А.А. Грицанов

МАЙТРЕЙЯ (санскр. Maitreya, пали Меtteyya -- связанный дружбой) -- “Владыка нареченный Состраданием”, грядущий Учитель человечества, в буддийской философии -- Бодхисаттва и Будда нового мирового порядка эпохи Сатья-Юги. То же, что и Калки-Аватар (воплощение Вишну в индуизме), Сосиош в маздеянской религии и другие Мессии в религиях народов мира (единственная разница между ними заключается в датировке их появлений). М. -- единственный Бодхисаттва, которого почитают все школы буддизма. Упоминание о М. встречается в палийском каноне “Трипитака” (“Три корзины”), в жизнеописании Будды “Лалитавистара” и др. произведениях буддизма. М. был последователем Будды, известным Архатом, хотя и не прямым Его учеником, а также основателем эзотерической философской школы. Экзотерическое или популярное учение утверждает, что Шакьямуни (Гаутама Будда) навестил М. в Тушите (небесной обители) и поручил придти на землю в качестве своего преемника по истечении пяти тысячелетий после Его (Будды) смерти. О приходе и Учении М. говорит Агни-Йога: “Если Будду назовем Причиною, то Майтрейя -- Следствие”. Грядущий Учитель человечества дает новое Учение, и является выразителем учения Будды и Христа. По эзотерической доктрине, новая эпоха на Земле будет проходить под лучами Урана и принесет возрождение женщины. Поэтому эпоха М. называется Эпохой Матери Мира. Культ М. имеет древнюю традицию и особенно развит в Центральной Азии и Гималаях, где в Его честь сооружено множество статуй (см. труды С.Ф. Ольденбурга, материалы гималайской экспедиции Н.К. Рериха), которые воздвигались уже за 350 лет до н.э. Он изображается сидящим на царском троне, золотого цвета с колесом дхармы, ступой и вазой.

В.В. Лобач

МАКИАВЕЛЛИ (Machiavelli) Никколо ди Бернардо (1469--1527) -- итальянский мыслитель, политический деятель, историк и военный теоретик. Секретарь Совета десяти Флоренции (1498--1512), отвечавший за дипломатические связи республики. Основные сочинения: “Государь” (1513, впервые опубликован в 1532), “Рассуждения о первых десяти книгах Тита Ливия” (1516--1517), “О военном искусстве” (1519--1521), “История Флоренции” (1520--1525) и др. Отдавая симпатии “народу” (активным и зажиточным горожанам) в отличие от нелюбимых им городских низов, плебса и церковно-клерикальных кругов папского Рима, М. разрабатывал правила политического поведения людей и превозносил этику и мощь “гордой” дохристианской Римской империи. С точки зрения М., наиболее жизнеспособными государствами в истории являлись те республики, граждане которых обладали максимально возможной степенью свободы, самостоятельно определяя собственную судьбу. М. характеризовал самостоятельность, величие и мощь государства как идеал, для достижения которого политики должны использовать всевозможные средства, не думая о моральной стороне своих поступков и о гражданских свободах. М. ввел понятие “государственный интерес” для выражения претензий государства на право не обращать внимания на законы, которые оно призвано гарантировать, в случае, если этого требуют т.наз. “высшие государственные интересы”. Целью действий правителя безусловно, т.обр., является успех, а не добродетельность или порочность. (Согласно М., “правление заключается главным образом в том, чтобы твои подданные не могли и не желали причинить тебе вред, а это достигается тогда, когда ты лишишь их любой возможности как-нибудь тебе навредить или осыпешь их такими милостями, что с их стороны будет неразумием желать перемены участи”.) “Государь” М. -- это своеобычное технологическое руководство по захвату, удержанию и использованию государственной власти. Будучи сторонником республиканского устройства государства, М. не видел перспектив для него в масштабах всей Италии и советовал “новому государю” “по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла”. Преступления, совершенные во имя Родины, по мнению М., -- это “славные преступления”. С точки зрения М., “ни один порядочный человек не упрекнет другого, если тот пытается защитить свою страну всеми возможными средствами”. При этом М. призывал уделять особое внимание “общему благу” -- общенациональным интересам -- ибо широкие народные массы при известных условиях мудрее любого государственного лидера. (По М., истинная земная мудрость достижима посредством тщательного наблюдения за поступками людей и при помощи изучения истории.) Разделяя тезис христианства об изначальном зле человеческой природы, М. настаивал на целесообразности осуществления воспитательных функций в обществе государством, а не церковью. При этом М. был убежден, что максимам традиционных религии и морали не должно придаваться никакого значения, если они не в состоянии содействовать усилению потенциала благоустроенного социума. Выступая в Древнем Риме как “необходимейший инструмент поддержания цивилизованного государства”, религия, согласно убеждению М., утратила эту функцию по мере насаждения христианством идеалов смирения и послушания: римскую этику самосохранения и самоутверждения М. ставил безусловно выше христианского идеала смирения. Основополагающей особенностью всякого общества М. полагал борьбу и жестокую конкуренцию между людьми. По М., именно человеческий эгоизм и потребность в его насильственном обуздании породили государство как особый социальный институт: “Добрые примеры порождаются добрым воспитанием, доброе воспитание -- хорошими законами, а хорошие законы -- теми самыми смутами, которые многими безрассудно осуждаются”. Стяжательство, по мнению М., -- это не только атрибут природы современных ему людей, но и неизбывный человеческий жребий: человек у М. “скорее забудет убийство отца, нежели конфискацию наследуемого имущества”. Рассудительный государь поэтому может позволять себе убивать, но отнюдь не грабить. Доблесть результативной преобразующей деятельности людей М. предлагал определять с помощью набора понятий virtu -- основополагающего достоинства удачливого правителя -- способности интеллекта и воли человека поступать бодро и динамично. М. считал, что одной частью собственной жизни мы можем распоряжаться самостоятельно, другая же -- удел факторов и сил, неподвластных нам. Итогом этого является то обстоятельство, что одинаковые действия, осуществленные в разные времена, результируются принципиально разнокачественно. Счастливая фортуна, т.обр., -- гармония политического действия и окружающей эпохи. После замены республиканской администрации Флоренции тиранией Медичи М. был изгнан. М. испытал тюремное заключение, подвергался пыткам. Среди первых критиков М. были Кампанелла и Ж. Боден. В 1546 среди “отцов” Тридентского собора был распространен мемориал, в котором было сказано, что “Государь” написан рукой Сатаны”. В 1559 все сочинения М. были включены в первый “Индекс запрещенных книг”. М. писал: “Пусть судьба растопчет меня, я посмотрю, не станет ли ей стыдно”. (Самое известной попыткой литературного опровержения М. было сочинение Фридриха Великого “Антимакиавелли”, написанное в 1740; в нем отмечалось: “Я дерзаю ныне выступить на защиту человечества от чудовища, которое желает его уничтожить; вооружившись разумом и справедливостью, я осмеливаюсь бросить вызов софистике и преступлению; и я излагаю свои размышления о “Государе” Макиавелли -- главу за главой, -- чтобы после принятия отравы незамедлительно могло бы быть найдено и противоядие”.) В церкви Санта Кроче на могильном памятнике М. находится надпись: “Никакая эпитафия не выразит всего величия этого имени”. Труды М. знаменовали начало нового этапа развития политической философии Запада: рефлексия над проблемами политики, по убеждению М., должна была перестать кореллироваться нормами богословия либо максимами нравственной философии. Произошел окончательный разрыв с мировоззрением св. Августина: все помыслы и все творчество М. увязывались с пафосом Града Человеческого, а не Града Божьего. Политика тем самым утвердила себя самое как самостоятельный объект исследования -- как искусство создания и усиления государственной власти.

А.А. Грицанов

МАКЛЕС Сильвия -- актриса (снималась у Ренуара). Жена Батая, позднее -- Лакана. (В фильме Ренуара “Деревенская партия” Батай сыграл эпизодическую роль.)

В.Л. Абушенко, А.А. Грицанов, М.А. Можейко

МАК-ЛЮЭН (MсLuhan) Херберт Маршалл (1911--1980) -- канадский философ и социолог, теоретик коммуникационных технологий, автор работ по истории философии и литературы, культурологии, психофизиологии. Профессор университета в Торонто (с 1952). Основные произведения: “Галактика Гутенберга” (1962), “Понимающая коммуникация” (1963), “Город как аудитория” (1977, в соавторстве). М.‑Л. создана концептуальная модель исторической динамики общества, в центре которой лежит проблема типа и способа коммуникаций; смена коммуникационных технологий положена М.‑Л. в основу социальной типологии и выступает критерием периодизации истории. Типологически может быть отнесен к методологической традиции технологического детерминизма, однако семантически философские идеи M.‑Л. выходят далеко за рамки философии техники. Произведения М.‑Л. характеризуются своеобразным метафорическим стилем, в рамках которого выстраивается своего рода аксиоматическая система “проб” (семантических срезов) проблемы, задающая одновременно всесторонне стереоскопическое и образно-ощутимое восприятие последней. Семантическим центром философской концепции общества выступает у М.‑Л. способ и тип коммуникаций, который, с одной стороны, обеспечивает целостность и специфику социальной организации, а с другой -- выступает механизмом ее понимания и культурной интерпретации. Определенный тип коммуникаций (коммуникационная технология) не просто задает, но создает социальный мир -- “галактику”, которая имеет свой ареал и, несмотря на возможность расширения или изменения конфигураций, наложения галактик друг на друга или взаимного прохождения сквозь, обладает, тем не менее, четко фиксированными границами. К “средствам общения” М.‑Л. относит все культурные феномены, так или иначе могущие выполнять коммуникативные функции: язык (письмо и речь), печать, TV, компьютерные системы, а также дороги, транспорт, деньги, религию, науку и др. Формирование новых “средств общения”, связи и информации инспирирует радикально новый “сенсорный баланс” общества, задавая новые мироощущенне и мироуяснение, новый стиль мышления, новый образ жизни и, в конечном итоге, новые формы социальной организации. М.‑Л. понимает коммуникацию как экстериоризацию чувственной способности человека к восприятию, выделяя на основе этого критерия аудио‑ или (речевую) коммуникацию и видео‑ (или зрительную) коммуникацию, что, в свою очередь, ложится в основу дифференциации аудио‑ и видео-культур, т.е. “культур слуха” и “культур зрения”. Такое разделение является семантически весьма сильным и значимым. По подсчетам современных психологов, избирательность зрения на несколько порядков превышает избирательность слуха. Каждый видит свое, звуковой же ряд -- один на всех. Более того, именно звук обладает суггестивным потенциалом: для того, чтобы ввести пациента в гипнотическое состояние, врач должен устранить бдительный контроль зрительного анализатора (например, утомить его с помощью блестящего шарика перед глазами). Мы слушаемся, если не имеем своей точки зрения. Как показано М.‑Л., исторически первой является эпоха устной речи (аудио-культура), в связи с чем “сенсорный баланс племенного человека” характеризуется синкретизмом и включенностью во взаимо-резонируюшую речь членов общины, чему соответствует мифологический синкретизм сознания и растворенность индивида в родовом коллективе. Кроме того, “культура слуха” порождает стиль мышления, в выраженном виде демонстрирующий патерналистские установки массового сознания. (Уместно вспомнить, что Жанна д’Арк не только канонизирована католической церковью как покровительница Франции, -- она считается также покровительницей радио и телеграфа: двигавшие Жанной патриотические чувства осознавались ею как внушение свыше, сакральная весть, переданная святыми “голосами”. История мистики свидетельствует: видения нуждаются в истолковании, голоса же слушают и их слушаются. В Упанишадах откровение изначально обозначалось как “шрути” -- букв. “услышанное”, суфийский аналог -- “шатх”.) Именно общая зависимость от авторитета и выступает основой той сплоченности, которая отличает социальные группы в аудио-культуре. Формирование фонетического алфавита -- как первый толчок -- и изобретение наборного шрифта (И. Гутенберг, 15 в.) -- как главный импульс -- породили новый тип культуры -- видео‑культуру, “культуру зрения”, которую М.‑Л. называет “галактикой Гутенберга”. Типографское тиражирование создает, по М.‑Л. первый культурный образец стандарта как такового и образец стандартно воспроизводимого товара, задавая тем самым стандарт массового производства. Именно в изобретении печатного станка коренятся, по М.‑Л., истоки и всеобщей грамотности и промышленной революции. Печать как “стандарт стандарта” выступает также и образцом стандартной (штатной) коммуникации, -- “племенной человек” заменяется “типографским и индустриальным”, племенной строй -- индустриализмом. Кроме того, письменный текст, тиражируемый печатью, выступает в качестве основы рефлексии над языком (позволяет “увидеть язык”), что инспирирует формирование и дистанцирование наций. Все эти трансформации задают истории вектор, который М.‑Л. обозначает как “эмплозию” -- мощную интенцию к механической технологии и механистическому фрагментарному псевдо-единству видео-культуры, пришедшему на смену аудио-органичному единству. Печатное слово, сделавшее письменность основой массовых коммуникаций, предоставило индивиду такие права, как селекция информации (в то время как от звучащего голоса не уйти, читать можно то, что угодно), свободная ее интерпретация (своя точка зрения в противоположность послушанию), критицизм и возможность поступать с этой информацией по своему усмотрению -- собственно, право на индивидуальность. Человек заплатил за это право утратой чувства общности (общины), -- исходное единение с родом сменилось неутолимым желанием преодоления разобщенности, задав культурную традицию поиска путей этого преодоления: от констатации Фроммом неадекватности традиционных средств (совместная принадлежность к экономической группе, общие знаки престижа, одновременно пережитые оргиастические состояния) до парадигмы “бытия-друг-с-другом” в экзистенциальном психоанализе Бинсвангера. Однако, основная семантическая ось истории ориентирована, согласно модели М.‑Л., как вектор от “эксплозии” к “имплозии”, т.е. к новому синтетизму на основе компьютерных средств коммуникации. Если аудио‑ и видео-культуры репрезентировали и объективировали в средствах массовой коммуникации -- соответственно -- слуховые и зрительные анализаторы, то компьютерная техника объективирует (“выводит наружу”) саму нервную систему, экстраполированную на все человечество. Наступающая “электронная эпоха” по М.‑Л., будет характеризоваться “тотальным объятием”: mass-media на новой технологической основе возвращают человеку утраченную включенность в общность, только теперь эта общность приобретает всечеловеческий масштаб, ибо предоставленная компьютерной техникой возможность мгновенной передачи информации и мгновенного же на нее реагирования, фактически упраздняет пространство и время (“имплозия” как мгновенное сжатие, информационного и пространственно-временного континуумов), позволяя человеку не только осознать, но и прочувствовать свое единство с человечеством. Кроме того, компьютерные возможности позволяют “обойти язык”, т.е. устранить барьер перевода, сняв тем самым национальные перегородки между людьми. Более того, сенсорная комплексность компьютерной коммуникации ликвидирует доминирование тотального критицизма и мозаичной избирательности визуальности, возвращая мировоззрению утраченные синтетизм и образность, а сознанию -- цельность. Общество как единое человечество (“раскрепощенный и беззаботный мир”) характеризуется М.‑Л. в качестве “глобальной деревни”, в силу ощутимо реального для каждого ее представителя единения со всеми и с целым, непосредственности коммуникации, синтетизма восприятия и стиля мышления. На общем мажорном фоне картины “электронного общества” М.‑Л. фиксирует и некоторые тревожащие штрихи -- интенцию компьютерной коммуникации в рамках mass-media к доминированию формальных средств коммуникации над ее содержанием. Очевидно, что компьютерный синтетизм порождает как большие возможности, так и связанные с ним большие проблемы, артикулируемые как проблемы коммуникационного и информационного порядков. Компьютеризация общества заставляет по-новому взглянуть на многие функции и аспекты коммуникаций, высвечивая ранее не фиксируемые моменты. Так, анализ когнитивной психологией того обстоятельства, что индекс генерации новых идей научными конференциями, проведенными на базе компьютерной техники вне непосредственного пространственно-временного контакта между их участниками, близок к нулю, позволил установить, что наибольшим креативным потенциалом обладает не “штатное”, а “кулуарное” научное общение. Что же касается проблем информационного плана, то наложение звучащего текста на видео-ряд создает весьма сильное (сколь и нередко обманчивое) впечатление полной достоверности информации, в то время как голос -- как был, так и остается авторитарным, с прежним успехом используя свой суггестивный потенциал. Диктор, разумеется, не становится диктатором, но факт наличия изображения создает иллюзию “демократичности” восприятия информации, усиливая возможности для социального манипулирования.