ЛИДИЯ ПАСТЕРНАК-СЛЕЙТЕР
ОТЪЕЗД ЗА ГРАНИЦУ (В 1921 ГОДУ)
Луга, поля, озера мчались мимо, И вихрем огнедышащая сталь Несла меня из родины любимой В зовущую, неведомую даль.
Надолго ли? Как знать тогда могла я, Что жизнь моя решалась навсегда!.. Судьбу свою, пытливо-молодая, Доверчиво встречала я тогда.
Все было странно, ново и влекло; И, медленно меняя очертанья, В окне за нами облако плыло Под поезда ритмичное качанье.
Настала ночь. Подобной красоты
Яникогда не видывала ране;
Скороткой тенью серые кусты Неслись по лунной сказочной поляне.
И небо мчалось с нами взапуски; Как было спать мне? Помню как теперь я: Искали сердца щупальца тоски, Но с ними вместе— робкого доверья.
Восторг, вопросы заполняли грудь.
К стеклу прижавшись, жадно впечатленья Глотала я: волшебный лунный путь, Тоску, любовь, надежды и волненье...
То было много лет тому назад, Но не забыть мне этой лунной сцены!
Завороженные— теперь еще кружат Кусты передо мной, как манекены.
Еще поныне, собранный судьбой, Экспресс меня несет без запозданья Куда-то в даль; по-прежнему с собой Везу багаж утрат и расставанья.
Но ни надежд, ни веры больше нет, И знаю я: состав почти у цели.
А от промчавшихся несметных верст и лет Лишь грусть о них и жажда уцелели.
** *
Угрюмый плот от берега отчалил И медленно поплыл в глухую даль. Он нагружен свинцовою печалью. Тяжелый груз— холодная печаль.
Он тянет вниз, ко дну; и равнодушен К тому, что будет плыть или тонуть, Он снится наяву. Сплошным удушьем Ночная темь смыкает водный путь.
Его отправил кто-то непонятный, Неведомо откуда и куда.
Печаль нема. Но эхом многократным Бурлит о тайне черная вода.
Мне тяжело. Противится рассудок. Тупая боль сжимает мне виски.
По кровеносным движется сосудам Свинцовый груз нетонущей тоски.
ОСЕННИЙ МАРТ
Вчера весь день шел дождь, и вот сегодня Земля запахла пряно, как весной.
О, что за утро! Легче и свободней Мне дышится, и запах земляной,
Чуть слышный, но такой определенный,
Счастливо-радостный, и робкий, и влюбленный Восторгом жизни наполняет грудь.
Несусь ему навстречу в упоеньи
Иверю, верю в чудо обновленья
Ив то, что можно прошлое вернуть. Что не сентябрь, а март благоухает, Что мне не тридцать, а пятнадцать лет,
Ичто всемирным счастьем управляет Дыханье трав и преданность планет. Пусть нежно славит солнце в чистой сини Умытого эфира аромат!
Яснова будто девочкой в России;
Ты этому виной— осенний март!
ВЕЧЕР В КОМНАТЕ
Темно-красные обои Свой сгустили хмурый цвет. Без огня сижу с тобою, Но тебя со мною нет.
Как изжить мне эту сказку, Эти грезы наяву?..
Рук и губ живую ласку, Пруд, и солнце, и траву...
Трудно, трудно было утру Разлучить нас навсегда.
В мягком блеске перламутра Грелись утки у пруда...
Вещим, бархатным гипнозом Лечат волны темноты.
Тишь и мрак впитали слезы. Я одна. С другою ты.
Ю РИЙ ТРУБЕЦКОЙ
** *
Говорить о смерти страшно, Но еще страшнее умирать
Медленно, от горечи всегдашней, Тошной, как больничная кровать.
Но еще страшней глядеть на небо, Слушать ветер, кутаясь в пальто: Нет конца. Неразрешимый ребус. Белый холод. Черное ничто.
** *
Там—лишь черная вода, Там—забвенье навсегда.
Александр Блок
Веет ветер. Вьется снег. Погибает человек.
Птицы черные летают, Звезды розовые тают,
Шепчет черная вода, В ней забвенье навсегда.
Воет пес. В дремучем небе Шарит луч— колючий стебель.
Ветер в поле клонит хвощ, Выпадает черный дождь.
А с монгольской рожей робот Протянул над миром хобот
И наставил автомат.
Нет спасенья, нет преград.
Птицы черные пророчат, Стаей вьются, клювы точат.
Шепчет мутная вода— В ней забвенье навсегда.
** *
Под этим небом черной неизбежности
Поговорим о счастье и о нежности...
Как это было раньше благодатно И как теперь мертво и невозвратно.
Под синим небом, там, за Феодосией, Мы помнили о радости и осени.
Поговорим о милом Коктебеле! Но разве это было в самом деле?
Шумело море, парус исчезал...
О чем, о чем тогда поэт писал?
Под этим небом новых черных бед Уже тебя не радует поэт.
Я помню, как тогда Максимильян Волошин Читал стихи. Была нестрашной ноша,
Которую нам присудил 1осподь:
За кровью— кровь, за смертной плотью—■ плоть.
Была надежда, было утешенье. Тёперь же страх, обман, уничтоженье.
** *
Мир нелеп. Еще, по Блоку, Страшен он. Нелеп и глух. От заката до востока Музыка терзает слух.
Чем нелепей отвлеченность, Тем ужаснее она. Петербургские колонны, Этот отзвук отдаленный, Эта страшная страна.
Музыка из Петербурга. Волчье солнце. Черный снег. На равнине желто-бурой Одинокий человек.
Медный всадник настигает Белой ночью, черным днем. Огонек дрожит, мигает, Блок в постели умирает, Позабудут все о нем.
Кипарисы увядали В окровавленном Крыму.
1умилева расстреляли, Остальных свезли в тюрьму. Не в тюрьму, так в Колыму.
1958
** *
Леониду Страховскому
В Петербурге, давным-давно...
Для чего ты о прежнем бредишь? Все равно туда не поедешь, А куда? Не все ли равно?
Все равно... По-осеннему колкий, Ветер рвется в пустые сады. Небо, точно из мутной слюды. Бродят улицей люди без толку...
Рано я закрываю окно.
Скоро ночь. О, как долго длится! Возникают какие-то лица, Все мерещится и все снится—
В Петербурге. Давным-давно..
** *
Перешагни через мой порог, Видит Бог, как я одинок!
Это тучи клубясь летят. За окном оскудевший сад.
Вместо неба— тусклая муть, Не взглянуть в него, не вздохнуть.
Это— снова сомкнулся круг. Скоро дни непогод и вьюг.
Печка, лампа, письменный стол...
Ветер зимнюю песню завел.
О той баснословной стране, 1де мы будем только во сне.
I960
** *
Ненужный свет залег давно, И месяц просится, ныряя В подслеповатое окно Полузабытого сарая.
Там не лежит уже никто, Соломы клок остыл и высох. И только ветхое пальто Шевелят, пробегая, крысы.
Проходит мимо и свистит Неумудренный обыватель. Он должен ровно к десяти Увечься дома на кровати.
Кому сказать и чем помочь? Уткнувшись головой в подушку, Он слышит, как колотит ночь В сторожевую колотушку.
И мир, лежащий в тишине, Никто, ничто не потревожит. Лишь отраженный там в окне Холодный месяц корчит рожи.
** *
Темный город. Темный отблеск счастья...
Как— увы!— безжалостна судьба! Дождь ночной назойливей и чаще, Дверь скрипит, как старая арба.
Как арба,— кавказские мотивы. Так слова, цепляясь, все текут. Пусть без смысла. Звуков переливы Прозвенят, взволнуют и уйдут.
** *
Русский лес. И русские птицы. Это может только присниться.
И благовест дальний над вечерней рекой. Монастырь. И вечный покой.
Время бежит, скользит по реке. Детский след на влажном песке.
И может быть счастье. Но нет его. Божество? Торжество? Колдовство?
Русское поле. Все русское снова— На камне холодном мертвое слово.
** *
Как же дальше быть теперь? Распахнулась в горе дверь, В горе и непониманье.
Если б это знать заране!
Опускается луна Вялым ломтиком лимона. И качается сосна,
Ветром северным пьяна,
Слегким скрипом, с тихим звоном.
Всвете завтрашнего дня
Ветер синий, ветер снежный. И вопрос, что жег меня, Стал загадкой безнадежной.
** *
Прощанье? Наверное-—да. Утрата? Конечно, утрата.
Там— трубы и гавань Кронштадта, Дорога травою измятой Вела... А вела в никуда.
Ивот петербургское небо,
Истранствия ветер подул.
Что было— осталось как небыль В моем облетевшем саду.
Там астры и черные грядки,
Иболь мне уже не больна...
Иветер забвения сладкий, Как эта чужая страна.
* * *
И в сердце сознанье глубоко, Что с ним родился только страх.
Ин. Анненский
Парки пряжу ткут и распускают. Тихий снег снижается на мир. Ёлки под забором умирают, Их уже изгнали из квартир.
Анненский тревогу мне приносит, О, какой печальный маскарад! Чахлая между ветвями просинь, Мертвенный, сгорающий закат.
** *
Сначала— черная вода И пена под мостом.
Потом— бежать, бежать. Куда? Родной оставить дом...
И, прежде тихий, Летний Сад Стал грозным, шумным стал. Так— сорок лет тому назад
Ив памяти провал...
Инет возврата. Резкий крик Над полем воронья.
Куда забрел ты, мой двойник, Темна судьба твоя!
