Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
История этики средних веков.docx
Скачиваний:
78
Добавлен:
24.03.2016
Размер:
569.03 Кб
Скачать

§ 4. Выводы

Религиозно-этическая система ислама подчинила жизнь мусульманина служению Аллаху. Требования шариата жестко разделили поведение человека на дозволенное (халал),порицаемое(макрух)и недозволенное(хорам).Традиционный образ жизни поддерживался обещанием райского блаженства праведнику и адских мук отступнику от истинной веры. Образцом, достойным подражания, служил воин и страж ислама, готовый к священной войне с неверными, фанатично преданный Аллаху. Покорность исключающему сомнения авторитету полагалась высшей добродетелью.

Однако за этим идеалом, который освящал существовавший социальный строй и был глубоко консервативным, скрывалась отличная от него противоречивая и жестокая действительность. Поэт-мыслитель Абу-лъ Ала ал-Маари(973—1016), получивший кличку зиндик (еретик), обличал лицемерие служителей Аллаха и властолюбие правителей. Он с горечью говорил о правоверных, обманутых и порабощенных религиозно-этическими предписаниями Корана:

И денно и нощно в толпе правоверных Искал я молящихся нелицемерных. Нашел я, что это бессмысленный скот, Который вслепую по жизни бредет. А кто половчей, тот с повадкой пророка В гордыне великой вознесся, высоко. Посмотришь — одни простецы и глупцы, Другие — обманщики и хитрецы, Безропотность за благочестье сочли вы,— Тогда и ослы ваши благочестивы! 112

В народных массах уже в IX в. получила распространение ересь карматов—проповедников социального равенства, отвергавших все религиозные учения, поскольку они основаны на обмане. «Три человека, утверждал один из их вождей (карматов.—В. И.),внесли в человечество порчу—пастырь (Моисей), лекарь (Иисус) и погонщик верблюдов (Мухаммед). Карматы рассматривали религии не просто как плод фантазии «трех обманщиков», а как духовное средство для материального порабощения людей»113.

Антирелигиозные и свободолюбивые идеи карматов (IX— XVI вв.), вдохновлявшие антифеодальные движения крестьян и ремесленников во многих странах Ближнего и Среднего Востока, оказывали влияние и на взгляды представителей арабского свободомыслия. Путь просвещения—знание, которое раскрепощает человека, укрепляет его дух и волю к сопротивлению догме ислама.

112 Арабская поэзия средних веков. М, 1975, с. 462—163.

113 Сагадеев А. В. Ибн Рушд, с. 155.

143

Великие арабоязычные мыслители от ал-Кинди до Ибн Рушда были защитниками разума против слепой веры, философии — против религии, свободы человека — против божественного предопределения. Не религиозный фанатик, не потерявший себя в мистической любви к Аллаху суфий, не покорный исполнитель предписаний Корана, а человек мыслящий, способный критически оценить мир и общество, в котором он живет, являлся целью их устремлений.

В развитии этической мысли Ближнего и Среднего Востока эпохи средневековья к наиболее существенным достижениям следует отнести: ограничение произвола, приписываемого Аллаху мутакаллимами; доказательство реальной возможности свободы (выбора) между добром (благом) и злом; настойчивый поиск земной обоснованности поведения человека (Ибн Сина, Ибн Рушд). Открытием, опередившим свою эпоху, оказался вывод Ибн Халдуна, о социально-экономической детерминации морали и утверждение о том, что решающая роль в изменении нравов принадлежит исторически закономерным изменениям в укладе хозяйственной жизни. Общей тенденцией этического учения арабоязычных мыслителей был рационализм. Критерий человека воспитанного—сознательный выбор пути нравственного совершенствования. Социально-нравственным идеалом передовых мыслителей являлся добродетельный город с мудрым и справедливым правителем. Эта просветительская утопия сохранялась от ал-Кинди до Ибн-Рушда, от ал-Фараби до Алишера Навои. Только Ибн Халдун, опираясь на свое толкование истории общества, не разделял данную точку зрения.

Философ, по их мнению, не безразличный к страданиям людей мудрец, а человек, отличающийся социальной активностью. Он не может равнодушно взирать на чинимую деспотами-правителями несправедливость, мириться с воинствующим невежеством. Если Ибн Туфейлю и Ибн Рушду был свойствен «интеллектуальный аристократизм», то ал-Фараби, Ибн Сина и Ибн Халдун отличались демократичностью взглядов и полагали, что нравственное и умственное воспитание могут и должны стать всеобщим достоянием.

В поэзии и прозе идеалы мыслителей Ближнего и Среднего Востока получили образное выражение. Многие поэты VIII—XVI вв. были мыслителями-вольнодумцами. В произведениях Носира-и-Хосроу и Низами, Фирдоуси и Рудаки и особенно поэта-мыслителя Алишера Навои прославлялся человек-труженик, человек, любящий земную жизнь.

Идеал человека-борца оказывался близок облику героев безымянных народных сказителей, создателей устной традиции занимательных историй, сказок, народных романов и анекдотов. В них человек из народа, труженик-крестьянин, умудренный житейским опытом, ремесленник—мастер своего дела—неизменно одерживает верх над силами зла.

144

Живой отклик в народе находило и возмущение Омара Хайяма несправедливым устройством мира:

О небо, ты души не чаешь в подлецах!

Дворцы, и мельницы, и бани — в их руках...

А честный просит в долг кусок лепешки черствой.

О небо, на тебя я плюнул бы в сердцах! Восстань!

Пригоршню праха в лицо брось небесам,

Конец надеждам, страхам, молитвам и постам!

Люби красу земную, земное пей вино:

Никто не встал из гроба, а все истлели там 114.

Гуманистическая традиция, вера в справедливость и земное счастье, презрение к лицемерию и пресмыкательству перед владыками мира оказывали эмоционально-нравственное воздействие на народ, будили мысль, вопреки традиции безропотного смирения перед властью Аллаха и земного правителя пробуждали в нем чувство человеческого достоинства.

Утверждение подлинной ценности земной жизни, осознание нравственной ценности человека, любовь к народу и понимание-своего патриотического долга звучат в гордых словах Алишера Навои:

Народ — поэт, а я при нем писец

И вот за то

К народу я приближен, как никто! 115

114 Ирано-таджикская поэзия, с. 112, 113.

115 Навои Д. Соч., т 1, Ташкент, 1968, с. 6.