29Соотношение факторов наследственности и среды в происхождении патологии человека.

30 Понятие "эндогенные психические болезни". Клиническое и социальное значение.

Эндогенные — хромосомные, наследственные или с наследственным предрасположением (мультифакториальные) болезни, патогенез которых обусловлен в основном изначально внутренними механизмами, сформированными генетически

31 Понятие "экзогенный тип реакции".

Экзогенные, при которых этиологический фактор, действуя из внешней материальный среды, при взаимодействии с организмом вызывает его повреждения, которые и формируют патогенез болезни и ее клинику

32Понятия "наследственные болезни" и "болезни с наследственным предрасположением".

33 Негативные тенденции в психиатрии в советский п

На протяжении XIX века в России имели место лишь единичные случаи использования психиатрии в политических целях^[1]. Первой жертвой таких злоупотреблений в СССР явилась революционерка-террористка, лидер партии левых эсеров Мария Спиридонова, заключённая в психбольницу по приказу Дзержинского в 1921 году^[2].

Злоупотребления психиатрией в политических целях в СССР приобрели более частый характер в 1930-е — 1950-е годы, но лишь в 1960-е они становятся одним из основных видов политических репрессий.^[3]

Одной из первых психиатрических больниц, в которой содержались заключённые туда по политическим причинам, считаетсяКазанская тюремная психиатрическая больница.^[1] С 1940 по 1970 год в её палатах умерло 1802 пациента, из них 470 были осуждены по ст. 58 УК РСФСР и ст. 54 УК УССР, то есть по политическим мотивам. В исправительно-трудовой колонии № 5, которая находилась на острове Свияжск и с 1956 года стала филиалом Казанской психбольницы, с конца 30-х по 70-е годы прошлого века умерло 3087 заключённых^[4].

Юридическая ситуация[править | править исходный текст]

В октябре 1960 года Верховный Совет РСФСР принял УК РСФСР, заменивший собой кодекс 1926 г. Для осуждения диссидентовиспользовалось более 40 статей УК РСФСР, при этом в республиканских УК менялся лишь номер статьи, но содержание было идентичным. Самой «употребительной» статьёй, по которой проходили диссиденты, была ст. 70 УК: «Антисоветская агитация и пропаганда».^[5]

В 1966 году был издан Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «О внесении дополнения в Уголовный Кодекс РСФСР», дополнявший ряд статей, использовавшихся для осуждения диссидентов, статьями 190-1, 190-2, 190-3 следующего содержания:^[5]

• статья 190.1 — «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»;

• статья 190.2 — «Надругательство над Государственным гимном или флагом»;

• статья 190.3 — «Организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих порядок».

В результате расширения данного понятия совершенно различные деяния, от убийства до распространения запрещённой в СССР литературы, оказались в одной и той же категории деяний, «представляющих особую опасность для общества».

В статье 58 УК РСФСР указывалось:

К лицам, совершившим общественно опасные деяния в состоянии невменяемости, но заболевшим до вынесения приговора или во время отбывания наказания душевной болезнью, лишающей их возможности отдавать себе отчёт в своих действиях или руководить ими, судом могут быть применены следующие принудительные меры медицинского характера: помещение в психиатрические больницы общего типа; помещение в психиатрические больницы специального типа.

Касаясь соображений, которыми руководствовались советские чиновники и государственные деятели, Анатолий Прокопенко (профессиональный историк-архивист, консультант Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте РФ^[6]) поясняет, что объявление неугодных людей невменяемыми позволяло, не проводя над ними суда, без привлечения внимания мировой общественности и связанного с этим шума, изолировать их в психиатрических больницах. При этом можно было заявлять, что в СССР исповедуется самая либеральная концепция права, поскольку правонарушитель в подобных случаях рассматривается скорее как больной, которого следует лечить, чем как преступник, подлежащий уголовному наказанию^[7].

Существовал и другой вариант развития событий — госпитализация без возбуждения уголовного дела, в рамках медицинских нормативных положений.^[8] В 1961 году вступила в действие «Инструкция по неотложной госпитализации психически больных, представляющих общественную опасность»^[5], утверждённая Минздравом СССР (от 10 октября 1961 года 04—14/32). Она фактически легитимировала внесудебное лишение свободы и насилие над здоровьем людей по произволу власти. Инструкция, выпущенная в 1971 году, в принципе была аналогична предыдущей.^[5]

Используемые диагнозы[править | править исходный текст]

Анализ конкретных случаев психиатрического репрессирования инакомыслящих показывает, что диагностическими «масками», используемыми в репрессивных целях, чаще всего являлись «сутяжно-паранойяльное развитие личности» и «вялотекущая шизофрения»^[14][15]. Остальные диагнозы (в частности, параноидная шизофрения: в редких случаях этот диагноз ставился инакомыслящим, никогда не проявлявшим психотической симптоматики и впоследствии признанным психически здоровыми)диссидентам почти не выставлялись^[14][8]. Особенно часто для обоснования невменяемости диссидентов использовали диагноз вялотекущей (малопрогредиентной) шизофрении^[16]:18[17].

Зачастую высказывается мнение, что именно расширительные диагностические критерии вялотекущей шизофрении, продвигаемые А. В. Снежневским и другими представителями «московской» школы, обусловили использование этого диагноза в репрессивных целях^{[15][16][18]:259[19][20][17]}.

Российский психиатр Николай Пуховский называет концепцию мягкой (вяло, медленно и незаметно текущей) шизофрении мифологизированной и указывает на то, что увлечение ею российских психиатров совпало с правовым дефицитом, который позволил государству использовать этот диагноз в целях политических репрессий^[18]:259.

Известный украинский психиатр, правозащитник, президент Ассоциации психиатров Украины Семён Глузман отмечает, что в 60-е годы многообразие советских психиатрических школ и направлений сменилось диктатом школы академика Снежневского, постепенно ставшим абсолютным: альтернативная диагностика преследовалась. Этот фактор способствовал массовым злоупотреблениям в психиатрии, частому использованию в судебной и внесудебной психиатрической практике диагноза «вялотекущая шизофрения» и выставлению его политическим инакомыслящим^[15]. По словам украинского судебного психиатра,кандидата медицинских наук Ады Коротенко, расплывчатые диагностические критерии данной нозологической единицы, отсутствие стандартов диагностики и действие в СССР собственной классификации форм шизофрении позволяли укладывать в рамки болезни индивидуальные личностные проявления и признавать душевнобольными практически здоровых людей^[16]:18,46.

Известный петербургский врач-психиатр доктор медицинских наук профессор Юрий Нуллер отмечает, что концепция школы Снежневского привела к крайнему расширению диагностики вялотекущей шизофрении и тому вреду, который оно принесло. Ю. Л. Нуллер добавляет, что в рамках концепции вялотекущей шизофрении любое отклонение от нормы (по оценке врача) можно рассматривать как шизофрению, со всеми вытекающими для обследуемого последствиями, что создаёт широкую возможность для вольных и невольных злоупотреблений психиатрией. Однако ни А. В. Снежневский, ни его последователи, как утверждает Нуллер, не нашли в себе гражданского и научного мужества пересмотреть свою концепцию, явно зашедшую в тупик.^[19][20]

Американский психиатр Уолтер Райх отметил, что в связи с характером политической жизни в Советском Союзе и социальных стереотипов, сформированных этой жизнью, нонконформистское поведение там действительно кажется странным и что в связи с характером диагностической системы Снежневского эта странность в некоторых случаях стала квалифицироваться как шизофрения. По мнению Райха, во многих и, возможно, в большинстве случаев, когда выставлялся такой диагноз, не только КГБ и иные ответственные лица, но и сами психиатры действительно полагали, что диссиденты больны.^[17]

Среди ключевых фигур, возглавлявших использование психиатрии в целях подавления свободомыслия в Советском Союзе, С. Блох и П. Реддауэй называют Г. В. Морозова, Д. Р. Лунца и А. В. Снежневского^[9]:219, отмечая, что Снежневский ввёл новое толкование болезни, которое дало возможность рассматривать идеологическое инакомыслие как симптом тяжёлого психического расстройства^[9]:220. С. Блох и П. Реддауэй упоминают, что сторонники других направлений в советской психиатрии (главным образом представители киевской и ленинградской школы) длительное время решительно выступали против концепции Снежневского и связанной с этой концепцией гипердиагностики шизофрении; на протяжении 50-х — 60-х годовпредставители ленинградской школы психиатрии отказывались признавать шизофрениками диссидентов, которым был выставлен диагноз вялотекущей шизофрении в Москве^[9].

Французский историк психиатрии Ж. Гаррабе отмечает, что критериям шизофрении, принятым на Западе, этот диагноз не соответствовал: пациенты, которым был выставлен диагноз «вялотекущая шизофрения» представителями московской школы психиатрии, не рассматривались как шизофреники психиатрами в западных странах на основании принятых там диагностических критериев, вскоре официально закреплённых в МКБ-9^[21].

Диагноз применялся в случаях, когда обвиняемые отрицали вину, не сотрудничали со следствием и было неудобно приговаривать правозащитников к тюремному заключению^[22][5][23].

В. Буковский и С. Глузман приводят слова профессора Тимофеева, писавшего, что инакомыслие может быть обусловлено болезнью мозга, когда патологический процесс развивается очень медленно, мягко, а другие его признаки до определённого времени, иногда до совершения криминального поступка остаются незаметными^[8].

Согласно советским правилам, «все больные шизофренией должны находиться на учёте в психоневрологическом диспансере»^[24]. Таким образом, хотя вялотекущая шизофрения является нетяжёлым расстройством, лица, получившие этот диагноз, подвергались постановке на учёт в ПНД. Далее, «в неотложной госпитализации в соответствии со специальной инструкцией Министерства здравоохранения СССР нуждаются больные шизофренией, которые вследствие особенностей клинической картины (бред, императивные галлюцинации, возбуждение различного типа, гебоидные состояния с асоциальным поведением, депрессии с суицидальными тенденциями и др.) представляют социальную опасность для окружающих или самих себя»^[24]. Поэтому, если психиатр трактовал какую-то общественно-политическую самодеятельность как проявление бреда или как «гебоидное состояние с асоциальным поведением», такая трактовка могла автоматически повлечь за собой недобровольную госпитализацию.

Сутяжно-паранойяльное развитие личности советскими психиатрами выделялось в качестве одной из разновидностей патологического развития психопатической личности^[25] и предполагало возникновение после реальных психических травм (в частности, конфликтных ситуаций) паранойяльных реакций, из которых впоследствии формируется стройная система бреда^[8][25]: доминирующая идея сменяется сверхценной, и наконец — бредовой^[8]. С. Глузман и В. Буковский отмечали, что сутяжно-паранойяльное развитие личности оказалось весьма удобным диагнозом для психиатрического репрессирования инакомыслящих^[14]: те или иные проявления нонкомформистского мышления и поведения (например, недовольство «освобождением» человека от занимаемой должности после подписания им «заявления протеста»; суждение об оккупацииЧехословакии или об отсутствии в СССР демократических свобод) легко могли быть диагностированы как «бред сутяжничества» либо же «бред реформаторства» в рамках паранойяльного развития личности^[8].

Под понятием «бред сутяжничества» подразумевалось не соответствующее действительности убеждение, что личные права индивида нарушаются, попираются; написание многочисленных жалоб и заявлений с требованием восстановить «справедливость». Известными судебно-медицинскими экспертами прямо высказывались утверждения, в соответствии с которыми идеи борьбы за правду и справедливость наиболее часто формируются именно у личностей паранойяльной структуры, судебные заседания лицами с сутяжно-паранойяльным состоянием могут использоваться в качестве трибуны для речей и обращений, и т. п.^[8]

К людям, обладавшим паранойяльным складом личности, относили, следуя мнению А. В. Снежневского, «фанатиков правды», убеждённых в правоте своих взглядов.^[16]:46 Как паранойяльное развитие трактовались присущие диссидентам уверенность в своей правоте, потребность в справедливости, обострённое реагирование на ситуацию, унижающую человеческое достоинство.^[16]:79

Сам по себе диагноз паранойяльного развития личности отнюдь не означает необходимости признания лица, которому инкриминируется совершение правонарушения, невменяемым: у лиц, совершивших общеуголовные деликты, диагностирование этого расстройства почти никогда не приводило к экскульпации и последующему принудительному лечению. Согласно официальной статистике Института судебной психиатрии, вменяемыми признавали 95,5 % правонарушителей, которым был выставлен этот диагноз. Однако диагностирование сутяжно-паранойяльного развития у диссидентов почти всегда приводило к признанию их невменяемыми^[14][8]. Аналогичным образом невменяемыми обычно признавались и диссиденты, которым была диагностирована вялотекущая шизофрения, — невзирая на слабую очерченность диагностических критериев, предполагавших невыраженность, стёртость симптоматики, не мешающей успешной адаптации в социум, профессиональной и творческой реализации^[14][8].

Недобросовестное использование диагноза «сутяжно-паранойяльное развитие личности» в репрессивных целях во время эпохи застоя привело к его дискредитации и как следствие — к отказу от выделе­ния этого диагноза в рамках МКБ-10^[25].