Энциклопедия. Том 1. 2006

КЛАССИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ И ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Если сновидение часто непонятно самому сновидящему, то это происходит потому, что остающийся в бессознательном материал оказывает сильное давление на мысли, образы и восприятия, чтобы тем самым не подвергать опасности целостность личности. Сновидец не хочет понимать свое сновидение, которое нацелено на то, чтобы обмануть его. То, что он не понимает свое сновидение, входит в намерение сновидца, и, таким образом, человек как бы старается обмануть сам себя. В действительности же сновидение, словно в зеркале, «способно отразить процессы и установки, которые нацелены на осуществление в дальнейшем определенных поступков» [29, с. 253].

С точки зрения А. Адлера, сновидение — это не «царская дорога к бессознательному», как утверждал З. Фрейд, а своего рода «мост от насущной проблемы к индивидуальности человека». В классическом психоанализе сновидение противопоставляется бодрствующему сознанию. В индивидуальной психологии утверждается, что подобной противоположности между ними не существует. Те упрощения, которые используются в сновидении в качестве средства самообмана сновидца, используются человеком с точно такой же целью и в состоянии бодрствования.

Подобно З. Фрейду, А. Адлер рассматривал эротический перенос на врача в терапевтическом процессе как своеобразную карикатуру, не имеющую отношения к настоящим чувствам. В то же время он не расценивал его в качестве проявления либидо пациента и полагал, что данный феномен является не «переносом» как таковым, а привычкой, общей позицией пациента, проистекающей из его детства и представляющей собой путь к власти, в данном случае — к власти над психотерапевтом.

Эротический перенос — это трюк пациентов, стремящихся умалить личность врача. Это — невротическая ориентация, с помощью которой пациент стремится обрести свое превосходство над ним. Поэтому при психотерапевтическом лечении необходимо следить за тем, чтобы не стать жертвой девальвирующей тенденции пациента, проявляющейся различными способами, в том числе и в форме эротического переноса.

В классическом психоанализе проводилось различие между первичным нарциссизмом, изначально присущим ребенку, и вторичный нарциссизмом, связанным с тем, что после переключения либидо ребенка со своего собственного тела на другой сексуальный объект, либидо взрослого человека может быть вновь повернуто на самого себя. В индивидуальной психологии наблюдается иная трактовка нарциссизма.

С точки зрения А. Адлера, сексуальность ребенка никогда не ориентирована на собственное тело, как полагал З. Фрейд. Поэтому нарциссизм не представляет собой врожденный компонент или этап развития, а является вторичной фазой, результатом того, что человек или отказался

171

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ А . АДЛЕРА

от естественных социальных связей, или не обнаружил их в себе. Нарциссизм указывает на недостаток чувства общности, социального интереса

иобусловлен ограниченностью переживаний человека, сконцентрированных не на отношениях с другими людьми, а на собственной персоне. По мнению А. Адлера, нарциссизм — это ощущение собственной слабости, вытекающей из сильно развитого чувства неполноценности, когда «ребенок чувствует себя словно бы во враждебном мире и думает, что сможет чего-нибудь добиться, только сделав себя центром происходящего и изолировав себя от всех связей» [30, с. 260].

Если классический психоанализ оказал влияние на становление индивидуальной психологии, которая фактически возникла на основе переосмысления ряда фрейдовских идей, то то же самое можно сказать и в отношении воздействия отдельных положений индивидуальной психологии на развитие и модификацию классического психоанализа.

А.Адлер считал, например, что именно индивидуальной психологией был проложен путь к становлению психоаналитических идей эдипова комплекса, комплекса кастрации, нарциссизма. Так, связывается ли эдипов комплекс с сексуальным либидо или он трактуется несколько иначе, в любом случае его рассмотрение немыслимо без понимания того, что мальчик стремится превзойти самого себя и достичь превосходства над отцом.

Идея комплекса кастрации логически вытекает, по утверждению А. Адлера, из одного из основных концептов индивидуальной психологии, связанного с признанием мужского протеста в качестве имеющей определяющее значение реакции ребенка на свойственное ему чувство неполноценности

иущербности.

Что касается психоаналитических представлений о нарциссизме, то они возникли у З. Фрейда, по мнению А. Адлера, тогда, когда индивидуальная психология выдвинула положение об эгоцентричности неврозов.

Разумеется, суждения А. Адлера по всем этим вопросам можно рассматривать в плане его собственного желания утвердить приоритет некоторых концепций индивидуальной психологии по отношению к классическому психоанализу. Тем не менее, в них есть доля истины, заключающаяся в действительности в том взаимовлиянии, которое оказывали друг на друга З. Фрейд и А. Адлер при выдвижении и развитии тех или иных представлений о человеке, его влечениях и стремлениях

Так, основатель психоанализа скептически отнесся к адлеровским идеям о стремлении к самоутверждению, власти, совершенству. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) он исходил из того, что подобные стремления, как и влечение к самосохранению, являются частными, предназначенными к тому, чтобы обеспечить организму собственный путь к смерти и избежать других возможностей возвращения к неорганическо-

172

КЛАССИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ И ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

му состоянию. В этом отношении нет необходимости говорить о каком-то загадочном стремлении к самоутверждению во что бы то ни стало. Другое дело, что многим людям трудно, как замечал З. Фрейд, отказаться от веры

вто, что человеку свойственно стремление к усовершенствованию. «Но

ялично не верю в существование такого внутреннего стремления и не вижу никакого смысла щадить эту приятную иллюзию» [31, с. 234].

Однако несколько лет спустя З. Фрейд высказал иное суждение по этому вопросу. Не касаясь адлеровского понимания стремления к самоутверждению, к власти, он уже не столь категорично выступал против идеи усовершенствования человека. Более того, в работе «Будущее одной иллюзии» (1927) он признавал, что «жизнь в этом мире служит высшей цели, и хотя эту цель нелегко разгадать, но, по всей вероятности, она сводится к усовершенствованию человека» [32, с. 21–22].

Любопытна также эволюция взглядов А. Адлера и З. Фрейда на проблему агрессивности. Данная проблематика нашла свое отражение в ранних работах А. Адлера, включая статью «Проявление агрессии в жизни и при неврозе» (1908) и книгу «О невротическом характере» (1912), где содержались размышления об агрессивном влечении, инстинкте агрессии и невротических симптомах, являющихся элементами агрессии. Именно

вэтих работах он рассматривал агрессивное влечение и инстинкт агрессии в качестве установки, направленной против жизни. Однако в работах более позднего периода своей исследовательской и терапевтической деятельности он выдвигал на передний план чувство общности, социальный интерес. При этом А. Адлер критически отнесся к идее влечения к смерти, которая в процессе переосмысления психоаналитических представлений о человеке была выдвинута З. Фрейдом.

Противоположная картина наблюдалась в классическом психоанализе. Первоначально З. Фрейд не разделял точку зрения некоторых аналитиков, включая А. Адлера, которые выступили с идеей существования особого агрессивного влечения. Затем он согласился с тем, что в садизме действительно присутствует агрессивный компонент сексуального влечения, но тем не менее был склонен считать, что вряд ли стоит говорить о каком-то особом агрессивном влечении или инстинкте. Во всяком случае в работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909), т. е. до разрыва с А. Адлером, он писал по этому поводу следующее: «Я не могу решиться признать особое агрессивное влечение наряду и на одинаковых правах с известными нам влечениями самосохранения и сексуальными. Мне кажется, что Адлер неправильно считает за особое влечение общий и непременный характер всякого влечения и именно то “влекущее”, побуждающее, что мы могли бы описать как способность давать толчок двигательной сфере» [33, с. 108–109]. И только после публикации работы

173

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ А . АДЛЕРА

«По ту сторону принципа удовольствия» (1920), в которой была выдвинута идея влечения к смерти, З. Фрейд признал существование влечения

кагрессии и деструкции.

Вкниге «Недовольство культурой» (1930) он был вынужден признать, что проглядел повсеместность невротической агрессивности и деструктивности и упустил из виду принадлежащее влечению к агрессии надлежащее место в жизни человека. При этом он вспомнил «о собственном сопротивлении при первой встрече с идеей инстинкта деструктивности в психоаналитической литературе», а также о том, как долго длилось это сопротивление, пока он «не стал восприимчивее к этой идее» [34, с. 113].

Несмотря на подобные взаимовлияния, а возможно, и вопреки им, А. Адлер и З. Фрейд критически относились к тем или иным концепциям, выдвинутым в рамках классического психоанализа и индивидуальной психологии. В частности, А. Адлер считал, что относящиеся к фазам сексуального развития концептуальные построения основателя психоанализа касаются не естественного превращения либидо, а искусственного, обусловленного западноевропейской культурой, а его психология является не чем иным, как описанной на сексуальном диалекте психопатологией изнеженного ребенка. Он даже полагал, что «в будущей истории психологии и психопатологии учение Фрейда будет фигурировать как курьезная попытка представить душевную жизнь изнеженного ребенка как общезначимую психологию посредством сексуальной терминологии» [35, с. 271].

Всвою очередь З. Фрейд подверг критике многие положения индивидуальной психологии. В работе «К истории психоаналитического движения» (1914) он посвятил несколько страниц критическому разбору основополагающих концепций А. Адлера. Так, отметив, что мужской протест существует, он в то же время подчеркнул, что этот протест представляет собой не что иное, как вычлененное из психологического механизма вытеснение.

По его мнению, А. Адлер смешал биологический, психологический и социальный смысл понятий «мужское» и «женское», а также неверно соотнес причины возникновения невроза с органической неполноценностью или ее субъективным ощущением, в результате чего невроз оказался побочным результатом общей ущербности человека, в то время как опыт свидетельствует о том, что «подавляющее большинство некрасивых, изуродованных, искалеченных, опустившихся людей отнюдь не склонно реагировать на свои недостатки возникновением невроза» [36, с. 190].

З.Фрейд также считал, что с самого начала А. Адлер не разобрался в проблеме вытеснения и поэтому не случайно не уделял ей достаточного внимания, как это имело место в классическом психоанализе. Во время одной дискуссии А. Адлер обратил внимание на своеобразную игру слов, которая, по его мнению, имеет место при психоаналитическом объяснении взаимо-

174

КЛАССИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ И ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

отношений между вытеснением и культурой (на вопрос, отчего возникает вытеснение, отвечают — от культуры, а на вопрос, откуда берется культура, отвечают — из вытеснения). Однако, как подчеркнул З. Фрейд, в психоанализе речь идет не об игре словами, а о реальном положении дел, и только ребенок может полагать, что его дурачат, когда на вопрос, откуда берутся яйца, ему отвечают — от курицы, а на вопрос, откуда берутся куры, получает ответ — из яиц. На самом деле психоаналитическое понимание означает «не что иное, как то, что культура покоится на результатах вытеснения предшествующих поколений и что каждому новому поколению предстоит сохранить эту культуру путем таких же вытеснений» [37, с. 191].

Классический психоанализ включал в себя исследовательские и терапевтические функции. Правда, рассматривая проблему сопротивления, З. Фрейд выдвинул предположение, в соответствии с которым психоаналитическое лечение можно рассматривать в качестве своего рода «перевоспитания» для преодоления внутренних сопротивлений. Подобное понимание нашло свое развернутое отражение в «Лекциях по введению

впсихоанализ» (1916/1917), где он подчеркнул, что работа по преодолению сопротивлений является существенной частью аналитического лечения, в процессе которого пациент должен выполнить эту работу, а врач оказывает ему помощь в воспитательном смысле. «Поэтому правильно говорить, что психоаналитическое лечение является чем-то вроде довоспитания» [38, с. 289].

Кроме того, З. Фрейд считал, что теоретические разработки и клинические данные психоанализа могут оказаться плодотворными и полезными в деле воспитания детей и несомненно представляют определенный педагогический интерес. Тем не менее задача воспитания никогда не выходила на передний план в классическом психоанализе.

Индивидуальная психология ориентирована как на исследовательские и терапевтические, так и на образовательные (воспитательные) цели. Последняя интенция берет свое начало в ранних статьях А. Адлера «Врач как воспитатель» (1904), «Воспитание родителей» (1912) и находит отражение в более поздних его работах, таких как «Воспитание детей» (1930). Она нашла свое отражение и в его практической деятельности по консультированию детей в воспитательных центрах и реформе школьного образования в Вене в 20-х гг., создании экспериментальной школы индивидуальной психологии, терапии детей и родителей, школьников и учителей, осуществляемой под его руководством на протяжении ряда лет.

Образовательный (воспитательный) аспект индивидуальной психологии привлек к себе внимание педагогов и психологов в разных странах мира,

врезультате чего разработанные А. Адлером идеи, концепции и техника лечения получили больший отклик среди них, чем среди врачей. Во вся-

175

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ А . АДЛЕРА

ком случае знакомые с индивидуальной психологией специалисты в области образования стали прислушиваться к рекомендациям, которые были даны А. Адлером на основе своей исследовательской и терапевтической деятельности.

Эти рекомендации включали в себя следующие положения:

•родитель или воспитатель должен завоевать любовь ребенка, что является гарантией его воспитуемости;

•лучшая поддержка в развитии ребенка состоит в укреплении его уверенности в собственных силах, поскольку подобная уверенность приносит ему счастье;

•ни при каких обстоятельствах ребенок не должен бояться своих родителей, воспитателей и, следовательно, нельзя пугать ребенка, так как тем самым они не только не достигнут своих целей, но и лишат ребенка уверенности в себе, вызовут у него смятение;

•похвала и награда всегда предпочтительнее осуждения и наказания; вместо того, чтобы требовать слепого подчинения, следует предоставлять ребенку возможность выбора и свободу для принятия решений.

Высказанные А. Адлером рекомендации по воспитанию здорового

ребенка предполагали минимизирование негативных последствий чувства неполноценности, способного обернуться для ребенка возникновением у него комплекса неполноценности. Однако находящиеся под воздействием западноевропейской культуры многие родители нередко сами культивировали в своих детях культ силы, достижения успеха и таким образом готовили их к вступлению во взрослую жизнь с ее конкуренцией, соперничеством и погоней за материальным преуспеванием, что основными ценностями здорового образа жизни становились предельная собранность, чрезмерная деловитость, способность к достижению намеченной цели любыми средствами, отсутствие каких-либо сомнений и сострадания к более слабым, менее талантливым.

Если чрезмерные нагрузки на детский организм приводили некоторых детей к психическим срывам, чреватым развитием и обострением комплекса неполноценности, то постоянная погоня за преуспеванием в жизни оборачивалась для других детей тем, что возникало новое, не описанное ни в классическом психоанализе, ни в индивидуальной психологии явление, которое можно было бы назвать комплексом полноценности.

В первом случае пополнялся контингент тех, кому требовалась психотерапевтическая помощь и кто обращался за соответствующим лечением. Во втором случае вырастало новое поколение людей, считавшихся здоровыми, преуспевающими и не нуждающимися в какой-либо психологической или психотерапевтической помощи, хотя в действительности

176

ГЛАВА 4

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ К. Г. ЮНГА

Карл Густав Юнг

Карл Густав Юнг родился 26 июля 1875 г. в швейцарском местечке Кессвиль (кантон Тюргау), недалеко от Базеля. Его отец, Пауль Ахиллес Юнг, был доктором филологии, интересовался классическими языками и древнееврейским, в совершенстве владел латинским языком, которому стал обучать своего сына, когда ему исполнилось шесть лет, но, отойдя от науки, стал пастором евангелической реформаторской церкви и протестантским капелланом в одной из психиатрических больниц в Базеле. Его мать, Эмилия Прейсверк, была чувствительной, но не терпящей возражений женщиной. В семье было трое детей, но К. Г. Юнг не видел своего старшего брата, который прожил всего несколько дней и умер за два года до его рождения. Его младшая сестра родилась, когда ему было девять лет.

Его дед (Карл Густав Юнг) по отцовской линии был врачом, профессором, а затем и ректором Базельского университета. Для своего внука он являлся весьма значимой фигурой: Карл Густав Юнг (старший) был знаком с такими известными в то время мыслителями, как Ф. Шлейермахер и А. Гумбольд; существовала семейная легенда, что он — внебрачный сын И. В. Гете; его жизнь в юности была насыщена разнообразными событиями, связанными, в частности, с арестом прусскими властями за политическую деятельность и 13-месячным пребыванием в берлинской тюрьме, с отречением от римской католической веры и принятием евангелического протестантства. К. Г. Юнг (младший) с таким почтением относился к своему деду, что впоследствии, когда им было построено каменное сооружение (Башня) в Боллингене, близ Цюрихского озера, он высек на трех каменных плитах имена своих предков по отцовской линии.

Предки по материнской линии также по-своему были интересны К. Г. Юнгу, поскольку его бабка, Аугуста Фабер, считалась прорицательницей и обладала экстрасенсорными способностями, а дед, Самуил

178

КАРЛ ГУСТАВ ЮНГ

Прейсверк, был главой протестантской общины в Базеле, специалистом по ивриту (написал грамматику древнееврейского языка), профессором восточных языков в евангелистском институте в Женеве и человеком, разговаривавшим с духами.

Переплетение столь разнообразных родословных корней сказалось на формировании духовного мира и профессиональных интересов К. Г. Юнга. Подобно своим предкам по отцовской и материнской линиям он, с одной стороны, выбрал профессию врача и проводил научные исследования, а с другой стороны, — проявлял интерес к христианскому мистицизму спиритической теологии, древним культам, алхимии, миру духов, мифологии, западноевропейской и восточной философии.

С раннего детства К. Г. Юнг отличался особой восприимчивостью к тому, что позднее назвал «богами» бессознательного (архетипами). Не случайно посмертно опубликованная его работа «Воспоминания, сновидения, размышления» (1962), представляющая определенным образом обработанный и преподнесенный последовательницей К. Г. Юнга материал в качестве автобиографии [1, с. 11], начинается примечательными словами: «Моя жизнь — это история самореализации бессознательного» [2, с. 16]. И действительно, начиная с самых ранних воспоминаний и кончая размышлениями в преклонном возрасте, большинство воспроизводимых швейцарским психиатром, психологом и культурологом сюжетов оказываются связанными с погружением в мир сновидений, фантазий, глубинных прозрений.

Первые, по его собственным словам, «осознанные травмы» имели место в возрасте трех-четырех лет. Одна из них была связана с увиденным им человеком, облаченным в длинную черную одежду и вызвавшим в нем смертельный ужас, как только у мальчика промелькнула мысль, что это иезуит. И хотя он не знал, что представляет собой иезуит, но видение черного человека и ранее подслушанный разговор между отцом и гостившим

вдоме священником о грязной деятельности иезуитов, вызвали у мальчика такую ассоциацию с чем-то опасным даже для его отца, что он убежал на чердак дома, спрятался там, долго не решался спуститься на первый этаж и еще несколько дней находился в состоянии адского страха, удерживающего его от выхода на улицу.

Другое травмирующее переживание было связано со сновидением,

вкотором мальчик увидел ведущие вниз каменные ступени, в страхе и неуверенности спустился по ним и обнаружил нечто такое, что заставило его испытать парализующий ужас. На золотом троне возвышался похожий на дерево ствол из кожи и голого мяса с круглой головой и единственным, устремленным ввысь глазом. После восклицания матери, что это людоед, мальчик проснулся с ощущением ужаса, который преследовал его несколько дней. Это сновидение долгое время занимало К. Г. Юнга

179

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ К . Г. ЮНГА

изначительно позже он понял, что странное видение было не чем иным, как фаллосом, причем лишь несколько десятилетий спустя он обрел знание о ритуальном фаллосе.

Необычные сны, погружающие в царство тьмы, различного рода видения, связанные с чем-то сверхъестественным, неудержимое любопытство к разглядыванию трупов, обнаружение в себе некой раздвоенности, как будто внутри находятся два человека (обыкновенный ребенок, ведущий себя подобно другим детям, или «личность номер один», и мудрый старец, взывающий к серьезному отношению к жизни и каким-то образом связанный с предками и духовными таинствами, или «личность номер два») — все это заставляло задумываться маленького К. Г. Юнга над такими вопросами, которые носили философский характер и ответ на которые не находили даже многие взрослые люди.

Ввозрасте 7–9 лет он предается метафизической игре и размышляет следующим образом: «Я сижу на камне, который находится подо мною». Но ведь и камень может иметь «я» и думать: «Я лежу на склоне, а кто-то сидит на мне». Тогда возникает вопрос: «Кто я? Тот, кто сидит на камне, или я — камень, на котором он сидит?» И маленький К. Г. Юнг часами сидел на камне, завороженный разнообразными вопросами и загадками мира.

Вдесять лет он из измерительной линейки вырезает человечка, раскрашивает его черными чернилами и вместе с черным камнем кладет в пенал, который прячет на чердаке дома. Затем время от времени, особенно в моменты удрученного состояния или раздражения, он тайком пробирается на чердак, открывает пенал, смотрит на черного человечка

икамень, а также прячет в пенале записки, написанные на изобретенном им языке, как будто совершает какой-то торжественный ритуал.

Вдвенадцать лет в яркий солнечный день он приходит в восторг от кафедрального собора и думает, что мир прекрасен, церковь превосходна, а создавший все это Бог восседает на золотом троне на небесах и… Не додумав свою мысль до конца, мальчик вдруг чувствует удушье и в оцепенении не может ничего понять, как будто продолжение мысли может привести к страшному греху — греху против Святого Духа.

Несколько дней и ночей он находится в смятенном состоянии, так как какая-то запретная мысль прорывается в его сознание, но он пытается отогнать ее прочь. Наконец, как будто это кому-то нужно, мальчик начинает размышлять и, окинув взором длинный ряд своих предков, добирается до Адама и Евы. «Они были безупречны, ведь Бог творит лишь совершенство, и все же они согрешили. Как стало возможно такое? Они не смогли бы сделать этого, если бы Бог не создал для них эту возможность. Очевидно, что Бог и змия сотворил им в искушение. Бог в Своем всеведении устроил все так, чтобы первые родители согрешили. Итак, это Бог хотел,

180