ТеорияХудожКультуры

Раздел 3. Миф как категория культуры

а классический американский джаз, который проник в СССР через трофейные радиоприемники и стал для многих из поколения шестидесятников чем-то вроде религии (именно так воспринимались шестидесятниками Дюк Эллингтон, Гленн Миллер, Луи Армстронг, Элла Фицджеральд и др.).

Джаз занял такое важное место в сознании поколения послевоенной молодежи (у которой каким-то образом развилось «прозападное» направление ума), что к нему недаром отнеслись

впартийных и комсомольских органах, как к стихийному бедствию. Джаз проник в СССР в конце 1940-х через радиостанцию «Голос Америки», каждую ночь передававшую джазовую программу «Час джаза». Аналогичные передачи затеяли на своей волне и другие «вражьи голоса» – «Свобода», BBC и т.п.

Множество молодых людей – обладателей трофейных радиоприемников –переписывали мелодии на допотопные магнитофоны и самодеятельные устройства грамзаписи, чтобы затем размножить их на рентгеновских пленках. Родился новый вид подпольного бизнеса – «джаз на костях» (или «джаз на ребрах»). Следом появился тип своеобразного «всезнайки», – он, не выезжая из родного Ленинграда или Москвы, Киева или Новосибирска, мог так обстоятельно рассказать о событиях, произошедших

вмире джаза за последнюю неделю, словно сам присутствовал на концерте Диззи Гиллеспи, «который состоялся в Гринвичвилледже, в клубе “Половинная нота” в прошлую субботу... нет, вру, старичок, это было в пятницу, а в субботу-то там играл Чарли “Берд” Паркер, там был тогда сильный дождь... вообрази себе дождь в Гринвич-вилледже, старичок... уссаться ведь можно, правда?”5

Люди старшего поколения помнили горьковские очерки об Америке, где основоположник соцреализма клеймил американский джаз как «музыку толстых», наводняющую Город «желтого дьявола», то есть мир капитала. В таком же «классовом» духе интерпретировали джаз и послевоенные идеологи борьбы с «безродным космополитизмом и низкопоклонством перед Западом». «Свыше» было объявлено, что джаз – это нездоровое увлечение идейно неустойчивой молодежи; ему был приклеен ярлык «американского идеологического оружия», с которым надлежит бороться самым решительным образом.

«Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь!» – так звучал один из самых популярных лозунгов всех комсомольских

5 Аксенов В. В поисках грустного беби. Две книги об Америке. М., 1992. С. 153.

342

Л.Б. Брусиловская. Запад как миф в культуре «оттепели»

мероприятий 1940–50-х гг. Почти сразу джаз перешел из музыкальной в идеологическую и политическую плоскость: джазовых музыкантов не пускали на сценические и танцплощадки, им приходилось устраивать подпольные вечера, которые нередко заканчивались драками с представителями комсомольского актива и дружинниками, вмешательством милиции. Можно сказать, что джазмены были первыми советскими диссидентами от культуры.

Но в молодежный сленг уже прочно вошли слова «чувак», «лабух», «хилять», а по Невскому проспекту и по улице Горького (советский «Бродвей») ходили толпы «стиляг» и распевали куплеты типа: «Я девушку встретил прекрасней зари, зовут ее Пегги Ли!» или: «Одна чувырла хиляла по Бродвею...». Джаз стал ярчайшим выразителем эстетики послевоенного поколения. Он поглотил и на время вытеснил все другие формы бытовой городской музыки.

Вджазе воплотился тот дух нарочитого вызова, брошенного косности, серости, тот бурный и болезненный переворот в оценке идейных ценностей, то горькое и саркастическое, хотя порой

ибессознательное, осмеяние утраченных идеалов, которое особенно типично для настроения шестидесятников. Джаз – стиль, который раскрепощает, в силу своей музыкальной специфики, личность и сознание, а это было именно то, к чему стремилось послевоенное поколение молодежи. Предоставим слово В. Аксенову, который подверг анализу это явление:

«Для моего поколения русских американский джаз был безостановочным экспрессом ночного ветра, пролетающим над вершинами “железного занавеса”.

Почему нацисты и коммунисты так ненавидели джаз? Может быть, из-за его склонности к импровизации? Может быть, если бы все игралось по нотам, они были бы терпимее?

Вот вам картинка из далекого прошлого: юнцы в свитерах с оленями вокруг чемоданного патефона. Придавленный в центре, чтобы не вспучивался, перевернутым бокалом, крутится самодельный диск с тенью здоровенной фибулы или мандибулы.

В1967 году ведущий программы “Час джаза” Уиллис Канновер приехал в СССР на первый международный фестиваль джаза. За ним ходили как за мессией. Бархатный голос американца в невероятном клетчатом пиджаке повергал нас в сущий трепет, слышалось эллингтоновское “Take a...” все эти наши платонические рандеву со свободой.

343

Раздел 3. Миф как категория культуры

Перенесясь в Европу, особенно в ее восточную часть, джаз становился чем-то большим, чем музыка, он приобретал идеологию, вернее, антиидеологию...»6.

Переоценка ценностей коснулась в разной степени всех областей жизни, и только любовь к джазу осталась для шестидесятников той константой, которую они сохранили и пронесли через всю жизнь, все эпохи, общественные потрясения и смену стран проживания. Слишком сильное впечатление он оказал на это поколение, несоизмеримое с функцией просто музыки, пусть даже самой гениальной. «Джаз приходил к нам с Запада, он читался в контексте какой-то смутной свободы. Он был запретным плодом. Играть и любить джаз было, кроме наслаждения, еще и сопротивлением»7, – пишет В. Аксенов.

«Наш непростой советский человек»

Одним из ярких примеров такого идейного соединения – «наслаждения и сопротивления» – являются песни выдающегося армянского и советского композитора Арно Арутюновича Бабаджаняна, замечательного явления культуры «оттепели». Соединив армянский национальный мелос и интонации советской массовой песни с джазовыми ритмами и гармониями, Бабаджанян одним из первых композиторов «оттепели» вступил в нелегитимное сообщество «джазистов и их почитателей», оказавшихся в первых рядах среди тех, кто «расшатал советский тоталитаризм»8.

А. Бабаджанян принадлежал к тому редкому типу композиторов, который обращался к сочинению не только серьезной музыки (симфонической и камерной), но и эстрадной, джазовой, причем в равной мере творчески и заинтересованно. На каком-то этапе своего творчества, когда к нему пришла всесоюзная и международнаяизвестность,Бабаджаняндажеотдавалпредпочтение сочинению песен и пьес для эстрадно-симфонического оркестра, которых было написано в общей сложности около двухсот. Авторскую предрасположенность к сочинению массовых песен, составивших значительную часть массовой культуры «оттепели», объясняет то, что А. Бабаджанян, по его словам, во-первых, как профессионал, писал музыку каждый день; во-вторых, считал

6 Аксенов В. В поисках грустного беби. Две книги об Америке. М., 1992. С. 164–166.

7 Там же. С.169.

8 Смирнов И.П. Социософия революции. СПб., 2004. С. 353–354.

344

Л.Б. Брусиловская. Запад как миф в культуре «оттепели»

песню «музыкальным репортажем», отражающим повседневные лирико-драматические впечатления от окружающей действительности; наконец, в-третьих, композитор говорил, что не сочиняет без достаточного для этого творческого вдохновения (а большие, сложные произведения требуют больших стимулов для вдохновения, в то время как песни рождаются под влиянием сиюминутных впечатлений)9.

Все это в совокупности сделало Арно Бабаджаняна в глазах множества слушателей в СССР и за рубежом по преимуществу композитором-песенником – популярным, любимым, настоящим кумиром массовой аудитории. И такое отношение к нему во многом сохраняется до сих пор, хотя со времени его ухода из жизни прошло уже более 25 лет. Это означает, что написанные им песни, многие из которых стали настоящими шлягерами, не стали «однодневками», а сохранили свою неизменную привлекательность и свежесть восприятия.

Само стремление самых разных (по поэтическому направлению своего творчества, по проблематике и пафосу своих стихов, даже по своей идеологии) литераторов сотрудничать с талантливым композитором – поразительно. Здесь есть и поэты, так сказать, официальной направленности – авторы гимна Советского Союза С. Михалков и Г. Регистан, правоверный советский публицист Н. Грибачев; здесь и постоянные соавторы А. Пахмутовой – С. Гребенников и Н. Добронравов, популярные песенники М. Танич и М. Пляцковский, Л. Ошанин и В. Харитонов, А. Жаров и Л. Дербенев; и постоянные «возмутители спокойствия», «бунтари-одиночки» Е. Евтушенко и А. Вознесенский, доставлявшие много хлопот властям своей яркостью, непредсказуемостью и формальными исканиями в области стиха; наконец, наиболее «взвешенный» и гражданственный в своих текстах, но не менее яркий выразитель оттепельных настроений молодежи – Р. Рождественский и близкий ему А. Дементьев. Всех их объединил исключительный мелодический дар и светлый человеческий обликкомпозитора,дружелюбие,открытость,жизнерадостность и оптимизм Арно Бабаджаняна, десятилетиями боровшегося с тяжелой, неизлечимой болезнью и мелкими недугами.

Песни А. Бабаджаняна, пользовавшиеся невиданной популярностью среди молодежи во всех уголках Советского Союза, былипосвященысамымразнообразнымтемам.Срединих–мень-

9 См. подробнее: Тероганян М. Арно Бабаджанян: Монография. М., 2001. С. 34–35.

345

Раздел 3. Миф как категория культуры

ше всего песен на политически-конъюнктурные и идеологически заданные темы («Дружбы знамена – выше!», «Комсомольская молодость», «Будем тебе всегда верны», «Мы делу Ленина верны», «Навстречу солнцу коммунизма», «С Лениным в сердце», «Песня о конституции», «Цвети, любимая отчизна», «Слушай нас, всей Земли молодежь» и др.).

«Внимательно просмотрев парадные песни композитора, – отмечает исследователь творчества Бабаджаняна, – приходишь к выводу, что едва ли не все они… “одним миром мазаны”: поразительная творческая безликость при наличии абсолютно профессиональной грамотности сочинительства». Да и о какой творческой индивидуальности может идти речь при следующем идейном тексте:

Цвети, любимая Отчизна, Живи, великий наш народ. Нам светит солнце коммунизма, Нас имя Ленина зовет.

Михалков С.В. Цвети, любимая Отчизна 10

Ко всему прочему, песня на эти слова была написана А.А. Бабаджаняном и Б.А. Александровым – то есть коллективно.

А в песне «Навстречу солнцу коммунизма» поэтесса Л. Валентинова «вдохновенно» сочинила такие псевдохудожественные слова:

Сынов Ильича – миллионы, Ты в каждого зорче вглядись: Строитель, мечтатель, ученый, А проще сказать – коммунист11.

Однако песни официально-патриотического и партийного содержания составляют у А. Бабаджаняна редкое и досадное исключение. Больше всего песен у любимого народом композитора было «безыдейных», и прежде всего – о любви («А любовь жива», «А любовь одна», «Аллея любви», «Верни мне музыку», «Год любви», «Есть, есть на свете любовь», «Зимняя любовь», «Люблю тебя», «Любовь можно потерять», «Не спеши», «Песня о любви», «Песня первой любви», «Свадьба», «Элегия о любви», «Я к любимой тороплюсь» и т.д.). Любовь – личное и общече-

10См. подробнее: Тероганян М. Арно Бабаджанян: Монография. М., 2001. С. 226–227.

11Советская музыка, 1961, № 10.

346

Л.Б. Брусиловская. Запад как миф в культуре «оттепели»

ловеческое, интимное и всемирное, частое и всеобщее чувство, и поэтому о нем можно говорить и петь бесконечно, на разные лады. Обилие «любовных» песен у Бабаджаняна давало основание всем его критикам обвинять композитора в «безыдейности», «пустоте».

Почти два с половиной десятка песен А. Бабаджаняна называются просто «песня» или «песенка»: «Песенка сапожника», «Песенка пассажиров», «Песня девушки», «Песня до востребования», «Песня друзей», «Песня молодого поколения», «Песня новобранцев», «Песня о капели», «Песня солдатская моя», «Последняя песня» и т.д. Собственно, обилие «просто песен» у композитора лучше всего передает такое состояние общества, когда, что называется, «душа поет», когда «песня льется» сама по себе, а тема и предмет песни находятся без особых усилий. Песенный дар Бабаджаняна был неисчерпаем, и в годы «оттепели» по своей популярности в молодежной среде с ним могли соревноваться лишь немногие – пожалуй, только А. Пахмутова и А. Островский.

Предшествовавшая «оттепели» сталинская эпоха тоже была музыкальной, но все песни, характерные для нее, были массовые, крупномасштабные, помпезно-парадные, с отчетливым об- щественно-политическим и патриотическим звучанием («Песня о Родине», «Песня о встречном», песни о Ленине и Сталине, о Красной армии и т.д.). Песни А. Бабаджаняна (как и, по-своему, многие песни А. Пахмутовой и А. Островского эпохи «оттепели») возвращали поющим героям простоту и человечность, включали их в повседневность, а через нее – и в исторический процесс, приучали слушателей к мысли, что обычный советский человек отнюдь не прост (в смысле примитивности и грубости), что его внутренний мир богат и возвышен. По существу, авторы песен ниспровергали миф советской пропаганды о «простом советском человеке». Не случайно как манифест поколения шестидесятников звучала песня А. Бабаджаняна на слова Е. Евтушенко «Наш непростой советский человек», вызвавшая в свое время немало нареканий к авторам песни, оспорившим ходячую формулу официоза, прославлявшую «простых советских людей».

Множество песен композитора посвящено городам и представляют своего рода музыкально-поэтические портреты поселений и соответствующих стран. Видное место среди городов мира занимает у Бабаджаняна, конечно, родной Ереван, любимый город детства композитора. Сюда же примыкают песни без

347

Раздел 3. Миф как категория культуры

слов, сочиненные для эстрадно-симфонического оркестра – вальс «Весенний Ереван», «Двин» («Праздничный Ереван»), фокстрот «Огни Еревана», быстрый фокстрот «Приезжайте в Ереван»… КпеснямоЕреванепримыкаютмногочисленныепесниородине– Армении, образующие отдельный тематический пласт песен на армянском и русском языках.

На втором месте – Москва. Спектр оттенков здесь также широк. «Город мира и весны», «Лучший город земли», «Москва-ре- ка», «Москвичка», «Огонь олимпиады», «Песня московских друзей», «Песня прилетела из Москвы», «По ночной Москве» и др.

Далее – остальные города и населенные пункты – в СССР и во всем мире, а вместе с ними и зарубежные страны, близкие и дальние. Характерны названия некоторых песен А. Бабаджаняна: «Куба», «Неаполитанская песня о гитаре», «Парижский снег», «Песня о Варшаве», «Песня о варшавянках», «Письмо в Югославию», «Помню Болгарию», фокстрот «В Карловых Варах», песни «Приезжай на Самотлор», «Песня о Костроме», «Песня об Ульяновске» и др. В тех же случаях, когда название города не указано, о конкретном месте можно догадаться или считать этот город зовущим и манящим: «Солнечный город», «Песня о двух городах», «Родные города», «Улицы больших городов» и т.д. Наконец, ряд песен композитора выглядит как призыв к путешествиям – «Кочевой народ», «Дорога дальняя», «Звездные капитаны», «Песенка пассажиров», «Себя стране отдам» и т.п.

Однако тяга к перемещениям в мировом пространстве, путешествиям и преодолению всевозможных границ (национальных, культурных, идеологических и т.п.) в творчестве А. Бабаджаняна проявилась не только и не столько в тематике, но в самом стиле его песен. С одной стороны, Бабаджанян не тиражировал тип песни общесоветской, сложившейся в своей основе еще в сталинское время; но, с другой – он не ограничивался и рамками армянской национальной специфики (которую можно было трактовать и шире – как закавказскую и вообще восточную).

Исследователи отмечают, что «в подавляющем большинстве <…> песен элементы собственно армянского мелоса естественно взаимодействуют с как будто и вовсе чужеродными для них элементами»12. Среди «чужеродных» ритмов, широко используемых Бабаджаняном, – свинг, румба, бегин; элементы

12 См.: Тероганян М. Арно Бабаджанян: Монография. М., 2001.

С. 218.

348

В.И. Мильдон

«Мы» как мифологическая форма русской мысли

Начну с оговорки: первичное «мы» (есть и вторичное, о нем скажу позже) – понятие не только русской культуры, но и универсальная категория любого архаического (племенного) общества. Отличительная черта России в том, что пристрастие к «мы» сохранилось дольше, чем в других странах Европы, и, разумеется, приобрело особые формы, хотя содержание его, подчеркиваю, носит типологический характер.

Что связывает племенное сознание с «мы»? В первую очередь то, что «мы» покровительствует божество и выделяет среди прочих, которые находятся в группе «они». Из книги пророка Исайи: «Восстань, светись, Иерусалим, ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою. Ибо вот, тьма покроет землю

имрак – народы, а над тобою воссияет Господь…

Ипридут народы к свету твоему… (60, 1–3).

Отчетлив мессианский пафос древних евреев, и таково любое явление первичного «мы», в особенности, когда от политеистических форм оно переходит к монотеистической. Как раз этим Ветхий и Новый заветы близки, разница в том, что племенной монотеизм уступает конфессиональному: для первого существует избранный народ, для второго – избранная вера. Однако попрежнемусохраняетсяделениемирана«мы»и«они»,свойственное архаическому политеизму.

Я нахожу две причины подобной неподвижности сознания. Во-первых, вероисповедное избранничество, независимо

350

В.И. Мильдон. «Мы» как мифологическая форма русской мысли

от конфессии, предрасполагает к такому делению. Во-вторых, произошло смешение неизжитого этнического (политеистического, языческого) духа с монотеистическим, сверхэтническим. В феврале 1912 г. на заседании Религиозно-философского общества кн. Евгений Трубецкой привел пример народного варианта разговора Христа и самарянки, причем Христос говорит, что он русский1. Было бы интересно узнать, сколько православных в России до сих пор убеждены, что Христос русский.

И.В. Киреевский писал: «Западный человек… утратив веру во все убеждения, не из одного разума исходящие, вследствие развития этого разума потерял и последнюю веру свою в его всемогущество. Таким образом, был он принужден или довольствоваться состоянием полускотского равнодушия ко всему, что выше чувственных интересов <…> или должен был опять возвратиться к тем отвергнутым убеждениям…»2

«Полускотское равнодушие» у народов Запада? Почему так думает незаурядный русский человек, к тому же получивший образование на Западе? Потому что, вольно или невольно, выражает племенное мировоззрение, в нем действует не осознаваемая им сила племенной архаики, он не анализирует предмета (просвещение Европы и России), а подбирает доводы в пользу России, так сказать, «русскости» Христа.

Как всякая предвзятая мысль, и эта противоречит тому, что хочет доказать мыслитель. «Там [на Западе] внутренняя тревожность духа, при рассудочной уверенности в своем нравственном совершенстве; у русского – глубокая тишина и спокойствие внутреннего самосознания при постоянной недоверчивости к себе и при неограниченной требовательности нравственного усовершенствования; одним словом, там раздвоение духа, раздвоение мыслей, раздвоение наук <...> В России, напротив того, преимущественное стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего, общественного и частного»3.

Вопреки фактам, вопреки собственной логике утверждается «тревожность духа» (т.е. какое никакое, а сомнение) и рассудочнаяуверенность(т.е.никакихсомнений);тишинаиспокойствие–

1 Старый и новый национальный мессианизм // Трубецкой Е.Н. Из-

бранное. М., 1999. С. 300.

2 Киреевский И.В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России, 1852. Полн. собр. соч. В 2 т. М., 1911. Т. 1.

С. 179.

3 Там же. С. 218.

351