждую модальную систему можно перевести в синтаксическую систему. Конечно, не запрещается строить особую модальную логику, но она вовсе не необходима, как полагали до сих пор.

Ранее квазисинтаксические предложения возникали при употреблении понятий в качестве предикатов, которые Карнап называет «общими предикатами» или «общими словами». Они выражают свойства или отношения, «которые аналитически приписываются всем предметам определенного рода» (S. 219). Если в предложении с таким предикатом заменить субъект другим, относящимся к тому же роду, то вновь получится аналитическое предложение, например: собака есть вещь, Луна есть вещь, или: семь есть число, нуль есть число, и так для любой другой вещи и для любого числа. Если же субъект принадлежит к какому-то иному роду, то вообще не получается никакого осмысленного предложения,

82 Becker О. Zu r Logik der Modalitäten // Jahrbuch für Phäno menologie, 1930. Bd. 11; Lukasiewicz. Untersuchungen über den Aussagenkalku l // Cont. Ren d, de la Societe des Sciences de Varsovie, 1930. T. 23, CI. 111.

например: ложь есть вещь, Цезарь есть число. Такими «общими словами» будут: вещь, предмет, свойство, отношение, положение дел, состояние, процесс, пространство, время, число и т.п. Существуют виды понятий или слов, которые в рамках филологических категорий существительного, прилагательного, глагола различаются с точки зрения

логической грамматики, на что впервые указал Витгенштейн 83 . Это «синтаксические

категории»84.

«Общие предикаты» могут использоваться двояким образом. 1. Во-первых, для указания синтаксического вида выражения в целях однозначного понимания, например, «состояние дружбы» в отличие от «отношения дружбы», для облегчения понимания или просто для усиления, например «процесс нагревания». При таком употреблении общий предикат не является самостоятельным, он представляет собой лишь грамматическое дополнение другого выражения, в частности, переменных, которые представлены такими словами, как «некий», «нечто», «каждый», «все». Поскольку из самих этих слов не видно, какие отдельные предметы можно подставлять на их место, нужно указать вид допустимых аргументов для общих, экзистенциальных и вопросительных предложений. Например, «Если некое любое число..., то...» или «Существует некое отношение такого рода, что...» или «В какое время было...?». Такие предложения ни в коей мере не являются квазисинтаксическими, они представляют собой подлинные объектные предложения.

Но общие слова могут использоваться также и в качестве самостоятельных предикатов, например, «Пять есть число», «Дружба есть отно шение». Тогда такому слову можно соподчинить синтаксический предикат (свойство или отношение), который приписывается всем обозначениям предметов соответствующего вида, например, «Пять» есть числительное, «Дружба» есть слово об отношении. Здесь общее слово становится квазисинтаксическим предикатом, а предложение — квазисинтаксическим предложением.

(Предложение типа «Цезарь есть число» нельзя безоговорочно считать бессмысленным.

Как позднее 85 признал сам Карнап, предложение «Этот камень думает о Вене» может рассматриваться либо как бессмысленное, либо как ложное в зависимости от синтаксических принципов языка. Если общие слова образуют синтаксические категории, то предложение с общим предикатом и с субъектом другого вида будет бессмысленным. Однако различие между вещью и числом, вещью и свойством является, по сути дела, дескриптивным. Поэтому общие предикаты не обязательно представляют синтаксические категории. Если же они не представляют таких категорий, то подобные предложения не бессмысленны, а просто ложны и не являются квазисинтаксическими предложениями. Они будут таковыми только при той предпосылке, что общие предикаты подводятся под синтаксические правила.)

Квазисинтаксические предложения только по видимости относятся к внеязыковым предметам — числам, свойствам, пространству и т.п. На самом же деле они говорят об обозначениях — обозначениях чисел, свойств, пространственных координатах и т.п. Это лишь «псевдообъектные предложения». Если квазисинтаксические предложения признаны в качестве таковых, то постановка многих проблем становится более ясной и открываются разнообразные пути их решения. Именно благодаря этому квазисинтаксические предложения приобретают особое теоретико-познавательное значение.

Если их переводят в чисто синтаксические предложения, если от «содержательного» переходят к «формальному способу речи», то не только устраняется вводящая в заблуждение неясность, но часто исчезает и сама проблема. Так, знаменитое высказывание Кронекера «Натуральные числа создал Бог, напротив, дроби и действительные числа — дело человека»

83Tractatus logico-philosophicus. S. 84.

84Карнап. Преодоление метафизики... // Аналитическая философия.. М., 1998. С. 77.

85Testability and Meaning, Vol. IV. См. выше. С. 74—75.

приобретает простой и ясный смысл: знаки для натуральных чисел являются исходными, выражения для дробей и действительных чисел вводятся с помощью определений (см. об этом ниже, с. 107—108).

Поскольку под квазисинтаксическими предложениями подразумеваются собственно синтаксические предложения, они зависят от построения языка. Они не могут рассматриваться сами по себе, требуется указать, какому языку они принадлежат — языку ли науки, какому-то иному языку или речь идет обо всех языках. Поэтому относительно этих предложений не стоит вопрос об их истинности или ложности, можно рассматривать лишь целесообразность тех или иных языковых постулатов и их следствия. С ними дело обстоит совершенно иначе, чем с подлинными объектными предложениями, за которые их легко можно принять при содержательном способе речи.

Квазисинтаксическими Карнап считает также те предложения, которые выражают значение. При указании значения слова или предложения обычно обозначаемый ими предмет или положение дел описывают с помощью других предложений. При этом между предложениями устанавливается отношение эквивалентности. Вследствие этого высказывания о значениях можно сформулировать как высказывания о синтаксических отношениях их обозначений. Например, «дневная звезда» означает Солнце; это значит: выражение «дневная звезда» является синонимом слова «Солнце». «Синоним» есть формальное синтаксическое понятие, которое определяется посредством формального равенства содержаний предложений, имеющих соответствующие обозначения. Таким способом можно формально, синтаксически выразить и отношения между смыслами различных выражений и обозначенными ими предметами. Например, «вечерняя звезда» и «утренняя звезда» имеют разный смысл, но обозначают один и тот же объект. Этому соответствует синтаксическое предложение: выражения «вечерняя звезда» и «утренняя звезда» являются синонимами, но не благодаря их определениям, как в случае с «орел» (поэт.) и «орел», а благодаря опыту. Высказыванию «Два предложения имеют один и тот же смысл» соответствует предложение: «Они обладают одним и тем логическим содержанием» (в соответствии с определением «логического содержания», см. с. 85), что устанавливается либо чисто логически, либо эмпирически.

Однако с тех пор Карнап сам осознал, что высказывания о значении являются не

квазисинтаксическими, а носят, скорее, семантический характер 86 . Их описание посредством синтаксических отношений является лишь вторичным, ибо сначала они устанавливаются на основе значений. Первичными являются семантические связи. Синтаксическое описание значения можно осуществить только в том случае, если принят тезис экстенсиональности. Выражения, имеющие разные значения, но обозначающие один и тот же объект, и предложения, обладающие разными смыслами, но представляющие один и тот же факт, не являются ни квазисинтаксическими, ни ква-зилогическими. Как признал сам Карнап (ibid.), они носят чисто семантический характер. Сложные предложения, части которых говорят о том, что кто-то думает, верит или утверждает относительно какого-то положения дел, и вообще предложения с косвенной речью Карнап не рассматривает больше как квазисинтаксические или чисто семантические предложения. Теперь он считает их прагматическими предложениями, относящимися к поведению субъекта и использующими семантические понятия (ibid.).

В «Логическом синтаксисе языка» все неэкстенсиональные (интенсиональные) предложения Карнап считал квазисинтаксическими. Но с тех пор он осознал большое значение семантики, что нашло выражение в его работах «Введение в семантику» и «Значение и необходимость», и его понимание квазисинтаксических предложений решающим образом изменилось. Псевдообъектные предложения, которые только по видимости говорят о предметах, по сути дела выражают логические связи. Но, как отныне

86 Introduction to Semantics. 2. Ed. 1947. S. 250.

признает Карнап, логика в первую очередь опирается на семантику, а не на синтаксис. Поэтому псевдообъектные предложения лучше называть квазилогиче-скимиу а не квазисинтаксическими предложениями. Сначала их нужно сформулировать в виде

семантических предложений и лишь после этого переводить в синтаксические 87 . Это принципиально важный шаг. Он устраняет те возражения, которые были выдвинуты против оценки Карнапом квазисинтаксических предложений и, прежде всего, против приписанной им роли в философии. В «Логическом синтаксисе языка» Карнап подчеркивал тесную связь философии с квазисинтаксическими предложениями и с синтаксисом языка науки.

Предложения и проблемы некоторой области относятся либо к объектам этой области, их свойствам и отношениям, либо к логическим отношениям понятий, предложений, теорий, которые говорят об этих объектах. Предложение должно быть либо подлинным объектным предложением, синтаксическим предложением, либо — как квазисинтаксические предложения — допускать преобразование в чисто синтаксическое предложение. Если это невозможно, то предложение вообще не имеет никакого научного содержания. Переводимость в синтаксическое предложение образует критерий осмысленности для всех тех предложений, которые не являются ни подлинными объектными предложениями, ни чисто синтаксическими.

Взгляд на философию с этой точки зрения дает новое, более точное определение философии как науки. С вопросами об объектах философия не может иметь дела, поскольку ими занимаются конкретные науки, а собственной области объектов у метафизики, выходящей за пределы опыта, нет. Поэтому вопросы, которыми занимается философия, могут быть только логическими вопросами, а именно вопросами логического анализа

науки 88. В своем общем синтаксисе Карнап показал, что все логические отношения, будучи формальными, относящимися только к «последовательности и (синтаксическому) виду знаков языковых выражений», могут быть сформулированы как синтаксические. Отсюда Карнап сделал вывод о том, «что все осмысленные проблемы философии», по крайней мере

не метафизической и не занимающейся ценностями философии, «относятся к синтаксису»89. Опять-таки Витгенштейн впервые высказал похожее понимание философии и ее отношения к логике науки и синтаксису (в «Логикофилософском трактате»), но не сформулировал ни логики науки, ни синтаксиса. Синтаксические определения, с его точки зрения, можно сформулировать без ссылки на смысл; напротив, предложения логики науки относятся к смыслу научных понятий и предложений.

Однако обычно философия очень мало занимается чисто формальными вопросами символических систем. Большей частью, особенно при обсуждении оснований конкретных наук, ее вопросы относятся к мнимым объектам — пространству, времени, вещи, числу...

Однако, по сути дела, они направлены на понятия, предложения, теории и их логический характер. Это квазисинтаксические вопросы. Философия есть логика науки, а логика науки есть синтаксис научного языка. Все ее вопросы при точной формулировке можно поставить как синтаксические вопросы. Поэтому Карнап полагал, что очень многие философские вопросы, которые считаются вопросами об объектах лишь вследствие содержательного способа речи, но фактически являются квазисинтаксическими, можно прояснить благодаря их переводу в формальный способ речи. Так, в спорах об основаниях математики можно устранить противоположность формалистского и логицистского истолкований чисел. Одни определяют числа как классы классов вещей, другие — как самостоятельный, исходный вид предметов. При формальном подходе эти противоположные истолкования говорят просто

87 Ibid. S. 249.

88 Критическую оценку этого взгляда Петцелем см. в: Petzäll // Theoria, 1936. S. 359f.

89 Die logische Syntax der Sprache. S. 206, 207.