15 Фогель ф., Мотульски а. Цит. Соч. Т. 2. С. 340; т. 3. С. 179.

Как известно, в человеческих популяциях существует ассортативность (неслучайность по отношению к генотипу) подбора брачных пар. Например; у супругов существует довольно высокая положительная корреляция между коэффициентами умственного развития (1Q). Любопытно, что эта корреляция высока при сравнительно высоких и сравнительно низких значениях 1Q. В зоне средних значений 1Q эта корреляция ниже . Полагается, что социальная ¹⁵ структура, т. е. оптимальное соотношение индивидов с разными психологическими, умственными и экономическими характеристиками, обеспечивается за счет разной плодовитости групп и за счет ассортативности браков.

Замечено, что частота вступления в брак лиц со сходными личностными характеристиками значимо выше, чем просто случайная. Можно предположить, что у пары, образовавшейся не в последнюю очередь и из-за обоюдного «понимания» ценностей альтруизма, потомство будет также альтруистическим (гены плюс воспитание). Когда же уровень альтруистичности в ряду поколений возрастет до максимального, его носитель вместе с генами элиминируется из популяции. Тем самым доля альтруистов в обществе будет поддерживаться на докритическом уровне. А в моменты длительных кризисов, из-за усилившейся пропаганды альтруизма, этот генотип может стать более привлекательным для индивидов соответствующего ранга.

С. И. Розанов (канд. биол. наук, Институт биофизики клетки РАН). Анализируя природные явления, мы традиционно проводим максимально четкие границы между их различными проявлениями. Это удобно и, по-видимому, просто необходимо для продуктивного анализа. Однако, не замечая этого сами, мы эти существующие только в нашем сознании границы начинаем воспринимать как существующие объективно. На этой основе возникают новые, часто очень сложные, наукообразные, кажущиеся вполне правдоподобными логические конструкции, объективная ценность которых заключается только в удовольствии от игры ума. Именно такими представляются мне, биологу (и смею думать) — эволюционисту представления о чисто человеческом происхождении этики.

Вместе с тем нельзя не согласиться, что этические проблемы, в том числе проблема альтруизма и эгоизма, проблемы человеческие. Но, может быть, они только потому человеческие, что животные не осознают своих проблем, которые решаются эволюционным процессом. Вопрос о соотношении в этих проблемах социального и биологического, на мой взгляд,— вопрос ложный. «Социальное» целиком лежит внутри более общей сущности «биологическое». Сами понятия и термины «этика», «альтруизм», «эгоизм» появились, очевидно, только тогда, когда описываемые ими явления достаточно отчетливо обозначили себя в сознании людей как объективно существующие. Здесь уже отмечалось, что нет абсолютной этики, она всегда отражает не только уровень развития того или иного социума («общественно-экономический строй»), но и его этнический возраст (по Гумилеву) и тянущиеся сквозь века традиции.

Наверное, можно провести четкую (хотя, конечно, искусственную!) границу между эвопюционно приобретенными и воспитанными приоритетами в личных системах ценностей большинства членов какого-либо социума и дать ему характеристику, отличающую его по этому показателю от других общностей. Следует только иметь в виду отсутствие таких границ в реальной природе. Поведение — не менее значимый объект эволюции животных, чем морфологические, физиологические, биохимические и другие признаки. Постепенное увеличение роли индивидуального опыта, обучения и памяти в эволюции животных делало их поведение все более адекватным, повышая ценность для вида каждой особи. Я имею в виду сопряженность эволюции размеров, численности и темпов размножения крупных позвоночных. Вплоть до изобретения письменности и внешних носителей информации способность людей хранить в памяти и передавать друг другу с помощью речи информацию, очевидно, находилась в достаточной зависимости от эволюционных процессов.

По-видимому, в разных природных условиях процессы эволюции поведения и, значит, систем личных ценностей людей могли идти по различающимся «векторам эволюции». Давно известно, что эволюционные процессы работают на уровне не индивидуумов, а популяций. Уже нельзя пронаблюдать, но вполне можно себе представить некоторые векторы биологической эволюции основ альтруизма и эгоизма. Скажем, те популяции наших предков, архантропов и палеантропов, которые в экстремальных ситуациях (прежде всего в необычно голодное время)убивали и даже съедали своих стариков, получали преимущества в индивидуальном выживании, но обедняли свои информационные ресурсы, уничтожая вместе со стариками их бесценный опыт. Популяции, «альтруистически» сохранявшие стариков, пережив экстремальную ситуацию, получали преимущества в освоении благоприятной среды. Более детальный анализ вряд ли возможен из-за отсутствия фактических данных. Сегодня, пожалуй, только анализ в духе Миклухо-Маклая традиций и систем ценностей народов, максимально далеких от современной цивилизации, в сопоставлении с условиями кормящих их экосистем, может дать некоторые подходы к пониманию биологической эволюции основ альтруизма и эгоизма в поведении людей.

В заключение — несколько этологических примеров. По-видимому, «альтруизм» байкальской бельдюги, которая, чтобы произвести на свет потомство, поднимается из глубины в поверхностные слои, где ее разрывает внутреннее давление, или лососей, поголовно приносящих свою жизнь в жертву интересам вида, невозможно корректно сопоставлять с альтруизмом или эгоизмом вида Homo sapiens. Однако в мире млекопитающих, наших самых близких родственников среди животных, сколько угодно вполне корректных аналогий. Сравните отношение самцов к самкам в стае волков и в прайде львов. В первом случае это «западное», похожее на рыцарское, отношение — покровительство и защита независимо от сезона размножения. Во втором — аналогия с восточной картинкой — жена идет пешком с тяжелой поклажей на голове, муж едет на оспе и поет. Депо, конечно, не в Западе и Востоке в киплинговском смысле — волки есть и в Азии, и в Африке, и в Америке, львы раньше жили и в Азии, и в Европе. Дело, по-видимому, в разных векторах эволюции поведения псовых и кошачьих.

Наверное, в разных «вмещающих ландшафтах» вектор эволюции поведения наших далеких предков мог быть направлен как к преимущественному эгоизму, так и к преимущественному альтруизму. Не исключено, что обе тенденции могли развести разные популяции достаточно далеко друг от друга в популяционно-генетическом смысле. Неандертальцы, скорее всего, были в основном эгоистами в нашем понимании, а альтруистическое поведение стало одним из факторов выделения пинии ранних неандертальцев, которая привела к кроманьонцам. И победа кроманьонцев состоялась, несмотря на то, что неандертальцы были индивидуально сильнее и, очевидно, не глупее кроманьонцев. Одна морфологическая деталь позволяет антропологам предполагать большую, чем у неандертальцев, способность кроманьонцев подавлять свои эгоистические побуждения в интересах общества. При одинаковом в среднем объеме мозга у кроманьонцев (а это и мы с вами) лучше, чем у неандертальцев, развиты лобные доли, ответственные как раз за эту сторону поведения и за способность корректировать свое поведение а зависимости от прогнозируемого будущего.

Ни то, ни другое эволюционное решение не успело выделиться в «чистом» виде как безвариантный признак — с развитием культуры человек практически «вывернулся» из рук собственной эволюции. Обе тенденции живы в современном человечестве. В каждом человеке, по-видимому, генетически заложены они обе. Какая из них окажется основой формирования индивидуальной системы ценностей и будет определять меру альтруистичности или эгоистичности поведения — зависит от множества формирующих личность факторов. Это и пример семьи, и школьное образование и воспитание, и воздействие «улицы», идеалы, явно или через подсознание формируемые религией, искусством, кино и телевидением. Поэтому, кстати, мне кажется просто преступлением по отношению к обществу и его будущему отдавать каналы формирования личности во впасть стихии рынка. Но это уже другая тема, больше политическая, чем этическая или биологическая.

Н. Ю. Сахарова (канд. хим. наук. Институт теоретической и экспериментальной биофизики РАН). Сложность обсуждаемой проблемы прежде всего в том, что человек по своей природе двойствен. В нем два начала: биологическое и социальное.

Если говорить о биологическом начале, то удобной моделью для изучения генетического обеспечения социального поведения служат так называемые линейные мыши — с определенной наследственностью, хорошо изученные с генетической стороны.

В любом животном сообществе, как известно, устанавливается определенная иерархия социальных отношений. Обязательно есть «лидер», его «приближенные» и «подданные», т. е. отношения строятся по вертикали. Иерархию у мышей демонстрируют следующие опыты: в ванночку с водой, где есть платформа с площадками разной высоты, опускают мышей. Они, естественно, стремятся выйти из воды и расположиться на платформе. Самую высокую площадку всегда захватывает одна, самая сильная мышь, площадку пониже — еще две-три мыши, которые активно не позволяют остальным вылезти из воды.

Такое поведение характерно для большинства исследованных линий за исключением одной (линии 101/НУ). У этих мышей поведение было совершенно нетривиальным: все вылезли из воды, встали задними лапками на нижнюю площадку, передние положили на среднюю, а верхняя площадка не была занята никем. Это пример отношений по горизонтали, когда «уважается» каждая личность, независимо от ее свойств. Это пример альтруистического поведения, регулируемого на генетическом уровне, так как различия между линиями чисто генетические, и их можно изучать. Об этих опытах, проведенных в Институте нормальной физиологии имени П. К. Анохина, мне рассказывал специалист по генетике мышей А. М. Малашенко. Они говорят о генетическом обеспечении альтруистического поведения.

Животное — система сложная, и «подстраховка» поведения осуществляется и на следующих уровнях организации. Когда-то, в 70-е годы, я прочитала в журнале «Наука и жизнь» статью П. В. Симонова, где рассказывалось о тех самых, очень интересных опытах с крысами, о которых упоминал А. А. Азарашвили. Когда крыса подбегала к кормушке, замыкалась электрическая цепь, и крысу в соседней клетке, отделенной прозрачной перегородкой, начинало бить током. Животные у кормушки видели ее страдания, но реагировали на них по-разному. Часть из них (20%), один раз увидев мучения соседки, больше не приближались к пище, предпочитая погибнуть от голода, но не причинять боль другому. Часть (тоже 20%) несмотря ни на что продолжали жрать, даже когда уже были сыты. 60% подопытных вели себя «конформистски» — быстро подбегали к кормушке, схватывали пищу и убегали в безопасное место. Причем в этих опытах очень четко сохранялись количественные соотношения между альтруистами, эгоистами и конформистами.

Стали выяснять, какие разделы мозга связаны с таким удивительным поведением, и оказалось, что это — особые структуры подкоркового слоя, так называемые амигдалы, миндалевидные скопления нервных клеток. Их удаление резко меняло поведение, но не всех животных, а только тех, которых можно назвать конформистами. У альтруистов и эгоистов оно ничего не меняло, а конформисты с удаленными амигдалами разделились на две группы: 50% альтруистов и 50% эгоистов. Эти опыты выявляют и генетические основы поведения и то, как оно «корректируется» на физиологическом уровне. Наличие амигдал помогает ориентироваться в определенной обстановке и регулировать поведение в ту или другую сторону.

Такое же соотношение между альтруистами и эгоистами сохраняется и в человеческом обществе. Например, проводилось тестирование американских студентов, конечно, без оглашения цели испытаний. Им предлагали выполнить задание на стенде, предупреждая, что от этого зависит их карьера. При замыкании электрической сети в соседнем застекленном помещении актер, якобы студент, изображал муки от электрического шока. 20% студентов после первого же включения прибора отказались от участия в опытах, ставя крест на своей дальнейшей карьере. 20% — довели опыты до конца, несмотря на то, что видели мучения «коллеги». Эти данные опубликованы в научной литературе, и специалисты с ними хорошо знакомы.

Удивительно, что при удалении из сообщества альтруистов и эгоистов в следующих поколениях они появлялись вновь, и соотношение между ними восстанавливалось. Это тоже было показано в опытах с крысами. Может быть, здесь проявляются законы наследственности Менделя? Если предположить, что ген альтруизма — рецессивный, а ген эгоизма — доминантный, то понятно, почему так редко встречаются альтруисты. А у конформистов есть и тот и другой ген, но присутствие альтруистического замаскировано эгоистическим. Однако их дети вполне могут быть или чистыми альтруистами или чистыми эгоистами, т. е. именно конформисты «поставляют» в общество и тех и других.

Довольно часто встречаются рассуждения о том, что альтруисты эволюционно не выгодны, так как они первыми погибают в критических условиях и не оставляют потомства. Это действительно так, и в полной мере относится к человеческому обществу. Об этом писал А. Швейцер, говоря о безнравственности в послевоенное время, когда моральные нормы устанавливаются численно преобладающими преуспевающими эгоистами, а конформисты принимают правила игры. Но проходят годы, вновь появляются чистые альтруисты, и все возвращается на свои места.

Эта закономерность проявляется, на мой взгляд, в так называемом «законе Ключевского» — законе о третьем «небитом» поколении. Нам в Пущине об этом рассказывал в своих лекциях известный специалист по философии истории В.. П. Лебедев. Лишь третье поколение, выросшее без страха физического уничтожения, способно на активные действия. Вот примеры из русской истории: при Иване Калите кончились набеги татар на Русь, он сам собирал подати и отправлял их в Орду, тем самым предохраняя своих людей от физического уничтожения. Его внук (третье поколение) вывел войско на Куликово поле! Несчастный император Петр III за несколько месяцев своего правления успел выпустить Указ о вольности дворянства и через 60 лет, в 1825 году, в России открыто выступили декабристы (дворяне). В 1861 году отменили крепостное право — до 1917 года оставалось 56 пет!

Если говорить о наших днях, то, как считает В. П. Лебедев, третье «небитое» поколение рождается сейчас. Отсчет идет от смерти Сталина: на каждое поколение приблизительно двадцать лет. Если мы не дадим втянуть себя а какую-либо военную авантюру наподобие Афганистана, то могут возникнуть условия для восстановления генетического обеспечения нравственности.

Теперь я хотела бы возразить тем, кто считает, что эгоисты, захватывая лучшие места под солнцем и охраняя свою жизнь, должны оставлять после себя многочисленное потомство. Вовсе нет. Генетики, изучающие поведение мышей, рассказывают, что доминирующие особи так заняты охраной захваченной территории и упрочением своего главенствующего положения, что почти «забывают» о таком предназначении, как продолжение рода. Поэтому у особей, занимающих более низкое положение, потомство более многочисленное. Так сама природа регулирует соотношение между носителями, если можно так выразиться, разного представления о нравственности,

И все-таки дело обстоит не так просто. Недостаточно считать, что гены альтруизма и эгоизма — обычные гены, наследуемые по законам «формальной», как говорили раньше, генетики. В свое время я с удивлением узнала, что основной вывод из опытов с крысами, о которых я только что рассказывала, такой: альтруизм есть высшая форма эгоизма — суперэгоизм. Альтруисты — это особи (будь то крыса или человек), которые так любят себя, что предпочитают умереть, но не страдать от мучений других. Такой вывод, возможно, шокирует тех, кто хотел, чтобы добро было только добром, а зло — только злом. Но приведенные мною сведения — научный факт.

Допустим, что ген альтруизма — это множественный ген, подобно гену черной окраски у кролика. Чем больше этих генов, тем больше черных пятен на белой шкурке, но до определенного предела это все-таки пятнистость. Но прибавляется еще такой же ген — белый цвет исчезает, и кролик становится полностью черным. Возможно, та же история и с альтруизмом, который многие считают вторичным по отношению к эгоизму. Мне подобное объяснение кажется вполне логичным, оно снимает таинственность с вопроса о появлении в биологическом мире такого «непрактичного» явления как альтруизм. Можно считать, что это — проявление на генетическом уровне такого общего закона, как переход количества в качество.

Все, о чем я говорила до сих пор, относилось к биологической составляющей, к тому биологическому фундаменту, не учитывая который невозможно понять социальную сущность человека. Неожиданную поддержку я нашла в словах учительницы моего сына В. В. Михайловой, педагога с большим стажем. На вопрос, какое значение она придает наследственности и воспитанию, я услышала в ответ: «98% определяется наследственностью и только 2% — воспитанием, при условии, что воспитанием занимается настоящий, педагог». В течение долгого времени я следила, как обращалась эта учительница со своими воспитанниками, как учитывала их индивидуальные особенности и как создавала нравственный климат в классе. Этому последнему фактору я придаю большое значение. Ведь дети были очень разными, не все они выросли прекрасными людьми, но в той обстановке, которую создавала учительница — авторитет для них — они проявили свои лучшие качества.

Все это применимо и к человеческому обществу в целом. Очень важен моральный климат: альтруисты и эгоисты всегда останутся сами собой, но конформисты, которых большинство, будут такими, какими хочет видеть их общество. Здесь зашел разговор о религии, о том, какой огромной нравственной силой она обладает. Я с этим, конечно, согласна. Хотим мы этого или не хотим, но все мы живем по нравственным правилам, установленным Церковью, а их нарушение считаем безнравственным. В свое время на меня большое впечатление произвели слова о том, что там, где уничтожается религия, начинается безнравственность. Пожалуй, именно после этих слов началось мое возвращение в Церковь.

И последнее. Хочется, чтобы здесь прозвучало имя Дмитрия Петровича Филатова, основателя кафедры эмбриологии Московского университета. Это был талантливый ученый, очень много сделавший для экспериментальной эмбриологии в нашей стране. Сын богатого помещика, он унаследованную землю отдал крестьянам, формально продав ее за бесценок — по 5 копеек за десятину. Это привело к разрыву с семьей, и фактически он прожил жизнь отшельником, но очень многим помогал, и был очень доброжелательным человеком. Умер Д. П. Филатов в 1943 году, и когда разбирали оставшийся после него архив, нашли неизвестную рукопись. Это была глубокая философская работа «Норма поведения или мораль будущего с естественноисторической точки зрения. Написана она была в 1940 году, а напечатана в конце 60-х в сборнике «Пути в незнаемое». В ней он разбирает происхождение эгоизма и альтруизма, рассматривает биологические основы этих явлений и на примере литературных образов русских писателей показывает основные черты истинных альтруистов.

Альтруисты, приходит к выводу Филатов, в основном встречаются среди людей малого достатка, и очень определенно отвечает, почему это так. «У людей физического труда и малообеспеченных ребенок приучается к тому, что кроме удовлетворения своих потребностей нужно удовлетворять и какие-то общие. Происходит подавление эгоистического начала (ведь первые слова в лексиконе ребенка — «дай», «мое» — уже связаны с противопоставлением себя всему остальному)». Поэтому надо, чтобы «большая часть поступков ребенка... была поставлена на службу не ему самому, но направлена на потребности других, родных или чужих. Так формируется поведение, которое отучает от привычки ставить себя в центр вселенной или не дает образоваться этой привычке». При воспитании ребенка «все внимание должно быть обращено на то, чтобы приучить формирующегося человека к мысли, что трудиться на пользу других так же необходимо, как необходимо не воровать, быть честным...»

Филатов часто обращается к христианству, но с какой-то горечью и разочарованием. И хотя все его герои — христиане и истинно верующие люди, он считает это случайным и необязательным. Основное расхождение Филатова с христианскими догмами — неприятие представления о личном бессмертии. Он считает, что для истинных альтруистов, носителей морали будущего, основное — это любовь к жизни во всех ее ипостасях. Без этой любви к жизни в них бы не проявлялась огромная моральная сила, граничащая с самоотречением, которая заставляет жертвовать личным, чтобы сохранить гармонию целого. Такие люди настолько любят жизнь, что ради нее готовы умереть, в них нет страха смерти. «Любящий жизнь не боится смерти, а любящий житейские удовольствия — очень, очень боится». Таких людей, носителей новой морали, очень немного, но Филатов верил, что их будет все больше, и тогда «картина человеческих отношений изменится».

Материал подготовлен Н. ДУБРОВИНОЙ

26