3. Стилистические ресурсы современного русского языка (сложное предложение)

Предложение в русском языке отличается значительным разнообразием типов и внутреннего строения. Типы: повеств, восклиц, вопросит. Повествовательные предложения наиболее универсальны. Они употребительны во всех разновидностях разговорного и литературного языка. Восклиц. предложения экспрессивны. Они употребляются преимущественно в разг. языке и в языке худ. лит-ры. Вопросит. предложения характерны для диалога => разг. языка + худ. лит., публиц. Разговорное употребление риторического вопроса часты в худ. лит-ре.

Вопр. предложения употребительны и в научном стиле. Полные предложения свойственны всем разновидностям лит. языка, неполные – всем разновидностям разг. языка (драматургии). Полные двусоставные предложения рассматриваются как наиболее соответствующие норме лит. языка. Безличные и неопределенно-личные предложения употребляются главным образом в разг. языке и языке худ. лит-ры. Инфинитивные предложения также являются достоянием прежде всего разг. языка. Они в большинстве случаев экспрессивны. Номинативные предложения употребляются преимущественно в языке худ. лит-ры, публиц. стиле. Простые и сложные предложения могут быть соотнесены с разг. и лит. языком. Традиционно считается, что простые предложения преобладают в разговорном языке, а сложные более свойственны литературному. Это справедливо в том смысле, что в лит. языке широко используются различные типы сложных предложений. Но это не значит, что употребление простых предложений в лит. языке как-то ограничено. Наглядные стилистические характеристики имеют различные типы связи частей сложного предложения. И здесь просматривается разница между разг. языком и языком худ. лит-ры. Бессоюзная связь – язык худ. лит-ры. Союзная связь свободно используется в худ. лит-ре, но типична для научного и офиц-делового стиля. Из двух способов союзной связи – сочинения и подчинения – первый более принадлежит разговорному языку, второй – литературному. Разные виды придаточных предложений. В языке худ. лит-ры чаще других употребляются придаточные времени и места, а в научной лит-ре – придаточные причины и условия. Порядок слов в предложении. Значительная свобода в расположении членов предложения. Существует порядок слов, который считается нормативным для лит. языка: подлежащее – сказуемое – обстоятельство – дополнение – определение. Наиболее стилистически значимы те случаи, когда автор сознательно выстраивает такой порядок слов, который наиболее способствует выразительности и изобразительности фразы. На первое место обычно помещены слова, наиболее важные в смысловом отношении. Использование нормативного порядка слов характерно для языка худ. лит-ры (причем в поэзии порядок слов еще более свободен, чем в прозе).

Билет 25

1.Южные поэмы Пушкина

Главный признак романтической колизии — особое положение центрального персонажа, будь то Чернец Козлова, Войнаровский Рылеева JIеолин А. Ф. Вельтмана(«Беглец»), Владимир А.И. Подолинского («Борский») и многие, многие другие. Особое положение центрального персонажа закрепля- лось рядом более или менее устойчивых моментов — описательных, сюжетных и композиционных. Прежде всего — описанием внешности, составленным обычно из следующих четырех элементов: чела, волос, глаз (взгляда), смеха (улыбки). Чело высокое, бледное, изборожденное морщинами, нахму- ренное. Волосы чаще всего черные, контрастирующие с бледностью чела, падающие волна ми на плечи. Взгляд гордый, проницательный; улыбка — язвительная. Далее, характерно было описание отчуждения центрального пер-сонажа от других персонажей; его резкое расхождение с ними, доходившее до самых крайних форм — бегства или изгнания из родного края, преступления и т. д. Особая роль в романтической коллизии отводилась изображению любви. Любовь для главного героя — высочайшая реальность, вхождение в область высших идеальных ценностей Именно поэтому гибель возлюбленной или отвергнутая любовь переживаются героем особенно остро и часто служат началом егоотчуждения, бегства, причиною преступления и т. д.

В «Кавказском пленнике» (1822), содержащем первый набросок «героя романтичес-кого стихотворения». Детали портрета пленника скупы, но определенны: среди них — упоминание «высокого чела» («...и на челе его высоком не изменялось ничего»), знаменательное для всей романтической «физиогномики» и спустя десятилетие отозвавшееся почти буквальной — и хорошо известной реминисценцией в «Демоне» Лермонтова. Знаменателен также параллелизм душевного состояния пленника и бури: // А пленник, с горной вышины, // Один, за тучей громовою, // Возврата солнечного ждал, // Недосягаемый грозою, // И бури немощному вою // С какой-то радостью внимал.//

Почти гипнотическое действие на других и внушающего уважение даже врагам. Герой поэмы — именно беглец, странник. Кстати, как отметил Томашевский, он «захвачен черкесом не в бою, а во время путешествия. Он не офицер, а путник...

Свобода! он одной тебя // Еще искал в пустынном мире...

«Любовь становится посредницей Бога... все совместное существование любящих получает высшее освящение, как молитва. Любовное единение также переживается как вхождение и природу, в основу вещей, которая именно является любовью. «Кавказский пленник» вызвал несколько таковых: это прежде всего «Московский пленник. Повесть в стихах. Сочинение Ф.С[оловье]ва» (М., 1829)

«Братья разбойники» и «Бахчисарайский фонтан» Всякий намек на сходство центрального персо-нажа и «Я» (и авторское и конкретно-биографическое) заведомо устранялся полной инородностью среды, к которой принадлежит персонаж. По сравнению с «Кавк. пл.» более определенна — и одновременно вновь снижена — цель бегства главных героев. Теперь-то мы знаем, куда они обратили свои стопы и чем они там занимались: «В товарищи себе мы взяли Булатный нож, да темну ночь; Забыли робость и печали, А совесть отогнали прочь». Такой поворот конфликта вызвал критику. Жирмунский отмечает и различие пушкинской и байроновской манеры письма. Русского поэта «душевный мир героини занимает... в гораздо большей степени, чем Байрона»; в «Бахчисарайском фонтане» дается предыстория и Заремы и Марии.

В «Цыганах» мы наблюдаем, так сказать, повышение уровня центрального персонажа. Алеко в высшей степени идеологизирован. Вслушаемся в его монолог из четвертой «сценки»: тут что ни фраза, то почти тезис программы. Алеко против стеснения свободы чувства и мысли («Любви стыдятся, мысли гонят»); против отживших авторитетов, общественных, а может быть, и религиозных («главы пред идолами клонят». Ср. бунтарство пленника, который признавал лишь одного «идола» — «гордого идола» свободы), Алеко против власти денег или любого другого рабства («просят денег да цепей»). Он враг искусственного уклада жизни в современных цивилизованных городах и сторонник возвращения к природе, к естественности («Там люди, в кучах за оградой, Не дышат утренней прохладой, Ни вешним запахом лугов»), Алеко делом подтвердил эту «программу», вплоть до такого ее пункта, как возвращение к образу жизни и обычаям «естественного» народа.