6. Крестьяне-трудовики (народники)

По существу, крестьяне-трудовики и крестьяне-эсеры не отличаются от беспартий­ных крестьян. Вы ясно видите из сопоставления речей тех и других те же нужды, те же требования, то же миросозерцание. У партийных крестьян только больше сознательно­сти, яснее способ выражения, цельнее понимание зависимости между разными сторо­нами вопроса.

Едва ли не лучшая речь — крестьянина Киселева, трудовика, в 26-ом заседании вто­рой Думы (12 апреля 1907 г.). В противоположность «государственной точке зрения» либерального чинуши, здесь центр тяжести прямо переносится на то, что «вся внутрен­няя политика нашего правительства, фактическими руководителями которой являются помещики-землевладельцы, вся направлена к тому, чтобы сохранить землю в руках нынешних владельцев» (1943). Оратор показывает, что именно поэтому держат народ «в непроходимом невежестве», и останавливается на речи октябриста кн. Святополк-Мирского. «Вы не забыли, конечно, его ужасных слов: «оставьте всякую мысль об уве­личении площади крестьянского землевладения. Сохраните и поддержите частных вла­дельцев. Наша серая, темная крестьянская масса без помещиков, это — стадо без пас­тыря». Товарищи-крестьяне, нужно ли добавлять к этому что-нибудь, чтобы вы поняли, что за вожделения таятся в душах этих господ — благодетелей наших? Неужели вам не ясно, что они до сих пор тоскуют и вздыхают о крепостном праве? Нет, господа пасты­ри, довольно... Я хотел бы только одного: чтобы эти слова благородного Рюриковича вся серая крестьянская Русь, вся русская земля крепко запомнила, чтобы эти слова ог­нем горели в душе каждого крестьянина и

376 В. И. ЛЕНИН

ярче солнца освещали ту пропасть, которая стоит между нами и непрошенными благо­детелями. Довольно, господа пастыри... Довольно, нам нужны не пастыри, а вожди, ко­торых мы сумеем найти и помимо вас, а с ними мы найдем дорогу и к свету, и к правде, найдем дорогу и к обетованной земле» (1947).

Трудовик всецело стоит на точке зрения революционного буржуа, который оболь­щается, думая, что национализация земли даст «обетованную землю», но который за данную революцию борется беззаветно и с ненавистью встречает мысль об урезании ее размаха: «Партия народной свободы отказывается от справедливого решения аграрного вопроса... Господа народные представители, может ли законодательное учреждение, каким является Государственная дума, в своих действиях поступиться справедливо­стью в пользу практичности? Можете ли вы издавать законы, наперед зная, что они не­справедливы?.. Неужели вам мало тех несправедливых законов, которыми наградила нас наша бюрократия, чтобы нам самим еще их создавать?.. Вы отлично знаете, что из практических соображений — успокоить Россию — у нас посылались карательные экспедиции, всю Россию объявили на исключительном положении; из практических соображений введены военно-полевые суды. Но скажите мне на милость, кто из нас восторгается этой практичностью? Не проклинали ли вы ее все? Не задавайте вопроса, как тут некоторые задавали» (оратор намекает, очевидно, на кадетского помещика Та-таринова, говорившего в 24-ом заседании, 9 апреля: «справедливость, господа, понятие довольно условное», «справедливость — это есть тот идеал, к которому мы все стре­мимся, но идеал этот остается» (у кадета) «только идеалом, и будет ли возможность фактически его осуществить, это для меня вопрос», 1779) — «что такое справедли­вость? Человек — вот справедливость. Родился человек — справедливо, чтобы он жил, а для этого справедливо, чтобы он имел возможность трудом добывать себе кусок хле­ба...».

Вы видите: этот идеолог крестьянства стоит на типической точке зрения француз­ского просветителя

АГРАРНАЯ ПРОГРАММА С.-Д. В ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 377

XVIII века. Он не понимает исторической ограниченности, исторически-определенного содержания его справедливости. Но он хочет — и класс, который он представляет, может во имя этой абстрактной справедливости смести дотла все остатки средневе­ковья. Именно это реальное историческое содержание и заключается в постановке во­проса: никаких «практических» соображений в ущерб справедливости. Читай: никаких уступок средневековью, помещикам, старой власти. Это — язык деятеля Конвента. А для либерала Татаринова «идеал» буржуазной свободы «остается только идеалом», за который он не борется серьезно, не жертвует всем для его осуществления, а идет на сделку с помещиком. Киселевы могут вести народ на победоносную буржуазную рево­люцию, Татариновы — только на предательство.

«... Во имя практичности партия народной свободы предлагает не создавать никакого права на землю. Она опасается, что такое право привлечет в деревню массу людей из города, и в таком случае земли каж­дому достанется понемногу. Я хотел бы прежде всего спросить, что такое право на землю? Право на зем­лю, это — право на труд, это — право на хлеб, это — право на жизнь, это неотъемлемое право каждого человека. Так как же мы можем лишить кого-нибудь этого права? Партия народной свободы говорит, что если бы дать такое право всем гражданам и разделить между ними землю, то ее достанется всем понем­ногу. Но ведь право и практическое его осуществление — совершенно не одно и то же. Каждый из вас, здесь сидящих, имеет право жить в какой-нибудь Чухломе, и, однако, живет здесь, и, обратно, те, кто живут в Чухломе, имеют такое же право жить в Петербурге и, однако, торчат в своей норе. Поэтому опа­саться, что предоставление права на землю всем желающим трудиться на ней привлечет из города массу людей — совершенно неосновательно. В деревню пойдут из города только те, кто не порвал еще связи с нею и теперь, — в деревню пойдут только те, кто недавно ушел в город... Люди, имеющие в городе дей­ствительно прочный, обеспеченный заработок, в деревню не пойдут... Я думаю, что только полная и бес­поворотная отмена частной собственности на землю... и т. д. ... только такое решение мы можем признать удовлетворительным» (1950).

Эта типичная для трудовика тирада ставит перед нами интересный вопрос: есть ли разница между такими речами о праве на труд и речами французских мелкобуржуаз­ных демократов 1848 года о праве на труд?

378 В. И. ЛЕНИН

И то и другое, несомненно, декламация буржуазного демократа, смутно выражающая действительное историческое содержание борьбы. Но декламация трудовика смутно выражает действительные задачи буржуазной революции, которая по объективным ус­ловиям возможна (т. е. возможна крестьянская аграрная революция в России XX века), — а декламация французского Kleinbiirger'a 1848 года смутно выражает задачи социа­листической революции, которая была невозможна во Франции в половине прошлого века. Другими словами: право на труд французского рабочего половины XIX века вы­ражало пожелание обновить все мелкое производство на началах кооперации, социа­лизма и проч., а это было экономически невозможно. Право на труд русского крестья­нина XX века выражает пожелание обновить мелкое земледельческое производство на национализированной земле, а это экономически вполне возможно. В «праве на труд» русского крестьянина XX века есть, кроме ложной социалистической теории, реальное буржуазное содержание. В праве на труд французского мещанина и рабочего половины XIX века нет ничего, кроме ложной социалистической теории. Вот эту разницу про­сматривают многие наши марксисты.

А трудовик сам показывает реальное содержание своей теории: на землю пойдут не все, хотя все «имеют равное право». Ясно, что пойдут на землю, или осядут на земле только хозяева. Отмена частной собственности на землю есть отмена всех препятствий хозяевам устраиваться на земле.

Неудивительно, что, проникнутый беззаветной верой в крестьянскую революцию и желанием служить ей, Киселев с презрением говорит о кадетах, об их желаниях отчу­дить не всю землю, а часть, — заставить платить за землю, — сдать дело в «земельные учреждения неизвестного звания» — одним словом, о «синичке, ощипанной партией народной свободы» (1950—1951). Неудивительно также, что Струве и подобные ему должны были возненавидеть трудовиков особенно после II Думы: пока русский кре­стьянин будет трудовиком,

АГРАРНАЯ ПРОГРАММА С.-Д. В ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 379

до тех пор не могут удаться планы кадетов. А когда русский крестьянин перестанет быть трудовиком, тогда окончательно исчезнет разница между кадетом и октябристом!

Вкратце отметим других ораторов. Вот крестьянин Нечитайло: «Те люди, которые напитаны кровью, насосались мозгов крестьянских, называют их невежами» (779). Го­ловин обрывает: помещик может оскорблять крестьянина, но мужик... помещика? «Эти земли, которые принадлежат народу, — нам говорят: покупайте их. Разве мы — приез­жие иностранцы, из Англии, Франции и т. д.? Мы народ здешний, с какой стати мы должны покупать свои земли? Они нами уже десять раз отработаны кровью, потом и деньгами» (780).

Вот крестьянин Кирносов (Саратовской губ.): «Теперь мы более ни о чем не гово­рим, как о земле; нам опять говорят: священна, неприкосновенна. Я думаю, не может быть, чтобы она была неприкосновенна; раз того желает народ, не может быть ни­чего неприкосновенного . (Голос справа: «ого!».) Верно: ого! (Аплодисменты слева.) Господа дворяне, вы думаете, мы не знаем, когда вы нас на карту ставили, ко­гда вы нас на собак меняли? Знаем, это была все ваша священная, неприкосновенная собственность... Украли у нас землю... Крестьяне, которые посылали меня, сказали так: земля наша, мы пришли сюда не покупать ее, а взять» (1144) .

Вот крестьянин Васютин (Харьковской губ.): «Мы видим здесь в лице представителя г. председателя Совета министров не министра всей страны, а министра 130 000 поме­щиков. 90 млн. крестьян для него

Характерное вьфажение простым крестьянином революционной идеи самодержавия народа. Другойбуржуазии, кроме крестьянства, нет в нашей революции для осуществления этого требования пролетар­ской программы.

" Трудовик-крестьянин в I Думе Назаренко (Харьковской губ.) говорил: «Если вы будете рассуждать о том, как крестьяне смотрят на землю, то я вам скажу, что как для детей необходима грудь матери, так для нас, крестьян — земля. С этой точки зрения мы только и рассуждаем о земле. Вы, вероятно, знаете, что в очень недавнее время господа заставляли наших матерей кормить своей грудью щенков. Это самое делается и теперь. Но только дело в том, что теперь щенки господские сосут не ту мать, которая нас ро­дила и кормила, а ту, которая нас кормит — землю» (495).

380 В. И. ЛЕНИН

ничего не составляют... Вы (обращаясь к правым) занимаетесь эксплуатацией, отдаете внаймы свои земли по дорогой цене и дерете последнюю шкуру с крестьянина... Знай­те, что народ, если правительство не удовлетворит нужды, тоже не спросит вашего со­гласия, он возьмет землю... Я — украинец (рассказывает, как Екатерина подарила По­темкину рощицу: 27 тыс. десятин и 2000 крестьян)... Раньше земля продавалась за 25— 50 руб. за десятину, а теперь арендная плата 15—30 руб. за десятину, а сенокос 35—50 руб. Это дерикожество. (Голос справа: «Что? дерикожество?». Смех.) Ничего, не стесняйтесь, будьте покойны (аплодисменты слева); я называю это сдиранием последней шкуры с крестьян» (643, 39 заседание, 16 мая).

Общей чертой у крестьян-трудовиков и у крестьянской интеллигенции является жи­вость воспоминаний о крепостном праве. Всех их объединяет ключом бьющая нена­висть к помещикам и к помещичьему государству. Во всех них бушует революционная страсть. Одни вовсе не думают о будущем, созидаемом ими строе, стихийно напрягая силы, чтобы «сбросить их». Другие — утопически размалевывают этот строй, но все ненавидят компромисс со старой Россией, все борются за то, чтобы не оставить на про­клятом средневековье камня на камне.

Когда сравниваешь речи революционных крестьян во второй Думе и речи револю­ционных рабочих, то невольно бросается в глаза следующее различие. У первых неиз­меримо больше непосредственной революционности, страсти немедленного разруше­ния помещичьей власти, немедленного созидания нового строя. Крестьянин горит же­ланием тут же броситься на врага и душить его. У рабочего революционность отвле­ченнее, она как бы отодвинута на более далекие цели. Это различие вполне понятное и законное. Крестьянин делает сейчас, немедленно свою, буржуазную, революцию, не видя противоречий внутри ее, не допуская мысли о таких противоречиях. Рабочий со­циал-демократ видит их и, ставя себе всемирно-социалистические цели,

АГРАРНАЯ ПРОГРАММА С.-Д. В ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 381

не может связать судьбу рабочего движения с исходом буржуазной революции. Из этого не следует только выводить, что рабочий должен в буржуазной революции под­держивать либерала. Из этого следует выводить, что рабочий, не сливая себя ни с каким другим классом, должен со всей энергией помочь крестьянину довести до конца эту буржуазную революцию.