Пацифизм

Пацифизм (от лат. pacificus — умиротворяющий) — мировоззрение, осуждающее войны как таковые и требующее мира на земле, а также либеральное движение XIX в., представители которого стояли на позиции морального осуждения войны. Свое философско-этическое развитие идеи пацифизма получили в произведениях Л.Н. Толс­того, А. Швейцера, Д. Андреева, Б. Рассела и других. Либеральная мысль (вторая половина XIX — начало XX в.) рассматривает войну как мотивированное тягчайшее преступление, попрание всех норм человечности, морали и религии. Пацифизм опирается на наследие Просвещения и религиозного гуманизма, космополитизм, идеи не­насилия, либеральные ценности, протестантские пацифистские движения. Миролюбие и миротворчество как высказываемое поли­тическое кредо пользуется уважением в современном мире. Паци­физм не противоречит обычной человеческой морали, запрещаю­щей человекоубийство. Пацифизм является радикальной оппози­цией милитаризму. Пацифисты отвергают и политические, и ре­лигиозные войны, не проводят различия между справедливыми и несправедливыми войнами, никогда не связывают войну с прогрес­сом, обвиняют всех участников войны. Объяснением войны для пацифистов является биологическая неразумная природа челове­ка, ссылки на инстинкт агрессии и животную суть человека. Пред­посылками войны являются имморализм и брутальность, а единст­венным очевидным следствием — трупы и черепа. Пацифизм содер­жит идеально-нравственное и принципиальное решение проблемы войны. Он апеллирует к так называемым братским чувствам и праву на жизнь каждого человеческого существа.

Либеральное разъяснение пацифистской политики и мировоз­зрения дает в своей работе «Энциклопедия пацифизма» Олдос Хак­сли. Он определяет пацифизм как «применение принципов инди­видуальной морали к проблемам политики и экономики»¹ (¹ Huxley A. An Encyclopedia of Pacifism. L., 1937. P. 48). По Хак­сли, пацифизм несовместим с какой бы то ни было формой тирании. Пацифист не может согласиться с теорией революционного наси­лия, принять так называемые кровавые революции, а также приме­нение насилия массами. Хаксли считает, что остались только пси­хологические причины классовых войн, когда борьба между класса­ми ведется за распределение национального богатства. Он предла­гает обществу обратиться к «технике ненасилия». Вместе с тем при обсуждении пацифизма могут возникать и аргументы против этого мировоззрения, например, такие: «пацифизм это паразитическая позиция», «пацифизм отвергает патриотизм», «в условиях граждан­ской войны пацифистские призывы не имеют успеха».

Протестантский теолог и философ Райнхольд Нибур называет современный христианский пацифизм, который сохранил ренессансную веру в добрую природу человека, ересью. Христианские идеалисты, проповедующие закон любви, представители религиоз­ного абсолютизма, рационалисты и мистики, как Рассел и Хаксли, по убеждению Нибура, являются сторонниками тирании, восхваля­ют мир тирании, не имеющий ничего общего с Царством Божьим, не понимают всей сложности проблемы справедливости: «Они ду­мают, что их «если» оставляет в стороне все основные проблемы человеческой истории»² (² Нибур Р. Почему Церковь не стоит на позициях пацифизма? // Христос и культура. Избранные труды Ричарда Нибура и Райнхольда Нибура. М., 1996. С. 521), и «нужно благодарить Бога за то, что в такие времена, как сейчас, простые люди сохраняют достаточно «здравого смысла», чтобы по-человечески реагировать на неспра­ведливость, жестокость и расизм»³ (³ Там же. С. 523). Он делает вывод о том, что со­временный пацифизм слишком обременен секулярными и моралистическими иллюзиями. Пацифистский абсолютизм напоминает об истинных целях человечества. Однако секулярный пацифизм не может предложить никакой альтернативы конфликтам. Нибур от­мечает, что «примитивное христианское морализирование бессмыс­ленно и ведет к путанице», нельзя считать, будто мы «можем дей­ствовать в истории, лишь будучи невиновными», зло тирании иног­да можно устранить «кратковременной анархией», или анархией войны, а сентиментальные иллюзии ведут к капитуляции перед ти­ранией, представления пацифистов о человеческой природе цели­ком строятся на иллюзиях, христиане должны защищать твердыни цивилизации, а пацифизм не понимает трагизма истории.

Критика пацифизма обычно представляется как скандальная, аморальная, злобная клевета, порочащая респектабельную и гуманную идею. И все же возражения против философии и морали паци­физма заслуживают внимания. Прежде всего пацифизм исходит из абстрактной и идеальной справедливости, которая не годится ни для осуждения, ни для оправдания войны. Нельзя руководствоваться абстрактной справедливостью. Невозможно понять ее. Война и есть борьба за определенное понимание справедливости, за то, какая кон­кретная форма справедливости возобладает или будет навязана, ут­вердится и будет защищена. Далее, моральные ценности не могут быть локализованы в индивидуальном сознании. Они требуют себе существования в форме государственных институтов, законов, ре­лигии и обычаев. Институционально не подкрепленные ценности, лишенные пространства (ойкос) для развития, ведут нелегальное, призрачное существование и умирают. Геноцид народа или некото­рой группы людей и есть способ уничтожить их ценности. В неко­тором смысле пацифизм «абсурден и морально неприемлем», так как «желающие жить во что бы то ни стало теряют право на моральное оправдание. Они сами отказались от достойной и почет­ной жизни, своей свободы и свободы соратников, поскольку побо­ялись убить врага»¹ (¹ Earle William. In Defense of War // The Monist. La Salle. 1975. V. 57. № 4). Война, может статься, тоже школа добродетели (мужества, самопожертвования, бескорыстия, товарищества и т.п.), хотя пацифисты утверждают обратное. Компрометирует ли война и сопряженные с нею смерть, страдание, бедность идеальное зна­чение добродетелей? Может ли идеология ненасилия, имеющая целью «просто жить» и не причинять страданий, мечта о защищен­ной индивидуальности предложить что-либо равноценное этим до­бродетелям? Отчего модели поведения в гражданском обществе в мирный период демонстрируют бессмысленность существования, тоску, скуку, чувство вины и страха?

Помимо неумолкающих дискуссий об этическом статусе войны, обсуждается вопрос о юридическом и нравственном регулировании военных действий, о соблюдении справедливости и сохранении мо­рального человеческого облика воюющих. Эту проблему формули­руют и называют по-разному, как закон о войне и военных преступ­лениях, предусматривающий уголовное наказание государственных деятелей, установление виновности политиков, а также степень кол­лективной вины¹ (¹ Wasserstrom R. The Laws of War // The Monist. La Salle. 1972. V. 56. № 1), как «филантропию войны», выводящую из-под удара невинные жертвы, исключающую умышленное убийство не­винных, применение такого оружия, которое вызывает гибель мир­ного населения² (² Murphy J.G. The Killing of the Innocent // The Monist. La Salle. 1973. V. 57. № 4); законы чести офицера и солдата, которые не по­зволяют глумиться над ранеными, препятствуют превращению не­обходимых действий в резню и мясорубку; как «проблему грязных рук» и «стерильной совести», какую имел Г. Трумэн. Прежде «док­трина военной необходимости» могла сама регулировать размеры насилия и разрушений. В современном обществе эта доктрина иг­рает роль оправдания насилия, недопустимое делает допустимым. Стратегия войны больше не сдерживает техники убийства, не оп­ределяет способа убийства. Примитивная техника убийства не мо­жет оправдаться, а высокотехнологичная с успехом оправдывается. Заметим, что никто не был осужден в Нюрнберге за массовые бом­бардировки мирного населения и гражданских объектов. Пока еще война в современном контексте плохо осмыслена. М. Уолцер, из­вестный американский политолог, предлагая свою моральную тео­рию войны, отмечает, что об этой важнейшей и тяжелой стороне общественной жизни, о военном конфликте человеческий разум судит трусливо и приспособительно. Он вводит понятие «демокра­тия войны», объясняющее современное поведение людей в войне, которое регулируется абстракциями, но не человеческими конкрет­ными побуждениями³ (³ Walzer М. Just and Unjust Wars. A Moral Argument with Historical Illustrations. N.Y., 1977). Т. Тэйлор в своей знаменитой книге «Нюрн­берг и Вьетнам. Американская трагедия» повторяет слова о том, что война — это не лицензия на убийство, что даже на войне моральные различия имеют место. И все-таки, с моральной точки зрения война есть ретроградное явление. Законы войны предполагают более низ­кий стандарт требований и ответственности, чем уголовное право. Пускай неофициально, но на войне применяется правило «если ты победил, тебе нечего бояться, а если тебя постигло поражение, го­товься умереть, виновен ты или нет»⁴ (⁴ Taylor Т. Nurenberg and Vietnam: An American Tragedy. N.Y., 1970).

Итак, является ли война освобождением подавленной человеч­ности или, наоборот, могилой гуманизма? Оправдана ли редукция войны к безнаказанному и санкционированному убийству? Влияют ли на этическую оценку войны ее цели? Надо ли различать на войне виновных, подлинных виновников и невиновных? Какая этическая версия войны верна — победителей или побежденных, сражающих­ся или наблюдателей? Если элементарными и общими свойствами человеческой природы являются эгоизм и нужда, разве не война наилучшим образом им соответствует? Если самосохранение явля­ется первой целью индивида, как возможна война и как возможно самопожертвование на войне? Если человеческие цели так возвы­шенны и благородны, как о них говорит философия морали, почему к ним приходится идти через ужас и бедствия? Зачем напоминать воюющим о морали, запрещать им делать зло? Чтобы угодить самым чувствительным или сохранить в людях способность сожалеть о содеянном? Можно ли гордиться участием в войне? Эти и подобные вопросы не имеют однозначного и общепринятого ответа.